Фьонн. Книга 3. Накануне выборов Архимага. V

– Почему… Почему ты меня предал… – бессвязно бормотал Фьонн, метавшийся в тяжёлом, беспокойном сне.
Гвейф с тревогой покосился на приятеля: но совесть дракона была чиста, как у новорожденного младенца, ничего дурного по отношению к Фьонну он не только не совершал, но даже не имел подобных мыслей (наоборот, по мере сил и возможностей старался оказать приятелю посильную помощь во всех его начинаниях), поэтому, убедившись, что состояние раненого не изменилось в худшую сторону, Гвейф быстро успокоился, сделав вывод, что странные речи мага – ни что иное, как лихорадочный бред.
В самом деле, Фьонн обращался вовсе не к дракону. Витавшие в мозгу мага переживания, воспоминания и мысли, отягощённые лихорадкой, болью и слабостью от потери крови, порождали причудливые образы, которые, несомненно, могли бы вызвать живой интерес у психоаналитика.
…Сквозь рваные клочья тумана, плывущего лишь в воображении раненого, Фьонну чудилось, что волшебный Меч, который подвёл его в схватке с йорундовыми дружинниками, превратился в человека, и человек этот, лица которого Фьонн никак не может разглядеть, склонился над ним…
– Почему ты меня предал? – чуть слышным шёпотом повторил раненый.
– А почему ты обвиняешь в своём провале кого-то другого, но не себя? – возразил Меч; голос его, холодный и звучный, очень напоминал звон металла. – Вспомни: ты сам заколебался. В душе ты был против того, чтобы сражаться с родичами твоей возлюбленной. Сомнения ослабляют силу удара и мощь заклинания – или ты забыл, маг, чему тебя учили? Но это вовсе не означает, что я призываю тебя всегда быть безжалостным и бесчувственным, как… как железо, например, – язвительно усмехнулся Меч. – Человек сам выбирает свой путь, а оружие – лишь его слуга, не более. Но приказ должен быть чётким и недвусмысленным, иначе исполнение сильно пострадает, а, как следствие, и тот, кто сомневался в своих намерениях, как это и произошло с тобой.
– Ты чудовище, – пробормотал Фьонн (Гвейф снова с тревогой посмотрел на него). – Откуда ты взялся, кто ты?
В ответ послышался негромкий и мелодичный стальной звон – раненый волшебник не сразу понял, что это Меч так смеётся.
– Разве ты не знаешь легенд, маг? – резко промолвил странный собеседник. – Меня выковали далеко за морем; меня держала рука великого короля, бессмертного и мудрого, и я долгие века верно служил господину… Но в злосчастной битве враги отрубили моему королю руку – руку, которая иначе никогда бы не выпустила моей рукояти. Потом… Да ты сам всё это хорошо знаешь, маг.
– Почему же ты позволил мне взяться за твою рукоять… после того короля…
Меч снова засмеялся.
– Это дело грядущего, маг, – с важностью заявил он, и очертания его фигуры стали быстро расплываться, сливаясь с окружающим туманом…
Гвейф, которому определённо становилось не по себе от того, что Фьонн бормочет всякую нелепицу, склонился над раненым, проверяя, не сбились ли повязки. После злополучной схватки в Йорлхейме дракон принёс волшебника, пребывающего в бессознательном состоянии, в одну из пещер, которыми, как выяснилось, изобиловали Ступенчатые горы, находящиеся на противоположном берегу реки. Дракон добросовестно постарался оказать помощь раненому другу; но, по правде сказать, эта помощь в значительной степени проявилась довольно бестолково.
Хотя Гвейф и владел кое-какими приёмами нетрадиционной целительской магии, практиковаться ему до сих пор приходилось лишь на соплеменниках, поэтому дракон не рискнул применить эти методы к раненому сыну Льювина – неизвестно, как драконье волшебство подействует на человека, вдруг возникнут какие-нибудь побочные эффекты? Обнаружив в кармане Фьонна флакон с водой из родника корриган, дракон вспомнил, что очаровательная Шэала утверждала, будто эта вода обладает целебными свойствами. Но опять же – средство-то непроверенное!
Гвейф решился поступить так, как поступают все достойные учёные – сначала проверить эликсир корриган на себе. Неслыханное самоотвержение со стороны такого коварного и корыстного существа, какими, по мнению большинства людей, являются драконы!
Зажмурившись, Гвейф наугад слегка полоснул кинжалом по своей руке, а затем торопливо плеснул на рану чуть не треть содержимого флакона. Кровь остановилась, боль тотчас утихла, и дракон пришёл к выводу, что средство и в самом деле мощное. Гвейф принялся обрызгивать чудодейственным эликсиром раны Фьонна, но вот незадача: дракон сильно перенервничал от всего пережитого, и, не в силах унять досадную дрожь в руках, расплескал часть целебной воды на пол пещеры. Всё же и то, что попало по прямому назначению, а именно – на раны Фьонна, оказало своё благотворное действие: кровотечение унялось, и на смену беспамятству пришёл сон, который, хотя и привёл с собой череду бредовых образов, всё же способствовал частичному восстановлению сил раненого.
Постепенно сон Фьонна становился более спокойным; тем временем Гвейф, устало привалившись к неровной стене пещеры, мучительно размышлял, как же следует поступить дальше. Пожалуй, надо отнести этого сумасброда домой, как только он немного очухается. В Башне Сервэйна Фьонна живо поставят на ноги!
– Я не вернусь домой, пока не освобожу её, – вдруг громко и внятно произнёс сын Льювина.
Гвейф вздрогнул от неожиданности и некоторого изумления: неужели он рассуждал вслух, и Фьонн его услышал? Дракон не допускал мысли, что мальчишка, да ещё в том состоянии, в котором он находится, прочёл его мысли.
– Не беспокойся, мне ни к чему читать твои мысли, – продолжал Фьонн. – Догадаться нетрудно, как ты сам говорил. А только без неё я не вернусь домой. Так что будь добр, ящер, залатай меня хоть как-нибудь, самое главное, как можно скорее, чтобы я мог вызволить её. Это мой долг – защитить её, ведь это из-за меня, из-за нашей любви она, прекрасная и чистая, теперь легко может подвергнуться жестокому наказанию отца и грубым насмешкам его неотёсанных соратников…
– Ты что, сдурел, герой-любовник?! – взревел вконец издёргавшийся Гвейф. – Ты что же, опять намерен лезть в это пекло, это осиное гнездо, именуемое Йорлхеймом?! Да тебя же там пришибут! Вряд ли это как-то облегчит участь твоей возлюбленной!
– Ну и пусть пришибут, если я ничем ей не помогу, – угрюмо пробормотал Фьонн. – Без неё мне не жизнь, а так, вялое прозябание! Пьянки, азартные игры, дурацкие поединки, коварные красотки… И так я жил, пока этот непроглядный сумрак не озарила настоящая любовь…
– А я-то полагал, что это ты, как Светлый маг, озарял сумрак окружающей тьмы невежества и мракобесия одним присутствием своей лучезарной личности, – хотя дракон и понимал, что друг сейчас не в себе, он всё же не удержался, чтобы не съязвить.
Но Фьонн, ослабевший от ран, терзаемый тоской по Аэльхе и чувством вины перед ней, даже не обратил внимания на колкость приятеля.
– Любовь – это самое разумное, доброе, вечное, что только есть в Упорядоченном, – промямлил раненый, пытаясь подняться со своего жёсткого ложа; однако от слабости у Фьонна закружилась голова, и он снова повалился на охапку сухой травы, застеленной плащом Гвейфа.
Дракон тревожно взирал на своего подопечного. Дотронувшись до бледного лба Фьонна, Гвейф задумчиво произнёс:
– Странно: жар совсем небольшой, и всё же ты, несомненно, бредишь. Вроде бы по куполу тебе не врезали, сотрясения мозга быть не должно… Ну скажи ты мне, ради Создателя, Фьонн – где ты видел разумную любовь?! Ты сам-то хоть раз испытывал нечто подобное?
– Да как ты смеешь издеваться над любовью… – чуть слышно прошептал маг, но дракону уже трудно было сдержать прорвавшийся словесный поток, подобный низвергнувшемуся с горы селю.
– Может, ты скажешь ещё, что ты и твоя красавица обсуждали животрепещущие философские проблемы, валяясь на одной кровати в голом виде? Или, может, вы решали сложную математическую задачу с тремя неизвестными? Мне почему-то думается, что в любовных прениях обычно самое активное участие принимают те части тела, которые не имеют обыкновения действовать рассудочно. А вот разум-то в такое время как раз отдыхает!
Фьонн закрыл глаза, притворяясь спящим, но Гвейф не унимался.
– А уж доброта любви! Ну, её-то ты в полной мере прочувствовал на собственной шкуре…
– Мои раны – это следствие враждебности судьбы в лице – о, проклятые морды! – в лице родичей Аэли, – гордо запротестовал Фьонн.
Проигнорировав это философичное заявление волшебника, Гвейф перешёл к заключительному пункту исходного утверждения.
– Про вечность, так и быть, помолчу. Хотя мне очень хочется пару раз хорошенько пройтись на этот счёт, чтобы ты осознал, что для вечности год-два, от силы четыре года острого помешательства, именуемого любовью, что-то уж совсем маловато!
– Если ты будешь так выражаться, – приподнявшись на локте, с угрозой в голосе воскликнул Фьонн, – то я тебе язык отрежу, гад летучий!
– Ой-ой-ой, как страшно, – ухмыльнулся Гвейф. – Прямо сэр Тристан, великий драконоборец! Только вряд ли милейший эрл Йорунд сочтёт мой грешный язык настолько ценным приобретением, что на радостях вложит в твою геройскую длань ручку твоей Изольды!
– Откуда ты знаешь про Тристана? – от удивления Фьонн позабыл про свою гневную вспышку.
Гвейф неопределённо махнул рукой, потом медленно, с расстановкой произнёс:
– В детстве меня им частенько пугали, когда я шалил. Дескать, придёт Тристан и отрежет тебе язык! Теперь-то я понимаю, что он был таким же дуралеем, как и ты, которого уму-разуму ещё учить бы и учить!
– Извини, Гвейф, – смущённо пробормотал сын Льювина. – Я ведь на самом деле обязан тебе жизнью…
– Ну, что за счёты между друзьями, – небрежно отмахнулся дракон. – И я вовсе не сержусь на твой бред, успокойся ты.
– Гвейф, но я действительно должен вернуться за ней, – чуть помолчав, сказал маг. – Понимаешь, даже если бы я не пообещал жениться на ней, я всё равно обязан защитить её от гнева отца и людской молвы, ядовитой, как гадюка… Я же люблю её, понимаешь! – Фьонн стиснул зубы, чтобы не застонать от острой боли в ранах и глубокого душевного страдания.
– Что-нибудь придумаем, успокойся, Фьонн, – мягко сказал дракон и устало зевнул. – Но сначала надо хоть немного отдохнуть – и от геройских подвигов, и от мыслей о них; а то ведь, страшно сказать, можно и погибнуть, если не от вражеских мечей, то от нервного истощения! Или спятить, что едва ли лучше. Представляешь, какой ужас – всё время сражаться с врагами, которых на самом деле не существует, хотя на белом свете, а тем паче во тьме, обитает огромное множество настоящих гнусных тварей (это если кому вдруг приспичило геройствовать)…
* * * * *
– Что за скотина этот Йорунд! – убеждённо высказался Льювин, когда он и Вэйлинди выбрались за пределы какого-то селения, где они только что приобрели на рынке кое-какие необходимые в пути вещи и двух заморённого вида вьючных ослов, которых магам усиленно рекламировали как «замечательных, послушных животных, незаменимых в дороге». – Этот гад не столько обеспокоен судьбой своих дочерей, сколько открывшейся возможностью содрать с меня «штраф за бесчестье», которое будто бы нанёс Фьонн его бандитскому клану! Кстати, Вэйл, ты не пробовала мысленно поговорить с Фьонном или Гвейфом? У меня после Великого Заклятья что-то пока ничего не выходит, – тоскливо пояснил магистр.
Бывшая некромантка покачала головой.
– У меня тоже не выходит, Льюв, – печально призналась она. – Только, мне кажется, тут дело не в Великом Заклятье. Боюсь, что наш мальчик без сознания…
– А ящер? – живо возразил Льювин. – Раз этот тип летел к горам – если верить Йорунду, конечно – то, значит, он-то пребывает в относительно вменяемом состоянии и способен дать ответ за то, как он оберегал нашего сына.
– Значит, не хочет, – подвела итог Вэйлинди и тревожно вздохнула.
Но почему же магистр Мон-Эльвейга и командор упомянутого Ордена тащились по скверным просёлочным дорогам на каких-то непрезентабельных животных вместо того, чтобы мчаться в обличье орлов через простор лазурных небес к желтовато-сизым Ступенчатым горам, куда, по словам Йорунда, направился Гвейф, унёсший раненого Фьонна?
