Грибная семья

(Из цикла "Дед Валериан и я")

Бродил, бродил по лесу, а грибов набрал всего ничего. Помню раньше, никогда без полной корзинки не возвращался, а сейчас и нет их…Экология что ли такая или год для грибов неурожайный, поди разбери…Да и по лесу ходок из меня стал совсем никудышный. Гудят ноги, словно столбы телеграфные, тяжестью налились. Верно все- старость не радость. И никуда от нее не деться.
Присел на краю полянки перекусить, жую бутербродик с колбасой, водичкой запиваю, да бездумно по сторонам смотрю. И вижу вдруг диво дивное, семейство белых грибов под листом хвоща схоронилось. Да ладненько так устроились, кучечкой... Два побольше размером, а семь разных – от среднего до малюсенького, в мизинец всего. И такие крепенькие, ладненькие, смотреть на них любо – дорого. Семья грибная,  одним словом. Подумалось так и сердце враз заныло. Вспомнилось, как бродили по этим грибным местам вместе с другом моим дедом Валерианом, который до грибной охоты был большой любитель. Теперь вот один хожу. Нет больше друга моего дорогого, в земле покоится. После смерти Лукьяновны, всего год и прожил.
Да и то сказать, не жил без Лукьяновны, а страдал.Звали его дети к себе, не захотел от родимых могил уехать. Одиночеством мучился. Доподлинно знаю, старые одинокие люди уходят от нас, потому что одиночество – самая страшная болезнь, неизлечимая. Болит не тело, душа болит. И жить от этого совсем невмоготу. И хоть крепок был Валериан физически, а вот одиночества не перенес. Ушел туда, где ждала его дорогая Лукьяновна…
А сколько уговаривал его, предлагал определить в интернат хороший, чтоб, значит, среди людей быть – никак не соглашался Валериан. Чужие, мол, эти люди, а здесь в хате моей, все Лукьяновну напоминает, каждая вещь о ней говорит. Так и не поехал никуда. Сам себя обихаживал. И болеть не болел, а только прилег однажды и не проснулся. Точь в точь, как Лукьяновна-покойница.
А хатку свою мне завещал. И когда успел только? Впрочем, наследники его и не возражали – зачем им развалюха старая в деревне, которая вот-вот свое существование прекратит. Вот так стал я «усадьбы» владельцем. Приезжал сюда время от времени, иногда жил по несколько дней. То один приезжал, то с женой своей… Да теперь приезжаю все реже и реже. Мучительно что-то стало. Делаю что-либо, забудусь, да и позову вдруг: - Дед Валериан! А как тут сделать вот это или это…?
И дернусь вдруг, потому что забылся – нет деда Валериана.
Так а к чему я все это вспомнил, на грибную семейку глядя?! А вот к чему. Любил Валериан поставить в тупик, задав какой-нибудь абсолютно простецкий вопрос на совершенно, казалось бы, общедоступную тему. А потом, когда ты выскажешь какое-то ходячее мнение, закурит Валериан, да и вывернет этот вопрос и ответ на него во всей изысканности своего крестьянского разумения. Вот и сейчас вспомнил я момент один такой.
-А как ты, думаешь, дед Гейка, что по твоему обозначает в русском языке слово «семья» и один ли одинёшенький в нем заключается смысл? – спросил тогда Валериан, перебирая грибы и на свет почему-то, как банку прозрачную,  разглядывая боровик.
-Как же этого не знать? – ответил я , лежа спиной на моховой подстилке ельника и глядя в небо, где бежали легкие осенние облака в синеве.
-А ты подумай, может и не знаешь,  - вздохнул Валериан.
-Семья, это когда люди живут сообща, родственники друг другу помогают до поры, до времени, а потом дети идут своим путем, а родители остаются на путях своих, - ответил я по-прежнему в небо глядя.
-И все? – спросил Валериан  с деланной наивностью в голосе.
-И все! - ответил я.
Валериан долго молчал.
-У слова «семья» - начал потом Валериан, - для всякого русского человека, да и для всех других, я думаю, было и остается два смысла…
Валериан снова помолчал.
Молчал и я.
Валериан глубочайше вздохнул и продолжил:
-Первый смысл – это так: семь «я». То есть я, самый что ни на есть, повторен в детях моих семь раз. Потому что считалось: семь человек детей должно быть в каждой семье. А почему? Потому что издавна цифра «семь» почитается цифрой многозначительной и особо счастливой, потому что означает она полноту жизни земной человека, успеха во всех его добрых начинаниях. Вот я: родил ребенков и семеряю в жизни общечеловеческой все свои добрые дела. Это моя обязанность.
Валериан опять замолк. Но молчание его было вопросительным. Однако я не проронил ни слова. И Валериан продолжил:
-А второй смысл у этого слова такой «семья». Я есть семя жизни земной, и заронил я его в жену свою. А она это семя выпестовала в себе всей своей душой, всей кровью, и лаской, и самоотверженность женской. И семя это мое дает росток вовсю жизнь родни моей сегодняшней и той, с которой я через деток своих и их деток породнюсь, и так далее, до того, что я стану родным через них со всем народом и со всем земным человечеством. Откуда это? Из семьи. Из семя. Когда человек един, когда он замкнулся в своей собственной жизни, он как бы отъединился от всех и всем становится чужой. И семя его чахнет, нет его. А через семью из него произрастает живое семя и роднит его со всеми в прошлом и будущем. Так вот, каждый молодой, о своем семени и заботиться должен, чтобы оно чистым было, оно ведь не только его личное. Это, дед Гейка, не просто так.
И вот нет уже мудрого деда Валериана, но помню его и чувствую, что родной он мне. Да и не только мне одному, по прошлому своему и по будущему.
Давно это было, когда лежал я в лесу и смотрел в небо, а там, в небе, откуда-то целой тучей,  серебристой и радостной, поднялись в небо ласточки. Ласточки почему-то всю мою жизнь то здесь, то там проносятся перед глазами со скользящим и бережным таким шелестом, таким неуловимым шелестом сильных и прекрасных своих крыл. Может быть и ласточки тоже как-то мне приходятся родней?
Я наклонился к грибному семейству, кончиками пальцев осторожно очистил им шляпки от хвои, наклонился и вздохнул их непередаваемый запах. Была в этом запахе мощная жизненная сила, чистый аромат крепкого грибного тела…
И рука потянувшаяся за ножом – срезать грибы эти, остановилась. Пусть живут! Пусть растет семья….
Встал я и пошел восвояси…