Ларион. Гл. 15. Татьянка

               

   Не будет открытием для моего уважаемого читателя, что самое трудное на деревне – раскачать мужика на большое серьезное дело, заставить довести это дело до конца. И наоборот - никакого труда не составит приобщить этого мужика для участия не только в общенародном, большом, но даже в чьем-то семейном празднике. Так получилось и на этот раз. Возвращение Лариона и Сергея превратилось в общедеревенский праздник.

   В субботу вечером окна домов Захара Захаровича и Алексея Михайловича загорелись ярким светом от множества своих и собранных у соседей светившихся шестилинейных керосиновых ламп. В обоих домах, как водится, было накрыто по два стола. В гостиной комнате – для прибывших со всей округи родственников, в прихожей – для заходивших "на минутку" жителей деревни.

     В меру выходившееся густое деревенское пиво удалось на славу, а под чарку крепкой водки оно придавало людям раскованность, превратившуюся в общее веселье. Известная поговорка "Водка без пива – деньги на ветер" в праздничные дни приобретала свое истинное значение.

   Уже через два-три часа по деревне из конца в конец стали разноситься задорные песни. И пожилые мужички, и молодежь, время от времени небольшими группами заходили то в один, то в другой дом. Выпив по чарке и по ковшику пива, наскоро закусив немудреной закуской, поздравив фронтовиков с благополучным возвращением и поблагодарив хозяев, они удалялись на улицу, чтобы освободить место вновь прибывшим жителям деревни.

   Посидев за столом с родственниками, Ларион от крепкой анисовки немного подзахмелел.

      - Батя! Вы, наверное, и без меня попразднуете не хуже. Хочется прогуляться по улице. Не против?

      - Правильно! И я пройдусь… – поддержал Лариона Иван.

      - А тебя-то куда понесет? – вмешалась его жена Анастасия, – сиди за столом, пей пиво, рыбник попробуй. Тебе бы только по улице болтаться!

      - Да, ладно, уж! Если ты прогуляться не хочешь, тогда и я посижу. Песню споем! А Лариона давно молодежь дожидается.

   Палаша, тем временем, что-то прошептав Архипу на ухо, поддержала Лариона:

    – Батя! Мы с Архипом тоже пройдемся по улице. Пиво больно хмельное. Стакан всего и выпила, а голова кругом пошла. Хоть песни пой! Архип недоумевающе взглянул на свою жену, отрицательно покачал головой:

      - Да, нет! Палаша! Мне совсем не хочется на улицу. Давайте еще по половине стаканчика, а потом песню споем.

      - Бери мой стакан. Полный! – подсказала Палаша.

      - Ты что?! Я не про пиво... Я – про анисовку...

      - Вот это по-нашему! – обрадовался Захар Захарович, – вот это настоящий зять! Наливай! А Лариону теперь можно и к молодежи...

   Накинув полушубок и шапку, прихватив рукавицы, Ларион вместе с ожидавшими в прихожей ребятами вышел на улицу. Свежий морозный воздух приятно обдал разгоряченное лицо. Его взору предстало глубокое небо, сплошь усеянное далекими мерцающими звездами. Оно напоминало огромный, украшенный яркими серебринками купол. Молодой месяц с удивлением всматривался куда-то вдаль, испуская со своих золоченых рожков еще не смелый тускловатый свет.
   При каждом шаге морозный снег мягко поскрипывал под подошвами теплых валенок. По деревне, то там, то здесь, раздавались веселые задорные песни и возгласы. Ларион даже не заметил, каким образом, в ликующей толпе ребят и девчонок, он оказался рядом с Татьянкой. Дружной компанией они раз за разом с песнями прошлись по длинной деревне из конца в конец, дважды "заглянули" домой, чтобы немного согреться, а главное – еще раз отведать доброго свежего пива.

   Лариону нравилось слушать звонкий, неумолкающий голосок этой самой веселой, и, как ему казалось, никогда не унывающей девчонки. Рядом с ней он чувствовал себя легко и свободно. Песни и частушки лились одна за другой, а разговор складывался сам по себе без какой-то конкретной темы, обо всем.

   Уже глубокой ночью ребята стали расходиться по домам, и само собой получилось так, что посредине деревни Ларион с Татьянкой остались вдвоем. За этот вечер она сумела рассказать, как казалось Лариону, обо всех новостях и происшествиях, случившихся в деревне за последние годы. А подходя к высокому забору своего дома, Татьянка начала страшный рассказ об их нынешних похождениях на Кресты в канун Крещения. В её рассказе самые страшные моменты встречи с "лешими" искусстно переплетались с присущим ей юмором.

     Ларион отчетливо помнил почти каждое слово, каждое движение ребят, пришедших в тот вечер на Кресты. Теперь же на всё происходившее тогда, он смотрел глазами Татьянки. Ларион с Серегой не могли тогда предположить, какое воздействие на гадающих, да и на всех местных жителей, оказала проделанная ими игра. Татьянка рассказала, что на следующий день Петька Анисимов поехал в Боровичи, чудом прорвался к военному комиссару, и в категорической форме изложил ему ВСЁ. Поверил ему комиссар, или нет – неизвестно, но Петька получил отсрочку от призыва в Армию до середины июля.

   Нестерпимо любопытно Лариону хотелось услышать от Татьянки о ЕЁ гадании, но она об этом умолчала. "А как нас леший не хотел выпускать из лесу! Все дороги истоптали по пять раз, и, только на шестой... Хорошо, что Васька Осипов заклинаний много знает. Если бы не заклинания – бродить бы нам по Болкину до самого рассвета"...

      - Забегай завтра к нам на минутку, – предложила Татьянка, – сейчас уже поздно, домой пора. Мамка ворчать будет. Завтра еще поговорим!

   – А дядя Дима дома?

      - Может – пришел, а может – нет. Он сегодня у Сереги на гармони играет. Дядя Леша приглашал. А от этих дел папа никогда не отказывается. Он и мамку приглашал, да она не согласилась. Говорила, что и папы-то там делать нечего... Ох, Ларион, знал бы ты, как у папы завтра утром головушка трещать будет...

    –Ладно! Забегу обязательно! Дяди Димы пива принесу! Он ведь к нам не заходил...

