Это все мате

Он увидел ее сразу, среди множества лиц, заполнивших маленькое кафе, куда он зашел, спасаясь от беспросветной скуки и ощущения безысходности, желая согреть озябшие руки и внутренности. Ее голубой передник официантки мелькал среди столиков легкой бабочкой, и искренняя улыбка радовала его уставшие от серых лиц глаза.
– Что будете заказывать? – улыбнулась она ему, остановившись у столика. «Анна», прочитал он на бейджике.
– Пирожные, – несмело улыбнулся он в ответ, словно пробуя улыбку на вкус. – На ваше усмотрение. И… Что из напитков посоветуете?
– Что посоветую? – протянула она задорным голосом и закатила зеленые глаза вверх. – Глинтвейн? В такую погоду он очень хорошо согревает.
– Я за рулем, – качнул он головой, откровенно любуясь ею.
– Тогда – кофе с корицей! – понизила она голос, ничуть не смущаясь его прямого взгляда. – Хотите, я его сама сварю?
– Очень хочу, – кивнул он медленно. – Даже желаю. Обожаю кофе с корицей осенью.
Улыбнувшись ему еще раз, она упорхнула. Он остался один, очарованный и слегка взволнованный, чему был удивлен, но не желал углубляться в самоанализ. Сейчас ему было тепло, и он хотел продлить это ощущение. И очень хотел кофе.
Анна появилась неожиданно. Сноровисто сняла с подноса чашку с парующим кофе, распространяющим чудный аромат, тарелочку с двумя пирожными, сахарницу и салфетку. Улыбнувшись ей уже более смело, он сделал первый глоток. И искренне изумился.
– Первый раз пробую такой кофе! – обратился он к ней. – Арабика, корица, немного перца? Да? А еще что?
– Перец мало кто ощущает, – рассмеялась Анна. – Есть кое-что еще, но это мой личный секрет, ноу-хау, если хотите. Не выдам, и не просите!
Он сидел у окна и мелкими глотками отхлебывал необыкновенно вкусный кофе. Каждый глоток обжигал губы и приятным теплом уходил внутрь, согревая его. Серый унылый дождь перестал навевать тоску, вечер наполнился красками. Пустая чашка еще долго остывала в его ладонях. Пирожные тоже были на высоте. Хорошее кафе, решил он. Повезло, что проезжал мимо и решил зайти.
Все это время он наблюдал за Анной. Она неустанно сновала между столиками и улыбалась. Каждому, каждой, себе. Он покачал головой. Как она не устает расточать улыбки всем? Редкое качество, почти забытое. И почему она решила сама сварить ему кофе?
Дождавшись, пока она подойдет к нему, он расплатился.
- Во сколько вы заканчиваете? – спросил он ее неожиданно для себя.
- Кафе работает до одиннадцати. А лично я до восьми, - добавила Анна, улыбаясь чуть лукаво.
- Это через два часа… Можно будет проводить вас после работы?
Она оценивающе оглядела его, затем еле заметно кивнула и упорхнула с подносом в руках, унося улыбку и частичку его души.
Окрыленный, он пробрался к выходу и нырнул в осеннюю слякоть. «Пятерка» радостно моргнула фарами, приветствуя его. Он забрался в остывший салон и завел двигатель. Включил дворники, разгоняя капли на стекле, и вгляделся в серый октябрьский вечер. Затем воткнул первую передачу и аккуратно съехал на дорогу.
Бесцельно катаясь по мокрым дорогам и ловя светом фар капли дождя, он думал об Анне. Непонятно, что в ней так взволновало его, что ее зеленые глаза неотступно сквозили перед взглядом, заставляя вспоминать ее улыбку, голос, изящные ладошки. А время текло так медленно…
Без пятнадцати восемь он припарковал машину у кафе в таком месте, где увидел бы ее, откуда бы она ни вышла. И принялся ждать, волнуясь, как подросток. Надо было купить цветы, стукнула запоздалая мысль. Сейчас уже не отлучиться.
Кафе приглашающе источало теплый свет из желтых окон, посетители входили и выходили. Уже стемнело, и он напрягал глаза, чтоб не пропустить ее. Наконец из кафе вышла девушка в светлой куртке. Сердце его успело гулко стукнуть, прежде чем глаза узнали ее.