Как и многие другие вещи и явления, Великое Заклятье Преодоления Времени и Пространства имело ряд крайне неприятных свойств. Льювин и Вэйлинди, конечно, знали о них – но разве могли они думать на эту тему, когда жизнь Фьонна повисла на волоске? Однако каковы бы ни были мотивы, толкнувшие магов на использование полузапретного Великого Заклятья, его побочные эффекты вскоре проявили себя во всей красе. Наверное, ещё несколько дней будет продолжаться эта гадость – волшебство средней сложности неожиданно развеивается само собой! Хорошо хоть, что им удалось принять облик орлов на глазах у Йорунда и убраться в этом виде на довольно значительное расстояние, даже за реку перебраться. Правда, приземлились они у самой кромки воды, а затем, приняв свой настоящий облик, чуть ли не ткнулись носом в песок да ещё изрядно промокли.
Нетерпеливо понукая меланхоличного осла, Льювин втихомолку злился, что упрямый дракон почему-то не желает отвечать на мысленные запросы; и хотя магистр сильно тревожился о состоянии сына, попутно в голову Льювина снова полезли мысли о приближающихся выборах Архимага, а сверх того – о том, какова же будет сумма «штрафа за бесчестье», которую заломит безбожный, жестокий и корыстный эрл Йорунд, отец соблазненной Фьонном девушки. А свадьба?! Сколько непредвиденных и несвоевременных хлопот сваливается на голову, словно ком подтаявшего снега ранней весной! И ведь сначала жениха и невесту ещё нужно разыскать!..
* * * * *
…Перестук конских подков… Едва уловимый, он слышится издалека и почему-то не приближается, но и не отдаляется…
Гвейф внезапно проснулся. Костёр еле тлел, и в пещере было довольно прохладно. Дракон торопливо сгрёб угли, подложил хвороста и с минуту рассеянно глядел, как крохотные язычки пламени обвивают сухие ветки, тянутся вверх, словно домашний зверь, вставший на задние лапки и выклянчивающий у хозяйки лакомый кусочек. Для дракона огонь и есть нечто живое, близкое и привычное, как для человека – живущие бок о бок с ним кошка или собака…
Гвейф вздохнул и поднялся на ноги. Смутная тревога, навеянная странным сном, теребила душу отважного, но порядком утомившегося дракона. Непременно ещё что-нибудь случится, с тоской думал Гвейф и безуспешно пытался отогнать пессимистическое настроение.
Дракон взглянул на раненого волшебника. Вроде с мальчишкой всё нормально: дышит ровно, чепухи никакой не бормочет, да и физиономия уже не такая бледная, как вчера, подытожил Гвейф. Длинные ресницы Фьонна то и дело слабо вздрагивали – то ли спит, то ли притворяется, заключил дракон. Ну да ладно, самое главное, жив и вне опасности, а что касается его закидонов, то пусть дома показывает свои выверты! Хватит! Вот немного оклемается, и пора его домой возвратить, хочет он или нет… Стоп! А как же Сигри? И этот сумасброд заявил, что скорее доблестно бросится на мечи родичей Аэльхи, чем вернётся домой без своей дамы! Ох, одни проблемы с этими людьми, тяжело вздохнул дракон. Чтобы чуточку взбодриться, Гвейф вышел из пещеры. Далеко он не пошёл – мало ли что! – а остановился возле пещерного входа-выхода, машинально сорвал несколько стебельков полыни и принялся растирать их между пальцами, с наслаждением вдыхая горьковато-пряный аромат.
Только-только рассветало: кое-где, в укромных уголках Мира, ещё прятались обрывки ночных теней, а в предутреннем безмолвии каждый звук слышался отчётливо и звонко, словно отражённый и усиленный тишиной, спокойной и чистой, как поверхность зеркала. Гвейф снова замечтался. Он вспомнил свои родные Драконьи острова, где по утрам над вершинами гор плывёт прозрачный туман, кажущийся золотистым в свете новорожденных солнечных лучей, резкие изломы береговых линий, каменные уступы скал и неумолкающий плеск морских волн; Гвейфу казалось, что всё это понравилось бы Сигрэйн.
…Звон подковы о камень… От неожиданности дракон вздрогнул и выронил измочаленные стебельки полыни. Нет, на этот раз не сон: перестук конских подков доносился снизу и быстро приближался. Уж не клевреты ли Йорунда едут, разыскивая недобитого соблазнителя дочки эрла? Гвейф огляделся. Утешает хоть то, что незамеченными они сюда не подберутся: чтобы войти в пещеру, нужно вскарабкаться по узкой горной тропке на небольшую площадку, где сейчас и находился Гвейф. Так что никакая гнусная морда пусть даже и не рассчитывает посягнуть на жизнь или свободу Фьонна! И всё-таки пора уносить мальчишку домой, а как выручить красавиц, можно и потом придумать! А прежде всего те, кто решился преследовать мага и дракона, узнает на своей шкуре, что такое огнедышащий ящер!
Гвейф уж было собрался принять свой настоящий вид, чтобы достойно встретить посланцев эрла, но вдруг передумал. Прячась за камнями и кустарниками, он подобрался к краю площадки, распластался на неровном выступе и осторожно свесил голову вниз. Сначала дракон никого не видел, но потом в одном из просветов среди зарослей кустарника промелькнула тёмная лошадь, на спине которой сидели две девушки. От изумления Гвейф чуть не свалился вниз – он узнал Сигрэйн и её сестру.
Однако дракон быстро пришёл в себя. Похоже, красавицы удрали из дома! Но практичного ящера тревожила ещё одна мысль – а не гонятся ли по пятам за девушками воины Йорунда? Пока, правда, не слышно, но поверить в подобную удачу сможет разве что лопух, не знающий жизни и не знакомый лично, хотя бы и поверхностно, с доблестным эрлом, владетелем Йорлхейма. Как бы там ни было, надо побыстрее валить отсюда всей компанией – подальше если не от греха, то хоть от такой расплаты за него, которую правильнее всего назвать расправой, чуждой каких-либо проявлений справедливости и милосердия.
…Аэльха приглушённо взвизгнула, когда в двух шагах от них плавно приземлился зелёный дракон.
– Привет, Гвейф, – лениво процедила сквозь зубы Сигрэйн, даже не поворачивая головы. – Как поживает лорд Кьёртэн? – это имя она произнесла с особым ударением.
– Боюсь, что не особенно хорошо, – в тон ей отозвался Гвейф, по-прежнему оставаясь в своём природном обличье.
– Что с ним?! – с отчаянием воскликнула Аэльха. – Он умирает?
– Тсс, леди, как нехорошо так говорить! – предостерегающе прошипел дракон. – Нет, конечно же, нет! Просто он наотрез отказывается возвращаться домой без тебя и рвётся снова в пекло… прошу прощения, леди, во владения вашего достославного батюшки!
– Ладно, ладно, ящер, – Сигрэйн, усталая и хмурая, даже не пыталась изображать любезность. – Хватит морочить девочке голову! Твой приятель уже и так настолько её околдовал – ах, ну да, он же волшебник, верно? – что сестрёнка кинулась вслед за этим смазливым сорванцом!
– Сигри, перестань! – возмутилась Аэльха и обратилась к дракону. – Где он?
– Одну минуту, – Гвейф выразительным жестом подставил лапу, чтобы девушкам удобнее было взобраться ему на спину.
Смелая, но недоверчивая Сигрэйн заколебалась – но не Аэльха; видя, что младшая сестра уселась на спину ящера, старшая скрепя сердце поспешила присоединиться к ней – не оставлять же девочку одну в обществе дракона!
У входа в пещеру, когда девушки сошли на землю, Гвейф снова превратился в человека. Сигрэйн хотела последовать за сестрой, уже вошедшей в пещеру, но Гвейф остановил её.
– А может, тут посидим немного? – нерешительно предложил он. – Составь мне компанию, пожалуйста, Сигрэйн! Смотри, как красиво, – и он указал на горизонт, над которым уже показался краешек солнечного диска.
Сигрэйн сурово взглянула на Гвейфа, уже собираясь изречь какую-нибудь колкость… и молча кивнула с чуть заметной улыбкой, неуловимо преобразившей её лицо, выражение которого обычно было суровым и властным.
– Я, наверное, сплю и вижу сон, – вслух высказался Фьонн, открыв глаза и увидев приближающуюся Аэльху.
– Что они с тобой сделали? – горестно прошептала она, сев на каменный пол пещеры и склонившись над раненым магом.
– О, не переживай, дорогая – ничего такого, что шло бы вразрез с законами, касающимися соблазнителей юных неопытных девушек, – несмотря на то, что сейчас он находился в отнюдь не блестящем состоянии, молодой волшебник не утратил своё обычное чувство юмора. – Считай, Аэли, что я ещё дёшево отделался, избегнув особо тяжких телесных повреждений! За своё спасение я, кроме Создателя, милостивого ко мне, недостойному грешнику, должен быть особенно благодарен Гвейфу. А то ведь твои родичи имели полное право без всякой магии превратить меня в инвалида или поступить ещё проще – прикончить меня, гнусного мерзавца, соблазнившего тебя, – со сдавленным смешком добавил он.
– Но ты же не сделал ничего такого, чего бы я сама ни хотела, – живо отозвалась Аэльха, осторожно дотронувшись до его перевязанной груди. – Где же тут соблазнение? Я хоть при всём клане готова это сказать! Да как они посмели!..
– И всё равно в глазах общественного мнения я останусь твоим соблазнителем, который к тому же так развратил невинную девушку, что она меня ещё и защищает, – негромко произнёс Фьонн и ласково провёл рукой по чёрным волосам своей возлюбленной.
– Прости меня, что я сразу не убежала с тобой, любимый, – всхлипнула девушка.
– Ну, ну, не расстраивайся ты так, Аэли, – Фьонн попытался подняться, чтобы обнять девушку, но его раны решительно выразили протест чувствительной болью, так что магу пришлось снова лечь. – Не плачь, милая, – попросил он. – Поверь, я не собираюсь помирать из-за каких-то ерундовых царапин.
Аэльха заметила, что он зябко поёжился, и тотчас укрыла его своим плащом. Хотя костёр, разведённый Гвейфом, давал достаточно тепла, Фьонну то и дело становилось холодно. Девушке было невыносимо больно видеть своего возлюбленного таким – израненным, беспомощным и беззащитным – его, сильного, смелого и непобедимого! Это они довели его до такого состояния – отец, братья, Элайр и их головорезы, проносились в голове девушки гневные мысли. Я ненавижу их всех! Мало того, что они разлучили меня и Сигри с мамой, так они ещё пытались убить его, единственного человека, с которым я хотела бы всегда быть вместе!..
* * * * *
– Конечно, горящий мост на какое-то время замедлит продвижение тех, кого наш родитель направил в погоню за нами, своими непослушными деточками, – не глядя на собеседника, произнесла Сигрэйн, кратко изложив Гвейфу историю побега из Йорлхейма. – Но не думаю, что наш батюшка послал вдогонку за нами таких отъявленных тупиц, которые не знают, что через реку можно переправить не только по мосту, а ещё и на подручных плавсредствах. Просто это, как ты понимаешь, вопрос времени.
При этих словах дракон вытащил из кармана миниатюрные песочные часы и задумчиво уставился на них.
– Перестань паясничать, – с оттенком раздражения произнесла девушка, не поворачивая головы. – Просиди ты хоть час, хоть сутки – ни одна песчинка не подпрыгнет вверх!
– Зато мы вполне можем сделать это, – с показной скромностью сообщил дракон. – Подпрыгнуть вверх. И вообще упрыгать отсюда. То есть улететь, – пояснил он, заметив кислую усмешку, появившуюся на губах Сигрэйн.
– Приятно слышать разумные слова, – с сарказмом отозвалась девушка. – И куда мы направимся?
– Прямиком к Башне Сервэйна, куда ж ещё, – охотно сообщил Гвейф.
– А мой конь? Я что, должна его тут бросить?
– Тебе кто дороже – конь или сестра? – ворчливо поинтересовался дракон и тут же добавил. – Могу понести твоего скакуна в лапе, если тебя и его это устроит. Правда, за провоз грузов во всех порядочных транспортных средствах полагается дополнительная оплата, – не удержался он, чтобы не съязвить.
– Да-а? Первый раз об этом слышу, – протянула Сигрэйн, недоверчиво косясь на Гвейфа. – Неужели я до сих пор пользовалась непорядочными транспортными средствами?! И сколько же ты намерен содрать с меня?
– Пожалуй, я предпочёл бы получать вознаграждение не сразу, а постепенно, частями, – немного подумав, сообщил дракон, двусмысленно улыбаясь.
Выражение лица Гвейфа почему-то насторожило воинственную дочь Йорунда. Чего-то этот ящер явно не договаривает… Ладно, потом разберёмся, махнула рукой Сигрэйн. Дракон он или кто ещё – а только если он нахально распустит лапы, то может очень и очень об этом пожалеть, хотя…
– Это мы потом обсудим, – не терпящим возражений тоном отозвалась девушка.
– О, разумеется! – с подозрительной кротостью охотно согласился Гвейф. – Итак, уносим ноги и прочее имущество.
Он снова принял свой исходный облик и плавно скользнул вниз: секунду спустя до слуха Сигрэйн донеслись отчаянное конское ржание и краткое ругательство, в сердцах извергнутое драконом.
– Если твой иноходец будет так себя вести, я уж не знаю, какая постигнет его судьбина, – угрожающе изрёк дракон, почти швырнув на уступ отчаянно брыкающегося Вихря, а затем приземлившись подальше от возмущённого коня.
