Паломники

Профессия у Сереги была редкая, можно сказать, уникальная: работал он с паломниками. Кажется, ну чего с них возьмешь? В основном тетки с детьми, все больше небогатые, экономят на всем, над каждым рублем трясутся. Куда хлебнее, скажем, в метро сумки  бабские щипать, или у пункта обменного лохов разводить пожиже.
А вот не скажите! Да, с одной стороны с обычной клуши в платке навар  не велик, зато и конкуренции никакой. Опять же, менты не цепляются: как можно, паломники, святые, практически, люди! Кроме того, хоть и не при деньгах молящие, зато многие с собой вещицы ценные таскают, памятные. Ну, чтобы освятить при случае, или храму пожертвовать. И вот тут уже дело серьезный оборот принимает. Кольца попадаются, часы золотые, иконки всякие с драгоценными окладами. Одна дурища, Серега до сих пор ее с удовольствием вспоминает, мобильный телефон застреленного мужа с собой поперла. Золотой, с платиновыми клавишами, Вертю называется! Монастырю пожертвовать хотела, за упокой души.  А вышло так, что пожертвовала Сереге, добрая женщина! 
Ох, и гулял он тогда, все полторы сотни тыщ рубликов прогулял, что от барыги за трубу перепали. Так гулял, что два паломничества пропустил – негоже пьяному-то на работу ходить, непрофессионально это, да и ссадят… 
А еще, не смейтесь только, считал Серега работу свою богоугодной. Потому как в дороге, за беседой с сирыми да убогими, многих удавалось Сереге духом укрепить. Ну, в процессе входа в доверие, само собой. Часто и видел Серега, что нет у кошёлки больше тысячи за душой, а не отходил, беседовал, укреплял. И своим примером тоже.
Была у Сереги на этот случай сказка припасена чувствительная. Про болезнь тяжкую, про то, как врачи от Сереги отказались, жена, испугавшись инвалидства его, сбежала с лучшим корешом, остальные дружки, чтоб деньгами на леченье не помогать, отношения порвали, волки позорные! И вот, лежит он на шконке в больничке, помирает, и вдруг видение ему: старец благостный с седой бородой кладет Сереге руку на лоб и говорит: «все оставили тебя, Серый, да я не оставил! Дуй, раб божий, в Лавру, поставь по свече за всех, кто тебя обидел, и – исцелишься!»
Когда рассказывал Серега доверчивой клуше, как на коленях полз в Лавру, как на оставшиеся грошики свечки ставил, и как с последней свечой, что за жену-падлу запалил, ушла его хворь, так и клуша плакала и он, Серега, слезу ронял! А вы говорите, тысяча рублей. Не в деньгах дело, уважаемые! Ну… не только в деньгах. Тетки-то, паломницы, от Серегиной истории размякнув, иногда очень податливыми становились. А что? И им приятно, и Сереге веселее!   
Так что, истинно говорю вам, святая была у Сереги работа, праведная.  Оседала, таки, на Сером благодать божья, оседала.  Да так крепко оседала, что первую ночь в дороге стал он один и тот же сон видеть: старец этот седой, из выдуманной им сказки, смотрит на Серегу и в бороду ухмыляется. Мол, одно мы с тобой дело делаем, братан! Мне души достаются, а тебе – хм, то, что мне не треба!
Вот и сейчас, заскочив поздно вечером в паломнический автобус у Донского, Серега удобно устроился на заднем сиденье видавшего виды экаруса и приготовился как следует выспаться перед работой. А напоследок, насколько позволяла полутьма, оглядел будущих клиентов. Что ж, паломники, как паломники. Много теток, пара-тройка с детьми, несколько мрачноватых мужичков, и, к удивлению Сереги, довольно много парней и девчат лет 17-20, в кожаных куртках и браслетах с шипами.   Ребятки, впрочем, вели себя прилично, не гомонили. Половина спала, а половина тихо переговаривалась друг с другом и удивленно-заинтересованно пялилась на Серегу.
- Что ж, - подумал Серега, - молодежь обращается к церкви. И это хорошо! – подумал и крепко уснул. И сразу увидел знакомого старца. Тот смотрел на Серегу, но ухмыляться, как обычно не стал, а, к Серегиной радости, выпростал из-под балахона неслабую лапищу и понес ее ко лбу, сложив щепотью.
– Крестит! – Затаив сердце, восторженно подумал Серега. – Благословляет! Батька! Эх, видать, будет мне в этой ходке счастье ярче солнца! Не иначе, опять телефон! С бриллиантами!
Однако, к Серегиному разочарованию, старый хрен руку до лба не донес, а остановил на пол пути. А потом выставил два пальца и резко провел ими по бороде чуть ниже подбородка. Да еще челюсть нижнюю при этом выпятил – ну точь-в-точь, артист Марлон Брандо из фильма про Крестного Отца. Мол, достал ты меня, Серджио! А потом и вообще спиной к Сереге повернулся.
- Это что еще за фигня! – Возмутился, было, Серега, но додумать не успел, разбудили. Два каких-то здоровых лба подняли его с места, заломили руки и поволокли по полутемному проходу между кресел. - Запалился! Менты! – промелькнуло у Серого в голове, и он профессионально расслабился и обвис, чтоб тащить его было тяжелее. Глядишь, надоест волочить, на ноги попытаются поставить, а пока будут возиться – шанс появится.
Однако, на Серегиных конвоиров его трюки не действовали. Напряженно сопя, они выволокли его из автобуса, и перед Серегой открылась дикая картина!  Автобус стоял на лесном проселке, а рядом, на круглой поляне горел огромный костер и стоял деревянный свежесрубленный крест. Около креста, за покрытым какой-то черной, с серебряной вышивкой, тряпицей алтарем, возился высоченный дядька в красной мантии с капюшоном, надвинутым на самые глаза. Наконец он кончил перебирать какие-то неприятные белесые штуки на алтаре и повернулся к Сереге, протягивая ему жуткого вида кубок, сделанный, похоже, из козлиного черепа с рогами.
Протянул и глухо забасил: «Здравствуй, случайный гость. Примешь ли великую честь испить этот кубок из рук самого князя тьмы Вельзевула и воссоединиться с ним в его подземном чертоге?»
- Это что еще, бля, за паломники? – в ужасе подумал Серега и открыл, было, рот, чтобы решительно отказаться от «великой чести». Однако один из конвоиров, давешний крупный юнец в косухе с шипами, притиснул Серегу и, больно уколов  ухо щетиной, сипло прошептал: «Слышь, жертва, не дергайся! Это вопрос риторический, ответа не требует!»