Убивать. Жить

                Солдаты втыкают штыки
                В маленькие тела,
                Упавшего нам на головы,
                Столетия.
                Дожди забирают души.
                Будь проклята жизнь…


Глава 1. Оборонительное преследование.

Я прохожу эту дорогу уже в который раз, представляющуюся мне лишь привязанностью к бутылочным историям. Шагаю не спеша, пошатываясь, но только по будничным утрам. В этих говнистых местах трава всегда мокрая и высокая. В некоторые моменты здесь можно услышать строгий голос повелителей Земли. Справа железный забор, за ним никогда ничего не происходило. Хотя бывает, машины освещают меня оттуда дальним светом фар. Около них лают  психологические почвы и продолжают разжигаться всё ярче. Из машины выходит в реальном времени паренек невысокого роста и со старческим двойником, решившем пожить отдельно. Он сжимает внутренний кулак. Надвигается темнота, плохо видно. Он начинает разыгрывать квадратную ситуацию. Я с большим трудом общаюсь и в итоге не выдерживаю, выхватываю из-за плеча утренний дискомфорт и тяжесть в голове. Слова мои как патроны в барабане. Перед самым выстрелом в грудь, ободрал его словно дерево, подверг обработке. Он немного отлетел и выпал из собственных слов, которые так и просятся наружу. Глубокая деструктивность закончит начатое. В области задних сновидений оказалось два человека из института. Что было дальше я не видел, однако, мне показалось, пуля пробила их профессиональный стержень. Осталось еще три. Тот, что сидел спереди, дернулся прочь от насиженных теплых местечек, всерьез открыв дверцу. Как удачно, прямо в затылок, пусть и не очень перспективно. Прохожу к последнему трупу, мимо светящихся месяцев, напоминающими командировки в заполярье. Последнюю пулю пускаю подкрадывающейся собаке в тело, похожей на моих родителей. Визг и она лежит замертво. Тяжелый день. Все эти существа явно превратились в таких уже давно, побуждаемые протекающими мыслями на дне желаний. Выписывай то, что имеешь, или представляешь из себя. Так я стал собой и погрузился в тот день, когда отделился мой безымянный товарищ. Можешь ассоциировать себя с одним из героев. Двое парней обрели образ, который почти никогда не вызывает отчетливого протеста. До этого же они пили пиво через одного человека, которому нет ни до чего дела и ни капельки сожаления. Начинался бычий бой, я отошел и встал на одиноком пляже. За словом в карман не лез. А что такого? Перешел в кусты и остался следить за собой. Нормальность относительно, знаешь ли. Пляжный сквозняк. Я стоял долго и стрелял четко, без промаха, но холостыми. Оскар Уайльд курит со мной на пару. Молоко – ты, а стреляю тут только я. После этого послышались крики. Пора сваливать отсюда. Я лежал у себя во внутреннем кармане, зубы сводило от боли, на глаза наворачивались слезы. Пришел я в себя лишь от глухого удара в грудь. Повернул было назад, но тут же получил в лицо. Успел уберечь голову от столкновения с землей и краем глаза успел заметить  - «слишком накручено, в такое никто не поверит». Начал подниматься и, хлопнув внутренней дверью, повторил про себя – «удивительно, но никто не верит мне». Одежда пропахла машинным маслом. Оглядевшись, никого не заметил. Решил идти к месту встречи, необходимо заработать пару баллов на будущее. На месте я никого не обнаружил. Шел третий день. На четвертый от всей потасовки становилось совсем худо. Я увидел как он заходит в кафе. В моем положении, совсем нежелательно было садиться за одинокий столик, но выбора нет. У него черные волосы и заблеванные джинсы. Ему принесли бутылку. Официантка со стройными ногами подсаживается рядом. Вместе они всё выпивают и сбрасывают несъедобные остатки в пруд. Тогда я незаметно отсиделся под столом, чем ты, несомненно, пренебрег. Он, в свою очередь, мог оказаться в тебе. Подумай об этом за завтраком.


Глава 2. Внутриутробная западня.

