Подожди!

Подожди!

В понедельник, в ясный день, озаряемый летним солнцем, которое грело все вокруг, я первым делом, выйдя из стен затемненного литературного клуба, направился в магазин, где обычно покупал воду и продукты.  Погода стояла уже привычно для обычного июньского дня жаркая, и лишь слабый ветерок немного обветривал загоревшие тела прохожих, идущих по своим будним делам. Я зашел в небольшой магазин, где меня еще с порога узнали:
- Здравствуйте, вам как обычно? – спросила меня улыбающаяся продавщица, которая всегда меня встречает с улыбкой.
- Да. И еще посчитайте пачку сигарет и бутылку пива.
- Вы курить, что ли, начали? – недоуменно поинтересовалась она.
- Нет, это для друга.
Пока упаковывали продукты, я рассчитался на кассе, после чего забрал пакет с продуктами и направился по своим делам. Друг, для которого я покупал сигареты и пиво, был человек на десяток лет старше меня и серого вида. Мы с ним познакомились на одном из литературных вечеров, где я выступал со своею работой. Там он подошел ко мне после выступления:
- Слушай, а ты где это так научился вещи описывать? – сразу же поинтересовался он.
- Нигде, просто описываю, так как вижу, как знаю.
- Неплохо. Мне понравилось. Ты мог бы уделить некоторое время, чтобы обсудить твое выступление?
- Да конечно, я сейчас как раз свободен.
- Тогда пошли – пропустим пару кружек.
- Извините, но я не пью. Давайте без выпивки только.
 - Хорошо.
Для меня было странно это, ведь я только начинал выступать и еще много не умел, был не достаточно грамотен, чтобы мои работы воспринимались в серьез. Но я зря удивился тогда. Этот человек оказался из тех людей, которые после тюрьмы живут по навязанным им нравам, но Владимир или, как он требовал от меня обращаться к нему, Вовка, несмотря на это не потерял интерес к культуре и, наверное, моя безграмотность и была ему близка. Он сказал, что во мне чего-то не хватает, не слишком жизненно получается, но зато более или менее правдиво:
- Ты говоришь, так как знаешь и чувствуешь – не придумываешь ничего, но в твоих словах все как-то однозначно. Ты извини, конечно, что я тебя критикую. У тебя неплохо получается рассказывать и люди тебя слушают, но у них складывается однозначное мнение. Нет размышлений, понимаешь? – начал высказывать свое мнение, выпивая пива в кафе, где мы собрались обсудить мою работу, тогда еще, незнакомый человек.
- Хм. Интересно. Но мне с начало хотелось бы узнать ваше имя.
- Аа… извини. Вовка и обращайся ко мне на «ты», - представился мне он, протягивая руку, на пальцах которой было наколото «ВОВА».
 - Хорошо Владимир, - по привычке и из-за воспитания я все же обратился к нему полным именем.
Он нахмурился, но не стал заострять внимание на это.
Мы тогда разговаривали около двух часов и обсуждали разных творческих людей. Владимир оказался ценителем творчества Максима Горького и, как и многие бывшие зэки, Виктора Цоя.
- Вот если ты научишься говорить о жизни так же как они, ты многое дашь людям. Поверь мне, я тебе не просто так говорю. Я сам пытаюсь рассказать о жизни, но только через шансон. А ты сам знаешь, как многие относятся к этой музыке, - объяснял мне Владимир. – Вот если бы к шансону относились, так как к творим речам, то многие бы поняли что такое жизнь.
- Вы думаете, что люди, сидящие в зале, не понимают жизнь? – Спросил я его.
- Да, именно это. Они сидят там, на хороших стульях, курят дорогие сигары и считают себя элитой, а ведь нихрена они не знают и не умеют. Все что они умеют, так это грамотно говорить и все. Конечно, ты мне скажешь сейчас, что они многого добились в жизни, раз сидят такие солидные, но я тебе скажу, что они всего лишь много купили.
Он еще долго говорил о пороках людей, которые любят дорого одеваться, но я это не столь сильно слушал, лишь уточнял некоторые моменты и давал ему высказаться. Но через некоторое время он все же обратил внимание, что я не вникаю сильно:
- Эх… блин. Ты молодой и как вижу, ты все равно думаешь, что они достойны обращения на «Вы». Ладно, пойду я тогда. Успехов тебе в творчестве. Я еще буду приходить тебя слушать…
С этими словами он допил уже шестой стакан пива и пошел куда-то. Я не знал, что ему ответить на все им сказанное, но посчитал, что так и должно быть. Это было примерно два месяца назад, после этого он еще часто приходил на мои выступления и мы с ним так же после выступления сидели в кафе. Я думал, что он обиделся на меня за такое отношение к его словам, но видимо он понимал, что ему не переубедить меня и просто старался не заводить разговор о «людях в костюмах» и все больше говорил о творчестве известных ему людей. Мне было интереснее послушать его критику о таких людях, как Высоцкий, Довлатов, Новиков, чем о тех, кто сидит в зале литературного клуба.