   Еще задолго до рассвета Дарья Матвеевна поднялась, стала растоплять русскую печку, загремела на кухне чугунками и ухватами. Крепкий сон у Лариона "сняло, как рукой", но вставать не хотелось. Теплая мягкая перина, пуховые подушки и добротное одеяло казались ему высшим наслаждением после четырехлетних мытарств по казармам и окопам, окопам и землянкам, где неразлучная жесткая шинелька зачастую заменяла все спальные принадлежности.

   Глядя в темный потолок, он вспоминал о вчерашнем вечере. Как он мечтал последние длинные недели о встрече с Татьянкой! А вчера всё получилось само по себе. "Видать задиристая девчонка! Парней к себе, ближе, чем на пару аршинов, не подпускает, а с ним провела весь вчерашний вечер. Чудно! Серега почему-то на улицу не выходил. У них гостей много было. Видать, не отпустили. Они веселились с гармонью. Это не то, что батины балалайка, да гитара. Гармонь – это прекрасная вещь! А если еще и гармонист вроде дяди Димы! Чуть не забыл! Я же обещал Татьянке, что утречком забегу к ним... Пора вставать!"

   Ларион поднялся с кровати, натянул брюки, и прямиком на кухню. После вчерашней анисовки и выпитого пива в горле и во рту всё пересохло. Зачерпнув из ведра, он большими жадными глотками опустошил ковшик.

      - Что ты сырую воду пьешь?! Я сейчас самовар поставлю, – пыталась остановить его Дарья Матвеевна, – и босиком по холодному полу. Надень валенки, ноги застудишь.

      - Не беспокойся, мать! Мои ноги привычные. Этот пол для них не холодный, а наоборот.

      - Зачем поднялся такую рань?! Еще и батька спит. Иди, полежи. Отдохни. Сегодня воскресенье. Рассветет, тогда за гостями сбегаешь. Софья с мужем у Ваньки ночуют. Иринью с Егоркой опять позовешь, Палашку с Архипом. Посидим. Мы чаю с пирогами попьем, вы – хлещите свое пиво. Для то-го и сварено...

      - Ларион! Принеси и мне ковшичек. Во рту сушит… – раздался из спальни голос Захара Захаровича.

    Зачерпнув из ведра, Ларион прошел в спальную комнату, откуда через минуту раздался сердитый голос отца:

      - Что ты мне принес?! Воды?! Я же пива просил. Какой ты бестолковый!

      - Сколько ни пей, а похмеляться всё равно водичкой будешь! – смеясь, подметила Дарья Матвеевна, – Ларион сам ковшик холодной воды выдул, думал, что и тебе водички хочется.

    Исправляя свою оплошность, Ларион вернулся на кухню. Вылив воду обратно в ведро, нацедил полный ковшик шипящего пенящегося пива. Чтобы не расплескать – отпил пару глотков, остальное – отнес отцу.
   С величайшим наслаждением, смакуя, маленькими глотками выпил Захар Захарович содержимое ковшика. Довольно покряхтел.

      - Всяк пьет, не всяк кряхтнет! – пошутил Ларион.

      - Напиток богов! А рано утром, после хорошего застолья, он приятен вдвойне. Времени-то сколько?

      - Скоро семь.

      - Пора раскачиваться... Уж больно крепка была анисовка...  Умнейший мужик пиво придумал. Сразу полегчало. Сейчас еще ковшичек опрокину, и сходим с тобой на конюшню. Лошадей напоим, клеверного сена в ясли бросим, пока мать коров доит. Поможем ей скотину накормить. А потом можно и снова за стол садиться... Сегодня воскресенье!

   Намеченные работы по хозяйству закончили перед рассветом.

      - Ларион! Возьми-ка деревянную лопату, почисти заулок от снега. Перед крыльцом вчера вычистил, а сегодня здесь надо порядок навести… – предложил отец.

      - Батя! А можно потом Воронка щеткой почистить? Уж больно я по лошадям соскучился.
 
      - Почему бы и не почистить?! Меня позовешь, когда рассветет. Я сам выведу жеребца на улицу. К тебе он еще не привык, невесть что натворить может.

      - Ничего, я же свой! Собаки меня, почитай, сразу признали. Думаю, что и Воронок признал.

      - Запомни сынок народную поговорку, – подметил Захар Захарович, – что собака – друг, а лошадь – ворог. Собака, она чутьем определяет свой ты, или чужой, а лошади – время нужно, чтобы освоиться с новым хозяином.

      - Батя, а ворог – это враг, что ли?

      - Нет, не враг, а просто ворог. Так в народе говорят: собака – друг, а лошадь – ворог. Думаю, поговорка напоминает, что с лошадьми нужно поаккуратнее обращаться, особенно с такими, как наш Воронок. Да и Пегая в обиду себя не даст. Рабочие лошади – другое дело. Они спокойные.

   Вычистив снег в заулке и около конюшни, Ларион присел на здоровенный чурбан для колки дров, смахнул со лба пот, закурил.

      - Привет, служивый! Умаялся? – услышал он голос подходившего Ивана, – в самый раз хмель зимой лопатой на снегу выгонять, а летом – на сенокосе.

      - Здорово, братан! Садись, покурим.

      - Батя дома?
      - Где ж ему быть?! Конечно дома.
      - Тогда лучше в дом зайду. Ковшичек пива выпью, вот тогда и покурим.
    – Напомни бате, чтобы пришел на конюшню, Воронка вывел.
    – Сам боишься?

      - Да не боюсь! Батя подсказал, что Воронок может испугаться. Он еще ко мне не привык. Я его сегодня утром напоил, сена дал, а сейчас, для более близкого знакомства, хочу щеткой почистить.

      - Хорошо! Подскажу, – кивнул Иван и направился к дому.

      - Не нужно мне подсказывать, – послышался с крыльца голос Захара Захаровича, – сам иду. Ванек, заходи в дом, выпей пива и подходи к нам. Перекурим, пока бабы на кухне закуски готовят.

    Захар Захарович прошел на конюшню, а через минуту вывел на улицу Воронка. Жеребец, гордо приподняв голову, спокойным шагом двигался вслед за хозяином, но, увидев Лариона, резко остановился.

   – Свои! Свои! – похлопывая Воронка по крутой шее, приговаривал Захар Захарович, – не тревожься! Свои! Свои!