Стоит мне только вмазаться этим слабым раствором, происходит обмен ударов, но я и не думаю обижаться. Подняться мне, надо признать, пришлось с большой неохотой. Он наверняка не ожидал такой падлы с моей стороны. Улететь туда, где недавно дал себе волю весь мир. Продолжайте конспектировать своих великих поэтов. Я вижу как всё пространство сгорает ярким желтым светом и воцаряется глубокое молчание. Пацан лет 14 просит помочь. Я достаю сигарету, прикуриваюсь и угощаю всех  присутствующих.  Его глаза мелькают в темноте в четыре огонька. Он включается и начинает мне объяснять зачем я тут. Тощий прерывает его с издевкой и не разуваясь ведет нас к ванной. Какого черта им надо? Первый лишь ухмыльнулся: «Ну так вот». Картинка меняется как в проекторе диафильмов.  Темнеет и выходит проверяющий. Я продолжаю разговор с первым. Замечаю в его руке удавку, или что-то подобное, хрен разберешь в этой темноте. Всё громче надвигается звон трупов на этом дне. Ну-ну, заливай больше. Видимость перед глазами снова меняется. Кто доброволец? «Я могу», - отвечаю. Звонит телефон. Немного подождал и не успел поднять трубку. Ставлю чайник и подхожу к подоконнику. Что-то изменилось. Я принял заказ.  Пространство немного плывет и в желудке чувствуется слабость. Надо бы взять чего покрепче. Спустя пять минут, я возвращаюсь к дискуссу из пяти человек. Некоторые уже захмелели. Двое решили куда-то слинять. Направляюсь обратно к окну. Остальные остаются проводить эксперимент, списывающий на нет покупательские фантазии. Меня зовут и говорят что-то невразумительное, а я заливаю кружку кипятком. Подожду еще. Жизнь и без них достаточно скучна. Всё-таки зря я уничтожил тех парней. Вспоминая эту историю, я начинаю вести себя слишком зажато. Голова от этого кишит дурными тараканами.  Я не из той одаренной кагорты людей, способной переносить подобное. Кризис среднего возраста в зародыше молодости. Страх без причин, моменты времени топчут меня. Происхождение жизни меняется на глазах. Вставляю машинку и приготавливаюсь. Всегда так и случается. Прерывание в подобных делах, в надежде, что это придаст тебе сил, означает отсечение твоих мыслей и отправление их по своим делам. Аромат терпкого дыма вечера откладывает самоубийство на потом. Окурок утопает цветочном горшке. Передавая по кругу двухлитровую бутылку, каждый пишет кровавые истории об убийствах. Во рту появляется привкус спирта и дешевой литературы. Зачем запугивать прохожих? В этом городе всегда сторонятся подобного и посматривают, зевая, телевизор. У меня всегда была плохая память на имена, но помню, что первый мог писать только по-человечески, а второй нет. Один придерживается общих идей и отдает свои мозги на промывание следующему. Дальше по часовой стрелке шел я. Это кажется далеким и потусторонним. Сказать по-правде, эти соседи меня совсем не интересуют. Но здесь есть свои правила, в этом я могу вас наверняка заверить. Страх перед настоящей действительностью был одет в точь-в-точь такое же пальто как у меня. Его я не мог выделить уже долгое время. Об этом я и заявляю, отчего следует всеобщее негодование и споры кто прав. Главное было расшевелить. Я отчаливаю.


Глава 3. Погреб ненависти.