Полмесяца назад Владимира посадили на пятнадцать суток за пьяную драгу, и уже я ходил к нему, чтобы узнать, как он себя чувствует. Честно говоря, до этого я даже не знал где в нашем городе находиться следственный изолятор. Сегодня его должны выпускать и я шел встретить его, потому что обещал до этого принести ему пиво и сигарет. Когда его выпустили, он был довольно злым и сердитым. На улице его уже ждал я и, при виде меня, он постарался переменить свой настрой. После сигареты и пару глотков пива, он уже окончательно принял привычное для меня лицо.
- Ну как ты, все еще выступаешь перед «людьми в костюмах»? – начал разговор Владимир.
- Да. Все так же. А у тебя как дела, куда сейчас направишься? -  спросил я его, думая, что он собирается первым делом к себе.
- У меня как видишь, все течет своей чередой, пока ничего не спешу, а ты что? Спешишь куда-то?
- Пока есть пару часиков в запасе, можно посидеть где-нибудь. Я тебе расскажу, какую я концовку приготовил для следующего выступления.
- Хорошо. Я знаю тут не по далеко есть не плохая беседка. Там я часто с мужиками пил.
И мы пошли по указанному ему пути. Время подходило к трем часам дня, так что на улице было очень жарко, вокруг проходили суровые люди и только сейчас я обратил внимание, что это место далеко не для интеллигентов и стало немного не по себе. Низкие дома освобождали места для неба и среди деревьев, чувствуется история серого района. При всей серости места чувствуется простота и в тоже время настораживающее молчание, дескать – мы не хотим, чтобы нас знали и лучше не связывайся с нами.
- Владимир, Вы тут давно бываете? – спросил я у своего друга, забыл про его просьбу.
- Да, давно. И сколько раз я тебе говорил, чтобы не обращался ко мне на «Вы», - он с небольшой расерженостью посмотрел на меня и не заметил как идущего на встречу человека, от чего они и столкнулись плечами. Крепкий молодой человек в тонкой белой футболке даже не обратил внимания, а Владимир тут же посмотрел вслед. – Я могу заставить вот этого ушлебка обращаться ко мне на «Вы», а с тобой я разговариваю на равных… Козел, совсем обурел парень, - злостно добавил, смотря в спину атлету, Вовка.
- Ты его знаешь?
- Да, это местный бычара, каких редко встретишь. Даже и не признал щегол, - на этом Вовка перестал проклинать обидчика, но видно, что в душе он все же обиду затаил.
- А вы общались?
- Да. Я его помню, когда еще он мелким тут бегал. Всю жизнь, можно сказать, он прожил под моим наблюдением.
- И значит, ты знаешь, как он стал таким? – начал я наводить его на разговор.
- Ну точно сказать не могу, что именно его сделало таким… жизнь наверное.
- Расскажите о нем, может, что-то в его жизни было такое переломное?
- Там рассказывать нужно очень много, да и тебе навряд ли интересно узнать, как люди тут живут.
- Попробуй рассказать, может мне именно такой правды жизни и нужно узнать, чтобы писать лучше.
- Ну ладно попробую, - мы сели на скамейку беседки, где-то из окна доносилась слова Виктора Цоя, так, под звуки песни «Звезда по имени солнце», он начал рассказывать. – Он жил вон в том доме. Видишь? Где во дворе теплица с порванным брезентом.
Он указал в стороны двора с огородом и большой рябиной. Дом выглядел довольно ухоженным, а тропинка к крыльцу даже проложена ели заметным мощеным камнем полувековой давности. Грядки ровные и ухоженные уже покрывались небольшой зеленью, а клумба, из машинной покрышки, поражала разностью цветов цветков, аккуратно изображавших ровные круги, в центре которых было четыре сектора с длинными цветами, разделяемых бархатцами.
- Хороший дом. А ты, я так понимаю, где-то рядом жил тогда.
- Я и до сих пор живу тут. Мой дом прямо за ним. От сюда ты его не увидишь. Не смотри что он такой красивый. Там сейчас не этот парень живет. Они продали дом пару лет назад, но Шурик, так зовут этого парня, до сих пор ходит сюда. Не знаю, правда, зачем. Все его друзья давно переехали или пошли в армию, или сели в тюрьму, а девушек тут нет, и никогда не было.