Он торопливо выбрался из машины и окликнул ее, быстрым шагом подходя к входу. Она обернулась и улыбнулась чисто и искренне, словно увидела старого друга.
- Я.. кхм.. пришел, как обещал, - промолвил он, вдруг смутившись, потирая кончик носа и отводя глаза.
- Желаете меня проводить?
- Скорей подвезти, - улыбнулся он в ответ. – Дождик, знаете ли, кап-кап, мы промочим ножки.
Она смотрела на него и улыбалась, вертя в руках зонтик.
- Знаете, я не сажусь в машину к незнакомым мужчинам.
- Простите, - покаялся он искренне. – Я ведь не представился. Меня Сергей звать, будем знакомы, Анна.
- Очень, очень приятно познакомиться, - сощурила она глаза. – Формальности соблюдены, я согласна.
Он открыл перед ней дверь машины, и она грациозно села на сиденье. Обошел машину и сел за руль, ощущая, как в привычные запахи салона тонкой струйкой вплелся аромат ее духов.
- Знаете, - обратился Сергей к ней, - у меня такое предложение. Раз уж я напросился проводить вас, тогда и наберусь наглости попросить вас, Анна, разделить со мной этот вечер. Только не знаю, что вы предпочтете. Явно не кафе. Может быть, кино? Или японский ресторан?
Анна рассмеялась.
- Сергей, я ведь еще не согласилась, а вы уже предлагаете варианты. Вы всегда такой оперативный?
- Нет, - признался он откровенно. – Большей частью я равнодушный и меланхоличный. Это ваш кофе с перцем на меня так подействовал. Кстати, почему вы решили подать мне именно кофе и сами сварили его?
- Вы мне показались одиноким, - ответила она тихо. – Человеком, у которого болит душа. И я захотела сделать вам приятное. Вам понравился кофе?
- Еще бы! – воскликнул он. – Никогда не пил такого кофе, что толкает на подвиги! Ну так куда мы пойдем? Соглашайтесь уже, пока эффект кофе не прошел! Иначе потом я не осмелюсь повторить приглашение, а у вас явно нет с собой термоса с кофе.
- Кино! – решила она. – Я там не была тысячу лет.
- Выглядите моложе, - не удержался Сергей.
- Спасибо! – усмехнулась она. – Только мне надо будет зайти домой, чтоб переодеться.
- Это значит – принять душ, сделать прическу, накраситься и сменить одежду? – усмехнулся Сергей.
- Именно так! – восхитилась Анна. – Только сменить одежду до макияжа. Мне так удобней.
Развивать тему дальше он не рискнул, сосредоточившись на дороге. Сгустился туман, и он сбавил скорость, двигаясь в потоке машин, вглядываясь в сигналы фар и светофоров. Анна тихо сидела в сиденье, не отвлекая его.
Наконец он подъехал к ее дому и удачно припарковался. Заглушил двигатель и отстегнул ремень. Анна с любопытством смотрела на него.
- Я вас провожу, - пояснил он. – Уже поздно, мало ли кто в подъезде сидит. Да и молодежь нынче безголовая.
- Не вся, - повела она плечом. – Да и подъезд у нас с консьержкой. Впрочем, я ценю заботу.
- Но не опеку?
- А вот ее терпеть не могу! – сверкнула она в улыбке ровными зубами в полутьме салона.
Вместе они дошли до подъезда. Пискнула позади машина, доложив, что сигнализация включена, никто не войдет без шума. Анна о чем-то пощебетала с консьержкой, пока он вызывал лифт. В кабинке лифта они старательно не смотрели друг на друга. Затем он нарушил неловкую тишину:
- Не боитесь ехать в лифте с едва знакомым человеком?
- Я и не езжу, - ответила Анна задумчиво. – Но вам я почему-то доверяю.
Сергей смолчал. И подумал про себя: кто кого нашел? И понял, что даже не знает, замужем ли она, и есть ли у ней кто-то.
Лифт шумно раскрыл дверцы в стороны, выпуская их из квадратной клетки неловкости. На этаже никого не было. Анна подошла к своей двери и начала рыться одной рукой в сумке в поисках ключей. Сергей вжал кнопку вызова, и дверцы снова разъехались.
