Глава 93. Кормчий

Старая телега, которую направили в сторону замка «Горькая полынь», тихо двигалась по полуденным бескрайним пока еще зеленым полям, следуя за теплой яркой дневной звездой, по которой и определялся полдень. Мерный скрип деревянных колес, неспешный храп старенькой лошади и дымок от сигарки видавшего виды возницы. Как сотни лет назад… Картинка вечности и стабильности. Совсем не из этого века…
Телега, лошадь и возница смогли дожить до этого времени только благодаря своей неприметности и совершенной безобидности целей существования.
На телеге возница перевозил большие фляги с коровьим молоком, которое предназначалось для воспитанников показательного интерната им. Великого Мамона III. Дети в этом знаменитом интернате имели право даже на то, чтобы пить молоко, а это по тем временам было непозволительной роскошью для большинства населения Всемирных государств. Вот почему «сгущенка» ценилась лимитами на вес золота… Молоко считалось «напитком богов», а потому пил его в неограниченном количестве только Мамон. Оставшаяся традиция поить целебным телячьим  напитком бедных сирот из показательного интерната осталась по недосмотру. Но именно такой «недосмотр» позволил детишкам еженедельно лицезреть живую храпящую по всякому поводу и без оного пятнистую лошадь Буланку, не выпускающего сигаретки-самокрутки из своих желтых зубов возницу, который будто ассоциировал свою сигаретку со старой жизнью, этой лошадью, флягами и деревянной телегой, будто цепляясь, таким образом, за прошлое, которое нравилось ему гораздо больше пустого настоящего и беспросветного будущего. Для воспитанников интерната Кормчий, так звали возницу, был явлением, праздником, иллюстрацией другого мира.
Кормчий был всегда очень угрюм и своенравен. Казалось, что  всю свою ненависть и любовь к миру он выливал исключительно на свою клячу Буланку. «Люди еще тупее, чем лошади!» - любил повторять хмурый, заросший бородой и волнистыми жесткими волосами с проседью, недружелюбный возница.
В последний его приезд в интернат произошла одна странная история, которая никак не выходила из головы Кормчего. Один парнишка-буддист, которого возничий никогда не видел, поскольку тот никогда не выходил из здания, постоянно читая молитвы, при приезде Кормчего высунул свою бритую голову из окошка и подозвал его к себе. Оливковая кожа и ярко-белые белки глаз удивили мужчину. Мальчик был очень худ при такой крупной голове.
- Ну что тебе, малец? Что ты зовешь меня? – пробасил Кормчий, подъехав в окну мальчика, которое было на втором этаже главного здания интерната, расположенного по дороге к воротам.
- Привези мне молока в субботу! – четко, с легким акцентом сказал мальчик в оранжевых одеждах.
- Я ничего не знаю, у меня путевка, заказ, понимаешь? Заказа на субботу не было! – объяснил Кормчий.
- Привези мне молока в субботу! – настойчиво повторил мальчик, как будто не понимая значения слов «заказ» и «путевка».
- А что мне будет с того?
- Ты спасешься... – ответил мальчик с какой-то небесной печалью и кротостью. Он посмотрел на Кормчего так, будто на него смотрит Бог. У жестокосердного по спине поползли мурашки, чего не было с ним очень давно. Может, только в детстве.
- Не знаю, посмотрим. Если будут дела в городе, приеду, - буркнул тот, поддав лошадке по крупу «за все хорошее», - молока ему подавай!
А просветленный мальчик-буддист необыкновенно улыбнулся заходящему солнцу и, сложив руки вместе, послал их общее тепло в лазурное небо, будто отпустил белую птицу.
Хмурый Кормчий никогда не любил таких вот нетипичных вещей, которые могли нарушить его полный, почти безвоздушный покой души и нарушить стабильное отсутствие интереса к жизни. А вот такие необычные вещи заставляли его размышлять, да еще и бояться. Он совсем исполосовал свою не в чем не повинную пятнистую клячу. Даже самому жалко стало. «А все этот мальчишка, чтоб он долго жил!» - думал в сердцах Кормчий, добавляя свой «матерный язык».
А тут неожиданно он получил срочную телеграмму на ферму от какого-то прислужника «этого убийцы без штанов», как он называл Мамона, что нужно срочно ехать с молоком в Полынь-замок. Редко приходили такие вести, видно приехали «подхалимы» из этой «банки с пауками» (Коалиции).
Теперь уж точно придется ехать в субботу в город.
Вот и едет теперь недовольный Мамоном и всеми этими «нонешними временами» внешне спокойный миросозерцатель Кормчий, которому, казалось, мешало в его основной созерцательной работе все, что двигается и разговаривает. Поэтому лошадка Буланка особенно была нелюбима им сегодня. Она уныло отмахивала своим куцым хвостом липнущих к ней мух и не спешила к замку, который был первым пунктом на пути к интернату.
Когда лошадка прогрелась на теплом северном солнышке, она пошла веселее. Кормчий любил ездить по нехоженным дорогам, наблюдать нетронутые или опустевшие уголки природы. Он был настоящим любителем классики и реализма. Он любил все целое и простое, он рассматривал эти качества как «красивые», т. е. совершенные. Кто-то мог бы оценить это видение как «примитивистское» – но, быть может, эта картина мира и, вправду, идеальна, очищена от скверны, избавлена от лишнего?