    Жеребец, несколько успокоившись, медленными шагами двинулся с места, настороженно поглядывая на Лариона. Выйдя на середину расчищенной от снега площадки, хозяин остановился, поглаживая Воронка, тихо проговорил:

    – Вроде всё в порядке. Успокоился... Подходи, Ларион, потихоньку ко мне, погладь его.
    – У меня горбушка хлеба есть.
      - Не возьмет он от тебя.

      - В загородке брал, возьмет и сейчас. Мы с ним утром уже подружились. Так Воронок?... – с этими словами Ларион вытащил из кармана полушубка хлеб, показывая его Воронку, стал приближаться.

      - Спокойно! Спокойно! Свои! – приговаривал Захар Захарович.

   Почувствовав приближение мало знакомого человека, Воронок задрожал, резко развернулся и обоими задними копытами молниеносно вдарил Лариону в правый бок, дико заржав, вскочил на дыбы и, чуть не вырвав хозяину руки, стрелой метнулся в открытые ворота конюшни.

   Отлетев метра на четыре, Ларион ухнулся в свеженасыпанный сугроб, непонимающе хлопал глазами. Неподалеку от него, вытянув руки вперед, молча, недвижимо лежал отец. Первым "пришел в себя" Ларион:

      - Батя, жив?
      Ответа не было.
      - Батя-я-я-я!

      - Какого хрена орешь на всю деревню?! Сам-то как... – поднимаясь на ноги, зло проворчал Захар Захарович.

   Ларион, видя, что с отцом ничего серьезной не произош-ло, да и сам, вроде, цел, уже задорно прокричал:
    – Вот это знакомство! Видать, не вспомнил меня Воронок! Ну, ничего! Буду теперь почаще подходить к его загородке, авось привыкнет. Батя, может быть мне сначала с Пегой позаниматься? Та должна быть спокойнее.

      - Попробуй. Моли богу, что Пегая не видела, как тебя Воронок угостил. Имей в виду, что она во всем копирует Воронка. Если видела, тогда жди и от нее такого же подарка. Рано ты к нему подходить надумал. Недельки две покормишь, попоишь, не выпуская из загородки – может быть всё и образуется. Не расстраивайся, но запомни собака – друг, а лошадь – ворог. Теперь-то понял, что это такое.

      - Понял, батя, понял!
      - И я тоже понял!
      - Воронок мне очень даже справно разъяснил. Главное – доходчиво! Не понимаю одного: как я мог на такое расстояние отлететь... Однако, Воронок молодец: ударил мягко, костей не поломал. Как будто приподнял меня обеими копытами и швырнул в сторонку, чтобы я не мешался у него под ногами. Может быть, этим самым он и дал понять, что такое ворог. Враг сделал бы совсем по-другому...

    – Мужики! Может быть, в чем помощь нужна? – спросил подошедший Иван, – али покурим? Чего, Ларион, в сугробе сидишь? Сядь на чурбак.

   - Конечно, на чурбаке сидеть удобно, но мне на сугробе как-то привычнее.

  – Слушай больше! – вмешался отец, – думаешь, он по собственной воле сидит на снегу? Как бы не так! Воронок его туда посадил. Красивый был удар! Взгляни на следы...
Внимательно осмотрев следы, Иван подметил:

      - Неудачно для тебя сегодняшний день начался. Видать крепко Воронок подцепил. Кости-то целы?

      - Вроде целы.
      - Ну, если кости целы, тогда синяки заживут. Вставай. Бери табачку, закуривай.
      - Батя! Я собирался дяде Диме–гармонисту кувшинчик пива отнести. Он ведь к нам не заходил вчера. Ты не против?

      - А почему я должен быть против?! Сходи. Заодно послушаешь, как Варька ему с утра мозги пилит. После каждой гулянки ему, как минимум, пару дней житья нету. Сама-то она никуда не ходит, а Митька погулять любит.

      - Тем более, – ухмыльнулся Иван, – что он, идя домой от Алексея Михайловича, наверняка, заглянул к Дуньке. Мимо её дома он никогда не пройдет, особенно если под хмельком. Варька это знает, вот и пилит его потом целыми днями.

    – Не трепли, Ванька, языком. Не баба. Ну, если и зашел он к Дуньке, так что ж тут такого? Поди, уж лет пятнадцать, как у нее мужика не стало. Раньше, к примеру, говорили, что если мужичок заходит к жаждущей женщине, то такой поступок нельзя не одобрить. Более того: за каждый такой поступок с мужичка сорок грехов снимается. А это тебе не шухры-мухры! Уловил?!

      - Ну, батя, ты даёшь! – удивился Иван, – раньше мы от тебя такого не слышали. Видать, и у тебя где-то сударушка обзаведена.

      - А вот это уж мое дело... Правильно, Ларион, бери кувшин, угости Митьку нашим пивом, а мы с Иваном пока здесь чем-нибудь займемся.

    Буквально через несколько минут с кувшином в руке, Ларион подходил на окраине деревни к высокому забору Татьянкиного дома. И ворота и дверь на крыльцо были не заперты. Не найдя на крыльце голика, он наскоро обстучал снег с валенок об порог, вошел в дом. В прихожей, около окна сидел хозяин, насаживая новую ручку на трехгранный напильник.

      - Здравствуй, дядя Дима!
      - А-а-а! Ларион! Проходи, присаживайся. С какими делами?
      - Я тебе пива принес. Попробовать. Ведь ты вчера к нам не заходил. Вот батя и послал меня. Бери кувшин, попробуй.

      - Танюшка! Принеси-ка с кухни две кружки. У нас гости.

   Из кухни выскочила раскрасневшаяся Татьянка, подала отцу кружки, скороговоркой пролепетала:

    – Здравствуй, Ларион! А я вот пироги пеку. Скоро испекутся, не уходи пока, попробуешь горяченьких. Около печки так жарко! Наполнив кружки, Дмитрий взял одну из них, повернулся к Лариону:

      - Бери Ларион! Выпьем за ваше благополучное возвращение. Вчера я у Алексея играл, поэтому голова сегодня трещит, как пустая бочка из-под кваса.

      - Да я уже пил сегодня пиво. Сейчас не хочется. Ну, если только пару глотков...
      - Дай мне попробовать, – схватила кружку Тать¬янка, – около печки так жарко, во рту пересохло.

