Композитор

Как хорошо смотреть на море и никуда не торопиться! Наконец-то все скорости жизни для него уравновесились. Время, воздух и солнце проходили сквозь него как раз с той скоростью, которая ему нравилась.
   Он подумал, что пришлось потратить почти половину жизни, чтобы найти наконец свою скорость и свое место.
   Несколько дней назад он подписал прекрасный контракт, замечательный, шикарный контракт, и теперь стоял и просто слушал  море.
   Не хотелось думать, но все равно думалось.
   Его жизнь началась как у всех – с толчка. Его вытолкнули из теплого и уютного места, и потом не было дня, чтобы он не чувствовал эти толчки и пинки жизни. Все, что с ним происходило потом, после рождения, казалось ему странным и нереальным. Он нереально ходил в школу, он нереально кушал свою еду, он смотрел вокруг как будто из-за стекла.
   Он слушал голоса и чувствовал запахи и не переставал удивляться тому, как все это странно происходит, то самое, что люди вокруг него называли жизнью. Лет с шестнадцати его настигли головные боли. Они были мучительными и забирали массу сил. Обычно голова начинала тяжелеть, настроение портилось, хотелось забиться в какой-то темный угол, свернуться клубочком и лежать неподвижно. Потом накатывала боль, он покрывался испариной, не было сил даже открыть глаза. Но нужно было вставать, ходить, говорить и даже улыбаться. Он стал терпеливым и очень осторожным.
   А еще он играл на фортепиано. Это в музыкальной школе так называли  - фортепиано. Звуки музыки были единственной реальной вещью в нереальном мире. Он сидел за инструментом, трогал клавиши и слушал, удивляясь тому, что  из-под его рук выходят такие красивые звуки. Он чувствовал, что звуки музыки и он сам – нечто единое. Все, что его окружало, только и делало, что отвлекало его от музыки. Он заканчивал играть, потому что домашние приходили с работы или пора было обедать или мыть посуду после обеда. Он закрывал инструмент и начинал ждать следующего дня, чтобы снова  встретить самого себя, растворенного в музыке.
   После окончания школы, когда все приличные молодые люди выбирают себе будущую профессию, он не мог и думать ни о чем другом, кроме музыки. Но отец, которого он любил и боялся, уверенно сказал, что в жизни важно иметь надежный кусок хлеба, и что давай-ка ты, сынок, получи нормальную человеческую профессию, например, инженера. А музыка, если это твое, никуда от тебя не денется.
   У него не хватило сил возразить, да и сказать было нечего, потому что  он не понимал самого себя и еще не научился слышать свою душу. Да и не знал он  тогда, что у каждого человека есть душа.  Он был как облачко или туман – одни фантазии и  никакой воли.
   А головные боли продолжались, и он старался понять, что не так с ним, принимал таблетки  и терпел изо всех сил. Потом, после окончания института, у него появилась семья и работа, как у всех, но и музыка не отпускала. Семья и работа были его настоящей, взрослой жизнью, и он очень старался быть хорошим отцом и мужем, но всегда, всегда чувствовал то же самое, что и в детстве, в самом начале жизни – тоску. Его одолевала тоска, он смертельно скучал, закупая продукты и разговаривая с домашними. Он видел  себя со стороны, когда слушал рассуждения родственников жены об урожае картофеля и уборке снега. Он как будто находился рядом с самим собой, переживая приступы головной боли и сдавая объекты по плану. И только садясь за инструмент, он становился собой. Он был счастлив только в эти часы, когда играл.
   Однажды … С каждым человеком происходят такие вот «Однажды». Однажды он собрал свои фильмы и  магнитофоны и ушел в неизвестном направлении. Он ушел от жены, потому что больше не мог тосковать и больше не мог находиться рядом с самим собой.
   Ему повезло, и одним весенним днем ему наконец-то задали тот самый главный вопрос, которого он так долго ждал.
-Покажешь мне свою музыку?
   Неважно, кто был тот человек, который спросил, важно, что спросил.  И он заметался. Он занервничал, потому что показывать было  почти нечего, несколько набросков и черновиков не в счет, пара песен, которые он записал со своими ресторанными коллегами –музыкантами (было и такое в его жизни) не годились…Но все же нашлась пара вещей, которые он отправил и стал ждать ответа.
  Оказалось, что его вещи понравились, и у него попросили чего – нибудь еще. У него в тот момент испортилось настроение. Он  не поверил, что его вещи могут понравиться, потому что ему самому они не очень нравились, вернее, он притворялся, что они ему не нравятся, чтобы защитить себя от критики и  не испытывать потом боли от отрицательного отзыва. Он не умел тогда объяснить, что его музыка – это и  есть он сам, его единственное существо, его воплощение, его способ существования, его «Я». Любая критика его музыки уничтожала его самого. Он просто боялся исчезнуть.
   Его музыка понравилась, и он почувствовал, что ему хочется говорить, говорить, говорить, но не словами, а музыкой. Ему захотелось рассказать о том мире, которого он жаждет, о том мире, где закон – гармония. Он начал писать, сначала робко, переписывая каждую фразу десятки раз, отбрасывая варианты, загоняя мелодии в черновики. Он заканчивал  вещь и начинал ее переделывать, переписывать, потому что все казалось несовершенным, недоработанным, негармоничным. Потом он постепенно привык, что он пишет музыку, перестал скромничать и стал писать быстро и уверенно. Его вещи нравились, вызывали восторг и даже слезы. Промолчим, кто был его слушателем, но это был хороший, настоящий, талантливый слушатель, который ждал и жаждал этой музыки.
   Головные боли мучили его, но теперь уже реже, потому что у него не осталось времени на болезни, он торопился писать. Мелодии снились ему и просто приходили в голову, и он не успевал их записывать.
  Работа, которая его кормила, вдруг сама собой отошла на второй или пятый план, и он мог теперь писать целыми днями. У него появились отличные инструменты, и он наслаждался тем, что покорял их и разбирался в их интеллектуальной начинке. 
   Сам собой записался первый диск, материала хватало и на второй, потом  на третий… Он выпустил один за другим три диска и почти перестал  беспокоиться о том, нравится его музыка или нет. Он становился увереннее и спокойнее, он погружался в свои мечты и фантазии так глубоко, как никогда раньше. Головные боли отступили, наступило счастье. Внезапно оказалось, что мир – это не туманные картинки за стеклом, а вполне яркие и твердые, и что мир прекрасен, и что птицы поют, и трава зеленеет, и что тоски больше нет.
   Он рассылал свои диски разным нужным людям  и ничего не ждал, потому что и так был счастлив.  Однажды он проснулся с ощущением того, что наконец-то вышел на свою собственную дорогу и живет теперь свою жизнь, а не чужую.  Ему нравилось в это утро абсолютно все – запах кофе, шум машин за окном, собственный обшарпанный подъезд, дырки в асфальте, дверь в офис, даже его привычный письменный стол. Все было яркое, плотное, и все это принадлежало ему. Он открыл рабочий ноутбук и проверил почту. Ему написали из очень крупного продюсерского центра и предложили встретиться, чтобы обсудить условия контракта.
   Контракт оказался  просто великолепным. Он даже зажмурился, когда увидел сумму гонорара и тираж своего будущего альбома.
   Теперь он стоял у моря и слушал покой. Тоска, которая пропитывала его самого и всю его жизнь, исчезла без следа. Он думал о том, что теперь понимает, что это была за тоска. Он скучал по самому себе, он просто умирал от разлуки с собой.
Ему самому было странно, как много можно чувствовать, просто стоя у воды и слушая тишину, и как много он пропустил, пока не стал тем, кем родился – композитором.