Глава 10 Телле из Лангедока

Глава 10 (29) – Телле из Лангедока

Державный Карл, наш славный император,
Семь долгих лет в Испании сражался,
И до моря вся горная страна
В его руках; сдалися Карлу замки,
Разбиты башни, грады покорились,
И стены их рассыпались во прах…

«Песнь о Роланде»*

-----
* Пер. Ф. де ла Барта
-----

1
Дорога, где оказались они на этот раз, вела, как объяснял сэр Бертран, к Лиможу, и совсем скоро должны были начаться его владения. Несмотря, что долгожданный Лимузен был необыкновенно близок, командор не торопил коня. Суровый и молчаливый, одетый ныне не в доспехи – что везли за ним оруженосцы, но в обычные одежды знатного дворянина своего времени, он неспешно возглавлял отряд. Чуть поодаль продвигались Леонтий и Тинч, далее следовали сеньора Исидора и паланкин со служанками, что везли малорослые икарийские лошадки, а замыкали колонну всадники – конные стрелки, которыми предводительствовал Пикус.
Запасные кони, вьючные лошади, наконец, оруженосцы и слуги – всё это предавало шествию пышный и значительный вид. Со стороны можно было подумать, что в Лимузен въезжает сам король… Правда, сэра Бертрана это совсем не радовало. Он размышлял над словами принцессы… и, чем больше размышлял, тем становился мрачнее. В конце концов, он решил рассказать о вчерашнем разговоре Леонтию.
– Что ж… – отвечал ему сэр Линтул. – Её действительно бывает трудно понять, она не простая девушка. Ты заметил, очевидно, что она почти никогда не выпячивает губы и не морщит лба, и не страдает излишней жестикуляцией – просто наблюдает и делает выводы. На её лице отражены то ли внимание, то ли спокойное сочувствие… иное сочувствие мужчины приняли бы за знак повышенного интереса к собственной персоне, но она умеет заставить соблюдать дистанцию. Правда, вспоминая нашу первую встречу…
– Это не в счёт, сэр Линтул, это не в счёт… – заметил рыцарь. – То был лишь первый вечер, мы совершенно не знали друг друга…
– Ты хочешь, чтобы я дал тебе какой-нибудь совет?
– Нет, напротив. Иногда мне хочется с кем-нибудь поделиться своими мыслями. Найти созвучие, попробовать, насколько верно настроен я как инструмент Господа Бога. А вы, досточтимый Леонтий, гораздо старше и опытнее меня. К кому, как не к вам мне обратиться в подобном случае? Меня влечёт мой Лимузен, мой замок Аутафорт, меня влечёт мой обет сразиться за руку и сердце благородной сеньоры Гвискарды Бургундской… и всё же, я полон сомнений… Возможно, меня ждёт возврат к прежней жизни: это новые интриги, ссоры, новые дрязги, конфликты с братом моим Констаном, переписки и договоры с соседями, те же враги, те же сомнительные друзья… Почему я не погиб ещё там, где-нибудь при Арсуре или под стенами Акры… Понимаете, ведь она права: наковальня, сэр Линтул, наковальня!
– Тогда… тогда, по-моему, вам, сэр Бертран, следует просто двигаться дальше по своей дороге. Будь что будет, и будущее покажет. На всё Божий суд…
– Ха! Неужели все таможенники такие толстые?! – прервал их беседу Тинчес.
За поворотом дороги их ожидал внушительных размеров бруствер, широкий проход меж брёвнами которого загораживали полуоткрытые сейчас ворота. В отдалении паслись кони, за обочиной, поодаль были разбиты три шатра и несколько палаток. Отряд не менее двух десятков воинов, одетых в чёрное, но с белыми нагрудниками с красным знаком стрельчатого креста охранял эту новостроенную крепость. Часовой, выступив вперёд, поднял руку, приказывая путникам остановиться.