– Что тут случилось? – из пещеры выглянула Аэльха. – Что за шум?
– Пустяки, просто у нас идёт упаковка вещей в дорогу, – отозвался дракон. – Очень скоро ты, леди, познакомишься с родичами своего сердечного друга!
Гвейф принял человеческий облик; Сигрэйн демонстративно заморгала.
– Уф, у меня уже в глазах рябит от твоих фокусов, – высказалась она. – А у тебя голова, часом, не закружилась?
– У меня голова идёт кругом с тех пор, как я удостоился чести путешествовать в обществе высокородного лорда Фьонна, сына магистра Льювина, – торжественно заявил Гвейф и вошёл в пещеру.
– Фьонн, – негромко окликнул он мага. – Ты как себя чувствуешь?
– О, замечательно, – хладнокровно промолвил волшебник. – Только ты не совсем это хотел спросить, – Фьонн приподнялся на локте и, преодолевая боль, кое-как поднялся на ноги; Аэльха метнулась к раненому магу, чтобы поддержать его.
– Да, мы возвращаемся в Башню Сервэйна, – сказал Гвейф. – Жаль, что не на золотой колеснице, запряжённой белоснежными скакунами, неоднократно получавшими призы в межмировых чемпионатах.
Дракон тоже хотел поддержать раненого, но Фьонн решительно отстранил его и мягко высвободился из объятий Аэльхи.
– Я вообще-то не инвалид, которому требуются костыли, – не очень любезно буркнул он и обратился к своей возлюбленной. – Аэли, пожалуйста, не смотри на меня так, словно я мученик, пострадавший ради высоких идеалов Добродетели! Только не обижайся, дорогая, – торопливо добавил он, заметив слезинки, блеснувшие в уголках её глаз. – Я же сейчас немного не в себе, поэтому могу и ляпнуть какую-нибудь ненамеренную грубость! Всё хорошо, – с этими словами он привлёк её к себе; девушка снова обняла его и улыбнулась.
– Очень трогательно! – не удержалась от энергичного восклицания вошедшая в пещеру Сигрэйн. – Будь я скульптором, я бы непременно увековечила вас в бронзе или мраморе! Только не пора ли трогаться в путь, наконец? Для остального у вас будет достаточно времени – всего-то навсего нужно сначала выиграть его у наших преследователей.
Своевременное напоминание выгнало компанию из пещеры. Гвейф сменил человеческий облик на драконий; Сигрэйн несколько минут увещевала своего коня, и тот всё же перестал шарахаться от ящера. Наконец все уселись на спину Гвейфа; дракон подхватил присмиревшего скакуна и взмыл ввысь.
* * * * *
– Чтоб эту упрямую скотину тролли съели! – в сердцах брякнул Льювин, убедившись, что ни уговоры, ни угрозы, ни понукания, ни деликатные пинки не действуют на обнаглевшего осла, решившего, что рабочий день окончен, и остановившегося на отдых прямо посреди дороги.
– Возможно, что в этих горах они и водятся, – оптимистично предположила Вэйлинди, слезая со своего транспортного средства, которое охотно последовало заразительному примеру товарища.
Сосредоточенно нахмурившись, бывшая некромантка окинула окрестности пристальным, недоверчивым взглядом. До ближайшей горы рукой подать, а эти животины замерли, словно изваяния, вот что обидно! А следы конских подков, которые Вэйлинди и Льювин заметили уже довольно давно? Что это за всадник, зачем он направлялся к горам, с беспокойством размышляла Вэйлинди. Вполне вероятно, что это новая опасность, которая угрожает Фьонну, в то время как он вообще неизвестно в каком состоянии находится!
Льювин устало опустился на выгоревшую траву на обочине тропы, машинально сорвал несколько соломинок и так же машинально стал сгибать их и ломать на мелкие кусочки, неприязненно посматривая в сторону улёгшихся на дороге серых упрямцев. Природный гуманизм и кодекс Светлых магов воспрещали Льювину бить непокорных животных; кроме того, несмотря на владевшие им раздражение и утомление, волшебник понимал, что это вряд и ли помогло бы – никто ведь не любит, когда с ним обращаются грубо, и животные в этом вопросе не составляют исключения.
Вэйлинди, которой, как Тёмному магу, проявления повышенной доброты не вменялись в обязанность, несколько секунд размышляла о том, что филейные части ослов представляют собой весьма удобную мишень для более энергичного пинка, чем те, которых они уже удостоились ранее; но, не будучи жестокой от природы и к тому же опасаясь испортить бантики, украшающие её туфли, волшебница огорчённо вздохнула и села рядом с Льювином. Положив голову ему на плечо, она закрыла глаза; если бы не тревога за сына и привычка к осторожности в незнакомой местности, вероятно, бывшая некромантка заснула бы на месте, настолько она устала.
– Если хочешь, Вэйл, можешь пока вздремнуть, – предложил Льювин. – Вот, постели мой плащ – всё-таки удобнее будет, а если что, я тебя разбужу. Вряд ли эти скоты скоро сдвинутся с места, а пешеходы из нас сейчас никакие!
– А, может, попытаться ещё раз вежливо предложить этим симпатичным зверушкам пойти дальше? – неуверенно промолвила Вэйлинди.
– Если ты считаешь, что из этого выйдет какой-то толк… – с сомнением протянул Льювин, с трудом подавляя зевоту. – Хорошо, попробую.
Но эта попытка не увенчалась успехом. Магистр глухо пробормотал пару тёплых словечек по адресу тормозных ослов и тех гадов, которые их ему всучили, после чего снова уселся на прежнее место. Одной рукой обняв жену за плечи, волшебник свободной рукой сорвал длинную сухую травинку и принялся машинально чертить в дорожной пыли затверженные с юности знаки рун, складывающиеся в магические формулы. Помимо забот о сыне, Льювина то и дело одолевали мысли о грядущих выборах Архимага. А что творится сейчас в Башне Сервэйна? Ведь они с Вэйл никому ни словечка не сказали, попросту исчезли, да и всё!
– Чтоб эти треклятые ослы превратились в камни! – с чувством произнес расстроенный магистр, сминая соломинку нервным движением  пальцев.
Выдав это изречение, выражающее всего лишь раздёрганное душевное состояние, а отнюдь не всесторонне обдуманное пожелание, волшебник поднял рассеянный взор к небу, где живописной вереницей меланхолично проплывали снежно-белые облака.
– Смотри-ка, Льюв, получилось! – вырвал его из расслабленного созерцания восхищённый возглас Вэйлинди.
Взгляд мага переместился с небес на землю, где наткнулся на две каменные статуи, реалистично изображающие лежащих ослов. Волшебник недоверчиво прищурился, поднялся с места и осторожно потрогал спины животных. Да уж, это камень, нет никаких сомнений. Однако Льювин не стал предаваться бесплодному ликованию по поводу восстановления магических способностей. Во-первых, кто его знает, это Великое Заклятье, какие оно ещё пакости может выкинуть, а, во-вторых – нужно пользоваться очень кстати вернувшимся даром Создателя, а не хлопать в ладоши и приплясывать от идиотской радости. Первым делом Льювин снова предпринял попытку мысленно побеседовать с Гвейфом.
На этот раз ящер откликнулся сразу.
«Где вы?» – был первый вопрос мага после кратких взаимных приветствий.
«Летим по направлению к дому».
«Так мы, выходит, зря тащимся к этим проклятым горам? – взорвался магистр, но тут же смягчился. – Что с Фьонном?»
Дракон замялся.
«Говори, как есть!» – строго потребовал Льювин.
«Ну, живой, – сварливо отозвался Гвейф. – А синяки, ссадины и царапины заживут до свадьбы, как вы, люди, любите говорить».
«Хм, до свадьбы! Ты, полагаю, лучше меня знаешь, в какую историю он влип? Он теперь попросту обязан жениться, да ещё и штраф заплатить будущему тестю!»
«Не думаю, что Фьонн станет возражать против женитьбы», – уверенно заявил Гвейф.
«Только дочку Йорунда ещё отыскать надо», – поделился проблемой магистр.
«Это ещё зачем?» – искренне удивился дракон.
«То есть как – зачем?! Ты что, надо мной поиздеваться решил, ящер?!»
«И не думал, – поспешил успокоить его дракон. – Просто красавица вместе со своей сестрой и твоим сыном сейчас сидит на моей спине. И, представь себе, Льюв, мне ещё коня приходится в лапе тащить!»
«Замечательно, хоть одной заботой меньше. Хвала Создателю, что не забывает меня, горемычного грешника!» – волшебник и в самом деле почувствовал себя так, словно с плеч свалилось тяжёлое бремя, которое и лежало-то ужасно неудобно, и сбросить было нельзя. Тут и так забот невпроворот: побочные эффекты Великого Заклятья, предстоящие выборы и мрачная перспектива огромного штрафа за любовные проделки Фьонна, да ещё и эту девчонку, дочку Йорунда, разыскивай!
«Что замечательно-то? Что я должен тягать эту бешеную лошадь?! – возмутился дракон. – Или то, что я работаю у твоего сынка транспортным средством, поваром, охранником и наставником, да ещё исключительно бескорыстно?!»
«Создатель, несомненно, вознаградит тебя, друг мой, – уверенно посулил маг. – Да и я, хоть мои возможности намного скромнее, тоже в долгу не останусь. Увидимся в Башне Сервэйна, Гвейф! Да, вот ещё что: передай там, как прибудешь, Джеффу, Мэллу, Кэйдару и остальным, что со мной и Вэйл всё в порядке, и мы скоро тоже прибудем. Счастливого пути!»
«И вам того же!» – искренне пожелал дракон.
– Всё в порядке, – кратко ответил Льювин на расспросы Вэйлинди. – Да всё нормально с Фьонном, Вэйл! И девчонка с ним. Похоже, мы ехали как раз по следам того скакуна, на котором она сбежала вместе с сестрицей и которого теперь приходится тащить Гвейфу.
– А как ты думаешь, Льюв, – Вэйлинди хитро улыбнулась, – мы ещё сумеем их опередить?
– Это вряд ли, – скептически покачал головой магистр. – Даже догнать, и то… Но что думать-то, Вэйл, когда мы снова можем действовать?..
С высоты птичьего полёта Ступенчатые горы не производили грандиозного впечатления – так, подумаешь, несколько каменных бородавок на теле Мира…
* * * * *
Фьонн блаженно потянулся под шёлковой простынёй и широко открыл глаза. Целители Ордена Мон-Эльвейг потрудились на славу, так что теперь раны, полученные в стычке с будущими родичами, больше не причиняли молодому волшебнику мучительной боли при каждом движении. Рядом с Фьонном безмятежно спала Аэльха; её длинные чёрные волосы разметались по золотистой бархатной подушке, а на губах девушки замерла счастливая улыбка, словно чуткая бабочка – на шелковистом алом лепестке. Фьонн тоже улыбнулся, взглянув на свою возлюбленную, и осторожно, чтобы не разбудить девушку, отвёл с её лица густую прядь волос, а потом лениво покосился в сторону окна, за которым новый день принимался за повседневные заботы. Зато ему уж несколько-то дней точно можно ничего не делать, пользуясь привилегиями раненого и предоставляя окружающим заботиться о нём, как в детстве! До чего же, оказывается, замечательно вернуться домой, пусть даже не на триумфальной колеснице, а всего лишь на спине чудаковатого дракона, старинного друга семьи!
Сейчас Фьонн, пожалуй, был даже рад тому, что накануне не застал дома отца с матерью. Когда он, Аэльха и Сигрэйн в сопровождении Гвейфа вошли во внутренний двор Башни Сервэйна, их встретили только Джеффиндж, демонстративно не принимающий участия в предвыборной кутерьме, его племянник Альвин и хмурая Торлинн, супруг которой, командор Улльдар, навлекший справедливый гнев магистра Льювина, пребывал под домашним арестом. Торлинн отнюдь не одобряла всплесков чрезмерного честолюбия, всё чаще прорывавшихся наружу из импульсивной натуры Улльдара; главной целительнице Ордена, свято соблюдающей кодекс Светлых магов, и в голову не пришло отыгрываться на раненом сыне магистра за временную изоляцию своего мужа. Однако женское любопытство Торлинн было сильно задето – ещё бы, вместе с сыном магистра, помимо дракона, воспринимаемого магами Ордена как привычное явление, прибыли две девушки. Ну, одна-то бы ещё куда ни шло – но две?!
Однако Торлинн лишь любезно покивала, когда Фьонн, едва державшийся на ногах, наскоро представил своих спутниц. Как бы там ни было, но мальчик ранен и нуждается в отдыхе и лечении, а разузнать, что да как, можно и после, благоразумно рассудила целительница. Что же касается Джеффинджа, то он уже давно смотрел на окружающую действительность сквозь пальцы, так что его ничуть не заботило, явился ли сын его магистра и названого брата один, в компании дамы или же сразу нескольких очаровательных леди.
Альвин с восхищением и завистью взирал на приятеля, то и дело бросая томные взгляды на красавиц, да только его жалкие потуги обратить на себя их внимание пропали втуне: всё внимание Аэльхи было приковано к Фьонну, а Сигрэйн, время от времени обменивавшаяся шутливыми колкостями с принявшим человеческий облик драконом, всё чаще поглядывала на статную фигуру и интеллигентную физиономию Джеффинджа, на которой, как показалось молодой воительнице, читались благородная печаль и философская задумчивость.