- Зачем же он сюда приходит?
- Не знаю. Наверное, помянуть кого-то. Тут рядом кладбище, там пару его друзей лежат. Когда я сюда переехал, тут все было по-другому. Не было нескольких домов, напротив его двора была большая свалка, а рядом ряды гаражей, чуть дальше цеха по перекачке нефти. Вообще тут был рабочий поселок и здесь, как рассказывали, вместо домов стояли балки для рабочих. Когда я приехал, конечно, тут уже построили некоторые дома. Это было когда распались «Советы».  Организация, которая выдавала балки, перешла в руки частников и многие остались без работы. Отец Шурика купил этот дом у одного такого рабочего, который поспешил уехать от сюда. Дом достался в недостроенном виде…
- То есть, этот дом раньше был балком?
- Да. Вот видишь, где шов идет в стене, там кончался балок и начинаются все надстройки. Когда дом копил Дима, там была надстроена только одна комната, сейчас там и кухня и спальня и веранда… в общем многое что еще построено. Дима, отец Шурика, молодец, многое построил, не сидел на месте. Но он не сразу все это построил. Когда он сюда приехал, сразу нашел себе жену, но они еще долго не расписано жили вместе – ждали, пока им дадут квартиру. И представь – дождались. Пятнадцать лет ждали, и теперь живут на другом конце города, в хорошей квартиры. У Ирины, матери Шурика, уже был сын. Не знаю, почему ее с сыном взял к себе Дима. Наверное, из жалости. Потом родился Шурик, а затем еще и Олег. Так они жили в этом болоте.
Ладно, хоть Дима нормально устроился на работу и получал нормально, но чтобы прокормить жену и трех детей, этого было мало. Устроил он жену куда-то вахтершей, а про то, что воспитывать детей кто-то должен, он видимо забыл, потому что сам работал по суткам, а когда приходил, то быстро ел и уходил бухать к соседу, а жена тем временем, уставшая после смены, спешила приготовить что-нибудь на завтрак. Ладно, хоть старший брат Шурика был уже более или менее самостоятельным и мог последить за малыми. Игорь был старше Шурика на четыре года, а Олега на шесть.
Вовка допил пиво, обсосал свои губы и цинично цыкнул, убирая бутылку под скамейку, после чего глубоко вздохнул и икнул. Это означало, что он думает о выпивки.
- Эх. Пошли – купишь мне еще пива.
Мы пошли до ближайшего магазина, и я ему купил сразу несколько бутылок пива, чтобы потом уже не думать об этом.
За окном какого-то дома все так же играли песни Виктора Цоя и Вовка и начал подпевать им, улыбаясь и подходя к беседке:

И откро-о-о-ются двери домо-о-о-ой
Да ты садись, а то в ногах правды не-е-е-ет
И когда мы все посмо-о-отрим в глаза ее-е-е-го
То у-увидим в тех глазах солнца свет

Появилось ощущение, что все деревья, все тропинки, пропитанные усталостью буднего дня, все серые стены, да и весь район был написан, как кисточкой, струной от гитары Виктора Цоя, со всей присущей его тоскою и унылостью, но все же смерившейся с болью неукротимой уставшей силой. Я на мгновение забыл о правилах культуры и хотелось просто простонать всю боль, ощущаемую здесь, выплеснуть ее и, тем самым, освободить от груза проживавших здесь людей. Мне впервые захотелось рассказать о своей печали по потерянной возможности получить высокооплачиваемую работу, но подумав, я решил умолчать об этом. Слишком просто это звучало бы в такой обстановке.
- Сколько ты жил здесь? – спросил я у Вовки.
- Ооо… около двадцати лет. Много тут уже повидал.
- А как решил сюда приехал?
- Ха. Я решил?! Ты думаешь, что сюда люди попадают по своему желанию?! – с возбуждением ответил мне он. – Здесь быть может кто-то и приезжал по своему желанию, но не я. Было время, когда я жил в Самаре, воровал и как-то попался. Там пошел по этапу и, когда свой срок я отканал, я находился в Югорском лагере. От туда-то меня и выпустили. Там не важно от куда ты родом, ты если свое отсидел, то выпускают от туда, где ты находишься. Никто тебя домой не возвращает. Просто выдают тебе твои вещи и открывают тебе двери, а ты этому рад до слез. Тут многие, кто по «нелегкой» попал и смог обустроиться. Вон видишь, мужик с парусом на плече,  - указал бывший зэк на мужика возле дворовой калитки. – Его как раз привезли к нам, когда я выходил. Сначала он пришел к нам, только познакомились и на следующий день меня выпустили. И Дима, наверное, так же попал сюда. Как он говорит, его сюда отправили по комсомольской путевке «строить коммунизм» после армии, но мне кажется, что он сюда попал именно так как и я. У него наколки есть зоновские: «звезда», «один в четырех стенах» и «полжизни там, полжизни тут».