– Блокпост, – на своём языке констатировал Леонтий.
– Ага… Ну, начинается!.. – не преминул вставить своё слово Тинч, нащупав сзади, под плащом, ребристую головку шестопёра. Конечно, вооружиться мечом в обстановке этой эпохи было бы традиционнее, но сэр Тинчес запасся более привычным для себя оружием.
– Рыцари Храма, сиречь тамплиеры, – устало молвил сэр Бертран. – Кьяри, спроси, что ему угодно. Да скажи, что беседовать я буду не с ним, а с его начальником. Да прибавь, чтобы он опустил свою дурацкую руку, покуда я не отсёк её по плечо!
Бородач Кьяри, оруженосец командора, подъехал к храмовнику. После недолгих переговоров, из ближайшей палатки был вызван начальник охраны, с любопытством уставившийся на знаки креста и розы на одежде путников.
– Кто вы такие и что здесь делаете? – вопросил его командор. – С каких это пор сэру Бертрану де Борну мешают въехать в пределы его владений?
– Мы – смиренные служители бедного воинства Христова! – поклонившись, отвечал ему начальник. – Согласно договорённости короля французского, а также с недавних пор и нормандского, его величества Филиппа-Августа с магистром нашего Ордена, мы несём охрану этого пути. Знаете, господин, ведь всякие людишки здесь проходят, а бывает, что и прокажённые, что и чумные, что и колдуны и ведьмы, что и вообще всякие и всяческие разбойники…
– Разбойники, дурак, дорогами не ходят! – прервал его де Борн. – Отвечай, с какой стати я вынужден разговаривать здесь, с тобой? Я что, чёрт подери, похож на прокажённого или колдуна?!
– Бывает, просачиваются еретики из Лангедока… – неуверенно произнёс служивый и снова посмотрел на знак розы и креста на плече командора.
– Катары кресту не поклоняются, и это тебе известно. Если ты любопытствуешь, то повторю, что я, сэр Бертран де Борн, хозяин этих мест, всего Лимузена и замка Аутафорт, возвращаясь из крестового похода, вступил в священный Орден Бегущей Звезды, командором которого ныне являюсь. Тот знак, что ты видишь – это Воля Христова, крест, и Сердце Христово, роза…  Тебя удовлетворит этот ответ или…
– Простите, благородный сэр командор… – недоумённо прошептал начальник стражи. – Но ведь, насколько мне известно, сэр Бертран благоволит более нашему Ордену… Я, невежда, никогда не слыхал об ордене Розы и Креста, простите мою дерзость…
– Всё это глупые слухи! – оборвал его речь рыцарь. – Возможно, ты путаешь меня с моим братом Констаном, который готов водить дружбу с самим сатаной, лишь бы первенство осталось за ним… Короче, ты смеешь требовать с меня денег за въезд в мои собственные владения? Я правильно понял?
Стражник облегчённо вздохнул.
– Мы лишь исполняем приказ… Благородный рыцарь, согласно распоряжению устроителя празнества, сэра Адемара, досточтимого виконта Лиможского… Всего по лиару с человека и по поллиара с его коня… Деньги эти должны пойти…
– Ясно! На устроение постоялых дворов и гостиниц, провонявших клопами… Кьяри! Заплати ему сколько он требует, и отправимся, ради всего святого, дальше! Нам пора уж где-нибудь устроиться на обед и отдых, а от этих святош за версту разит ладаном и луком!
Как только появились деньги, недоразумение, как по мановению волшебной палочки, сразу уладилось, и дальнейший путь отряда проходил беспрепятственно.
– Однако, это странно, – бормотал под нос сэр Бертран. – Что он там болтал? С каких это пор тамплиеры – и я! водим дружбу? Или меня снова мешают с графом Пуату?* Ничего не понимаю!..