- Вы куда? – в недоумении обернулась Анна.
- Я вас проводил, - пожал он плечами. – Все чисто, враг не обнаружен. Подожду в машине.
- Хотите сказать, вы в самом деле проводили меня до двери? – со смехом всплеснула она руками. – И даже не собирались напроситься в гости?
- Ну… да, - ответил Сергей недоуменно. – Я не напрашиваюсь никогда. Пока не умею.
- Вы и правда уникальны, - рассмеялась Анна. – Входите уже.
- Вы приглашаете? – поднял он бровь.
- Сергей, - с укором произнесла она. – Входите, или я решу, что вы дьявол или вампир.
- Поздно, - пробормотал он, проходя в узкую прихожую. – Вы меня уже пригласили.
Она вошла за ним и щелкнула замком.
- Тапочки? – поинтересовалась она, снимая куртку.
- Нет, - не удержался он снова. – У меня носки не дырявые.
- Хорошо, - рассмеялась Анна. – Входите, только не обращайте внимания на беспорядок.
- Какой? – изумился он, проходя в комнату. – У вас так чисто и уютно.
- Льстите! – погрозила Анна пальчиком. – Кстати, у меня нерушимое правило – в гости заходят только те, с кем я на ты.
- Так, - почесал Сергей затылок. – Я у вас в гостях. Значит – я у тебя в гостях?
- Ты очень понятливый, - улыбнулась Анна. – Не возражаешь, если я приму душ? Волосы пахнут дымом – в зале для курящих пришлось поработать, - в доказательство она подняла пальцами пряди волос, демонстрируя ему. Он улыбнулся ее детской непосредственности.
- Не возражаю. А пока я буду ждать, никто не нагрянет, и не поймет меня превратно? Ты одна живешь? – пустил он пробный камень.
- Отдельно, - поправила она. – И давно. Ты пока посиди, посмотри телевизор. Или альбомы погляди. Я быстро!
И он проглотил вертевшееся на языке предложение потереть спину, глядя ей вслед. Сидел на диване и волновался, удивлялся себе, улыбался мысли, что не улыбался так часто никогда, строил модели диалогов, и отбрасывал их – все уже было, а ему необходима была новизна. И в кино не хотелось, было лишь желание остаться в ее уютной небольшой квартирке, где все немногочисленные вещи знали свое место, и все дышало аурой хозяйки.
Телевизор смотреть он не стал. Не листал и альбомы. Просто сидел в кресле, утонув в его мягких объятиях, и наслаждался давно забытым покоем. Обостренным слухом уловил, как в ванной стих звук льющейся воды, чуть позже щелкнул замок, и дверь открылась. Он сел в кресле прямо, сменив расслабленную позу.
- Не скучал? – улыбнулась Анна, войдя в комнату в длинном махровом халате и с полотенцем, обвернутым вокруг головы. Он засмотрелся на ее лицо, сейчас лишенное изысков косметики. Вся она была такой милой, домашней и уютной, что у него закружилась голова.
- Почти не скучал, - вернул он улыбку. – И даже не подглядывал.
- Какой хороший мальчик. Пойдем, я угощу тебя чаем, пока сохнут волосы. Ты любишь зеленый чай?
- Да, - кивнул он замедленно. – Наверное, люблю.
И прошел за ней на небольшую кухню, такую же уютную и чистую. Анна поставила чайник, без всякой необходимости обмахнула полотенцем стол. Тоже волнуется, понял он, и неудержимо заулыбался, даже не пытаясь скрыть улыбки.
- Чему ты улыбаешься? – поинтересовалась Анна.
- Всему, - признался он. – Тебе, вечеру, уюту твоего дома.
- Тебе идет улыбка. Когда я увидела тебя в кафе, ты был другим, сжатым, серьезным, даже грустным. А сейчас ты такой, какой, наверное, и есть? Или опять свалишь на кофе? Кстати, в чем заварить чай? В глиняном чайнике или стеклянном?
- А в чем разница? – поинтересовался Сергей с интересом.
Она понизила голос и вкрадчивым тоном заговорила:
- В чайнике из исиньской глины чай получает богатый вкус. Зато в стеклянном можно видеть весь процесс заваривания. Очень красиво.