Кому однажды досталось, решают дальше не продолжать. Жизнь липнет к моим подошвам и отлетает при ходьбе. Я думаю своей головой, разводя руки в стороны, пытаясь обойти темы о самоуничтожении. Прохожу электростанции. Вдалеке слышны звуки сглатывания. Выхожу на асфальтовую дорогу. Собаки собираются в стаи. Подхожу всё ближе. Следовало бы свернуть налево, но внутренняя дверь раскрывается и вылетает очередной унылый рассказ о табельных рожах. Таких я сразу беру на заметку. Трупы всплывают со дна. Видимо освистывают меня. Обернулся. Идет отлавливание одиноко стоящих товарищей. Тень кинулась ко мне. Резким движение открываю сумку, достаю гирю, вешаю на шею и толкаю в воду. Мой словесный револьвер наставлен на него. Длинный ствол. Давай проверим. Вижу изумленный взгляд паренька. Пуля вошла в мозг. Добровольная машина освободилась, употребление пошло быстрее, но ехать уже не куда. Следующую пулю я пустил на три значительных глотка, отчего его голова распалась на сзади сидящих. Это наделало много шума. Теперь всё стихло. Последнюю пулю пущу на разоблачение тухлой байки. Моросящий дождь несет запах крови. Биологическая тварь с кишками, полными загадочных историй, невольно ассоциируется с приходящей скорбью ко всему человечеству. На последнем листе открывается ящик и извлекается процесс, омываемый со всех сторон ночным бризом. Народ молча считает мелочь в кармане, не вынимая и слушает внутренние крики неведомого дерьма, обнажая на своем месте ночные силуэты. Таких со временем находят в пруду. Встряхни половик, всколыхни молчание. Человек привыкает, но не может обойтись без лекарства. Скорее прими его, тебе необходимо подлечиться, иначе нас тут вообще не окажется. Немолодая дама с длинной шеей передает коробку с ампулами. Все расплатились, она убирает её в портфель. Останься. Разменяй наконец эту гнусную материнскую любовь на что либо почище. Ко мне стучится время, затуманенное трезвым похмельем. Оно призывает убивать. Лампа за моим столом освещает глаголы, мчащиеся по коридорам боли. Жирная тень двинулась по стене в моем направлении. За ней слышаться извинения, мне их не расслышать. Слишком поздно. Мой внутренний зверь довольно взволнован. Я отправляюсь на этаж ниже. Тут чужая квартира моих родителей. С чего это вдруг меня приволокли сюда официальные версии событий? Собираюсь сжечь тут всё к ****ям. Могло быть и хуже. Странное ощущение, будто мы знакомы. За стеной слезы льются черным чугуном. Открываю глаза, резко сажусь на кровати. Встал, оделся и пошел на кухню. Всё как всегда. Как рубанком против шерсти. Погружение в социальную дизадаптацию. Поутру у меня всегда в голове диалоги, но никаких пожеланий, полная неопределенность. Телевышка за окном приблизилась на максимально возможное расстояние. Неизбежность контакта лишь сильнее заводит утренние опасения обыденности. Становится легче на душе. Готовлюсь к стычке, результатные трофеи раскидаю по бумаге. Страх, вот что волнует её больше всего. Страх по отношению к твоей личности. Это будоражит умы всех прохожих. Обстановка располагает сдохнуть здесь и сейчас. Разложить по полкам эту самую жизнь и закрыть в чулане. Может даже повезет оставить там мизантропию. Я падаю на спину. Меня хватило только на двадцать минут. По параллельной реке скользит другой мир. Люди там сидят за печатными машинками и не печатают ни слова. Их головы ясны, а фонари стократно ярче, они ничего не ведают об отвращении. Я крупно вляпался. Через час я уже лежал на земле и испытывал к ней глубокое отвращение. Еще через час меня зажарили на костре и съели. Тогда как я это рассказываю? Да очень просто – я поселился в вас всех, поимевших меня на этом зловонном пиршестве.


Послесловие.

Главное понять, что виной всему хаосу в голове послужила тишина, смотрящая в потолок и думающая о вечном. Утро. Описание тех двух субъектов происходило под вечер, за ужином, они несут в себе страх, исключительно эгоистичного характера (как и любой другой). Невыспавшаяся жизнь может стать чужой. Я взял всё имеющееся и променял небо на кирпичи. Робкими шагами… около гаражей в машину подсело двое покупателей… впритык к окну, убедился, что показалось… хотели по-быстрому разбежаться… прошло немало времени… С холодными руками и шершавым настроением примеряю образ маленького человека. Вставляю ключ в замок, поворачиваю. Закрыл. С той стороны осталась уйма народа. Местная трава разносит по комнате приятный аромат черных металлов. Творческие потуги проваливаются в сны. Правая рука затекает, препарат выветривается. На часах четыре часа ночи. Или утра. Пахнет сыростью и звучат сверчки. Можешь попробовать просуществовать в совершенно чуждом теле. Они все, впринципе, похожи, но если не окажется сдачи, тебе подсунут непростой характер. Процедура вполне привычная. Темнота включается в комнате, окно начинает бетонироваться. Следующим шагом отворяю окно и заставляю вскипеть кровь в пульсирующей голове. Остается надеяться, что меня отправили сюда совершенно случайно. Это тело полно депрессии. Я нарушил правила. Получай, чертов мудак! Дрожащие волны толкают меня изо всех сил. Что-то твердое, похожее на Мир, подсвечивает и подглядывает за мной, но мешает выйти. Индивидуальные оттенки рассказа о башне проглатывают все подсказки.