-----
* Граф Пуату (Пуатье) – Ричард Львиное Сердце, вопреки Вальтеру Скотту действительно водивший самую крепкую дружбу с рыцарями Храма.
-----

Перекусив, отдохнув и, по настоянию командора, всё же облачившись в доспехи, друзья отправились дальше. Правда, свои доспехи наотрез отказалась надевать Исидора, заявив, что её и так окружает множество доблестных мужчин, а коли так – ей нет никакой надобности вооружаться самой…  и с этим все вполне согласились.


2
Несмотря на то, что солнце упрямо шло к закату, на дороге, время от времени, им непрерывно попадались и настороженно их сторонились и одинокие путники, старавшиеся к наступлению ночи держаться по возможности невдалеке друг от друга, и весёлые ватаги молодцов-мастеровых, и вооружённые кто арбалетом, кто луком вояки – желавшие принять участие в соревнованиях по стрельбе и метанию дротика. Встречались такие же, как они, в одиночку или в сопровождении слуг, оруженосцев и пажей, рыцари, с завистью поглядывавшие на великолепное снаряжение наших друзей – король Эдгар не поскупился. Катились запряжённые волами повозки с поклажей-товаром, и возчики недоверчиво косились на вооружённых путников и указывали пальцами на принцессу Исидору, не пожелавшую расстаться с неведомым в этих краях зонтиком. Встречались и словоохотливые попутчики, и монахи, что с любопытством изучали кресты с распятой розой, и герольды, и книжники, но вести долгие разговоры с ними не входило в планы командора, который постоянно подгонял Караташа и всё говорил, что недолго осталось им идти до его наследственного замка – Аутафорта…
Прямо посередине более скромной, уходившей в сторону тропы-дороги, на которою им надлежало в конце концов свернуть, сидел на корточках человек, одетый в рубище. Острые внимательные глаза его глядели из-под тряпицы, которой была обмотана голова. В ладонях своих, тоже кое-как перебинтованных, он держал длинный посох, который упирал перед собою, чтобы не упасть. Он чуть было не попал под копыта Караташа – чем вызвал гневный окрик де Борна: дескать, нашёл где просить милостыню – посреди дороги!.. Наверное, ты не только хромой да увечный, но и слепой!..
– Тем более, благородный сеньор, тем более! – отвечал тот, не желая сдвигаться с места. – Только заботами Бога и святого Михаила, только ими и держусь… Да ещё милостью добрых господ, таких, как ваша милость…
– Ладно, счастье твоё, что я сегодня добрый… – смягчился рыцарь. – Лови!
Попрошайка, несмотря на мнимую подслеповатость и увечность, ловко ухватил монету…
– Это какая же? – озадаченно спросил он. – Неужто золотая? Солид? Э-э-э, сеньор…
– Ты ещё и неблагодарен, глупец? – спросил его рыцарь.
– За золото? Благослови вас, добрый сеньор, Бог и святой Михаил! Только вот, посудите сами – куда я пойду с таким богатством? Всяк подумает: вот, у него есть золото. А иной подумает: вот, наверняка, золото это он украл. А ещё и третий подумает: а не выходит ли этот парень ночами на просёлочные дороги, грабить мирных путников? Не из тех ли он ребят, на которых, бывало, устраивает весёлую лесную охоту его милость сэр Бертран де Борн, хозяин этих мест?
– Погоди. Ты сказал: Бертран де Борн? – вмешался Леонтий. – Так ты его знаешь?
– Как бы не знать… Видите эту повязку на голове? Не далее как сегодня утром сэр Бертран, проезжая мимо, изволил благословить меня семихвосткою по лбу…
– Как… Погоди… Ведь сэр Бертран… он ведь в крестовом походе?
– Говорят, пару лет назад уезжать-то – уезжал, да вот только через пару дней вернулся. И ныне его резиденция здесь, правда, сам он не далее как утром изволил отправиться в Лимож, на рыцарскую потеху, что устраивает их величество Филипп II Август, благослови его Бог и святой Михаил…
– Что за чушь ты несёшь! – перебил его рыцарь. – В этой местности проживает всего один Бертран де Борн, и он перед тобой!
Путник как будто и не удивился…
– Так что, досточтимый сэр рыцарь, кто бы ты ни был, ты – бескорыстный и щедрый человек, но прошу – возьми свою монету назад, – сказал он, протягивая обратно блестевший при закатном солнце солид. – А если хочешь меня чем-то утешить в странствиях и бедствиях моих – помоги мне лучше немного едой.
– Сэр Бертран! – сказала Исидора. – Здесь что-то не так…
– И почему мы все так хорошо понимаем речи этого бродяги? – недоумевал Леонтий. – Такое впечатление, что он – один из нас!
– А не взять ли его с собой? – предложил Тинч.
– Хорошо. Расспросим его дорогой, – решил командор. – Эй! Ты, я надеюсь, не против?
– Бог и святой Михаил… – начал было вести обычную речь попрошайка.
– Кьяри! Коня ему! – приказал сэр Бертран де Борн.