Дело в том, что внезапное исчезновение магистра Льювина и Вэйлинди, вопреки обычному бесстрастию достойного Джеффа, сильно обеспокоило сего доблестного командора Мон-Эльвейга, да и не одного его. Маги Ордена не знали, что и подумать, поэтому измышляли разнообразные версии, одна другой фантастичнее, кто что мог. Постепенно тревога росла и ширилась; соответственно, сгущались и краски. Краткое сообщение Гвейфа, которое дракон передал по просьбе магистра, оказалось как нельзя кстати и пресекло дальнейшую эскалацию жутких гипотез, плодящихся в умах магов со скоростью грибов после обильного дождя.
Что касается Фьонна, то он, узнав от дракона, что родители сорвались с места, кинувшись ему на помощь, бросив при этом все дела и даже не предупредив соратников, почувствовал, хоть и ненадолго, нечто вроде раскаяния. Нет, он, конечно, не сожалел, что задержался в Йорлхейме вопреки требованию отца; но что-то непривычное, настойчивое и острое, весьма ощутимо покусывало самовлюблённое «Я» молодого человека. Фьонну ещё предстояло узнать, что это непонятное явление называется чувством ответственности, а также познакомиться с ним поближе.
…Свежий ветер, воровато скользнувший в открытое окно, прохладной струёй коснулся лица Фьонна, беспечно нежившегося в постели, и откуда-то сверху донёсся хорошо знакомый голос:
– Итак, малыш, ты вернулся, и, как я вижу, не один, с чем тебя и поздравляю!
– Риэйли! – Фьонн огляделся по сторонам и увидел, что королева пикси сидит на резной спинке его кровати, непринуждённо вертя крошечные туфельки на пальцах ног. – Сколько раз я просил не сюсюкать со мной, как с маленьким! Я, конечно, рад тебя видеть, дорогая крёстная, но едва ли текущий момент можно назвать самым подходящим для того, чтобы я мог представить тебе свою невесту.
– Свою невесту? – переспросила фея. – А я полагала, что эта очаровательная юная особа – твоя жена! По крайней мере, мне почему-то представляется, что фактически дело обстоит именно так, – прибавила несносная Риэйли, критически поглядывая то на своего крестника, то на спящую рядом с ним девушку.
Фьонн густо покраснел.
– Риэйли, перестань, – смущённо пробормотал он. – И, ради Создателя, не смотри ты на неё с этаким ханжеским осуждением!
– Да я вовсе не… – начала фея.
– Если в сложившейся двусмысленной ситуации кто-то и виноват, – с воодушевлением изрёк Фьонн, – то этот виновный, конечно же, я!
– И родичи твоей милой, конечно же, не сомневались в этом ни секунды, – с искренним сочувствием в голосе подхватила Риэйли и заботливо спросила. – Ты как себя чувствуешь, Фьонни? Я не пережила бы, если бы моё вполне безобидное заклинание косвенно причинило тебе вред!
– Да всё нормально, крёстная, – уверил её молодой волшебник. – Хотя твоя магия, не отрицаю, и доставила мне немало хлопот, но в них куда больше приятного, чем обременительного; а что касается ран, то это же необходимый элемент приключений героя!
– Ладно, мне только непонятно другое, – задумчиво протянула фея. – Если ты понял, что эта девушка и есть твоя судьба – а моё заклятье должно было сработать именно так, чтобы ты сразу это осознал – то чего ради нужно было тайком пробираться в её спальню, а затем похищать свою милую, вместо того, чтобы открыто и честно приступить к делу, как это полагается в соответствии с законом и традициями? Чем больше я общаюсь с вами, людьми, милый крестник, тем больше меня интересует логика ваших поступков, понять которую, увы, зачастую практически невозможно!
Фьонн замялся. Ему совершенно не хотелось подробно рассказывать о своих приключениях в Йорлхейме; кроме того, молодой волшебник и сам толком не понимал, почему Аэльха, вместо того, чтобы сначала сбежать с ним в безопасное место, а уж потом переходить к более приятной части любовной программы, вздумала затащить его в постель, находясь во владениях своего грозного батюшки. Сын Льювина смущённо забормотал что-то невразумительное, пытаясь улестить крёстную обещанием рассказать всё когда-нибудь потом; но отделаться от любопытной феи было не так-то просто.
– Должна же я знать, как работало моё заклятье, – произнесла Риэйли с видом непревзойдённого в своей области мастера, сейчас как раз стоящего на пороге очередного открытия огромной значимости. – А стесняться меня нечего – я тебя знаю с тех пор, как ты появился на свет.
– И это ты считаешь достаточным основанием, крёстная, чтобы использовать меня в качестве подопытного материала для твоих магических исследований, да? – с нескрываемым возмущением воскликнул Фьонн.
За спором они не заметили, как перешли на повышенный тон; их оживлённая перебранка разбудила Аэльху, которая, услышав женский голос, и встревожилась и засмущалась одновременно.
– Фьонн, – тихо окликнула девушка своего любовника.
– Да, дорогая Аэли, – отозвался он и тотчас добавил. – Извини, что мы тебя разбудили. Вот, познакомься с моей крёстной, – волшебник махнул рукой в сторону феи, по-прежнему сидящей на спинке кровати. – Это леди Риэйли, королева пикси. Леди Аэльха, дочь эрла Йорунда из Йорлхейма, – представил он фее свою возлюбленную.
– Мальчик, ты словно вообразил себя на официальном приёме, – добродушно усмехнулась Риэйли; взмахнув прозрачными зеленоватыми крыльями, королева пикси вспорхнула с насиженного местечка и плавно опустилась на ладонь Аэльхи.
Выразительные чёрные глаза девушки сейчас стали ещё больше от изумления, с которым дочь Йорунда взирала на крохотную даму в небесно-голубом шёлковом платье, за спиной которой трепетали стрекозиные крылышки. Аэльха никогда не видела фей – в Йорлхейме и его окрестностях таких созданий не водилось. А может, там они просто менее расположены к общению с людьми, кто знает – ведь для фей не составляет труда спрятаться от любопытных взоров, если крохотным шалуньям приспичит поиграть в прятки!
– Мне очень приятно познакомиться с вами, леди Риэйли, – любезно произнесла Аэльха, не зная толком, как полагается говорить с феей, да ещё столь высокопоставленной.
– Ах, да к чему эти придворные экивоки! – нетерпеливо тряхнула головой королева пикси, не заботясь о своей причёске, которая от этого энергичного движения немного растрепалась. – От них одна скукотища! Лучше, девочка, по-родственному шепни мне на ушко: чем же это мой крестник так тебя обворожил, что ты отдала ему свою девичью честь и покинула ради него родной дом?
Аэльха ужасно засмущалась, услышав от изящной крохотной дамы столь прямой, даже, пожалуй, бесцеремонный и грубоватый вопрос.
– Всё было совсем не так, как вы могли бы подумать, ваше фейное величество, – краснея, с трудом выдавила девушка.
В глазах Аэльхи стояли слёзы.
– Риэйли, что за бестактность! – вознегодовал Фьонн. – Может быть, мы потом поговорим?
Молодому волшебнику при виде слёз своей возлюбленной захотелось обнять её, приласкать и утешить, а присутствие назойливой феи, естественно, мешало откровенному проявлению нежных чувств. Между тем Риэйли, как видно, не собиралась покидать помещение – по крайней мере, до тех пор, пока она не получит ответа на интересующий её вопрос.
– Не надо плакать, девочка, – наставительно заметила фея, не обратив никакого внимания на возмущённый возглас крестника. – Я же вовсе не собираюсь бранить тебя – что проку теперь, когда дело сделано? И «вашим величеством» меня звать ни к чему. Лучше называй меня «тётушка» или просто по имени – мне это гораздо больше нравится, чем пышное титулование.
– Всё было не так, тётушка, – чуть слышно повторила Аэльха, зардевшись и стыдливо опустив глаза. – Фьонн предложил мне бежать с ним, потому что мой отец не согласился бы по доброй воле отдать меня в жёны сыну магистра Льювина. Но Фьонн вовсе не настаивал, чтобы я принадлежала ему до свадьбы. Я… я сама… потому что…
Фея изумлённо уставилась на девушку, а та сбивчиво продолжала:
– Я говорила с Уариди… это моя няня, подруга моей матери, которую в Йорлхейме все считают колдуньей. Я попросила её погадать для меня. И она сказала… она сразу узнала, что я полюбила, хоть я ей ничего не рассказывала… Она сказала, что если в ночь после Праздника Урожая я буду… вместе с любимым… наш сын, зачатый в эту ночь, станет великим героем. Он отыщет Сияющее Копьё Богов…
– Гвейф, – Фьонн немедленно вспомнил муторные астрологические подсчёты дракона, – ведь он говорил почти то же самое: моему сыну, возможно, удастся найти волшебное Копьё… Гвейф тогда вычислил, что столь героического наследника желательно изготовить в течение ближайших трёх лет, но конкретных дат дракон не называл.
– Да-а, – протянула фея. – Не знаю, что и сказать… Неожиданно, очень неожиданно… Нужно это обдумать. Предсказания… хм, предсказания?
Королева пикси, захваченная раздумьями о принципах работы своих заклятий и обуреваемая сомнениями относительно подлинной ценности предсказаний, торопливо покинула комнату крестника, даже позабыв попрощаться – от рассеянности, вполне простительной для увлечённой творческой личности.
Сын Льювина, тоже слегка ошарашенный неожиданным признанием своей возлюбленной, несколько секунд молчал. Аэльха робко дотронулась до его плеча.
– Фьонн, ты не сердишься, что я тебе сразу об этом не рассказала? – жалобно спросила она.
– За что же я должен на тебя сердиться, Аэли? – молодой волшебник ласково перебирал густые пряди её волос. – Если ты имеешь в виду ту ночь, то я ни с чем её не сравню – настолько это было замечательно! Тебе ведь тоже было хорошо, Аэли? Или, может, ты жалеешь о чём-то, милая? Если я чем-то тебя обидел, то скажи мне, в чём я провинился, я постараюсь исправиться.
– Нет, нет, Фьонн, не в этом дело, – она осторожно провела рукой по повязкам, скрывавшим раны молодого мага. – Правда, любимый. Мне очень хорошо с тобой, но я так перед тобой виновата! Ведь если бы мы убежали с тобой в ту ночь, они бы ничего тебе не сделали, – пояснила Аэльха, подразумевая под словом «они», произнесённым неприязненным тоном, своих воинственных родичей.
Фьонну, конечно, было приятно, что его возлюбленная так о нём тревожится; но, с другой стороны, сам-то он отнёсся к своим ранам достаточно беспечно, и ему вовсе не хотелось, чтобы Аэльха постоянно сокрушалась и укоряла себя. Поэтому молодой волшебник с красноречием, достойным влюблённого, уверил свою милую, что винить ей себя не в чем, тем более что теперь это и вовсе не имеет смысла – ведь сделанного не воротишь, да и ни к чему, когда имеется возможность сделать ещё что-нибудь, что доставит удовольствие им обоим, причём не единожды. Конечно, отныне и навеки они будут вместе… ну, и так далее. Фьонн хотел обнять свою возлюбленную, но девушка вдруг мягко отстранилась, проворно вскочила с постели и принялась одеваться.
– Что с тобой, Аэли, дорогая? – удивился сын Льювина. – Ты словно куда-то торопишься. Или, может, ты не веришь мне? Или сердишься?
– Твои родители, Фьонн, – девушка присела на край кровати, – неужели ты думаешь, что они придут в восторг, когда узнают, что ты привёл в их дом дочь их врага, да ещё собираешься жениться на ней? А уж получить согласие моего отца… Да проще, по-моему, заставить реку течь вспять, чем пронять моего батюшку, если он разгневан!
Фьонн только сейчас всерьёз задумался о том, а как, в самом деле, его родители отреагируют на череду его поступков, в результате которых он прибыл в Башню Сервэйна в сопровождении Аэльхи. Похищение девушки, да ещё из столь влиятельного рода – дело нешуточное. Однако насчёт согласия Йорунда Фьонн особенно не переживал: будет – хорошо, нет – так обойдёмся. Но так или иначе, а Фьонн понимал, что в перспективе ему грозит либо месть озлобленного тестя, либо придётся этому головорезу заплатить крупный штраф; да ещё, возможно, Йорунд потребует, чтобы дочь и зять коленопреклонённо умоляли простить их за своеволие. Ну, уж этого-то почтенный тестюшка не дождётся!
– Фьонн, – Аэльха чуть не выронила гребень, которым расчёсывала волосы, и удручённо посмотрела на своего сердечного друга. – Мне ужасно не по себе. Твоя мать… что она подумает обо мне?..