   Дмитрий, не торопясь, опустошил кружку, налил вторую и, крутя в руке напильник с новой ручкой, спросил дочку:
    – Танюша, ты не видела, куда у нас подевалась старая пила?

   На кухне что-то загремело. " Ухваты почему-то упали, наверное, кот неудачно с печки спрыгнул" – подумал Ларион. Но, он ошибся. Через секунду, с ухватом в руке, выскочила в прихожую Варвара.

   – Это что еще за новости?! Раньше ты меня пилой называл. Молчала! А сейчас: «старая пила!». Какая я тебе старая? Я, почитай, на пять лет моложее тебя... Видите ли: "старая пила"! Молодых ему подавай! Вот я тебя ухватом!

   Ларион непонимающе моргал глазами, переводя взгляд то на разъяренную Варвару, то на её мужа. Татьянка, хихикнув в кулачек, с кружкой в руке, быстро юркнула в соседнюю комнату.

   Варвара, как дворовая собачонка, всё кричала, кричала, кричала, стукая ухватом по полу.

   Дмитрий, немного помолчав, взглянул на жену, хотел ей что-то пояснить, но, не выдержав её истерики, схватился за живот и залился неуемным смехом. Варвара, ничего не понимая, вдруг замолкла, уставилась на гостя.

      - Здравствуй, тетя Варвара… – вырвалось у Лариона.
      - Ах вы, пьянчуги! А это что еще за племянничек объявился? Я тебе покажу тетю! Снег, почему с валенок не обмел?!
      - Так на крыльце голика нету!
      – Ах! Тебе голика нету? Голик ему подавай!

    Дмитрий, продолжая хохотать, привстал, несколько придя в    себя, пытался остановить жену:

      - Что ты Варя? Зачем на парня набросилась? Он-то при чем, если у тебя мозгов не хватает?

      - Мозгов у меня нет? Тебе, значит, с мозгами подавай! Я сейчас тебе подам с мозгами! А ну рассказывай: где ночью был?

      - Как где? Известное дело: у Лешки играл. Он и тебя звал, так ты не пошла.
      - Есть мне время по гулянкам ходить!
      - Так ведь гулянка-то вечером, да ночью была. Самое время.

      - Нет! ты выкладывай: где ты был после гулянки? Я из-за тебя всю ноченьку не спала.

  Дмитрий опустил голову и еле слышно, с нотками глубокого сожаления в голосе, проговорил:

  – Эх, Варя, Варя! А ты думаешь, что я спал!!!

     От этих слов Варвара опешила, но затем сквозь зубы процедила:

    – Конечно! С такой бабой разве уснешь!

    Ларион хихикнул, не ожидая такого поворота событий.

    – А ты что надсмехаешься? – переключилась на Лариона хозяйка, – пришел, снега нанес целую избу, а вдобавок еще и хихикает! Я тебе покажу, как хихикать!

   Схватив в углу веник, она подбежала к Лариону, наотмашь стала колотить веником по валенкам. Свалившиеся на пол мелкие комочки снега она со злостью махнула в сторону порога со словами:

      - Выметайся из моего дома! Чтобы духу твоего здесь больше не было!
      - Цыц, старая! При чем тут парень? – снова вмешался хозяин.

      - Ах! Так ты снова меня старухой называешь! – закричала Варвара, и из её уст полетел поток такой отменной брани, что Ларион не выдержал, встал и незаметно для схватившихся в перепалке хозяев вышел на улицу.

      - Тяжело дяде Диме с такой мымрой, – размышлял про себя Ларион, – да и Татьянке, видать, не сладко приходится. Эта старая пила теперь и на нее набросится...

    Под тяжелыми впечатлениями от увиденного Ларион и не заметил, как оказался около своего дома.

      - Что-то ты долго ходил? К Палашке с Архипом не заглянул? – поинтересовался отец, сидевший на крыльце с цигаркой в зубах.

     - К нашим не заглядывал. Я был у дяди Димы. Посидели, поговорили о фронте, о житье-бытье. А куда спешить? Сегодня воскресенье!

      - Знаю я эти разговоры о житье-бытье! Варька здорово ругается?
      - Есть чуток.
      - Наверное, и тебе досталось? Не обращай на нее внимания. У этой склочницы, видать, с головой что-то не в порядке, добеги лучше до наших. Пусть приходят. Почитай, все собрались. Бабы на стол накрывают.

   Ларион неохотно развернулся обратно, но, увидев выходивших из-за поворота Палашку с Архипом прокричал:

      - Эй, вы! Что так долго спите? Мы с батей уже успели все дела переделать...
      - Видел, видел, как ты мимо нашего дома куда-то с кувшином шел, – подметил Архип, – а к нам то почему не зашел? Поначалу я подумал, что ты мне пива на похмелку несешь. Даже в окно тебе стукнул, да ты, видать, о чем-то другом думал и не обратил никакого внимания.

      - Это я к дяде Диме ходил. Он ведь у нас вчера не был, да и сегодня ему некогда...
      - Я тебе не завидую, – вздохнул Архип, – наверняка от Варьки и тебе перепало. Неудачно для тебя сегодня день начался.

      - Это еще не всё! Спроси-ка ты у Лариона, как он с Воронком сегодня подружился… – вставил отец.

   Архип с Палашкой вопросительно уставились на Лариона, а тот, немного смутившись, пояснил:

      - Мы с батей пытались разобраться, в чем отличие в понятиях "враг и ворог". Сами не разобрались, спросили у Воронка, тот нам обоим разъяснил.

      - А, в самом деле, что такое враг – известно. А что такое ворог?

   Захар Захарович подошел к зятю, поздоровался за руку и, похлопав его по плечу, предложил:

      - Пройдем до конюшни, я Воронка выведу, он и тебе разъяснит. Ларион от его разъяснения метра на четыре в сугроб отлетел и полчаса размышлял, почему все кости целыми остались.

      - Понял! Понял! – перебил Архип, – лучше пойдемте за стол... И в самом деле, у Лариона сегодня сплошная невезуха с утра: сначала Воронок, затем Варька-Митиха. А это всё от того, что ты, Ларион, вчера за столом мало посидел. На улицу, видите ли, ему хотелось. Вот от этого сегодня и невезуха! Так, Захар Захарович?