3
Как это ни покажется странным, бродяга в седле держался вполне уверенно.
– Откуда ты? – поинтересовался рыцарь. – Ты – свободный человек?
– Интересный вопрос. Да, куда свободнее…
– Ты очень складно говоришь для простолюдина. Кто ты? И кто твой святой?
– Родом я из Лангедока, благочестивый господин. Семья наша испокон веков промышляла бортничеством. И мне пришлось полазить по деревьям… А потом пришёл его светлость добрый граф Раймонд Тулузский, и войска его прошли по нашим землям как саранча, что не сожрали – то пожгли.  А рощицу нашу заветную срубили под корень и продали венецианцу Дандоло. И какую рощицу! Нашу, исконную, с её вековыми стволами и дуплами, где по исходу лета можно было отыскать столько благословенного мёда… Из сосен, говорят, получаются великолепные мачты, что поделать… Да вот только, знаете ли, сэр рыцарь, вековая сосна, медовое дерево, стоит как хороший боевой конь со всею сбруей… Целые семьи этим кормились… Никого у меня нет, и семьи нет, жениться я так и не собрался… Нанялся в войско, путешествовал, бродяжничал, снова воевал… Да, а после, в Генуе, нанялся матросом на судно, что намеревалось посетить далёкий благословенный Винланд, землю чудес и богатств невиданных. Месяц пробирались мы берегом до Нормандии, а там – налетели на нас лихие разбойнички, и попал я в рабство к маврам… бежал… пробирался морем и полем назад… И вот, месяц назад, почти дома, в Лангедоке, случилось мне попасть в передрягу. По лесу прохожу – чу, знакомое гудение. И запах… И потёки по стволу… Ах, как захотелось мне мёду! Только вот не принял я в расчёт, что на стволе – знак, что рядом – селение, а жители его – еретики-катары, что своих обычаев держатся, и креста не чтут, а за воровство – живьём да в землю. Или с распоротым брюхом гоняют по селу, тоже радости мало. Ну, меня хоть и поймали тут же лесники… но смилостивились, закапывать не стали. Просто обмазали мёдом, да и там, неподалёку, оставили. Не просто так оставили, правда. Заставили обнять толстенный осиновый ствол, а руки с той стороны прибили колышком. Дескать, пусть разбираются с тобою либо чёрная пчёлка лесная, либо сам лесной владыка… тот, что намалёван на вашем щите, сэр рыцарь… а там их много! Вот так, придёт и откусит мне ноги! Вишу я на этом древе, едва касаясь ногами земли, мухи лицо облепили, пчёлки мои добрые тоже… стараюсь не пошевелиться… Солнце печёт…
– Да! А святой у меня самый главный – это моя матушка, Дева моя Пресвятая, что была и будет. И пусть мне кто угодно докажет, что это не так!.. Она называла меня «Телле», что означает на нашем наречии «непоседа»… Так меня можете называть и вы, если вам угодно, доблестные господа… И пришла она ко мне в видении, и отмолила, и колышек-то тот из пястей моих и вынула. Очнулся я под деревом, с дырами в ладонях, но живой. И – бегом из Лангедока!
– Ты остроумен и забавен, – улыбнулась Исидора. – Как ты посмотришь на то, что я найму тебя шутом?
– Что же… – отвечал ей Телле. – Все мы по жизни – шуты, как нас ни величай. Вот, взять, хотя бы, тебя, сэр командор…
– Что ты сказал? – не понял сэр Бертран.
– Погоди, погоди, – сказал Леонтий. – Что ты имеешь в виду?
– Была такая притча. Встретились как-то молодой пёс да старый пёс. У молодого много прыти, знай,  гоняется за своим хвостом, да приговаривает, дескать: вот поймаю хвост, так открою Истину…
– Истину?
– Да, так, ни много, ни мало… А старый ему сказал так: был я молод, и я гонялся за этим. А сейчас понял, что смысла в том, чтобы ловить свой хвост нет никакого. Ведь он и так всегда при нас, дружище!
Сэр Бертран улыбнулся и коротко хохотнул.
– Так ты считаешь, что, например, я…
– Ну почему только ты…
– Великолепно! – констатировал Леонтий. – А что ты ещё знаешь?
– Да немало, признаюсь. Все эти байки сопровождают меня, где бы я ни был. Пчёлки это мои, пчёлки…
– А загадки ты знаешь? – спросил Тинч. – Что это такое: круглое, потом квадратное, синее, потом зелёное, в мешке и не в мешке, и вдобавок пищит?
– Ага, так… – задумался Телле. – А давай-ка, сэр рыцарь, договоримся вначале. Если я не разгадаю загадку, то даю тебе реал. Если ты не разгадаешь – то даёшь мне пять реалов. Идёт?
– А идёт! – согласился Тинч. – Ну, и каков будет ответ на мою загадку?
– У неё нет точного ответа. Скажу я, что это яблоко, ты возразишь, что это кусок теста. Скажу, что кусок теста, ты скажешь, что это яблоко… Почему синее или зелёное? А покрасили! Причём тут мешок? Моё яблоко, куда хочу, туда прячу… Вот только почему пищит?.. Что-то не пойму, и с меня реал.
– А пищит – это чтобы ты не догадался! – расхохотался сэр Тинчес. – Хорошо, давай твою загадку!
– Что за зверь такой: сидит на дереве – три лапки, спрыгнул с дерева – четыре лапки?
– Глупость какая-то! – вмешался сэр Бертран.
– Напротив, напротив! – возразила Исидора.
– Так… Бедный Тинчи! – молвил Леонтий.
– И что же? – настаивал на ответе Телле.
– Инта каммарас… Ну, не знаю! Бог с ними, с реалами. Сдаюсь. Что за зверь такой?
– Эх… Кабы я сам об этом знал… – притворно смутился Телле. – Короче, коли я и сам не знаю ответа, с меня ещё один реал. А с вас, сэр Тинчес – пять. Если же отнять мои два… Итого, с вас всего три реала, сеньор!
– Мошенник!.. – давясь от смеха, ответил Тинч и потянулся за кошельком. – Ты честно заработал эти деньги…
– Оставьте деньги при себе, сэр рыцарь. Вы и так платите мне наилучшей монетой на свете – вашей дружбой. Ваши искренность и сочувствие… это сейчас так редко встречается. И для меня и действительно сейчас не будет лучшей доли, как немного поскитаться с вами по миру…
– Мы не найдём одеяния шута в наших вещах, – сказал командор. – Да оно тебе и не нужно. Достаточно будет простого дорожного платья. Что ж… ты двадцать пятый в нашей команде, а число двадцать пять, как говорит сэр Линтул…