* * * * *
Льювин и Вэйлинди прибыли в Башню Сервэйна через два дня после того, как их взбалмошный отпрыск с заслуженной своими подвигами наградой – дочерью Йорунда и несколькими ранениями средней тяжести – возвратился в лоно Ордена Мон-Эльвейг. Помимо усталости, Льювин чувствовал нарастающее раздражение: вот-вот надо будет собираться в путь, чтобы ехать в Арминдэн, цитадель Архимага, дабы присутствовать на церемонии избрания нового хозяина сей крепости; наверное, Ордэйл уже раззвонил повсюду, что магистр Мон-Эльвейга использовал заклятья, хотя и не абсолютно запрещённые законом, но негласно заклеймённые сложившейся традицией как недопустимые. А тут ещё Фьонн со своей любовной историей, алчный Йорунд, который обязательно постарается содрать штраф побольше…
Магистр и его жена вернулись ранним утром, когда все обитатели Башни Сервэйна, за исключением дозорных, ещё крепко спали. Первым, на кого наткнулись вернувшиеся волшебники, был Гвейф (в человеческом облике), с хмурым видом меряющий шагами внутренний двор крепости. У мрачного настроения дракона имелась веская причина. Явный интерес, который Сигрэйн проявляла к особе Джеффинджа, настолько выводил дракона из себя, что Гвейф опасался совершенно потерять над собой контроль и в одно далеко не прекрасное утро (или вечер) растерзать, испепелить или иным способом уничтожить соперника, которому, между прочим, и дела нет до ласковых взоров очаровательной воительницы, её цепких маленьких ручек и прочих прелестей. Но, будучи в высшей степени гуманным и рассудительным драконом, Гвейф строго-настрого запрещал себе даже помышлять о столь ужасном деянии, как кровавая расправа над соратником магистра Мон-Эльвейга.
– Гвейф, привет, – окликнул его Льювин, замедляя шаг.
– Привет, магистр, – вяло откликнулся тот, буравя взглядом воображаемую точку пространства. – Леди Вэйл, с возвращением, – Гвейф чуть заметно склонил голову, однако взгляд дракона оставался отсутствующим и отрешённым.
– Какая муха тебя укусила, Гвейф? – осведомился Льювин, который прежде никогда не видел дракона столь подавленным.
– О, если б то была муха! – в золотистых глазах Гвейфа сверкнул кровожадный огонёк. – Я бы испеп… нет, нет, это я так сказал, Льюв. Всё нормально. Фьонн дома – наверное, торчит в своей комнате и милуется с дочерью Йорунда, а я… я просто немного устал, вот и всё.
– Ты в этом уверен, Гвейф? – недоверчиво спросил Льювин.
Дракон энергично кивнул, сосредоточенно глядя в сторону – на одной из наружных лестниц промелькнул силуэт Сигрэйн. Слава Создателю, рядом с девушкой на сей раз не плёлся мэтр Джефф, чей безразличный вид наводит на мысль о рыбе, в жилах которой не горячая кровь бежит, а перекатывается какая-то холодная жижа!
– Ладно, – Льювину было не до того, чтобы выуживать из дракона его сокровенные печали и надежды. – Нормально, так нормально, раз ты так в этом уверен. Ах, да, вот ещё что! Кажется, ты упоминал, что с Фьонном прибыли сразу две девушки. Как это понимать?
– Да так, что старшая сестра на свой лад опекает младшую – ту, что скоро станет твоей невесткой, магистр, – заметно оживившись, сообщил дракон.
– Очень похвально, – одобрительно заметил Льювин, сворачивая к ближайшему входу и предоставляя дракону и дальше предаваться грустным раздумьям о превратностях любовного выбора.
– Однако плохо же старшая следила за сестрёнкой, если та легко позабыла и девичью честь, и приличия, – сурово заявила Вэйлинди.
Льювин обнял её за плечи и усмехнулся.
– Чему ты смеёшься, Льюв? – возмутилась волшебница. – По-моему, это очень серьёзные вещи!
– Ещё бы, – согласился магистр Мон-Эльвейга, с улыбкой искоса поглядывая на жену. – Но не забывай, Вэйл, что, как говорят в народе, «зелёные глаза легко похищают сердце, если долго смотреть в них». А у мальчишки, между прочим, такие же глаза, как у тебя!
– Я-то никогда себе ничего неприличного не позволяла! – вспыхнула Вэйлинди.
– И мне до свадьбы тоже не позволяла, – небрежно обронил магистр, отворяя двери в полутёмный холл.
Волшебница неожиданно смутилась.
– Но ты же и не пытался… – пробормотала она.
– А стоило попробовать? – Льювин испытующе взглянул на неё. – Но, видишь ли, Вэйл, то воспитание, которое я получил, как-то не располагало к подобным поступкам. К тому же я был таким лопоухим романтиком! Мои чувства к тебе были весьма возвышенными, и я не мог позволить себе… Но, конечно, моя добродетель не устояла бы, если бы тебе вдруг вздумалось её уронить! Твои зелёные глаза сразу взяли моё сердце в плен – и это при том, что я-то волшебник, которому чужая магия не указ! А ты, Вэйл, представляешь, как такие глаза должны действовать на людей, в магии неискушённых?!
– Как же ты любишь болтать чепуху, Льюв, – покачала головой Вэйлинди, поднимаясь по лестнице под руку с ним. – Пойдём лучше проведаем Фьонна.
– А заодно познакомимся с нашей невесткой, – добавил Льювин. – Сказать ли правду, Вэйл? Я ужасно зол на этого мальчишку. Право, я даже не знаю, хочу ли я его сейчас видеть!
– Льюв! – Вэйлинди нахмурилась. – Мне страшно становится, когда ты так говоришь! Мальчик ранен, и это же наш с тобой сын! Мне иногда кажется, что ты его не любишь, – заметив, что лицо Льювина приняло оскорблённое, печальное выражение, она торопливо добавила. – Нет, нет, я знаю, что это мне только кажется! Ты почему-то считаешь, что теперь, когда он стал взрослым, ты должен вести себя с ним сурово и холодно! Но, пожалуйста, не очень брани Фьонна! Пусть он хотя бы поправится!
– Да я так устал, что мне бы только поскорее принять ванну да спать завалиться, – ответил магистр. – К тому же я надеюсь, что стычка с будущими родичами хоть чему-то да научила его… хотя бы тому, что врываться в жилища врагов желательно в сопровождении достаточно многочисленной дружины. А ты, Вэйл, пожалуйста, не набрасывайся с гневным обличением на эту бедную девочку, хорошо? Ты же сама видела, что за фрукт её батюшка! Вряд ли ей так уж сладко жилось в родном доме, а Фьонн-то, как мы с тобой знаем, всегда нравился девушкам, так что неудивительно, что она перед ним не устояла.
* * * * *
…Льювин торопливо поднимался по парадной лестнице Арминдэна, крепости Архимагов. Магистр Мон-Эльвейга так спешил, что свита отстала от него на несколько ступеней. Льювин прислушивался к дробному стуку каблуков по мраморным ступеням и с несвойственным его натуре отстранённым безразличием думал, что, возможно, отнюдь не ему суждено стать новым хозяином этого величественного замка, в котором магия основателей проявляется в самый неожиданный и подчас не очень-то подходящий момент. Да и так ли он, Льювин, хочет стать Архимагом, как это ему казалось прежде? К чему он больше стремится – к власти или всё-таки к свободе?..
В огромном Зале Решений, светлом, холодном и отполированном до зеркального блеска, уже собрались все претенденты на украшенное глубокомысленной резьбой кресло Архимага, стоящее на небольшом возвышении, а также и все выборщики – маги, эрлы, короли. Ждали лишь выхода лорда Илвара, Архимага, решившего добровольно передать свою власть и полномочия более молодому и энергичному волшебнику, имя которого и предстояло узнать сегодня.
Появление магистра Мон-Эльвейга слегка всколыхнуло скучающее общество. По залу, словно порыв ветерка, пронёсся оживлённый шепоток, взоры почти всех присутствующих обратились к Льювину. Выражение лиц, как водится, варьировало от откровенного восхищения до плохо скрываемой зависти и глухого злорадства.
На миг Льювин ощутил досаду. Но отнюдь не из-за злобных взглядов и двусмысленных смешков сторонников Ордэйла, застывшего, как изваяние, в нескольких шагах от импровизированного трона Архимага!
Все вокруг, как и полагается на столь торжественном и значительном мероприятии, как выборы Архимага, были в парадных одеяниях: короли и лорды в золотой парче и алом бархате, маги в белоснежных мантиях. Зелёный дорожный плащ Льювина и запылённая одежда сопровождающих магистра чародеев резко выделялись на общем помпезно сверкающем фоне. Дело в том, что по причине некоторых осложнений семейного и внутриорденского характера Льювин собирался в Арминдэн впопыхах, в то время, когда уже следовало бы находиться в пути – поэтому-то магистр и ворвался в Зал Решений чуть не в последний момент. Парадную мантию со знаками Ордена Льювин сунул на самое дно чемодана; времени на распаковку багажа уже не нашлось.
Но главная неприятность поджидала Льювина справа от почётного седалища, жажда занять которое сильно обострила взаимную неприязнь ректора Академии Магии и магистра Мон-Эльвейга. Пока что Ордэйлом и его присными было нагло занято всегдашнее место Льювина и командоров Ордена. Свита ректора выжидающе косилась на конкурента – как-то поведёт себя магистр?
Льювин, не вслушиваясь в то, что срывающимися от гнева голосами шептали ему соратники, с надменным выражением лица подошёл прямо к ректору Академии Магии, который с издевательской невозмутимостью поклонился магистру Мон-Эльвейга.
– Как известно, в Арминдэне запрещено обнажать оружие и применять боевую магию; я вижу, что ты об этом помнишь, Ордэйл, несмотря на то, что в последнее время ты всё чаще страдаешь провалами в памяти, – резким тоном произнёс Льювин. – Иначе бы ты едва ли дерзнул занять чужое место, рассчитывая улизнуть от немедленного возмездия за подобную наглость! Но если ты со своей компанией по-хорошему освободишь место, на которое у тебя нет никаких прав, то я, так и быть, постараюсь позабыть об этом досадном инциденте. Хотя у меня нет проблем с запоминанием новой информации, излишне злопамятным я никогда не был…
Льювину действительно не хотелось затевать ссору с Ордэйлом и его сторонниками здесь, в Арминдэне, и вовсе не потому, что магистр хоть сколько-нибудь побаивался кого-либо из своих недоброхотов; просто Льювин, несмотря на свой авантюризм, всё же некоторым образом чтил традиции гильдии магов, основы которых в давние времена будто бы заложил сам Создатель Мира. Но, как это нередко случается, благородные побуждения магистра Мон-Эльвейга пропали втуне.
– А ты уверен, что ещё имеешь право на это место, Льювин? – обманчиво мягким, отеческим тоном, в котором крылось злорадное ехидство, вопросил Ордэйл, поглаживая свою бороду. – Или ты полагаешь, что так надёжно спрятал концы своих сомнительных дел, что...
– Говори прямо, Ордэйл, – раздражённо оборвал его Льювин. – Ты хочешь сказать, что я неправомерно использовал некоторые из Великих Заклятий, а потому самое меньшее из наказаний, которого я заслуживаю – это лишение всех прав и привилегий мага? Или, может, я заслуживаю изгнания из нашего Мира? Но не торопишься ли ты выносить обвинительный вердикт, а? Насколько мне известно, ты пока что не Архимаг! И даже если ты им станешь, ты не вправе осудить кого-либо из волшебников высшего ранга без одобрения Совета Магов! Не забывай, Ордэйл, – эти слова Льювин произнёс тихо, так что его слышал только ректор Академии Магии, – если ты до сих пор не слетел со своего места, то только потому, что я помалкивал относительно твоей бесчестной двойной игры! Ты когда-то громогласно клялся мне в дружбе, а сам подбросил свой зачарованный меч королю Эскерро! Ты ведь надеялся избавиться от меня, чтобы подчинить себе Мон-Эльвейг и своими гнусными домогательствами изводить Вэйл, не так ли?
Ордэйл хорошо владел собой. По лицу старого интригана не промелькнуло ни малейшей тени; однако Льювин, который хорошо изучил нрав ректора Академии Магии, ожидал потоков красноречия, за которыми, пусть и не сейчас, не в Арминдэне, последует что-то посущественней. Возможно, даже реки крови – особенно, если Архимагом изберут Ордэйла. Тогда этот властолюбивый тип, возможно, выдумает какой-нибудь предлог, чтобы начать войну с непокорным магистром Мон-Эльвейга…
– Благословение Создателя да хранит вас всех, братья мои, – раздался звучный, сильный и чистый голос лорда Илвара, пока ещё остававшегося Архимагом.
Льювин и Ордэйл, которые только что яростно буравили друг друга взглядом, инстинктивно развернулись в сторону возвышения, на которое в сопровождении свиты поднимался Архимаг.
– Мудрость Создателя да направляет твои пути, – многоголосым эхом откликнулся зал, произнося традиционную формулу, которой полагалось отвечать на приветствие Архимага.
Лорд Илвар, высокий моложавый волшебник в ослепительно белой мантии, улыбнулся благожелательно и чуть устало. Спокойный, немного отстранённый взор Архимага скользнул по собравшимся в зале. Да, все собрались. Архимаг на мгновение задумался, взглянув на магистра Мон-Эльвейга и ректора Хартландской Академии Магии. Конечно же, лорд Илвар почувствовал энергетику противостояния; хотя воздух и не искрился от гневных взглядов, которыми искоса обменивались Льювин и Ордэйл, а также их сторонники, взаимная неприязнь витала вокруг них, словно удушливая предгрозовая тяжесть.