В бессвязных размышлениях и наслаждении окружающей природой  философствующий Кормчий доехал до первого места назначения. Вот на горизонте показался горделивый замок с высокими башнями. «Некрасивый!» - однозначно решил Кормчий, который даже разозлился оттого, что замок «не простой».
Уже через полчаса телега въехала в охраняемый замок. Он выгрузил полные свежим молоком фляги.
- Возьми вот это. Два барана тебе за работу в выходной! – рассудил довольный жизнью рыжеусый охранник и поместил в его телегу два тяжелых мешка, в которых что-то странно шевелилось, - Как выйдешь за  ворота, приоткрой для них дырочку для того, чтобы подышали. Да не мешкай, а то отберем!
При этих словах красноусый пошлепал Буланку по ее мокроватой шее.
- Хороша лошадь. Дай покататься, - по-ребячески, в шутку попросил Джинджер.
- Иди отседа, хмарь красная. Ты посмотри на него, удумал че. Моя лошадка только мой ход знает.
- Шучу, старый. Давай, гони! – когда тележка тронулась взгляд  Джина немного погрустнел, будто  прощался, - Спасибо!
- Тебе спасибо за баранов! Не ожидал! – попрощался довольный своим прибытком всегда угрюмый Кормчий, чьи труды в выходной были с лихвой вознаграждены.
Телега с пустыми и полными флягами и мешками направилась теперь к интернату.
Как только она  отъехала от замка на безопасное расстояние, холщовые мешки с баранами стали вести себя совсем не по-бараньи.
Послышался человеческий шепот. Испугавшийся возница, который уже несколько дней ходил под впечатлением престраннейшего мальчика-буддиста, посмотрел на мерно жующую что-то Буланку:
- Э, это ты, дура? Ты че это, заболтала, че ль? – озабоченно спросил ничего не подозревающую лошадку, - Ты че, косматая, не отзываешься?
- Лошадь не трогай-то! – сказал молодой мужской голос.
- А-а!!!! Чур меня, чур меня! – от испуга возница сплыгнул с телеги.
- Будь спок. Мы не бараны, а люди. Выпусти, будь человеком! – спокойно сказал холщовый мешок.
Кормчий не любил духов, потому решил выбить дурь из заколдованных баранов.
- А-ай–ай-ай! – взвился говорящий мешок.
- Я из вас дурь-то выбью, эки чертяки! Издеваются над стариком, я сейчас вас отучу смеяться надо мной! – он начал без устали наказывать своего обидчика.
- Меня можешь бить, но женщину не трогай! – сказал другой холщовый мешок.
- Женщину? Какую женщину?  - разозлился вконец Кормчий, - сейчас я тебя вытащу, гад. Сейчас я тебе покажу!
Он с остервенением стал распутывать веревки и освободил помещенного туда молодого человека. Зеленые с синевой глаза со смешинкой посмотрели на взбешенного возничего, не любящего новостей.
- Ну-ка, я час те задам! Постой, я тебя где-то видел, малец! Ну, точно видел… тебя по ящику показывали! – от ужаса, радости и досады Кормчий обомлел.
- Возможно! – деловито сказал Кройкс, развязывая второй «бараний» мешок, откуда показалась голова женщины.
- А это кто? – удивленно спросил пораженный Кормчий, увидев рыжеволосую красавицу.
Кройкс посадил ее, усталую, бледную и отряхнул соломинки с ее волос.
- Как ты себя чувствуешь, Наденька! – спросил Кройкс бережно, но устало, как  будто-то что-то тяжело мучило его.
Симпатичная девушка посмотрела ему в глаза с надеждой увидеть в них что угодно, но только не ту печаль, что не оставляла его с той ночи в  Хадрамаут.
- Ребята, ничего, что я здесь? Вы что здесь забыли? – вмешался в их разговор Кормчий.
- Мы просим прощения, что взошли на ваш транспорт так вот, необычно, - начал было Кройкс, - нам  во чтобы то ни стало надо выехать за Полярный круг на юг. Просим у вас сочувствия и содействия!
Ничему более не удивляющийся Кормчий тяжело вздохнул:
- Какой мне прок переться полдня за этот Полярный круг? Ну объясните, почему я должен вам потакать? – не выдержал хмурый старик. Кройкс было хотел что-то сказать, но Надэль остановила его мягким движением руки:
- Ради всего святого! Я прошу вас! – она несчастно посмотрела ему в глаза, - Я не могу идти так далеко…
- Почему? - не понимал отупевший в своем коровье-лошадином обществе Кормчий.
- Вы что, не понимаете, что она женщина и она устала? – сказал Кройкс, который уже не мог сдержать себя.
- Ну, ладно вам! Все равно выходной насмарку! Довезу, как в древние времена! Ладно, раз женщина, пусть будет женщина…  - махнул рукой Кормчий, чья жена умерла уже двадцать лет назад, - Женщина, так женщина, слабосильные какие-то… То-то было в старинные времена… «Коня – на скаку, в горящую избу!», а сейчас – фитюльки слабёхонькие! – смягчился Кормчий. Ему понравилась симпатичная девушка.