– Командор! Сэр командор!
Это был Пикус.
– Темнеет, сэр командор! К тому же густеет туман, и спустя малое время… час… вокруг всё будет темно и сыро.
– Да, действительно, – сказал Леонтий. – Эти деревья загораживают нам весь обзор. Далеко до замка?
– Ещё где-то часа полтора езды… Впрочем, возможно, вы правы, сэр Пикус. Мы весь день в дороге… К тому же ломиться в ворота, когда все его обитатели, за исключением стражи, легли спать (а спать у нас ложатся рано)… К тому же, в мои планы не входит обосновываться в Аутофорте надолго, даже хотя бы и на ночь. Нас ждёт Лимож!.. Ладно. Пусть так и будет… Ты прав, бродяга: что толку гоняться за тем, что и так никуда не убежит!.. Мы разобьём шатры здесь… хотя бы на той поляне, там, в овражке бьют ключи… А замок посетим… хотя бы завтра утром. Возражений нет? Всё, становимся здесь!..

4
Телле очень быстро подобрали одежду. Раны его осмотрела сама принцесса, и Тинч заверил Телле, что её знание – это самое верное, наследственное, дескать, в своё время её мать излечила ему перебитые ноги.
Впрочем, следы плети вполне зажили, а глубокие раны на ладонях затянулись, и Исидора ограничилась простой повязкой со вкладышем, пропитанным бальзамом.
– Красное вино, розмарин, масло и соль? – сразу же определил больной.
– Ты очень многое знаешь, – сказал сэр Бертран.
– Немудрено… – загадочно хмыкнул Леонтий.
– Ты, вероятно, учился где-нибудь?
– Вся наша жизнь – это урок и наука, – отвечал ему Телле.
Они кружком восседали у главного костра, что был разведён неподалёку у шатра командора. Спустилась ночь, и сквозь дымку тумана просвечивали звёзды.
Оруженосцы и слуги размещались у костров вокруг. Безмолвные воины короля Эдгара окружали лагерь, на стволах их деревьев играли отблески огня.
– Говорили мне, – задумчиво молвил Пик, – что в древности эти два слова означали наказание. Мол, будет тебе урок, будет тебе наука!
– Можно и так, – сказал Телле.
– А я слыхал, – в тон им сказал Леонтий, – что само слово «человек» означает того, кто весь век учится. И учиться – его основная обязанность, поскольку ТАМ он обязан будет отчитаться перед Всевышним в первую очередь именно за это.
– За то, что он изучил или за то, что представлял себе? – решила уточнить Исидора.
– Там узнаем, – усмехнулся писатель.
– А скажи-ка мне, Телле, – начал свой вопрос де Борн. – Как ты полагаешь, учёный человек, правильно ли, верно ли я провожу науку свою?
– Конечно же неправильно! Конечно же, неверно, сэр рыцарь! – оживился тот. – Но в этом весь смысл!
– Какой же смысл может быть в бессмысленности?
– На вопрос этот отвечу тебе вопросом. Ребёнок – он осмысливает что творит и что делает?
– Смотря какого возраста ребёнок…
– Так вот, по моему скромному мнению, для Бога – все мы самые ранние дети. Но разве отец и мать откажутся от своего дитяти лишь только потому что он, по неразумению своему, проказничает или делает разные глупости?