– Не будь Тьмы, мы не ценили бы Свет, – негромко промолвил Архимаг, однако его мелодичный голос был хорошо слышен даже в дальних уголках Зала Решений. – Так учат нас древние мудрецы. Однако не слишком ли часто наши души с лёгкостью подчиняются тёмным устремлениям – гневу, зависти, властолюбию, ненависти и прочим – забывая о том, что Свет Создателя становится явным лишь для того, кто сберёг в себе самом частицу Его Сияния? Льювин, брат мой, – обратился Архимаг к магистру Мон-Эльвейга, – займи то место, которое ты всегда занимал на наших собраниях. А ты, брат мой Ордэйл, вернись на своё прежнее место, – обратился лорд Илвар к ректору Академии Магии, – и не думай, что оно менее почётно. Забота истинного мага – хранить и приумножать красоту Мира; об этом мы должны печься, и тогда люди справедливые и разумные будут чтить нас по нашим заслугам, а вовсе не за то, что мы занимаем места, будто бы придающие нам славы и чести.
Илвар обвёл зал ясным взором, в котором сквозили печаль и забота.
– Все вы знаете, зачем мы собрались сегодня, – сказал он. – Я принял решение отказаться от своей должности, ибо душевный покой и созерцание великих тайн мирозданья кажутся мне несравненно большим благом, чем власть наставлять своих братьев и судить в соответствии с законами и по мере своего разумения об их проступках и правах. Однако Мир не должен оставаться без Архимага: должность эта учреждена некогда самим Создателем, но выбирать того, кто её займёт, предстоит нам. Готовы ли вы сделать свой выбор?
– Да, да! – глухим рокотом прокатилось по залу.
Архимаг кивнул, сдвинув брови.
– Хорошо. Мысленно произнесите имя того из кандидатов, кого вы считаете наиболее достойным: имя того, кто наберёт больше всего голосов, появится, как вы все знаете, в следующей строке в Списке Архимагов, – Илвар жестом указал на стену позади своего кресла, на отполированной поверхности которой были запечатлены имена всех прежних хозяев Арминдэна, а также и нынешнего Архимага.
Никто не знал, как и почему появляются знаки, складывающиеся в имя, на глади тёмного зеркала, не отражающего ничего; по устоявшемуся поверью, незримая рука Создателя пишет имя избранника…
Лорд Илвар скорбно смотрел перед собой. Все эти люди думают, что их голос что-то значит при выборе Архимага. Как знать, может, это и так… Илвар давно перестал в это верить. Но тогда кто же решает, кому владеть Арминдэном и, по сути, вершить дела Мира? Создатель? Илвар не верил тому, что рассказывали о Творце Мира в общеизвестных легендах, приукрашенных и приглаженных на манер хвалебных панегириков в честь земных монархов. Архимаг знал другие сказания, скрытые от толпы. Согласно им, Создатель Мира отнюдь не был могучим божеством. Он был всего лишь человеком, одолевшим Преграду Невозможности. Как ему это удалось?.. Вероятно, Он и сам этого толком не знал… Он назвал этот Мир – Эниа, что значит «радость»: по преданию, то было первое слово, прозвучавшее в Мире. Таково тайное имя Мира, которое даже маги никогда не произносят вслух; есть у него и два других имени, которые мало кто знает: Вайхэ – «дорога» и Денхтрэ – «дом». Забавой некогда был Мир для его Создаеля; но после Творец постиг, что Мир, некогда казавшийся Ему частью Его собственной души, живёт по собственным законам, а не по Его прихоти…
Илвара, привыкшего с детства не раздумывая чтить Создателя, потрясли открытия, сделанные в книгохранилищах Арминдэна. Но, может, и впрямь все эти имена, начертанные на разных языках и разным почерком, нанесены на стену волей самого Создателя?.. И ведь каждое имя написано таким почерком, который был в моде в то время, когда жил носивший это имя волшебник! По Списку Архимагов впору изучать историю развития каллиграфии…
По залу пронёсся коллективный вздох. Илвар обернулся назад – кто же займёт его место?.. Ордэйл, умеющий ловко прятать свои неприглядные страстишки под маской добропорядочности, или же Льювин, не скрывающий ни своих авантюрных наклонностей, ни властолюбия, но не чуждый высоких понятий справедливости и благородства?..
Знаки на стене, как знали Илвар и все присутствующие, всегда проступали медленно, словно незримый писец выводил имя нового Архимага старательно и вдумчиво; но на тёмной стене, начертанная изысканно-небрежным росчерком непревзойдённого каллиграфа, уже пламенела Льан, начальная руна имени магистра Мон-Эльвейга.
* * * * *
– Горько! – в который уж раз ревели охрипшими голосами изрядно захмелевшие гости.
Фьонн, сын Льювина, поднялся со своего места и подал руку своей невесте. Бледная и усталая, она покорно поднялась, подставляя губы для поцелуя жениха. Когда гости поутихли и вновь принялись за угощение, в изобилии расставленное на длинных столах, Аэльха, не разжимая своих рук, всё ещё обвивавших шею жениха, едва слышно прошептала:
– Когда мы сможем уйти, Фьонн? У меня так кружится голова…
С того дня, как Фьонн возвратился под родительский кров вместе с дочерью Йорунда, прошло больше трёх месяцев. Только вступив в должность Архимага с соблюдением всех положенных ритуалов, приняв дела и проведя полную инвентаризацию собрания магических артефактов в Арминдэне, Льювин, отец Фьонна, наконец улучил время, чтобы серьёзно заняться подготовкой к свадьбе сына; однако прежде всего отец передал сыну все права и полномочия магистра Мон-Эльвейга. Нельзя сказать, что Льювин без сожаления и сомнений уступал сыну власть над возрождённым им самим Орденом; напротив, дальновидный и проницательный волшебник против воли ловил себя на мысли, что очень скоро дела Мон-Эльвейга, скорее всего, пойдут вкривь и вкось. Льювину крайне неприятно было так думать – ведь Мон-Эльвейг был и оставался частью его жизни, с Орденом были накрепко связаны влияние, успех и слава, плоды которых волшебник пожинал ныне; однако поделать с надоедливыми мыслями он ничего не мог. Но не останавливаться же, в самом деле, на однажды покорённой вершине! Да и мальчику пора приобретать серьёзный профессиональный опыт…
Нужно заметить, что, рассуждая о движении (вперёд и вверх, естественно, а не назад – такого он попросту не признавал), Льювин мыслил как истинный рыцарь Мон-Эльвейга – ведь Орден-то и был основан как братство тех, кто не желает останавливаться на месте, отказываясь от предоставляющихся возможностей дальнейшего роста – личностного, а равно и служебного. Рыцарь Мон-Эльвейга, куда бы ни повела его Судьба, остаётся хранителем Магии и Дорог, связывающих Миры, поэтому не подобает ему замирать в неподвижности…
Эрл Йорунд, отец Аэльхи, вместо того, чтобы вместе с будущими родичами принять активное участие в подготовке к свадебному торжеству, вскоре после выборов Архимага принялся осаждать Льювина требованиям относительно обещанной магом помощи в военном конфликте с вампирами, пару лет назад оттягавшими у владетеля Йорлхейма серебряные рудники и плодородную Жёлтую долину, в землю которой достаточно воткнуть палку – и та непременно вырастет и принесёт обильный урожай, даже если черенок был срезан отнюдь не с плодовой культуры. Льювин, которому волею обстоятельств теперь приходилось не обнаруживать слишком явно свою неприязнь к Йорунду, досадливо отмахивался – дескать, сперва нужно поженить этих влюблённых болванов, а уж потом можно будет подумать о широкомасштабной военной компании против кровососов. Что же касается переговоров о пене, которую, согласно закону, Йорунд требовал с Фьонна и его родичей в возмещение за нанесённый чести эрла урон, то после определения конкретного объёма этого возмещения Льювин, уже много лет равнодушный к спиртным напиткам и никогда не употреблявший их в одиночестве, заперся в своём кабинете и попытался напиться до безобразия. Но, во-первых, благоразумие и интеллигентность новоизбранного Архимага решительно воспротивились подобному проявлению минутной душевной слабости, а, во-вторых, Льювин не очень-то и пьянел даже от весьма значительных порций спиртного, так что бессмысленный эксперимент пришлось прекратить.
Как-то незаметно пришла осень, а затем подкралось зловещее время Призрачной Охоты, когда на несколько дней Мир вновь подпадает под власть древних сил, бессмертных и непостижимых. В это же время значительно обнаглевает нечисть; по традиции, все сколько-нибудь значимые дела нужно либо завершить до начала Призрачной Охоты, либо отложить до тех пор, пока кавалькада Призрачного Короля и свора его белых огненноухих псов не уберутся в те пределы, откуда они ежегодно являются. Естественно, пришлось переждать этот период, экстремальный в магическом смысле; в итоге свадьба наконец состоялась только в середине осени.
Накануне этого торжественного события Архимаг Льювин лично разогнал тучи, обложившие небо над Башней Сервэйна. Сплетая необходимые заклятья, Льювин размышлял о том, что теперь-то ему, наверное, придётся не столь безоглядно использовать мощные заклинания, как раньше – всё-таки Архимаг должен служить примером для подражания, а что же получится, если каждый волшебник начнёт вытворять всё, что ему вздумается?.. Но уж сегодня день особенный, не будет большой беды, если плюнуть на пресловутый закон Равновесия, с которым, словно со списанной торбой, носятся Ордэйл и иже с ним! Ректор Академии Магии не указ Архимагу (как не был он авторитетом и для магистра Мон-Эльвейга); но это, конечно, вовсе не означает, что на Ордэйла и его окружение теперь можно совершенно махнуть рукой.
А между тем незадолго до свадьбы невеста уверилась, что ночь, проведённая ею с любимым в Праздник Урожая, и в самом деле не прошла бесплодно, как предсказывала девушке её няня. Несколько дней перед свадьбой невесте нездоровилось. Фьонн, который всё время проводил рядом с любимой, с тревогой обратил внимание на её бледность и утомлённый вид.
– Аэли, что с тобой? – спрашивал он, склоняясь над ней и перебирая длинные пряди её волос.
Но девушка лишь слабо улыбалась и отвечала уклончиво. Фьонн заметил, что его мать и Сигрэйн, сестра Аэльхи, как-то странно переглядываются, глядя на его невесту – с беспокойством и заботой. И она переменилась. Раньше, когда они оставались одни, она была пылкой и неудержимой, без конца выдумывавшей новые забавы; теперь же она нередко выглядела усталой, а в её глазах порой застывало отстранённое выражение, точно она прислушивалась к чему-то, внятному ей одной.
– Что с тобой, любовь моя? – спросил Фьонн в утро того дня, когда должна была состояться их свадьба.
Они лежали рядом в его широкой постели. Чуть приподнявшись на локте, Фьонн всматривался в лицо Аэльхи, лежащей на спине. Глаза девушки, обведённые тёмными кругами, были закрыты; грудь под шёлковой простынёй равномерно вздымалась в такт дыханию. Фьонн осторожно прикоснулся к бледной щеке своей невесты; в ответ девушка, не открывая глаз, ласково коснулась рукой его плеча; потом её маленькая, почти детская узкая ладошка медленно скользнула ему на грудь…
Как это он раньше не замечал, что она такая хрупкая и беззащитная? В отцовском доме она старалась играть роль сумасбродной и дерзкой воительницы; отчасти ей это даже удавалось, но за экстравагантными выходками таилась душа наивного и доверчивого ребёнка. Фьонну на миг стало страшно при мысли о том грузе ответственности, который он взвалил на себя. Это было так легко – последовать за ней на её зов; а сумеет ли он оправдать её доверие, защитить её от возможных опасностей и невзгод?
Должен. Каким бы безалаберным ни был Фьонн прежде, теперь он ясно осознал: той ночью он связал себя с ней крепкими узами, рвать которые – всё равно что медленно резать собственное тело…
– Что с тобой творится, Аэли? – шёпотом спросил он, ласково касаясь губами её шеи.
Она вдруг резко открыла глаза.
– А сам ты разве не догадываешься? – тихо промолвила она, незаметно взяла его за запястье и крепко прижала его тёплую ладонь к своему животу.
Фьонн зарылся лицом в волосы своей невесты, чувствуя, как к щекам и ушам приливает кровь. Значит, та старуха, которая отчасти и подтолкнула девушку к рискованным действиям в ту ночь, если и врала, то не во всём…
– Аэли…
Фьонн произнёс имя своей возлюбленной, чувствуя, что должен что-то сказать. Как и многие другие молодые мужчины, оказавшиеся в подобной же ситуации, сын Льювина пока толком не ощутил какой-то особой радости от перспективы отцовства. Вероятно, потому, что Фьонн сам был ещё очень молод, и продолжение рода не являлось для него первоочередной задачей.