    – Кроме того: утром вместо пива сам холодную воду хлестал, да еще и меня угощать пытался. Ошибки, Ларион, надо исправлять! Пойдемте за стол. Вон и хозяйка нам в окно знаки подает, чтобы заходили, а не трепали языками на морозе.

      
      - Что, мужики, на стол поставить для вас: кружки для пива, или чайные чашки? Самовар уже второй раз вскипел.
      - Ну, мать, – усмехнулся Захар Захарович, – ты как первый день на свете живешь! Еще задолго до нас установлен порядок: на второй день праздника бабам – чай, а мужикам – пиво... Рюмки тоже поставь. Помаленьку можно... Все собрались?

      – Все, все! Вас только ждем. Мойте руки и проходите к столу… – скомандовала хозяйка.

    В гостиной комнате, посредине огромного стола, в ожидании гостей, испуская струйки горячего пара и недовольно шипя, стоял ярко начищенный желтый самовар с заварочным чайником сверху на конфорке. Тут же на двух большущих тарелках дышали приятным жаром румяные свежеиспеченные пироги. Белоснежные куски пиленого сахара аппетитно поглядывали на гостей из сверкающей хрустальными искрами вазы на высокой тонкой ножке. Рядом с вазой лежали сахарные щипцы, приоткрытые сверкающие зубы которых аппетитно поглядывали на кусочки сахара и как бы неслышно повторяли: "Я сейчас до вас доберусь! Доберусь!". Чуть поодаль стояли вазы с вареньем, за ними на блестящем подносе расположился огромный рыбник и тарелка с нарезанными поперек волокон кусками копченой лосятины и свинины. Чашки с блюдцами, как показалось Лариону, заняли круговую оборону по всему периметру стола.

    Разместившись за просторным столом, бабы наливали из самовара чай, мужички же для начала решили выпить пива с копченой лосятиной.

    Дарья Матвеевна окинула взглядом сидевщих за столом, обратилась к сыну:
      - Смотри, Ларион, в честь твоего возвращения все твои сестры собрались, за исключением Шурочки, она далеко – в Петербурге. Иринка с Егоркой, Палаша с Архипом, Софья и Федосья – эти мужей дома оставили присматривать за хозяйством, зато сами пришли, брат Иван с... Иван! Почему Настасьи нет?

      - Да придет она с минуты на минуту, не беспокойся. Более чем на пару часов она меня одного не оставит.
      - Ну, вот я и говорю, что почти все собрались, чтобы посмотреть на тебя: каким ты стал за эти четыре года...

   Мужики, не мешая хозяйке размышлять вслух, принялись за пиво и лосятину. Выпив по кружке, стали поглядывать на хозяина. Заметив это, Захар Захарович поднялся, взял приготовленный острый кухонный нож и принялся вскрывать рыбник. Уверенными движениями отделил верхнюю корку и как дверцу, аккуратно приподнял её и положил рядом. Ароматный запах свежеиспеченного рыбника разнесся по горнице.

    Наблюдая за неторопливыми движениями хозяина, первым не выдержал Архип:
    – Батя!  Не знаю,  как остальные,  а я уже весь на слюну изошелся. Наливай по рюмке к этому славному рыбнику.

   – Возражений нет,  и быть не может. Но,  у меня только две руки. Возьми в буфете бутылку анисовки,  рюмки – на столе, наливай. Я два дела одновременно сам никогда не делаю,  и вам не советую,  так как толком ни одного не получится. Ну-ка рыбных дел знатоки,  взгляните,  что за рыба сегодня в рыбник попала? Взгляни ты, Ларион.

   Ларион внимательно осмотрел обеих запеченных крупных рыбин,  неохотно признался:

    – Забыл я,  батя,  как эта рыба называется, но знаю точно,  что она и ранее в нашем озере водилась. У нее еще чешую чистить не нужно,  она сама от жара плавится и превращается в жир.

    – Лариону можно простить. За эти годы он многое мог подзабыть. А ты, Иван,  помнишь?

    – Иван все знает и всегда помнит, – самоуверенно ответил тот,  – хоть ночью разбуди,  сразу назову любую рыбу, что водится в нашем озере. И ежу понятно,  что это ЛИНЬ!

    – Конечно,  – вставил Архип,  – твой дом,  считай на берегу озера стоит. Ты; наверное,  с каждой рыбкой уже лично познакомился.

  В коридоре хлопнула дверь,  послышались чьи-то легкие шаги. Дарья Матвеевна,  слушая мужиков,  подметила:

    – Настя идет! Сейчас она припомнит Ивану все его знакомства, про каждую рыбку не забудет! Прячь, Ванька, уши – надерет! Оставил её одну со скотиной возиться.

Еще не успела закрыться дверь за вошедшей, как хозяйка прокричала:

   – Настя! Раздевайся, проходи к нам чай пить!

   Но, к изумлению сидевших за столом, вместо Насти в комнату заглянула... Татьянка.

      - Здравствуйте! Хлеб, да соль! А я вот кувшинчик обратно принесла. Хорошее пиво у вас получилось, дядя Захар. Папаня просил благодарность передать тебе.

      - Здравствуй, голубушка! Спасибо! Лариону благодарность передавать надо, а не мне. Он пиво варил, отнес – тоже он. Чего стоишь-то в дверях. Снимай свой тулупчик, садись с нами чай пить.

      - Да, что я вам мешать здесь буду?! Спасибо за пиво, я побегу.

      - Никаких "побегу"!... – твердо скомандовала Дарья Матвеевна, поднявшись из-за стола навстречу Татьянке.

   Долго уговаривать гостью не пришлось. Уже через минуту она сидела за столом с блюдцем горячего чая в руках.

      - Бери, Татьянка, пирог. Тебе с чем подать?

      – Давайте с творожком, тетя Даша. А мы с мамкой сегодня тоже пироги пекли. Знаете, они у нас чуть было не подгорели. Хорошо, я вспомнила,  пока мамка другими делами занималась. Вытаскиваю их из печки:  "Батюшки! Да они уже вот-вот огнем загорятся". Я быстренько яйцо разбила,  размешала в молоке,  помазала их сверху.  Знаете,  они сразу такими красивыми стали!

      - Да ты чай-то пей. Бери сахар,  а хочешь – с вареньем из вишни.

      - Я лучше с вареньем. Подвинь,  тетя Даша, вон ту вазочку,  что поменьше... Ой! А знаете, какая сегодня у нас умора была?! Ларион не рассказывал?