– Был у меня в детстве такой случай, и я его запомнил. Я… мне было года четыре, не больше… мы тогда проживали в этом самом замке, в Аутафорте… заинтересовался как-то огнём в очаге. Меня привлекал и манил этот огонь, быть может, во мне говорила сама судьба моя, ибо жизнь моя проходит в огне… Я, по недоразумению, совал и совал в него руку. Мать моя всячески старалась, чтобы я этого не делал… ну как же, обожжётся дитятко! А отец мой, Итье, однажды застав такую сцену, вдруг схватил мою руку, да как сунет в самый огонь! Я, конечно, обжёгся, вырвал ручонку свою, заплакал! Мать была в ужасе от поступка отца… Но! Зато, познав что есть огонь, я больше никогда его не искушал и её не мучил… Наверное, Бог с каждым из нас творит то же самое?
– Всё узнать и познать… – сказал Тинч. – Всё увидеть и познать. И обжечься, и понять природу вещей…
– Наверное, ты прав и ответил верно на вопрос, – подвёл итог Телле. – Правда, на мой взгляд, всё ещё далеко не так просто…
– Например, ты, сэр Бертран (а ты истинный сэр Бертран де Борн, и теперь я в этом готов поклясться!)… Вот, познал ты всю горечь войны, и видел и смерть, и лишения, и всю несправедливость победителей, и всё горе побеждённых, ты был как гладиатор на арене, за которым наблюдают, попивая вино, высокопоставленные зрители, и делают ставки на тебя, и вращают деньги, которые тебе и не снились… Ты прошёл эту… как мне сейчас подскажет сэр Линтул…
– «Горячую точку», – откликнулся Леонтий.
– Да… И вот, ты, разочаровавшись в смысле этой бойни, бежишь назад, на родину. Ты надеешься, что там… вернее, здесь, всё осталось как было. Ты гонишься за своим прошлым, но его давно нет. Тебя ожидает разочарование, ибо в одну воду…
– …два раза не входят, – продолжил Тинч. – Как сказал Гер Оклит.
– Гераклит, – мягко поправил его Телле.
– А в действительности, откуда ты набрался такой премудрости? – спросил Леонтий.
– Мало ли откуда… Дело не в этом. Вы гонитесь за Чашей Надежды, а она, быть может, давно с вами. Вам необходим предлог, вам необходим символ, вы желаете пощупать огонь, хотя внутренне давно с ним знакомы…
– Если это Святой Грааль, – вмешался в его речения сэр Бертран, – то где он способен пребывать? В Лангедоке, у катаров?
– Это вряд ли, – сказал Леонтий. – Возможно, чаша эта и пребывала там в начале времён, но сейчас сам Бог бежит из Лангедока…
– В Англии, в аббатстве Гластонберри?
– Далековато. Есть такая легенда, правда, но вряд ли святой Иосиф Аримафейский вздумал потащить её так далеко из мест Обетованных…
– Может быть, у тамплиеров? – предположила Исидора.
– Вот это может быть. Правда, если судить по их делам… Грааль не может пребывать в столь нечестных и жаждущих богатства и власти руках…
– Лимож изрыт подземными ходами, – вспомнил рыцарь. – Я слыхал об этом. Может быть, имеет смысл заглянуть туда? Говорили, что в них когда-то скрывались первые христиане, а ныне проводят свои потайные обряды рыцари Храма… за что их порицает Папа Римский…
– Так или иначе, – сказал Телле, – но вам, хотите или нет, придётся сунуть руку в этот огонь. И, быть может, разгадка тайны, окажется совсем неожиданной… А сейчас… я осмелюсь предложить вам это, мои высокопоставленные друзья, не лечь ли нам спать? Все наши уроки и науки – впереди, и сего не избежать никому…