* * * * *
…Залихватская мелодия танца безудержным скоком неслась по залу, сплетаясь с хмельным настроением гостей, изрядно подогретым крепкими напитками. Нарядные парочки, хлопая в ладоши в такт музыке и напевая старинную, но до сих пор популярную балладу о войне между Эрхардом, знатным бренским ярлом, и лордом Унгерлом, могущественным владетелем Хётера, Нироса, Банлевенга и других земель, расположенных севернее Брена. Понятное дело, кости обоих героев давным-давно истлели; но вот история их вражды, вообще-то довольно обычная, почему-то прочно засела в умах сказителей. Вероятно, потому, что эти храбрецы воевали, дабы доказать своё право взять в жёны прекрасную Аркейл, волшебницу с острова Эттарфьёль…
Фьонн неоднократно слышал и исполнял сам эту балладу – и всякий раз его душу захватывала дерзкая, дикая, полная жизни мелодия; извечный сюжет, в котором любовь и война переплетались, как нити в тканом узоре, казался ему величественным и вдохновляющим. Необузданный мотив звал – на подвиги ли, подобные тем, о которых рассказывалось в балладе, или же просто танцевать, ударяя в ладоши и подпевая нестройному хору – всё равно…
– Уйти сейчас было бы неразумно, Аэли, – отозвался Фьонн, когда вопрос невесты наконец-то прорвался к сознанию новобрачного сквозь плывущую среди звона тарелок и кубков мелодию танца. – По обычаю, молодые супруги должны вместе протанцевать хотя бы один танец…
– Ты с ума сошёл! – слабо возмутилась Аэльха. – Я же могу упасть – у меня и так голова кружится…
– Не бойся, упасть я тебе не дам, – мягко усмехнулся Фьонн. – Идём.
Как и положено жениху с невестой, они были самой красивой парой на своей свадьбе. Вопреки своему обыкновению, Фьонн ради торжественного случая облачился не в привычные мрачноватые чёрные одежды, а в изысканный наряд из золотой парчи. Драгоценные камни, из которых был выложен узор по краю его туники, на откидных рукавах и в виде ожерелья вокруг шеи, то и дело вспыхивали ярким огнём, когда на них падал луч света. Аэльха, в белоснежном шёлковом платье и тяжёлом свадебном золотом венце, выглядела особенно хрупкой, юной и очаровательной: даже бледность её не портила, наоборот, придавала ей таинственности и томности, которых прежде так не хватало загорелой босоногой девчонке из Йорлхейма.
Фьонн крепко обнял свою невесту; танец всё плыл и плыл по залу, заглушая пьяные речи гостей и звон посуды. Головокружение то ли прошло, то ли совпало с ритмом танца: теперь Аэльха уже не сердилась на Фьонна, который эгоистично заставил её плясать; простой, но безудержный мотив, то воинственный, то нежный, захватил и её…
Льювин, отец Фьонна, обвёл зал трезвым оком. Новоизбранный Архимаг был далёк от благостного, умиротворённого расположения духа. Вся эта пьяная кутерьма, которая царила вокруг, ничуть не напоминала ему его собственную свадьбу с Вэйл. Льювину казалось, что свадьбе сына недостаёт настоящего веселья, которое одним лишь хмелем не расшевелишь. Они-то с Вэйл, да и их друзья, в юности откалывали поистине сногсшибательные номера; кроме того, на собственной свадьбе Льювину не приходилось терпеть столько рож, в дружбу которых ни за что не поверишь, даже напившись в стельку. Вон, пожалуйста! Эрл Йорунд, расфуфыренный и напыщенный: можно подумать, его только что провозгласили королём! А вот Ордэйл, старый интриган, с постной миной ковыряет вилкой салат… Сынки Йорунда, уже вдрызг пьяные, но ещё пытающиеся приплясывать с юными волшебницами, которые хихикают в рукава, видя жалкие потуги своих кавалеров качаться в такт мелодии, а не как попало!
Сумрачная физиономия Улльдара, которого Льювин, согласно своему обещанию, освободил из-под домашнего ареста вскоре после своего избрания на должность Архимага, тоже не внушала большого доверия. Улль, скотина, ещё воображает себя пострадавшей стороной – подумаешь, невинная овечка, тоже мне!..
А Джефф с отсутствующим видом сидит в углу рядом со старшей дочкой Йорунда и пялится на стакан с водой вместо того, чтоб полюбезнее побеседовать с энергичной и весьма привлекательной девицей, которая, как заметно всякому, кроме разве что вяленой амёбы, серьёзно заинтересовалась этим истуканом. Сколько можно, во имя Создателя! Неужели Джефф намеревается доблестно сгнить на корню, но не позволить особе противоположного пола на законных основаниях использовать его способности и дарования на благо себе самой и Миру?!
…Звук рога, резкий и настырный, вывел большинство присутствующих из полудремотного оцепенения, обычного после сытной еды и обильной выпивки. Аэльха вздрогнула и теснее прижалась к Фьонну, а Сигрэйн досадливо поморщилась.
– Это рог Элайра, – прошептала Аэльха.
Снаружи послышалось громкое лязганье железа – это Элайр и его латники молотили рукоятями мечей в стальные ворота Башни Сервэйна, которые захлопнулись перед их носами, вопреки нелепой надежде бравых вояк без помех проникнуть в цитадель магов.
– Йорм, побеседуй-ка со своим приятелем и утихомирь его, – неприязненно произнесла Сигрэйн, не особенно, однако, рассчитывая на какие-то выдающиеся результаты от подобных переговоров.
Дело в том, что, во-первых, сын Йорунда уже хорошо набрался: если он ещё держался на ногах, это вовсе не означало, что язык и мозги у него были в состоянии работать слаженно и связно; а, во-вторых, Сигрэйн не питала никаких иллюзий относительно нрава Элайра, чтобы надеяться на то, что этот тип прислушается хоть к кому-то, когда появился повод для драки.
Йорм тупо уставился на сестру, пытаясь сообразить, о чём она говорит. Между тем Элайр, вполне здраво рассудив, что ворота цитадели магов уж точно не выбьешь рукоятями не то что двадцати, а даже и двух сотен мечей, сменил тактику. Несостоявшийся жених оставил ворота в покое и перешёл к оскорблениям в адрес супруга Аэльхи.
– Фьонн, ты жалкий трус! Ты только в девичьих спальнях храбр! – орал Элайр, надеясь, что его противник после подобных речей опрометчиво выйдет из крепости.
Фьонн, мягко высвободившись из объятий Аэльхи, которая отчаянно цеплялась за него, как утопающий за соломинку, подошёл к окну и выглянул наружу, отыскивая взором того хама, который дерзнул обвинять его в трусости. Новый магистр Мон-Эльвейга узрел отряд из двадцати воинов, на фоне которых топал ногами и вопил, размахивая секирой, какой-то невысокий субъект в кольчуге чуть не до пят.
– Невоспитанно приезжать на чужую свадьбу, ежели вас не приглашали, – едко промолвил сын Льювина, высунувшись из окна. – А уж отправиться на штурм крепости с таким малочисленным войском и вовсе способен только круглый идиот, – добавил Фьонн.
– Я сюда приехал не для того, чтобы состязаться с тобой в зубоскальстве, – набычился Элайр. – В этой-то науке, я знаю, ты преуспел, как и в распутстве! А вот умеешь ли ты отвечать за свои поступки с оружием в руках, как подобает мужчине?
– О, как высокопарно! – усмехнулся новобрачный. – Вроде бы у тебя не должно возникнуть подобных сомнений – ты же присутствовал при той небольшой… размолвке, что по недоразумению произошла между мной и моими будущими родичами? Впрочем, с тобой-то нам, кажется, и в самом деле тогда не удалось встретиться «мечом к мечу», как принято петь в балладах. Но ты сначала подумай хорошенько – ради чего нам биться? Ну, предположим – это только предположение, заметь – допустим, ты меня… – Фьонн незаметно сложил пальцы в охранительном жесте. – Ну и что с того? Ты лишь навлечёшь на себя месть моих родичей и друзей, а она-то всё равно уже никогда не станет твоей женой!
– Хватит болтать, – грубо прервал его Элайр. – Ты трус! Только ничтожество станет молоть языком в то время, когда должно говорить оружие!
Фьонн вспыхнул от гнева.
– Вот как? Я-то надеялся, что ты, как человек благоразумный, хоть немного дорожишь своей жизнью, но раз так…
– Что ты хочешь делать? – метнулась к нему Аэльха, но сестра удержала её.
– Понятное дело, сразиться с Элайром, – проворчала Сигрэйн.
– Архимаг вправе запретить обнажать оружие в своём присутствии, – поднялся со своего места Льювин.
– Не беспокойся, папа, я и не собираюсь делать это здесь, – отозвался Фьонн. – Нет, я, как и полагается радушному хозяину, выйду к воротам встретить гостя…
– Один?! – всплеснула руками Вэйлинди.
– Конечно, нет, леди Вэйл, – тут же откликнулись Альвин и Фэлинд, ближайшие друзья Фьонна. – Разумеется, магистра будет сопровождать почётный эскорт числом не менее пятидесяти человек!
– Хватит и двадцати, лишь бы они были относительно трезвыми, – сухо оборвал Фьонн.
– Как это понимать, Йорунд? – сурово обратился Льювин к новообретённому родичу. – Ты ведь обещал мне, что всё уладишь с этим бешеным женишком! Какого тролля ты содрал с нас такую громадную пеню, уверяя, что лично утихомиришь этого типа, отстегнув ему положенную долю?!
Но Йорунд вместо того, чтобы дать хоть какой-то ответ на прямой вопрос, хрипло затянул грубоватую песенку про славный поход храбрых воинов в заморье, откуда они и привезли богатую добычу. Возможно, сейчас доблестный эрл затруднился бы отличить свою правую руку от левой. Льювин махнул на него рукой, но всё же предпринял ещё одну попытку решить возникшую проблему без излишнего кровопролития. 
– Этого Элайра можно и по-другому наказать за его непримиримость и мстительность, в которых он упорствует в то время, когда все родичи девушки примирились с тобой, Фьонн, – обратился Архимаг к сыну. – В конце концов, на свете есть законы и судебные инстанции. Мы вправе подвергнуть его суду за то, что он ломится сюда, как разбойник, тогда как отец и братья твоей милой добровольно дали согласие на то, чтобы она стала твоей законной женой! Ни к чему тебе рисковать жизнью в день своей свадьбы!
– Приходится, папа, – пожал плечами Фьонн.
Под окнами снова раздался голос Элайра, который всячески поносил своего счастливого соперника, изрыгая непристойные ругательства.
– Вон, слышишь, – кивнул Фьонн в сторону окна. – Так что мне лучше поторопиться заткнуть ему глотку. Прости меня, папа, за все неприятности и расходы, в которые я тебя втянул…
– Ну что ты, сынок, сохрани тебя Создатель! – торопливо промолвил Льювин и опустил голову, чтобы скрыть своё волнение.
– Мама… – Фьонн опустился перед ней на колени.
– Я бы хотела удержать тебя, Фьонн, да только понимаю, что тут ничего не поделаешь, – сказала Вэйлинди. – Сохрани тебя Создатель! – она неловко обняла сына и шепнула. – А только я превращу этого мерзавца в… в лягушку, если твоей жизни будет грозить опасность!
– Мама! – взмолился Фьонн. – Пожалуйста, не вмешивайся! Я сам должен с ним разобраться!
Он подошёл к своей невесте. Аэльха сидела на скамье у стены; Сигрэйн, обняв младшую сестру за плечи, старалась успокоить её.
– Аэли, – твёрдо промолвил Фьонн. – Ты знаешь, что я люблю тебя. Прости меня за всё, в чём я провинился перед тобой. Судьба моя в руках Создателя, но моё сердце принадлежит только тебе, – он склонился и поцеловал девушку в губы.
Она обвила его шею руками и долго не хотела отпускать своего милого. Но Сигрэйн, которая придавала делам чести несравненно большее значение, решительно оттащила сестру от Фьонна. Альвин, Фэлинд и с ними две дюжины молодых волшебников и воинов поднялись со своих мест и последовали за Фьонном. Новый магистр Мон-Эльвейга распахнул ворота Башни Сервэйна.
– Мой меч охотно поболтает с твоей секирой, Элайр, – небрежно обронил сын Архимага.
Между тем Аэльха пыталась вырваться из рук сестры.
– Пусти меня, Сигри, я должна видеть, что с ним происходит, – возмущалась она.
– Будто ты никогда не видела побоищ! Уж если тебе наплевать на себя, подумала бы хоть о потомстве своего ненаглядного, – пробормотала Сигрэйн, чувствуя, что строптивая сестрёнка вот-вот вырвется.
Вэйлинди, которая стояла у окна рядом с Льювином (кроме них, за поединком из окон и со смотровых площадок следило немало народу), вдруг быстро подошла к девушке и ласково дотронулась до её руки.
– Твоя сестра права. Побереги себя… дочка, – чуть помедлив, промолвила волшебница.
Аэльха, стараясь сдержать дрожь, вслушивалась в звон оружия; внезапно раздался неистовый, дикий вопль Элайра, вопль боли и отчаяния, почти заглушивший звяканье упавшей на камни секиры и звук падения какого-то тяжёлого тела. Потом раздался голос Фьонна:
– Я бы мог взять твою жизнь – ты поносил меня последними словами, чему есть свидетели, среди коих найдутся даже настолько трезвые, что они и завтра сумеют без колебаний подтвердить, что ты оскорбил меня. Но мне претит убивать безоружного; к тому же Создатель учит нас быть милосердными к грешникам и предоставлять им возможность покаяться. Поднимайся же и проваливай отсюда! – в голосе Фьонна прозвучало нескрываемое презрение. – Тоже мне, мститель за похищение чести невесты! Какого орка ты, спрашивается, мотался неведомо где больше трёх месяцев вместо того, чтобы немедленно помчаться по горячим следам? Заблудился в дороге?