- Извини, я не очень разбираюсь в названиях этих.
- Звезда – это просто звезда, как символ чего-то светлого. У каждого, конечно, смысл свой, но моя звезда (он показал серый рисунок на правой руки рядом с большим пальцем) означает что, есть к чему стремиться, и что я не настолько чисто, как звезда надо мною, будь то звезда из созвездия ориона, то само Солнце.  Один в четырех стенах – это просто четыре точке расставленные квадратом и в середине еще одна точке, как пятерка в домино. А «полжизни там, полжизни тут» - это любой рисунок, который разделен на две части – черное и белое, как «инь и янь». Черное обозначает тюрьму, а светлое – свободу. У меня это джокер, который наполовину белый и веселы и на половину черный и грустный, - он показал другой свой нательный рисунок на левой руке, где был изображен джокер, как символ драматического театра – наполовину изображающий боль, на половину радость.
- А у Димы так же выглядели рисунки? – поинтересовался я, потому что с такими рисунками трудно отрицать, что их носитель не причастен к уголовщине.
- Нет. У него все скромнее выглядело «полжизни тут, полжизни там» - просто кольцо с рисунком «день и ночь», а так – та же звезда и пятерка, только находиться в другом месте, па пальцах.
- А почему «наверное так же», что не признает что ли, что сидел?
- Да, именно так. Он говорит, что по молодости «дуростью» болел. Но мне что-то трудно поверить, что в Питере, откуда он родом, можно было просто так, из-за дурости, сделать себе такие наколки.
- Ну, Питер, это конечно культурная столица и навряд ли там вообще можно сделать просто так наколку, - высказал я свое мне, вспомнив свою поездку туда. В Питере все сделано культурно и люди соответствующие. Там не хотят просто так люди так называемые «с понятиями», как у нас.
- На самом деле Питер довольно криминальный город. Ты, наверное, там бывал только в местах «культурного достояния», а ты бывал на окраинах?
- Мм… нет наверно. Я там был всего неделю и не встретил ни одного человека, который хотя бы слышал о зоновской жизни, -  сказал я, не заметив, как уже опустошил бутылку пива, что для меня не свойственно. Я вообще не пью, тем более на улице.
- Вот если бы ты съездил на окраину, ты бы обратил внимание на «анархию» времен Махно. На окраинах всегда твориться что-то серьезное и люди, которые живут в благополучных районах, не знают и даже не подозревают об этом… а ты, я смотрю, отказался уже от своих культурных принципов, - обратил Вовка внимание на то, как я неловко ложу пустую бутылку под скамейку.
- Мда… решил немного смочить горло, - обронил я в ответ и посмотрел на часы. На часах было уже полшестого – мне уже нужно было ехать домой. – Ладно, мне пора. Давай завтра продолжим?
- Да, конечно. Я тебя не держу, к тому же мне нужно еще навестить пару человек. Завтра давай примерно в три дня тут же? – предложил мне Вовка. Это был наиболее выгодный вариант, но в то же время мне не хотелось возвращаться сюда.
- Давай лучше ты меня встретишь возле изолятора? – предложил я, чтобы одному не входить в этот непредсказуемый район.
- Нет. К изолятору я добровольно подходить не буду. Хватит с меня уже, и так уже запомнил все особенности его стен. Давал тогда я тебя встречу возле твоего клуба?
- Хорошо. Тогда до завтра.