- Тогда стеклянный, - решил он. – Я люблю, когда красиво и всё видно.
Ее ресницы затрепетали от сдерживаемого смеха, но она не ответила. Вынула из шкафчика стеклянный чайник и пакетик с чаем. Ополоснула чайник водой и насыпала заварку. Чаинки с сухим шелестом падали на дно, а Сергей завороженно наблюдал за процессом, запоминая и впитывая все действия. Она залила воду в чайник и поставила его на подставку, под которой находился патрон со свечой. Чиркнула спичкой и подожгла свечу, затем погасила свет и села рядом.
- Смотри внимательно, - шепнула она. – Обожаю смотреть, как заваривается чай.
Его не надо было упрашивать, он просто впился глазами в чайник, подсвеченный снизу слегка колеблющимся пламенем. Чаинки медленно тонули и всплывали, разбухали, окрашивая воду в нежный зеленоватый цвет. Какой-то непонятный восторг охватил его.
- Еще я люблю улун, - проговорила Анна тихо. – Только он кончился, жду вот посылку.
- Улун? – переспросил он непонимающе.
- Если тебе интересно, могу прочитать тебе лекцию о чае, - улыбнулась она.
- Очень интересно! – заверил Сергей искренне. – Если тебя это не затруднит…
- О чае я могу говорить бесконечно. Так вот слушай. Улун переводится с китайского как «черный дракон». Его подавали на приемах у императора. Производится он из зрелых листьев, собираемых со взрослых чайных кустов. Сразу же после сбора чайные листья тонким слоем раскладывают на земле на специальных бамбуковых циновках под прямым солнечным светом для увядания и завяливания примерно на полчаса-час. А заваривают улун особым способом, «гунфу-ча» – «высшее чайное мастерство»: чая насыпают на треть чайника, заливают горячей водой, и тут же ее сливают. Первый настой не пьют, а споласкивают им посуду. Потом заливают чайник и опять сливают воду очень быстро, почти не настаивая. Этот чай уже следует пить. И так несколько раз.
А еще чайник из исиньской глины надо перед употреблением подготовить, иначе чай будет первое время отдавать глиной. Сначала его хорошо моют, особенно изнутри. Затем кладут в кастрюлю и заливают водой, в которую высыпают двести-триста грамм сухого чая. И кипятят его на медленном огне минут пятнадцать. И оставляют остывать.  Я так делала, и не раз.
Он внимательно слушал ее тихий голос, наблюдая за процессом заваривания, иногда вглядываясь в ее глаза, ставшие в полутьме глубокими и темными. И как губка впитывал ее слова.
- Уже можно пить, - прервала она себя и достала две пиалки. Аккуратно сняла чайник и разлила чай, тут же долив в чайник воды.
- Основное правило зеленого чая «отпил – долей, отлил – допей», - улыбнулась она ему.
Он в несколько глотков осушил пиалу, прислушиваясь к себе, ощущая новый вкус. Она наполнила пиалу снова.
- Как тебе чай? – поинтересовалась она.
- Вкусный, - ответил он задумчиво. – Слегка терпкий, оставляет свежесть во рту и горле. Очищает сознание, и… помогает взглянуть на мир иначе, как бы с новой точки.
- Ты никогда не пил зеленый чай! – резюмировала она. Сергей лишь кивнул и пожал плечами, мелкими глотками допивая вторую чашку. – Откуда ты взялся такой?
- Издалека, - улыбнулся он мирно.
Ее улыбка стала чуть напряженной.
- Не из мест не столь отдаленных? – поинтересовалась она с напускной небрежностью.
- Что? Ах, вон ты о чем. Нет, я не отсидевший. Просто, так скажем, жил в очень глухой провинции. Теперь вот поспешно узнаю мир, постигаю то, чего не знал.
- Что узнал нового в последнее время?
- Не так давно научился подавать напитки и коктейли. Создавать интересные смеси из самых различных составляющих. Что у тебя есть в наличии?
- Водка, - задумалась она. – Осталась еще с дня рождения. Коньяк где-то был, вино красное. Держу для гостей, в одиночку не пью, ну и сами порой приносят в подарок.