– Ты пожалеешь об этом! – глухо пробормотал Элайр, так что далеко не всем удалось расслышать его слова. – Горько пожалеешь! Мы с тобой ещё встретимся…
– Всегда к твоим услугам, – с издевательской усмешкой отозвался Фьонн.
– Может статься, настанет время, и ты не будешь столь самодоволен и счастлив, – пожелал на прощание Элайр.
– О, конечно, один вид твоей кислой рожи сразу вызовет у меня приступ человеконенавистнической депрессии, – подхватил победитель.
Фьонн вернулся в пиршественный зал. В одной руке он держал свой меч, забрызганный кровью Элайра, а в другой – секиру своего неудачливого соперника. Подойдя к Аэльхе, молодой волшебник с поклоном сложил оружие у её ног, затем повернулся к своему отцу.
– Ох, прости, папа, – смущённо промолвил он. – Я всё забываю, что теперь в твоём присутствии оружию полагается быть либо в ножнах, либо на стене в качестве украшения!
– О, я никогда не был мелочным формалистом, и ты отлично это знаешь, Фьонн, – отозвался Льювин. – Меня куда больше беспокоит другое. Слова, которые этот тип сказал тебе на прощание. Я чувствую, это не пустая похвальба…
– С каких это пор тебя тревожат такие пустяки, папа? – искренне удивился сын. – Мало разве тебе самому грозили, даже проклинали?
– Ты пощадил его, – промолвил Льювин, никак не отреагировав на вопросы сына. – Я бы и сам поступил так… хоть это и ужасно неразумно. Этот субъект, я уверен, ещё постарается навредить нам, и навредить по-крупному.
– Не боюсь я его угроз, – Фьонн взял Аэльху за руку. – Как ты думаешь, папа, не пора ли вам с почётом проводить меня и мою супругу в спальню?
* * * * *
Сигрэйн медленно прохаживалась по крепостной стене, то и дело нетерпеливо оглядываясь через плечо. Пора бы уж этому самовлюблённому магу появиться, Тьма его разрази! Девушка остановилась подле массивного каменного зубца и зябко поёжилась – налетавшие то и дело порывы холодного ветра пробирали чуть не до костей, несмотря на тёплый меховой плащ. Чтоб его тролли высекли, этого Джеффинджа! В конце концов, это попросту неучтиво – заставлять девушку ждать, да ещё на таком холоде! Ну, допустим, она сама чуть не за уши тащила этого странного волшебника, упрашивая объяснить ей предназначение ряда фортификационных сооружений, а также продемонстрировать парочку особых фехтовальных приёмов, разработанных в Бэрхольме, на родине этого истукана. Между прочим, и сам бы мог понять, что это всего лишь предлог, чтобы побыть вместе с ним! Вроде бы не мальчишка, вполне взрослый мужчина, да вдобавок ещё и волшебник – что ж, неужто он не догадывается?..
Сигрэйн досадливо передёрнула плечами. Девушка изо всех сил старалась уверить себя, что апатичное поведение Джеффинджа проистекает из его меланхоличного нрава, из опыта прошлых разочарований и тому подобного, но вовсе не потому, что он равнодушен к ней. Ну разве мыслимо, чтоб мужчина, которого она полюбила, оставался к ней безразличен?!
Погружённая в свои мысли, Сигрэйн вздрогнула от неожиданности, когда чьи-то руки мягко легли ей на плечи.
– Привет, – негромко произнёс пребывающий в человеческом облике Гвейф и осторожно коснулся губами её щеки.
– Это ещё что за нежности? – грубовато осведомилась девушка и резко отстранилась от него.
– Мне казалось, что так или примерно принято вести себя со своей девушкой, – слегка озадаченно отозвался дракон и добавил. – Я хотел сказать – у вас, людей, так принято.
– Ну, допустим, – язвительно подхватила Сигрэйн. – Я только одного не понимаю – с чего ты вообразил, будто я твоя девушка? Лишнего вчера перепил на свадьбе друга? Насколько я помню, я ничего такого тебе не обещала, да и от тебя, кажется, ничего определённого не слышала…
– Разве? – удивился дракон и тут же спохватился. – Ах, да, конечно! Я всё время забываю – не все люди умеют читать мысли. Видишь ли, Сигрэйн, у  нас на Драконьих островах частенько обходятся без того, что люди называют любовным признанием – достаточно раскрыть свои мысли той, кого полюбил, и она всё поймёт. А люди без слов почему-то понимают крайне редко. Да и слова, как показывает практика, тоже далеко не всегда доходят по назначению, – не удержавшись, пробормотал Гвейф себе под нос. – Хорошо, Сигрэйн, – прочувствованным тоном и стараясь поймать взгляд девушки, всё время отводившей глаза в сторону, начал дракон. – Я раскрываю перед тобой своё сердце… так ведь говорят люди, да? или нет? Пламень моей души и огонь, который я извергаю на врагов, а также мои когти, зубы, хвост и прочие конечности к твоим услугам, дорогая Сигрэйн… ну, и так далее, – Гвейф замялся, судорожно пытаясь вспомнить, какую ещё ахинею несут влюблённые молодые люди, но потом махнул рукой и довольно беспомощно завершил свою речь следующими словами. – В общем, я тебя люблю, Сигри! Неужели это непонятно?!
– Слушай, не пялься ты на меня так, словно собираешься поджарить в этом твоём пламени души… или как ты там выразился? а потом слопать, – хмуро отозвалась девушка. – Не надейся лишить меня благоразумия и воли к сопротивлению твоими магическими глазищами! Говоришь ты бойко и прикольно, спору нет – только с чего это ты вообразил, что я поверю тебе?
– Да не собираюсь я воздействовать на тебя магией или гипнозом! – рявкнул Гвейф, выведенный из себя столь вопиющим пренебрежением к своим чувствам, искреннее которых, полагал он, вряд ли и бывают. – Ты сама себе мозги задурила почище любого чародея с приворотным зельем, рассчитывая на взаимность со стороны командора Джеффа, да только ты скорее соблазнишь сухое полено, чем его! – осознав, что скатился до банальных нападок на соперника, дракон внезапно осёкся и заметно погрустнел.
– Что ты сказал?! – грозно переспросила Сигрэйн, решительно наступая на Гвейфа, который невольно попятился: сдвинув брови, девушка так гневно сверлила дракона взглядом, что на несколько мгновений злополучный ящер начисто позабыл о своих гипнотических талантах. – А ну, повтори, змей! Да как ты смеешь так о нём говорить, жалкое пресмыкающееся?!
Гвейф вспыхнул. Нет, он не стал извергать пламя – просто покраснел до корней волос, как обыкновенный человеческий мальчишка, которого незаслуженно обидела хорошенькая девчонка, к которой он неравнодушен.
– Я никогда – запомни это, красавица! – никогда и ни перед кем не пресмыкался! – гордо заявил он. – Можешь ждать, сколько влезет, этого отшельника, желаю тебе удачи!
Он, видимо, хотел ещё что-то добавить – может, пару-тройку колкостей в адрес командора Джеффинджа – но сдержался. Отвернувшись от девушки и напряжённо глядя вдаль, Гвейф нервно теребил шнурок, на котором висела миниатюрная корона Хэй-Рона, добытая Фьонном в соответствии с заключённым между друзьями соглашением и переданная магом, опять-таки, как и было определено заранее, в полную собственность дракона.
Внезапно Гвейф принял решение. Он торопливо сдёрнул необычный амулет и неловко сунул крохотную корону в руку Сигрэйн.
– Возьми это на память, – застенчиво проговорил дракон. – Я думал… я надеялся, что эта вещь… в общем, что я подарю её той, кого полюблю. Мне казалось, мы с тобой могли бы стать неплохой парой. Да нет, это пустяки, что я – дракон, а ты – человек… Я хочу сказать, это было бы неважно, если бы… если бы ты меня полюбила, – отчаянно краснея, добавил он. – Но раз так получилось… я хочу сказать, раз ничего не вышло… Я-то тебя вряд ли позабуду в ближайшие три столетья. Нет, честное слово, я почти завидую людям – они так быстро всё забывают! Но если… наверное, глупо мне надеяться, но мало ли, что бывает… если тебе будет нужна моя помощь или ты вдруг захочешь меня видеть – тебе достаточно только позвать меня. Не обязательно вслух – просто подумай обо мне, и тогда я, где бы ни был, услышу тебя и поспешу к тебе, Сигри!
…Зелёный дракон медленно и плавно удалялся от Башни Сервэйна, выписывая в небе круги и зигзаги, то и дело оглядываясь назад. Сигрэйн, уцепившись за холодный каменный резной выступ, с некоторым изумлением смотрела вслед Гвейфу. Девушка чувствовала себя так, словно её вырвали из затянувшейся полдневной дремоты, после которой остаётся неприятная тяжесть и сумбур в мыслях. А холодный ветер стал ещё злее и резче; но вдруг на девушку словно повеяло теплом – так, будто она вошла в комнату, где жарко пылает камин.
«До встречи, любовь моя, – Сигрэйн не сразу поняла, что эти слова Гвейф произнёс не вслух, а мысленно. – До встречи!»
Силуэт дракона стал едва различимой точкой у горизонта, когда на крепостной стене наконец появился Джеффиндж.
– Извини, что я опоздал, Сигри, – небрежно обронил он. – Надеюсь, ты не кинешься убивать меня за это? Надолго я опоздал?
– Не знаю, часов не держу, – ледяным голосом, вполне соответствующим погодным условиям, отозвалась Сигрэйн.
Джеффиндж лениво оглянулся на ту дверь, из-за которой только что сам вышел. Дверь со скрипом приоткрылась, повинуясь взгляду мага, но словно бы нехотя: какой-то небольшой предмет проскользнул в образовавшуюся щель и медленно поплыл к магу по воздуху, причём порывы ветра никоим образом не замедляли продвижение больших солнечных часов – Сигрэйн вскоре рассмотрела, что это за штуковина летит к Джеффу. Девушка невольно фыркнула – всё небо обложено облаками, того и гляди, дождь пойдёт или снег повалит! На фига этому чудаку солнечные часы?!
– Гм! Пятнадцать минут первого, – задумчиво протянул волшебник, даже не взглянув на часы, приземлившиеся у его ног. – Понимаешь, Сигри: в замок приехал один странствующий купец и привёз потрясающие ятаганы из Нарумарика – именно такие, какие я давно ищу! Потому я и опоздал…
Но Сигрэйн не слушала его оправданий. Ей вдруг отчаянно захотелось заплакать – разреветься, как маленькая девчонка, и уткнуться лицом в колени матери, которую она так мало знала. Вот он стоит перед и мелет какой-то вздор; а ей так хочется, чтобы он просто обнял её! Пусть бы даже ничего не говорил… У Джеффа репутация праведника, это Сигрэйн было известно; девушка и сама чувствовала, что он не из тех, кто с лёгкостью обманывает окружающих. Но ведь нет ничего дурного в том, если бы он ответил на её любовь. Он такой красивый – подумаешь, намного старше её! Конечно, в тёмных волосах Джеффинджа кое-где серебрилась седина; но от этого он казался Сигрэйн ещё более привлекательным. Она смотрела на него, и непривычная тоска сжимала сердце воинственной дочери Йорунда.
– Что же ты молчишь? – спросил волшебник и добавил. – А уж до чего у тебя хитрый взгляд, Сигри!
Девушка тихо вздохнула и взяла мага под руку; но на мгновение, нет, на долю мгновения, Сигрэйн мельком взглянула в ту сторону, куда улетел Гвейф. Конечно, дракон давно скрылся за облаками; но стремительный порыв его мыслей снова обдал девушку мягким домашним теплом. «До встречи, любовь моя…»
– Пошли отсюда, Джефф, – с деланным равнодушием промолвила Сигрэйн. – Тут холод собачий, прямо до сердца пронимает. У меня уже руки заледенели. Мог бы и погреть, между прочим!
Они спустились во внутренний двор замка, но там тоже было прохладно. Тогда Сигрэйн, по-прежнему держа Джеффинджа под руку, направилась к крытой галерее. Сев на широкую лавку, девушка снова повторила, что руки у неё ужасно замерзли. Джеффиндж покорно взял её маленькие руки в свои; прикосновение его тёплых ладоней было очень приятным, но волшебник, похоже, не собирался проявлять какую бы то ни было личную инициативу, к огромному разочарованию Сигрэйн. Джефф толково рассуждал о фортификации и осадных машинах, о традициях своего родного Бэрхольма и о правилах фехтования на двуручных мечах; девушка делала вид, что внимательно его слушает, в то время как в её душе звучали совершенно другие слова. И от него она, понятное дело, хотела бы услышать совсем иные речи! «До встречи, любовь моя…»
«Любимый», – она искоса смотрела на Джеффинджа, досадуя, что он не предпринимает попыток обнять её, в то время как ей страстно хочется поцеловать его. Как он смеет не замечать, что она его любит?! Как смеет не отвечать на её любовь?!
«До встречи, любовь моя…»