31. Жизнь после смерти

Ветер трепал кроны деревьев и морщил небо, надувшееся дождем. День обещал быть испорченным. Правда, обещать – не значит жениться, но всё-таки…

Алиса тоже надулась, как небо, и размышляла про себя: поплакать, может, или ну его? Решив таки, ну его, сразу успокоилась и принялась оглядывать окрестности. Зрелище открывалось прелюбопытное!
У подножия холма, на котором она восседала, расположилась неразлучная троица по безумному чаепитию. Там было бы совсем, как всегда, когда бы не забияка-ветер, что норовил задрать скатерть, как пионер – были раньше и такие, кто помнит –  старшекласснице юбку. Это, само собой, вызывало понятную суету, сопровождаемую периодическими взвизгиваниями Сони, на которую поочередно наступали то Шляпник, то Мартовский Заяц, метавшиеся вокруг стола в тщетных попытках утихомирить обезумевшую скатерть. До поры им это удавалось. Наконец-таки ветер добился своего: содрав скатерть со стола, он забросил ее в низкое небо, причем все это сопровождалось звоном бьющейся посуды и грохотом опрокинутого самовара. Зато суета улеглась, и Шляпник с Зайцем обреченно наблюдали за полетом белой, как чайка, скатерти, покидавшей их, похоже, навсегда.
По другую сторону холма Шалтай-Болтай из последних сил пытался балансировать на высоте под напором ветра. Он вцепился ногами в стену и раскачивался, как буй во время шторма. Алиса хихикнула, предвкушая суету и панику среди военных.

- Любуешься? – поинтересовался Чеширский Кот, возникая рядом. Причем, возник он, как положено: сначала улыбка, потом голова и затем уже всё остальное. Остального было довольно много, но проявилось оно быстрее, чем даже улыбка. Почему так? Да кто знает! Кто его вообще поймет, того Кота?
Алиса обернулась:
- О, и ты здесь!
- Здесь, - подтвердил Чеширский. – А что, что-то не так?
- Так – не так… какая теперь разница, если ты уже здесь!
- Ты мне не рада?
- А чего радоваться? Ты как воскрес, так тебя не поймешь: где-то вечно бродишь, со мной не играешь, на люди не показываешься… Точно, не в своем уме!
- Как-будто ты в своем!
- Во всяком случае, не в твоем! – отрезала Алиса и умолкла.
Умолк и Кот. Наконец:
- Ну, ты это… не сердись: мне разобраться хотелось, как я изменился после смерти и наоборот…
- Разобрался?
- Да разобраться-то разобрался. Теперь бы обратно собраться!
- Куда это?
- В себя. А то чувствую, сердце не на месте, душа не лежит… Короче, всё не то и не так.
- А нечего было умирать! Ты когда умирал, обо мне подумал?!
- Подумал.
- Да? И что именно?
- Подумал, хорошо, что ты живая: будет кому мне на могилку цветы носить.
- Ага, и с бомжами выпивать!
- Ну почему сразу с бомжами? Мало ли кто захочет выпить на шару! И потом, тебе ведь пить еще рано!
Алиса только рукой махнула.
- Знаешь, - помолчав, сказал Кот. – Я вдруг понял, что жизнь – это не главное. Главное – смерть, а жизнь – лишь прелюдия к смерти. Как в опере: увертюра…
- Лично я после увертюры всегда ухожу: дальше скучно.
- Это потому, что ты непоседа. На деле дальше как раз самая суета: мало ведь выбрать музыку и транспорт, надо еще забить место для инкарнации. А то глядь – а уже занято! Я вон еле-еле свою шкуру вернул. А ведь предлагали даже с повышением: в бенгальского тигра!
- А по мне, что Чеширский, что Бенгальский – всё едино! Ты и Бенгальским бы принялся всем голову морочить.
- Какая-то ты недобрая сегодня, - заключил Чеширский Кот. – Пойду я, пожалуй.
- Ну и уходи! – отвернулась Алиса.
- Мне показалось, я свою увертюру неплохо исполнил, без фальши, - произнес, растворяясь в воздухе, Кот.
- Тебе показалось! – огрызнулась Алиса и тут же подумала: "Ну чего это я, в самом-то деле? Может, ему, и впрямь, нелегко сейчас: не каждый способен вернуться с Того ещё Света да в свою же собственную шкуру!"
Она обернулась, но Чеширского уже не было, как будто и не появлялся вовсе. И Алиса расплакалась. И тут же пошел дождь. Она мокла на вершине холма, дрожала под порывами ветра и думала: ну и пусть, вот заболею, умру и воскресну. Только ни какой не Алисой. Лучше ведьмой какой или жабой парагвайской. То-то он у меня заквакает!
А внизу, под холмом Мартовский Заяц трясся под каплями дождя, держа зонтик над спящей в кресле Соней. Ему было холодно, а еще очень страшно, и при каждом раскате грома он прижимал к затылку свои большие уши...А ей снилось что-то очень хорошее: она улыбалась во сне и причмокивала губами по привычке…