      - Нет,  не рассказывал. – ответила за всех хозяйка, – он у нас ничего не рассказывает. Видишь,  сидит за столом и молчит.

      - А чего зазря языком-то трепать… –  возмутился Ларион.

      - Наверное, Варвара отца отчитывала за вчерашнюю гулянку у Алексея? – поинтересовался Захар Захарович, – так это дело не новое. Редкая баба на своего мужика не кричит после хорошего застолья.

    – Да нет!  Совсем не то,  что ты думаешь, дядя Захар. Дело случилось такое: папаня на той неделе новую пилу купил,  наточил,  а она не пилит.  Сегодня он у меня и спрашивает:  "Татьяна,  ты не видела,  куда у нас старая пила подевалась?".  А мамка на кухне в это время пироги в печку сажала и подумала,  что это её папаня старой пилой назвал.  А она моложе папани на пять лет.  Вот она и устроила ему "старую пилу". И Лариону,  заодно, досталось.  Он еле ноги унес. Даже про кувшин забыл.  А я-то думала,  что если Ларион был на фронте,   то он ничего не боится.  Трусишка он у вас!

    За столом все весело рассмеялись удачной шутке, а Ларион в свое оправдание под общий смех пробурчал:

    – Немца,  али еще какого врага я не испугаюсь. Но тут же не враг,  а обыкновенная баба. Только с ухватом...

    – Я же говорил,  – вытирая слезы от смеха,  прокричал Иван, – что у Лариона сегодня сплошная невезуха.

    – А в этом нет ничего удивительного, - заключила Дарья Матвеевна,  – у Лариона с сегодняшнего дня,  можно считать,  новая жизнь начинается. А припомните: у каждого из нас любое новое дело не сразу получалось. Лариону привыкнуть, присмотреться надо,  а потом всё пойдет своим чередом.

    – Привыкнуть и присмотреться мы, мужики, ему поможем… –   Предложил Архип.

   Иван почесал за ухом,  взглянул на Татьянку и с иронией в голосе проговорил:

    – И не только мужики. Татьянка! Берешь над бывшим фронтовиком шефство? Ну,  скажем,  от имени женской половины населения.

      Татьянка несколько смутилась,  но тут же нашлась с ответом:

    – А зачем это я буду брать шефство от всей женской половины населения? Если уж я шефство возьму,  то только лично от себя. Не нужна ведь тебе, Ларион,  вся женская полвина. Нам и вдвоем не худо будет!  Припомни,  как ты вчера частушку пел:

                Мне не надо пуд гороха
                Мне одну горошину
                Мне не надо много девок
                Мне одну хорошую.

     Лицо у Лариона вспыхнуло. Не зная, куда себя деть от такого стыда и позора,  он невольно,  заикаясь, промямлил:

    – Что ты придумала?! Не пел я вчера таких песен. И почему вы все разом ко мне пристали? Как будто кроме Лариона за столом никого нет. Ну,  вот Ванька,  к примеру.

   Услышав шум в коридоре, Дарья Матвеевна заступилась за Лариона:

    – Да и впрямь,  что пристали к парню. А сейчас береги Ванька уши, Настя твоя идет!

   Иван откинулся на спинку стула и деланно пьяным голосом запел:
                Меня девушки красивые не любят,
                А дурнушек я и сам не полюблю...

     Все сидящие за столом с любопытством стали поглядывать то на входную дверь,  то на прикинувшегося Ивана, а тот, видя, что зашла действительно его жена Настя, снова, еще громче запел тот же куплет:

                А меня девушки красивые не...

    – Ну, посмотрите, люди добрые, – послышался голос вошедшей Настасьи, – все мужики, как мужики, а мой – с утра нахлестаться успел, языком не ворочает. Вот и отпусти его одного. Ванька! Приубавь свой граммофон. Одного тебя на всю деревню только и слышно. Вечером надо было песни петь. Ты, видать, день с ночью перепутал!

   Иван замолчал, поднял прищуренные глаза на жену и де-ланно пьяным голосом пробормотал:
    – Э-э-э-то, к-к-то?

   Первой не выдержала хозяйка. Под общий смех, всплеснув руками, повернулась к Анастасии:

      - Настенька! Не обращай ты внимания на этого придурка. У них еще и по первой рюмке не выпито. Раздевайся, садись чай с пирогами пить.

      - Так вот что ты со мной вытворяешь! Плут несчастный… – со смехом в голосе прокричала Анастасия и, подбежав к мужу, схватила его за уши, а затем, попеременно стала дергать то в одну сторону, то в другую, делая вид, что играет на гармошке, стала что-то припевать.

    – Пусти! Пусти! – взмолился Иван, – я больше придуриваться не буду!

    – Ну, коль не будешь, тогда отпущу.,. А что, бабоньки, вы с чашками, да с блюдцами сидите? Ставь, маманя, и бабам по рюмке. Тем более что дела сегодня все сделаны, да и Ванька  хулиганить больше не будет. Выпьем по рюмочке сладкой настоечки, чтобы мужикам с нами не скучно было. Как, бабоньки?

      - Ну, если сладкой, тогда по одной можно, – поддержала Палаша, – доставай, маманя, твою самолучшую настоечку на землянике. Сама говорила, что бережешь её для особо торжественного случая. Вчерашняя вишневая настойка нам уже надоела.

      - А и вправду! Я про нее совсем забыла. Она  в подвале стоит. Когда Лариона на фронт в четырнадцатом году забирали, Захар поставил дубовый бочонок анисовки и дал слово, что вскроет его на возвращение фронтовика. А года полтора назад я поставила маленький бочоночек сладкой настойки на лесной землянике.

      - Мать! Я свое слово сдержал! Не забыл про анисовку, ко времени наполнил графинчики и бутылки, а ты, видишь ли, забыла. Ванька, слазай в подвал, подними бочонок на кухню. Только не тряси. В каком положении стоит, так аккуратно возьми его, не переворачивай, иначе всё дело испортишь.

      - Может быть там, на месте, штырек выбить и нацедить, сколько нужно… – посоветовал Иван.

    – Да чего там, в подвале, возиться. Бочонок игрушечный – всего на полтора ведра. Поднимешь без труда. Всё равно настойку отцеживать нужно, отделить от отстоя, иначе у нее может появиться неприятный вкус.