- Водка, вино, коньяк, - повторил Сергей. – А корица есть? Хочешь, угощу тебя глинтвейном? Кстати, как его готовят у вас?
- Подогревают вино, - улыбнулась Анна. – Затем добавляют гвоздику, корицу, лимонную цедру и сахар. И настаивают минут пять.
- Варварский способ, - решил он. – Давай сюда все, что есть!  Вино, коньяк, корицу, сахар. Потом стеклянную посуду, которая не боится огня. Ну и два бокала.
Змейкой скользнула мысль, что после глинтвейна за руль он не сядет. И что она понимает это, и откажется. Анна задумалась.
- Алкоголь в холодильнике, - наконец решила она. – Вот посуда, вот бокалы. Действуй, мачо!
Сначала он слегка разогрел в посуде вино, затем добавил сахар, размешал, всыпал щепотку корицы. Разогрел еще, тщательно контролируя температуру. Выключил газ и дал вину немного настояться. За это время разогрел над огнем оба бокала. Плеснул коньяк на дно бокалов, и тонкой струйкой влил сверху горячее вино.
- Вуаля, мадемуазель, - вручил он бокал Анне, с легкой улыбкой наблюдавшей за его священнодействиями.
- Мерси, мусье, - приняла она глинтвейн из его ладоней, коснувшись их тонкими пальцами.
- Прекрасный глинтвейн! – поразилась она, сделав глоток. – Ты работал барменом?
- Не я, - на миг помрачнел Сергей. – Один человек, он меня всему обучил. За короткое время.
- Какая прелесть. Ты должен быть ему благодарен.
- Я очень ему благодарен, - заверил он. – Как и всем другим.
И заметил, что она сняла полотенце, пока он варил глинтвейн. Волосы мягкими волнами сбегали по плечам, замирая над высотой. Волнение внутри него усилилось, почти достигая предела.
- Тебе нравится мате? – спросила она неожиданно, нарушив неловкую паузу.
- Мате? – переспросил он.
- Ах да, я забыла с кем имею дело, - рассмеялась Анна. – Угостить?
- Угости, - кивнул он, чувствуя, как от волнения, от глинтвейна начинает сладко кружиться голова. – Заодно и расскажи, что это за зверь такой – мате.
- Да с удовольствием! Сейчас поставлю чай. Мате, друг мой, это напиток из листьев и побегов падуба парагвайского! И это вовсе не чай, как его часто называют. И название свое берет от сосуда, из которого его пили. А вообще он пьется из калебасы через бамбилью.
Он слушал ее предельно внимательно, кивая и не переспрашивая, впитывая сразу же новую информация и распределяя ее по уголкам памяти. Она вынула из другого шкафчика сосуд с металлической окантовкой, блестящую серебряную трубочку с плотной спиралью на одном конце, и пакетик из плотной бумаги.
- Это калебаса, - показала она ему сосуд. – Выдолбленная и высушенная тыква-горлянка. Это бамбилья – трубочка, через которую мате пьется. Без нее пить мате практически невозможно – весь рот будет забит. А вот и сам мате. Кстати, калебасу я тоже подготавливала . Сначала засыпала в нее мате, залила кипятком и оставила так на сутки, чтоб в нее «вошел живой дух мате»! – потешно вытаращив глаза, поведала она. – Затем всю эту кашицу я выскребла ложечкой, ополоснула и высушивала еще сутки. Как это было трудно! Хочешь мате – и терпишь, завариваешь его в стакане. Зато потом наслаждаешься его истинным вкусом. Я даже как-то была себадором среди аргентинцев – они меня похвалили! Себадор – тот, кто готовит мате.
Сергей просто наслаждался ее речью, запоминая всё до единого слова.
- А вот как он делается! –оттеснила она его от стола. – Засыпаю мате в калебасу примерно на две трети. Да, много, но и вкус зависит от количества, как и везде. Засыпала, теперь закрываю ладонью и встряа-хи-ваюю! Не волнуйся, у меня чистые руки. Теперь заливаю в калебасу немного воды, просто чтоб увлажнить. Смотри, мате начал разбухать. Сейчас подождем чуток.
- Да это целый ритуал! – не выдержал Сергей.