Мы попрощались, и я спешно пошел на автобусную остановку. Он, видимо, остался допивать пиво, потому что не спешил уходить, наверное, собирался продолжить пить с кем-то из знакомых. Уже в автобусе я чувствовал облегчение, что выбрался оттуда, но в голове все еще сидело настроение серой печали, навеянное суровой окраиной. Видимо именно этой правды жизни мне не хватало, чтобы сделать свое выступление идеальным. Я не жалел о разговоре в такой обстановке, ведь все равно мне надо как-то совершенствоваться. Вовка – человек честный и я ему доверяю, но боюсь что его пристрастие к «простой» жизни и нрав оставленный после тюрьмы увлечет его обратно к «лихой» жизни и прихватит меня в придачу. Все это я обдумывал в немного легкой голове от бутылки пива и старался запомнить самые важные моменты. Наверное, я еще слишком зелен, чтобы с уверенностью говорить о жизненных ситуациях, но я надеюсь, что в следующей встрече и последующей мне откроется вся жизнь…
На следующий день как и договорились, Вовка встретил меня после занятий в литературном клубе и мы поехали в тот же район. В автобусе было не много людей, все сидели. На одной из остановок сели молодые веселые парни с пивом и сели на задние сиденья. Они смеялись, громко обсуждали какое-то недавнее событие щедра описывая свои чувства матом. Когда кондуктор подошел, один решил не платить списывая все на то, что проедет всего одну остановку. Начались споры с кондуктором. В споре они проехали одну остановку, тут Вовка встал и подошел к этой компании. Я не слышал какой был у них разговор, видел только быстро остепенившиеся лица парней, ждущий взгляд кондуктора и спину Вовки. После не долгой беседы парень все-таки заплатил и поспешил выйти на следующей остановке, а Вовка спокойно вернулся на свое место.
- Что там было?
- Да обычное дело. Не обращай внимание.
После этого мы ехали молча. Стояла пасмурная погода и собирался дождь. В серой цвете свинцового неба эти дома говорили еще громче. Они были серьезные, злые и не дружелюбные, как будто бы цветной плед скинули с них и больше не было этой светлой маски, какая была в прошлый раз, когда палило солнце. Мы заговорили только уже подходя к беседке:
- Сегодня мы здесь сидеть не будем. Пойдем ко мне. У меня хороший портвейн дома лежит.
Я с ним согласился и мы пошли дальше в сторону его дома. По пути я смог получше рассмотреть двор Шурика, мимо которого мы проходили. Красивый ухоженный двор с узкой тропинкой к крыльцу. По середине тропинки стоял сильно прогнувшийся турник . За домом виднелась крыша бани и большой дровяник, около которого был большой пень с углублением в центре.
- А Шурик спортсмен?
- Нет, он абсолютно ничем не занимался. Скорее от природы он крепчает. Кровь такая, в отца пошел. Отец его тоже вроде бы ничем не занимался а здоровый как бык.
Мы подошли к менее ухоженному дому с неровням забором и заросшим сорняком огородом.
- Не вила на Канарах конечно, но жить можно, - представил свой дом Вовка.
Внутри было не менее неряшливо как и во дворе. Кухня с кривым полом, освященная одной свободно болтающийся на проводе лампочкой. Дальше две комнаты темные, с грязными, порванными обоями. Когда Вовка включил свет стали видны старые плакаты рок-групп: Кино, Чиж, Земфира и БИ-2 и электрогитара под ними. Вовка достал из шкафа бутылку портвейна и налил в бокал себе.
- Будешь?
- Нет спасибо. Эти плакаты ты когда повесил?
- Оо… где-то через год после того как приехал. Первый плакат конечно же Цоя повесил. Остальные потом уже. Ты не обращай внимание на беспорядок, все руки не дойдут прибраться.
Мне подумалось что уже очень долго у него руги не доходят… не первый год видимо.
- Ты играешь на гитаре?
- Раньше играл, сейчас уже все забыл. Слишком долго ее не трогал. Раньше мы делали очень классную музыку. На нас приходили послушать из других городов, а потом как бухать начал, так и все… в одной пьяной драке палец сломал. Музыку вообще очень люблю, но теперь только слушать.
Он нажал на кнопку старого черного магнитофона, которого уже не выпускают и он заиграл песни группы Кино. Я убедился, что Вовка очень сильно любит старый русский рок и я не удивился, когда именно Цоя кассета была вставлена в магнитофон когда-то давно и до сих пор не вытаскивалась. На полу лежала коробка из-под обуви и битком набита кассетами и дисками. Видимо опять же это был русский рок.
- Так расскажи что случилось с Шуриков.
- Ну в принципе я не знаю что именно на него повлияло. Жил вроде парень молодцом. Когда в школу пошел стал самостоятельным как ни один его сверстник. Сам мог сходить в магазин за продуктами. Если честно – его отец приучил по магазинам бегать, чтобы тот пива ему таскал. Мог его послать из-за двух бутылок пива за несколько километров, если в ларьке вдруг не оказалось.
- А отец его  сильно выпивал?
- Не сильно, но часто. Редко он по вечерам был без пива, но никогда сам не нажирался. Если нажрался, то значит с кем-то. Тут в соседнем доме дядя Миша жил когда-то – главный бухарик на районе. Вот он и устраивал вечно посиделки. У него как по расписанию – будни его не заставишь пить, а в пятницу сам всех зовет. В субботу похмеляются, опять весело, а в воскресение все идут в баню… в прямом и переносном смысле, - с улыбкой добавил Вовка.
