На берегу неба, а не на краю жизни

ДАРЬЯ КУДРИЦКАЯ - ТРЕТЬЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ ВЕРНИСАЖ 10 ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


Вот картина  Романа Величко из Бийска «На берегу неба». По ней любезно предлагается написать миниатюру . Пишу.
 
Что вижу я на ней?

Вижу прекрааасную (наверное, лица не видно) мечтательную девушку в розовом платье длииинном с розовым зонтиком кружевныыым. Стоит она на гранитном мостике  маааленьком у самой кромки водыыы… Да нет, не воды, а неееба. И прямо здесь у её ног рождаются  о б л а к а…А смотрит она  в даль. Скорее всего, на рай или на мускулистых атлантов. И ветер раздувает платье, а волосы не раздувает…

О чем думаю я, глядя на неё?

О дореволюционных открытках. О смешных и милых Мими, Зизи и напомаженном Жорже. О красивых борзых собаках. О том, что если лечь лицом к моему окну, вся комната уходит за спину и перед глазами остаётся только небо, и в нём точно такие же облака  как здесь, только каждый раз новые. Думаю о Романе Величко из Бийска. О рассказе А.П.Чехова «В ландо». О том, что моё деспотичное желание видеть в творчестве других людей жизненное движение, а не штампы преступно и попахивает своего рода РАППовщиной.

Про что вспоминаю я, глядя на неё?

Про электричку, пропитанную этим неповторимым запахом. Про то, как мы вышли на серой платформе, обнесенной совковыми бетонными перилами, многие из которых кусками отвалились и оголили ржавый арматурный скелет. Про зеленый облупленный дом, стоящий рядом со станцией. Про то, как я осталась сидеть на ступенях платформы, а мой друг ушёл в тот дом фотографировать  цыган. Их там не очень много. Старая цыганка без зубов и в кольцах. Женщина средних лет с младенцем, который находится все время  у неё на руках. Двое взрослых цыган. Четыре юных девы с разницей в три-четыре года, две из которых ждут детей. Ещё одна, шестнадцати лет, слепая и с бельмом. Трое маленьких мальчиков, один из которых все время ходит голый и очень похож на купидона. Маленькая девочка в грязной-грязной рубашке, не выпускающая из рук пластиковой бутылки. В семье наследственное косоглазие. Все, за исключением четырех младенцев, курят. В доме не так уж и грязно, если представить соседний пролесок, погрязший в пластмассовых стаканчиках, канистрах, бумажках и прочем. Имеется Красный угол, где висят иконы и стоит телевизор. Ещё у них есть две простых и одна великолепная собака. Огромная, мощная, кучерявая цыганская собака из таких, которые, молча, прикусывают людские икры, подходя сбоку. Я вспоминаю про то, как босые дети и дворняги с радостными воплями бежали навстречу незнакомому человеку. Как засыпали его скороговоркой вопросов. Как одновременно просили принести какую-нибудь одежду и копеечку, восторгались фотоаппаратом, предлагали закурить, поиграть в бадминтон или карты, покататься на кучерявой псине. Как мой друг объяснил двум цыганам цель своего вторжения. Как они солидно качнули головами, и дети с визгом потащили его в дом.
А потом были фотографии. На них чинно, как и должно быть на снимках из семейного архива, стоящие и сидящие цыгане, цыганки и цыганята. Их руки. Их обремененные животы. Их лица. Их глаза. В которых столько всего.
Перед домом у них темный пруд.  Когда мы уходили, все до одного высыпали на улицу, махали ладонями, что-то кричали вслед. Мы сели в электричку, но она долго не трогалась с места. Я видела, как все цыгане разошлись, а одна беременная осталась стоять на берегу пруда, обхватив живот руками. Она смотрела и смотрела на наше окно, смотрела и смотрела.  Её взгляд мне что-то  напоминал, но что, я не могла понять. А в темном пруду отражалось синее небо.  Какой-то гражданин напротив философски заметил: «вот живут жа нелюди, зачем?» Потом он плюнул. И мы поехали.

Чего хочу я, глядя на неё?

Хочу отдать цыганам старую одежду и обувь. А той беременной, непременно той, купленное мной в секонд-хенде божественное фиолетовое платье с огромной парящей юбкой, волшебными рукавами и райской птицей, вышитой на груди и на спине. Чтобы она вышла меня провожать как прошлый раз, и стала в этом платье на берег черного пруда, отражающего синее небо. И смотрела бы на меня своим дивным влажным взглядом священной индийской коровы, а я бы толкнула того гражданина и сказала: «На берегу неба», а не на «Краю жизни», дурак…»