- Именно! Раньше подать плохой мате считалось оскорблением. Говорили, что это мате для гринго. Потому тут действий больше, чем при сборке автомата. Вот сейчас берем бомбилью, затыкаем ее сверху пальцем, чтоб частицы мате не забили ее, и помещаем внутрь, слегка даже заглубив ее в гущу заварки. А теперь – заливаем воду почти доверху. Эта окончательная доливка имеет собственное название «cebar el Mate».
- Смотри ты. А то, что он так сильно разбух, а сверху сухой – это нормально?
- Так и должно быть. Мате пьется раза три, все успеет смочиться. Присаживайся, сейчас будем пить мате. Только бамбилья у меня одна, будем пить вдвоем, как трубку мира. Ты не против, надеюсь?
- Не против! – воскликнул он. – Еще как не против!
Уже по своей инициативе он зажег свечу и выключил свет. Легкая улыбка тронула ее полные губы, но она смолчала, пробуя мате. Он присел рядом на диванчик, касаясь ее плечом.
- Не обожжешься?
- Нет. Вода, залитая вначале – как фильтр, что не дает обжечься. Держи, пробуй! – сунула она калебасу ему в руки.
Он принял его и сунул в рот кончик бамбильи, ощущая, что ему приятно знать, что губы Анны только что касались ее. Осторожно сделал первый глоток. И застыл, оглушенный новым вкусом, непохожим ни на что. Затем чуть ли не судорожно глотнул еще, прикрыл глаза, наслаждаясь ощущениями, чувствуя, как горьковатый напиток согрел горло, оставив приятный привкус.
- Мате, - произнес он тихо, передавая ей калебасу. – Теперь я люблю мате.
- Ты и правда уникальный. Сколько же тебе лет?
- Наверное, много, - ответил он задумчиво, ощущая действие мате на организм. Появилась легкость в теле, улетучилась усталость долгого дня. – А если подумать – то мало. Так мало знаю. А еще так много надо узнать.
- О, я знаю – его отрада
Напряженно и страстно знать.
Что ему ничего не надо.
Что мне не в чем ему отказать, - задумчиво прочитала Анна.
- Тезка твоя, Ахматова, - хмыкнул он, поражаясь, как уместны были строки.
- Ты еще и знаток поэзии?
- Не я, - улыбнулся Сергей. – Я просто очень внимательно слушал того, кто ее знал.
- У тебя были хорошие учителя?
- Я сам хороший ученик. Почитать тебе стихи?
- Почитай, я с удовольствием послушаю.
Он сделал еще глоток. Бамбилья засвистела.
- Вода кончилась, - поднялась она, и плечо болезненно заныло, лишившись тепла ее тела. – Дай долью.
Затем она вернулась и села, снова прижавшись плечом. На столе горела свеча, бамбилья в калебасе рядом ловила отблески ее света, в кухне пахло корицей, вином, мате. А он тихим голосом читал ей Блока, Есенина, Гумилева, интуитивно выбирая уместные строки, чувствуя, как она тесней прижимается к нему.
Затем он вдруг замолчал, и она повернулась к нему лицом, взглянув темными глазами в его глаза. И он подался к ней и поцеловал сладко и нежно в губы, хранящие аромат мате. Он целовал ее, едва касаясь губами, осторожно и бережно, и чувствовал, что она хотела именно этого.
Затем он отстранился и судорожно вздохнул.
- А ты не такой робкий, каким казался, - произнесла она тихо. – И умеешь очаровать. Этому тебя тоже учили?
- Нет, - шепнул он. – Это уже врожденное. И не такой я смелый. Это все мате… он окрыляет.
- Да, - восхитилась она, беря со стола калебасу, - а если бы я дала тебе ройбуш?
- Ройбуш? Чего у тебя только нет..
- У меня есть ройбуш, мате, ханибуш, каркаде, десятки сортов чая, из кофе – арабика, даже мокко есть, - начала перечислять она.
- Скажи, - спросил Сергей, когда она делала глоток мате, - а воду ты когда-нибудь пьешь?
Она прыснула:
- Да как-то не выпадал еще случай.
Он рассмеялся и поцеловал ее еще раз.
- Так угостить тебя ройбушем? – спросила она через минуту.
- А давай.. обойдемся без него? – шепнул он ей в ухо.