- Ты с ними был тогда?
- Конечно, как же отказаться, если тебя приглашают? Тут без белового змея скучно жить. Есть конечно трезвенники, которые огородом занимаются, но это в основном городские, у которых тут не основное место жительства, а просто дача. Эти пьянки конечно вещь веселая, но когда у тебя дети и ты пьяным начинаешь дома скандалы, это не хорошо. Шурик почувствовал это, но все же не это сыграло роль. Он и после такого детства был молодцом. Заботился о брате, уважал старшего. Общался с ребятами и играл в футбол. Потом я его реже начал видеть. Он начал курить, пить, но опять же как отец – не шибко свинствуя.
- А про братьев его что можешь рассказать?
- Ну братья его тоже не плохие… правда каждый с какими-то прибобахом. Старший ботаник, хрен с ним нормально поговоришь. Так и хочется ему вмазать, когда он пытается умничать… на тебя кстати похож – с улыбкой произнес и посмотрел на меня. Мне это не очень понравилось. – Не ты не бойся, ты парень смышленый, еще выйдет из тебя хороший толк, а Игорь – это запущенный кадр. Олега я вообще мало знал. Молчун, на него вечно Дима жаловался, мол нихрена не понимает, ничего не хочет делать, ничего от него не дождешься… Последний раз когда его видел, это было совсем давно. Ему было наверное лет шесть. Шурик куда-то бежал, а за ним Олег. Олег весь запыханый, красный, взмокший, но все равно бежал за братом и кричал «Подожди». Так кричал, что сердце прям сжималось. Незнаю почему Шурик не останавливался, бежал себе и бежал. До этого мать хвасталась их дружбой. Они все время были вместе, всегда. Олег когда только разговаривать начинал никто понять не мог что он говорит, а Шурик понимал и переводил все. Даже старший брат не мог понять что говорит Олег, а Шурик понимал все прекрасно. Так жили они постоянно вместе в детстве. Потом видимо когда они начали в школу ходить перестали. По слухам они начали враждовать, драться… в общем дружба прошла и началась война у них. Шурик начал больше проводить время с дворовыми ребятами, а Олега так никто и не начал понимать… некому было переводить. Не могу даже представить как можно не понимать своего сына. Толи у него что-то с речевым аппаратом было нарушено, то ли в головой у него не в порядке было никто не мог сказать. Да и я не могу. Совсем не помню Олега.
Они жили здесь где-то пятнадцать лет, а потом переехали и вижу из редко только Шурика, и то – сам видел какие это встречи. Даже не узнает. За пять лет, что его я видел – он сильно изменился. Наверное что-то в городе произошло. Знаю что с отцом его что-то случилось. Толи авария страшная, толи несчастный случай. Быть может из-за этого он таким стал. Не знаю. Вот в общем и все… хотя нет. Есть еще один момент, - он сделал паузу и большим глотком осудил бокал.
- Какой? – спросил я в нетерпении услышать продолжение.
- Сейчас расскажу, - налил себе еще дорого напитка, глотнул и продолжил. – У Димы какое-то время было напряженные отношения с женой. Видимо она была не довольна тем, как он занимается отцовством. Были скандалы, были ссоры. И он не брезгал поднимать на нее руку. Как-то привел домой ****ь и жена его застукала. После этого она ушла к другому, забрав детей, но все же вернулась. Как Дима рассказывал, родня на нее сильно надавила, когда она приехала со своим хахалем к своей маме. К тому времени дядя Миша слег из-за своих пьянок и пьяные вечера прекратились. Дальше я сам мало общался с Димой. Он стал семьянином, но все же тем отцом, какого хочет иметь каждый ребенок. После возвращения домой дети были немного шокированные такими переменами, но все же быстро забыли это и жизнь вроде бы у них начала налаживать. Стали огородом заниматься. Все занимались садовничеством. Дима начал перестройки в доме, построил гараж, баню полностью заново выстроил, машину купил. Но опять же этот случай я не назову ключевым. Шурик после этого все так же ходил в школу, общался с друзьями. Лучший его друг всегда был с ним. Раньше как не увижу Шурика, так с Антоном. А если один шел, то только к нему или от него. Были друзьями хорошими. Но потом, когда уже Шурик уехал, Антон начал общаться с ПТУшниками и после армии его посадили. За что – не знаю. Может украл что-то, а может его подставили эти же ПТУшники. И опять же, к тому времени Шурик с ним уже не общался.
- Понятно. А сейчас ничего о нем неизвестно? Кем он стал?
