часы

В просторной мастерской было светло и тихо. Душноватый воздух, пропитанный маслом и растворителем, слегка резонировал от напряженного гула вентилятора в углу. Студенты молчаливо наносили краску на холсты, смешивая цвета – слегка суетливо, словно пытаясь нагнать уходящее время. Широкие полупрозрачные шторы не создавали завесу полумрака, лишь не давали палящим лучам солнца оседать на мольберты – и только мягкие волнистые блики струились по потолку, прикасались к развешаны по стенам картинам и гипсовым слепкам, предметам творческого реквизита. Мерно постукивали часы. Это был особый предмет мастерской – не современный стремительно-простой блин со стрелками, а старые тяжеловесные ходики, с кукушкой и гирей на цепочке, угрюмо-шоколадного цвета, потрескавшиеся и слегка побитые с углов. Кукушка, конечно, уже давно не вылетала из них – ее попросту выдрали, но сами часы шли исправно, всегда показывая точное время и изредка сотрясая мастерскую басовитым звоном.

- Осталось полчаса! – седой полный профессор разрушил тишину, подняв голову от бумаг и посмотрев на ходики. Студенты как по команде повернули головы, словно пытаясь уличить профессора во лжи, обнаружив на часах куда большее количество отведенного им времени. Экзамен неумолимо выстукивал минуты, отслеживая пусть длинной острой стрелки по циферблату. Ученики зашуршали, тихо начали переговариваться. У кого-то упала кисть, кто-то уронил палитру и размазал по полу масло, где-то с грохотом обрушился с мольберта плохо закрепленный холст.
Алиса слегка удрученно посмотрела на свою работу. Нет, ей совершенно не нравилось то, что получалось – точнее, не получалось. Не было ни легкости, ни света, ни воздуха. Ничего этого не было – лишь пустая копирка, бездушная тень. Вдохновение словно испарилось вместе с пыльной жарой за окном, испугалось душного дня, неумолимого времени…
Времени.
Алиса перевела взгляд на ходики. С момента, как объявили о последних тридцати минутах работы, прошло всего пять минут. Целых пять минут. В животе у девушки неприятно всколыхнулась резь собственной беспомощности перед лицом убегающих в свое зацикленное путешествие стрелок.
- Я не успею, - прошептала она, без особого энтузиазма размазывая краску по поверхности зернистого холста. – Это бесполезно. Глупо. Бессмысленно…

Четверть часа гулко отдалась мерным постукиванием внутри ходиков. Алиса отложила кисть на стоявшую возле мольберта запачканную табуретку, выдохнула воздух – по мастерской поплыли спугнутые тополиные пушинки, плавно раскачиваясь в невесомости. Девушка сделала шаг в сторону от мольберта. Никто не заметил – студенты торопливо дописывали работы, профессор читал книгу, а на деле спал, уткнувшись лицом в страницы. Еще шаг, и еще один – словно побег. От чего? Куда? Алиса не понимала, лишь как во сне двигалась к старым часам. За окном прогудел июньский шмель, зашуршала ожившая трава – Алиса почему-то боялась ее. Плавно качнулась минутная стрелка, Алиса протянула руку к шершавой поверхности, ощутила под пальцами старое дерево и открыла циферблат.

Вот утро, свежее от ночного ветра, душное от выспавшегося солнца, усыпанное тополиных пухом, неторопливыми словами профессора. Взгляды учеников со всех сторон – слегка сонные, напряженные, кое-где вдохновенные, где-то обреченные. Алиса раскладывает краски, бережно прикасается к тюбикам, к серому холсту, словно хочет услышать от них искомое, нужное, истинное. Тикают ходики, гудит вентилятор, солнечные зайчики брызгами разлетаются по мастерской, пока не успел еще профессор задвинуть шторы.
- Воздух, - шепчет Алиса сама себе на ухо. – Легкость. Свет. Сделай их первыми.
Алиса озадаченно замирает, кисть выпадает из ее руки – неловко вывернула запястье. Старые часы открывают циферблат.

- Время вышло! – у профессора зазвонил будильник, из рук выпала книга, оставив отпечаток на заспанном лице, усыпанном серебристой колючей стружкой бороды. Студенты торопливо наносят последние мазки, кто-то чертыхается, кто-то довольно откидывается назад и прищуривает глаза. Алиса улыбается. С холста мягко плещет свет, тот, что покачивается на волнах солнца под потолком студии; осторожными выдохами резонирует воздух, выпущенный на орбиту гудением вентилятора и ночным ветром; легкие мазки сочатся вдохновением. Больше на картине нет ничего, и она совершенна.
Ходики отбивают прошедший час.