- Давай, - так же тихо шепнула она.
И без слов они поднялись и вышли. На столе одиноко осталась догорать свеча.
Мир горел и взрывался, судорогами проходили по нему землетрясения, молнии сверкали непрестанно, океаны выходили из берегов, звезды вспыхивали и гасли…
Через тысячу лет полета они лежали, стискивая друг друга в объятьях, еле дыша и задыхаясь.
- Боже ты мой, - повторяла она. – Ты неповторим! Мне никогда не было так хорошо! Это просто невозможно! Ты был там, где я хотела, ты делал именно то, что было нужно, и даже больше! Это нереально!
- Я тут ни при чем, - отозвался он сипло. – Это ты чудо.
- И мате? – блеснули ее зубы в улыбке.
- И мате, - согласился он и снова потянулся к ней.
Он вздрогнул, выныривая из глубокого очищающего сна, в первый миг не поняв, где он. Затем расслабился, вспомнив вчерашний вечер, и кто это спит на его плече. И улыбнулся. Широко и искренне, встречая новый день. Затем улыбка померкла, когда он вспомнил, что ждет его сегодня. Что бы только он не отдал, чтоб остановить бег, остаться с Анной…
- С добрым утром, - пробормотала Анна, не поднимая головы.
- Привет, - улыбнулся он тут же. – Как спалось?
- Как в раю, - подняла она на него лукавый взгляд. – А ты что дергаешься во сне?
- Забыл, что уснул не дома. Рефлекс сработал, видно.
- Хорошо хоть, не придушил… на рефлексах. А мне даже сны не снились сегодня, так я спала.
- Хочешь, я принесу тебе кофе?
- Правда, принесешь? – заулыбалась она. – В постель?
- В постель, - кивнул он серьезно. – Или все же лучше в чашку?
- Занудливый шутник, - чмокнула она его в шершавую щеку. – А если ты еще найдешь в холодильнике на верхней полке справа пачку эклеров, я весь день буду считать тебя моим героем.
- Хорошо, - отозвался он и нащупал белье рядом с кроватью. Натянул его на себя под одеялом.
- А ночью ты не показался мне застенчивым, - поддела его Анна. – Да и стесняться тебе нечего.
- Есть четкая грань между днем и ночью, - ответил он с непонятной ей горечью. И ушел, прежде чем она успела переспросить. Через какое-то время на кухне зажужжала кофемолка, хлопнула дверца холодильника. Анна потянулась в постели, блаженно улыбаясь, вспоминая события прошедшей ночи, ощущая сладкую истому в теле.
Когда Сергей внес в спальню поднос, на котором стояли две исходящие паром чашки кофе и тарелочка с эклерами, Анна спала с улыбкой на лице, натянув одеяло почти до плеч. Он поставил поднос на табурет и нагнулся, чтоб нежно поцеловать ее в обнаженное плечо. Она открыла глаза.
- Ой, я задремала. Где кофе? Дайте-дайте мне его!
Укрывшись одним одеялом они принялись за кофе. С каждым глотком глаза Анны ширились.
- Ты сварил именно такой кофе, какой я люблю! Корица, кориандр, мед, перец. Откуда ты знаешь мой вкус?
- Ты угостила им меня в кафе, - пожал он плечами. – Я лишь угадал ингредиенты и их пропорции.
- Признайся – ты вообще человек? – серьезно взглянула она ему в глаза. – Являешься непонятно откуда, весь сжатый как пружина. Очаровываешь с порога, весь состоишь из противоречий. Чему тебя еще учили? Где готовят таких, как ты? Что ты еще знаешь и умеешь?
- Я не знаю, кто я, - ответил он с горечью. – А кто может сказать про себя, что он человек? Человек это не тело с конечностями, это нечто выше. Я ищу нового, хочу найти себя. Теперь я разговариваю на шести языках, знаю рукопашный бой и танцую как Фред Астор, но мне этого мало, очень мало!
Она промолчала, лишь прижалась к нему горячим телом, и это был лучший ответ. Одной рукой он бережно обнял ее.
- Кстати, знаешь, что в твоем кофе меня радует? – шепнул он ей в ухо. – Он возбуждает!