- Не знаю. Я не общаюсь больше к Димой. Но видно что-то его тут держит, раз не уезжает из этого болота и сам даже приходит сюда. Его здесь никто не ждет, многие его даже забыли.
- Значит все-таки, что-то случилось после переезда. Он может на новом месте не смог освоиться и сюда приходит, чтобы вспомнить старое?
- Может быть, хотя на вряд ли. Если ты найдешь общий язык с местными, то найдешь и с городскими. А переезд от сюда всегда только радует. Так что это предположение очень маловероятно…
На этом мы оставили тему «о Шурике» и начали осуждать повседневные темы.
Вечером  я поехал домой, а Вовка, допив свой портвейн, лег спать. Дождь начался как раз когда я сел в автобус. Он бил по стеклу и оставлял тонкие линии. В автобусе я пытался обдумать всю эту историю о Шурике, и постоянно мне слышался этот душераздирающий крик, каким его описал Вовка. Ночью мне даже приснился сон. Два мальца бежали по грунтовой дороге. Впереди постарше, позади совсем маленький с криками «Подожди!». По лицу читались мысли их. Младший умолял не бросать его одного и взять с собой, как будто бы старший его смог бы защитить от чего-то страшного. Старший раздраженно огрызающим взглядом бросал младшему «отвали, ты сам уже должен научиться жить без меня!». Мне было тяжело это видеть, и проснулся я глубокой ночью. Я пошел попить воды и выглянуть на балкон – подышать свежим воздухом. На улице было свежо после дневного дождя. И дышалось легко. Видно было, как на берегу реки стояла машина, а возле нее парочка любовалась белой ночью. Юная романтика зачала в них и разжигала сильнее любовь. Казалось, их уж ничто не заставит расстаться. Вернувшись в постель я уснул крепко, радуясь этой крепким чувствам.
С Вовком мы долго еще общались, но потом он получил возможность уехать в другой город и решил не терять возможность. Больше я его никогда не видел. Мне было полезно общение с ним. Я увидел вблизи другую жизнь, другой характер. Теперь зная, его я стараюсь все свои работы рассматривать и с его стороны тоже. Рассказ «о Шурике» меня не оставлял покоя очень долго. Я обдумывал, размышлял, пытался что-то узнать е нем, но кроме имени его я ничего не знал – не фамилии, не адреса, не номера телефона. Мне представлялись разные варианты развития событие его судьбы. Представлял как он после переезда по долгу ходил по улице в одиночестве, так и не найдя новых друзей. Другой вариант представлялся мне как он повзрослев озлобился на отца, за такое подаренное детство, а после несчастья с его отцом и вовсе замкнулся в себе. Еще может быть, его родители все же разошлись, что могло так же повлиять на его характер. Могли так же и старые друзья не простили за то, что он их покинул или тяга к родному месту заняла все его сознание. Я теряюсь в догадках, но его судьба мне очень интересна и она не оставляет меня равнодушным. Если бы мог я найти причину таким переменам, я мог бы изложить это явление – перемена характера и отношения к жизни. По рассказам Владимира, эта перемена сильна, как у Гитлера, а значит, серьезной данной темы меня увлекала еще сильнее. Так же пытался найти ответ в том районе, где он жил, но интересоваться у людей о нем, мне не хватало смелости. Так ничего не найдя мне виделась только картина бегущего младшего Олега за Шуриком и бесконечный крик, пронзающий душу «Подожди! Брат, Подожди меня, у оставляй меня одного!». Эта картина навевает мне только одно – отношения с братьями могли сойти на нет, что очень сомнительно. Чтобы братья не разговаривали должно произойти что-то больше, чем просто сора. Но что, если все именно так? Что-то произошло в отношениях братьев и они больше никогда не желали друг другу добра? Они будут жить в одной квартиры многие годы, делить комнату и есть с одного стола и постоянно ненавидеть друг друга? Да нет. Такого не может быть. Невозможно чтобы брат был зол на брата постоянно. У меня никогда не было братьев, но даже я понимаю, что братская дружба самая крепкая, какая может быть. А если даже брат тебя отталкивает, то значит тебя уже никто не примет. Даже если и оттолкнет от себя, то брат всегда потом еще не единожды придет на помощь. Вовка говорил, что каждый начал жить по своей дороге и друг с другом редко общались, даже не смотря на то, что жили все время в одной комнате.