      - Ты ведь прошлой зимой переливал, – подметила Дарья Матвеевна, – забыл, что ли? Бочонок тогда вымыли, пропарили, настойку подкрепили, чтобы бочонок опять полный был. За это время она, наверное, уже выдохлась совсем.

      - Сейчас испробуем и оценим. Ванька, чего ждешь?

      - Да, думаю, не лучше ли сначала мы, мужики, по рюмке, а потом уж я и слазаю. Боюсь, голова может закружиться на лестнице после вчерашнего. Уже налито. Пока лазаю, выдохнется всё добро из моей рюмки.

      - Тоже правильно! – поддержал Архип, – давайте за здоровье! Мать, зажигай пока фонарь.

    Недолго раздумывая, мужики выпили по рюмке, принялись за закуску, а Иван, взяв кусочек копченой лосятины, в сопровождении матери полез в подвал.

    Настойка удалась на славу. Приятный запах земляники, прозрачный светло-вишневый цвет с ярко-коричневым оттенком и неповторимые вкусовые качества придавали ей тот набор достоинств, который знатные виноделы называют букетом напитка.

    Налив анисовки – мужикам, а женщинам – настойки, Захар Захарович поднял рюмку, толкнул сидевшую рядом Анастасию:

    – Подбила, Настенька, ты всех наших баб на настойку, поэтому тебе первой слово дается для тоста. Да не вставай, можно сидя! Когда чарку доброго вина еще и хорошим словом подкрепишь, то действие его приобретает двойной эффект. Давай, Настя!

   Анастасия, было, заупрямилась, но, видя как десяток пар глаз, в ожидании направили свой взор на нее, поняла, что от предложения хозяина ей не уйти, заговорила:
.
    – Хорошо вчера вечер прошел! Выпили в меру, песни попели, поплясали, повеселились. Да и была на то причина: живым и здоровым вернулся Ларион с фронта. А сколько вот таких солдатиков, как он, не смогли вернуться обратно. А сколько из них уже свои семьи имели, которые остались без кормильца? И всё это наделала дурацкая, дурными мужиками придуманная
война. И что им неймется? Закончилась война, так мало показалось, революцию какую-то придумали. Я не понимаю: кому и зачем это всё надо? И выпью я, бабоньки, за то, чтобы эта
проклятая война никогда больше не начиналась и не губила мужиков наших!

    – Правильно! Правильно! И мы за это выпьем! – поддержали её все сидевшие за столом.

      После выпитой рюмки бабы снова принялись за чай, а мужики – за рыбник. Потекла спокойная беседа о прошедших и предстоящих делах, о будущей весне, которая как всегда придет в назначенный ей срок и позовет мужиков на поля пахать, боронить, сеять. Тогда уж будет не до праздников, будет работа "до седьмого пота", считай до самой осени, или как говорится, до  "белых мух". А сейчас – другое дело: можно посидеть за столом, дать себе расслабиться.

    – А вот скажи, Ларион, много ли довелось тебе за эти годы службы встретить хороших, толковых людей, – поинтересовался отец, – я знаю, что среди вашего брата, рядовых солдат, грамотных было не так уж и много.

   Ларион на секунду задумался и, как бы вслух размышляя сам с собой, удалился в воспоминания:

    – Если сказать начистоту, то все ребята – солдаты в основном жили дружно, с понятием, что в любой момент с каждым можешь оказаться плечом к плечу перед глазами у смерти. Это нас объединяло в крепкий кулак. Сообща всегда выжить легче. Правда, и среди солдат попадались отщепенцы, но их было не так уж и много. К всеобщему удивлению, такие люди довольно быстро попадали под пули, и мало кто об этом сожалел.

    – Ну, а офицеры?

    Здесь, наоборот: в основном – дерьмо, которое пряталось за нашими спинами, но встречались и толковые, храбрые ребята, которые не боялись замарать свою офицерскую форму в жарком бою, идя в одной оцепи с нашим братом. Но таких было не много, единицы. Они знали, что наравне с солдатами могли в любой момент получить свою пулю. Если приходилось, то делились с солдатом последним сухарем. За это мы их уважали и старались прикрыть собой в трудную минуту.

     Вот, к примеру, был у нас молодой командир, офицер. Очень грамотный, толковый парень. Любую свободную минуту проводил с нами: книги читал, всякие забавные случаи из истории рассказывал про Суворова, Петра Первого, как те воевали "не числом, а уменьем". И знаете что? Фамилия у него – тоже Захаров, но звали Матвеем Васильевичем. Многих офицеров мы даже и по фамилии не знали, а этого иногда даже называли по имени и отчеству. Как только представили его, как нашего командира, первым делом знаете, что он сделал? Ни за что не догадаетесь! Первым делом вызвал он к себе в офицерскую палатку четверых из всей роты, в том числе и меня, говорит:

      - Изучил я список нашей роты. Всех вас более сотни, а вот грамотных – только вы четверо. Это очень мало. Если бы каждый из вас еще по два человека читать, да писать обучил – было бы здорово! Вот от меня вам такое задание будет. Понятно?

      - Так точно, понятно! – ответили мы, хотя лично я ничего не понял. "Зачем я учить кого-то буду?! Я же не учитель и не поп! Нахрена мне это?".

    Видимо, почувствовав мое замешательство, он подошел ко мне, спросил:
      - Как фамилия?
      - Захаров, - отвечаю, - Ларион!
      – Моя, – говорит, – тоже Захаров, а зовут Матвей Васильевич. Расскажи-ка солдат Захаров, когда и какую ты книжку в последний раз читал?

   От его вопроса у меня всё затмилось в голове, позабывал я все книжки, но чтобы не оказаться круглым дураком, отвечаю:

      - Закон Божий читал! Еще до войны.
      - Э-э-э! – протянул он, – эту науку мы все изучали. Так можно и всю грамоту позабывать. Писателей, или поэтов каких помнишь?
    
      - Пушкина помню, Лев Толстой писателем был!
      - А еще?
      - Больше не помню,  – отвечаю ему, – всех позабывал.

   – Ну, это уже никуда не годится,  – говорит, – дам  я тебе для начала вот эту книжечку, сборник стихов разных поэтов. Небольшая,  в кармане носить удобно. Прочтешь всю и сразу вернешь мне обратно.  Всё понял?