И нежно уложил ее на спину. Сопротивляться она и не подумала.
Потом они переместились на кухню, где пили мате, ройбуш, который понравился ему не меньше мате, очень похожий на отвар красного шиповника, каркаде, удививший его сочетанием кислого и сладкого, ханибуш, пахнущий медом, смесь черного и зеленого чая. И целовались, как сумасшедшие. Затем она, завернувшись в простыню, стояла у окна и рассказывала про участие в настоящей китайской чайной церемонии. Частью сознания он слушал ее, другой частью завороженно следил, как край простыни сползает все ниже. Заметив его взгляд, он со смехом подтянула его выше, и через пару секунд швырнула в него простыней. Кухонный диванчик с трудом, но вместил их.
Потом он замедленно одевался, стараясь растянуть время, проведенное рядом с ней. Она сидела в кровати, закутавшись в одеяло.
- Анна, ты настоящее чудо, - произнес он тихо. – Я счастлив, что встретил тебя.
- Ты так говоришь, словно прощаешься, - заметила она грустно. – Приходи в любое время, если не забудешь адрес.
- Теперь я не забуду твой дом и тебя, даже если очень сильно захочу, - улыбнулся он.
- Ты мне позвонишь?
- Обязательно. Обещаю, - кивнул он. Обманывать его уже научили.
Последний поцелуй получился долгим и теплым.
Он спустился вниз, унося в себе уже начавшее таять впечатление от нее, вечера, ночи. День вступал в свои права, требуя новых приношений.
Выехав за город, он заглушил мотор. И разрыдался, в бешенстве молотя кулаками руль и панель приборов.
- Будь все проклято! - кричал он в тесноте салона. – Я не могу так! Я не хочу так! Зачем было создавать меня таким!
Потом он долго сидел, не шевелясь, вглядываясь в унылую красоту убранного поля. И тихо плакал, смаргивая слезы. Плакать он тоже уже умел.
Да, наверное, он вампир. Вампир, что питается эмоциями, знаниями, умениями. Днем он забирает чужие эмоции, терзаемый жаждой, ночью отдает их тому, кто рядом, лишь ночью обретая недолгий покой.  Сколько их осталось за его спиной. Анна, пожалуй, была лучше всех. Что с ней будет? Погрустит недельку, может меньше, и улыбка ее пару месяцев будет не такой открытой и чистой. А он? Неужели ему так и суждено неприкаянно скитаться, томимому этой жаждой, свербящей в мозгу. И его отрада – напряженно и страстно знать. Только новым знанием он сможет заглушить голод души.
Кто он такой? Он не помнил прошлого, сомневался даже, что оно было. Быть может, когда-то он обретет то знание, что поможет ему найти себя, или все навыки сольются воедино. И этот голод по знанию наконец утихнет. И он сможет остановить безумный бег абсолютной памяти.
Через пару дней он стоял среди книжных полок в библиотеке. Вдоволь наглядевшись на разноцветные форзацы, он неспешно подошел к молодой библиотекарше, перелистывающей толстый том Истории Средних веков.
- Добрый день. Вы любите историю? – поинтересовался он учтиво.
- Да, люблю, - сдержанно улыбнулась девушка. – Она очень увлекает. А вы тоже?
- Наверное, - пожал он плечами. – Я много чего люблю. Кстати, меня звать Дмитрий.
- Меня Марина, - кивнула девушка.
- Марина, а вы любите мате?
- Мате? – удивилась девушка. – Наверное, нет. Один раз купила, мне не понравилось.
- Наверное, вы заварили его как обычный чай? – обжигал он ее настойчивым взглядом. – Если пожелаете, мы можем встретиться после работы, и я расскажу вам за ужином в кафе, как его правильно готовят себадоры. Себадор – это тот, кто готовит мате. А вы расскажете мне историю средних веков.
- Я даже не знаю, - смешалась Марина. – Это такое неожиданное предложение. Вообще-то… можно.
- Во сколько вы заканчиваете работу?
- В шесть.
- Это через три часа, - взглянул он на экран мобильника. – Я заеду за вами?
- Ну хорошо, - смилостивилась Марина.
- Тогда до встречи, - кивнул он ей.
И улыбнулся широко и искренне. Улыбаться он теперь умел.