Я засыпал с такой мыслью и мне всю ночь снились кошмары. Я проснулся ночью и опять, как при первом сне пошел выпить воды и подышать свежим воздухом. На дворе был уже август, ночи стали длинными, холодными и темными. Лил дождь. На берегу реки стояла та же машина, что и в прошлый раз. Ее фары светили сильно и освещали одиноко сидящего человека с бутылкой в руках. Такое чувство, что для него нет ничего: не реки, не дождя, не света горящих фар. Он сидел на песке, руки на коленях покачивали в воздухе бутылку. Он сделал глоток, поднялся, шатаясь, с тяжестью осушил бутылку, подняв донышку высоко вверх и запрокинув голову. Потом резко откинул руку с бутылкой, затем с криком кинул сосуд в реку. Этот крик звучал так же тяжело и режуще сердце, как в моем первом сне. Со стонами он встал на колени и издав еще крик адресованный в небо, взял руками лицо и поклонился рыдая, будто прося у бога чего-то жизненно необходимое. Мне было жаль его, полностью сочувствуя ему, не зная наверняка причины таких страданий.
Эта картина показала мне, что у меня довольно хорошая жизнь и все мои неудачи не доводили меня до такого состояния, но не могу сказать, что я стал себя от этого лучше чувствовать. Моя личная особенность сочувствовать людям, меня тяготит, в такие моменты. Мне хочется помочь человеку, исправить ситуацию. Я хочу знать, почему Шурик стал таким, хочу с ним поговорить и помочь ему, но сомневаюсь, что эти желания когда-нибудь исполняться.

Прошел год, и данная тема меня не мучила так сильно. Я продолжи заниматься литературном клубе и издал один сборник, который был встречен массой положительных отзывов. Я был польщен такому успеху. Я всего за год смог вырасти до такого успеха и это благодаря общению с Вовкой. К сожалению, я с ним потерял связь и не имею возможности общаться и набираться мыслями. После я решил пройтись по окраине, где жил Владимир, чтобы вспомнить разговоры в ним. Улицы мне уже стали знакомы и я уже не так боялся находиться здесь. Пройдя переулкам, по тропинкам я направился домой. Не далеко от остановки стояла скорая. Из нее быстро выбежали медики. Не далеко стояла легковушка с разбитым передом и лобовым стеклом, не далеко от нее лежал неподвижно человек в луже крови. Из-за любопытства я поспешил к месту событий. Возле легковушки сидел на бордюре тот самый парень, которого я видел с девушкой на берегу реки. Он держал руками свою голову и что-то шепотом быстро бубнил.
- Нет… почему… сначала Маша, потом мама, теперь… нет… за что… - еле слышно и не очень разборчиво бубнил водитель.
Медики поспешили проверять пульс и откачивать человека с лужи крови. В нем я узнал Шурика. Я не посмел мешать работе медиков, а только поймал машину, как только Шурика на каталке затащили в скорую помощь и увезли. Я велел шоферу такси следовать за ней. Не много отстав, мы все таки проследили в какую больницу едет скорая. На следующий день я пошел навестить Шурика, но узнал что он скончался так и не придя в сознание. По логике я решил, что его похоронят через три на новом кладбище, куда и решил прийти. На похоронах были только работники ритуальных услуг и одиноко стоящая женщина. Она плакала и все приговаривала «Мой сынок».
- Вы его мать? – неловко спросил я у нее.
- Да, - ответила женщина, утирая слезы. – А Вы его знали?
- Не совсем. У нас были просто общие знакомые. Лично с ним я не был знаком… простите, а почему не пришли его братья и отец?
- Они не захотели прийти, - женщина разрыдалась еще сильнее.
- А ваш муж? – не ловко добавил я.
- Саша поклялся, что не придет на похороны отца. Мой муж решил ответить тем же…
Я не смел больше тревожить бедную женщину, которая уже не могла сдерживать такое горе. Мне было очень совестно за такой мой поступок, но мне важно было узнать это.

Следующий месяц я не мог спать. Меня тревожили кошмары. Все-таки браться так и продолжили воевать, а отношения с отцом окончательно подорвалось. Я боюсь представить эти отношения. Я не смог бы ни чем помочь им и не в моих силах исправлять такие ситуации. Мое сострадание окончательно начало поедать всю мою гордость. Былой успех, теперь для меня казался ничем.  Я хотел рассказать об этом, но теперь даже боюсь представить, что мне придется тогда описать. Жизнь для кого-то односторонняя, но бывает и такое, что однозначно ничего нельзя сказать, что даже сказать что-то означает незнание ситуации или будет свидетельствовать личной бестактности. Все что я писал раньше, теперь для меня выглядит скупым и наигранным, все что я описывал и рассказывал, теперь лишь предисловие и не более…

Послесловие.

Все имена, сюжеты и диалоги вымышлены.