    – Так точно!  – отвечаю, – понял!

   Офицер отошел на два шага,  затем,  как будто что-то вспомнив,  спросил:
    
    А знаете ли вы,  кто в роте музыкальными инструментами владеет?

    – Так точно!  – отвечаю ему, – я владею!
    – На чем же ты играешь?
    – До войны на балалайке лихо играл,  на гитаре пробовал.  Но батя говорил,  что для гитары у меня усидчивости не хватало.

    – Ну не дурак ли ты есть!  – хлопнув себя по лбу,  перебил Лариона Захар Захарович, – при чем тут батя? На гитаре у тебя тоже не плохо получается.

    – Батя, не перебивай! – вмешался Архип, – давай, Ларион, дальше.
       
   Рассказчик, взглянув на отца, продолжил:

      - Так вот. Офицер немного призадумался,  говорит:
      - Ну, где же нам для тебя балалайку раздобыть? Гитару – проще. У меня своя есть, найдем и для тебя. А для начала выучи вот этот стих – наизусть.

      - Он взял из моих рук сборничек стихов, полистал его, отыскал нужную страницу и заложил закладку.

      - Так раздобыл офицер гитару для тебя? – Снова вмешался отец.

      - Конечно, раздобыл! Правда, не такую красивую, как у него, но, я прямо скажу, ничуть не хуже твоей, батя. А чтобы её солдаты случаем не попортили, место для нее он определил рядом со своей, в его же офицерской палатке. Книжечку стихов я прочитал за пару дней, а вот выучить наизусть указанное стихотворение оказалось куда сложнее. Я его переписал на отдельный листок, а сборник сразу же вернул, боялся, вдруг испорчу. Скажу прямо: таких прекрасных стихов я больше не встречал. Конечно, у Пушкина, у Лермонтова, Некрасова они легче запоминаются, но в этих своя красота, её словами не передать. Как только выдавалась у офицера свободная минута, он вызывал меня, сажал напротив и давал уроки музыки. Многому он меня на гитаре научил. Даже серьезные музыкальные произведения мы с ним играли дуэтом, то есть вдвоем. Я аккомпанировал, он вел сольные партии.

      - Так у тебя была не служба, а рай; не армейская жизнь, а малина! – В шутку произнес Архип.

      - Как сказать? Что касается службы, то здесь его слово мы считали законом. Лишнего он ничего не требовал, как многие другие офицеры, но если что приказывал – кровь из носа, а приказ выполняли. Да и гитару можно было брать, не когда я захочу, а когда он этого пожелает. А тот стих, что я учил наизусть, оказался серенадой. Написал её поэт по фамилии Сологуб и посвятил эту серенаду известному поэту, другу Пушкина Николаю Михайловичу Языкову. Помните песню "Нелюдимо наше море"?

      - Известная песня! – Поддержал отец.

      - Так эту песню тот самый Языков написал. У него много хороших стихов в той книжице было. Как-то Матвей Васильевич наиграл мелодию этой серенады. Мелодия простая, я её быстро "схватил", изучил. Офицерам она нравилась. Бывало, к концу дня так измотают, что ног не чувствую, а офицеры по рюмке выпьют, приказывают петь и играть им на гитаре.

   Захар Захарович встал из-за стола, снял со стенки гитару.

    – Возьми, попробуй вспомнить что-нибудь. Может быть ту песню.

    – А что её вспоминать? Эту песню я на всю жизнь запомнил, пел её раз сто, а может быть и больше.

   Взяв в руки гитару, Ларион "пробежался" несколько раз по струнам, поднастроил её.
      - Пальцы отвыкли, – извиняющимся голосом проговорил он, – надеюсь, строго судить не будете, если что-нибудь сфальшивлю?

      - Какие тут суждения! Давай песню. – С нетерпением просил отец.

     Прозвучали первые аккорды, затем до слуха сидевших за столом стала доноситься негромкая мягкая мелодия вступления, вслед за которой как будто откуда-то из глубины души под легкие звуки струн зазвучали слова:

        Закинув плащ, с гитарой под рукою,
        К её окну пойдем в тиши ночной
        И там прервем мы песней удалою
        Роскошный сон красавицы младой.
               Но не страшись пленительная дева,
               Не возмутим твоих мы светлых снов
               Неистовством бурсацкого напева
               Иль повестью студенческих годов.
        Нет, мы поем и тихо и смиренно,
        Лишь для того, чтоб слышала нас ты
        И наша песнь – как фимиам священный
        Пред алтарем богини красоты.
                Звезда души! Богиня молодая!
                Нас осветил огонь твоих очей, 
                И голос наш, на сердце замирая
                Любви земной не выразит речей.
           Мы здесь поем во тьме весенней ночи;
           Ты ж пробудясь, от шума голосов
           Сомкнешь опять мечтательные очи
           Не расслыхав воззванья бурсаков.
                Но, нет... постой, услышав серенаду...
                Стыдясь во сне, ты песнь любви поймешь
                И нехотя ночным певцам в награду   
                Их имена впросонках назовешь...

     Голос затих, но последний звук гитары еще какое то мгновение исходил от трепетно звенящих струн, как бы не давая расставаться с этой прекрасной мелодией. Наступила полная тишина, и никто первым не решался ее нарушить, чтобы не испортить созданный песней внутренний душевный настрой...

    – Такую песню мог написать только прекрасной души человек, – совсем тихим голосом заключил Захар Захарович, – таким, видать, и был тот поэт... Доводилось мне слышать эту песню, но начальные слова были такие: "Накинув плащ, с гитарой под полою..." и пели из нее всего первые три куплета, поэтому я не мог понять ее смысла и не придавал ей особого значения. А сейчас – всё по иному... Эти годы, видать, пошли Лариону на пользу, признаюсь: я редко слыхивал подобный голос...

    – Ну, Ларион! Не спать теперь девкам в нашей деревне, – в шутку подметил Иван, – с какого дома начнешь? Давай вон с того края, от Варвары-Митихи! Танюшкака, ты не против еще раз, ночью, под окном, такую песню услышать?

   Лицо Татьянки вспыхнуло, но она быстро нашлась с ответом:

   – Я, то может быть, и хотела её еще раз послушать, а вот мамка – ухват в руки и певца вдоль деревни... У нее не забалуешь!