Глава 11 Замок Аутафорт, из дневника Леонтия

Глава 11 (30) – Замок Аутафорт, из дневника Леонтия

Скажите, кто я? Видно, я не Лир?
Не тот у Лира взгляд, не та походка.
Он, видно, погружён в глубокий сон?
Он грезит? Наяву так не бывает.
Скажите, кто я? Кто мне объяснит?

Вильям Шекспир, «Король Лир»*

-----
* Пер. Бориса Пастернака.
-----

В гневе начал он чудесить…

А.С. Пушкин, «Сказка о царе Салтане»


1
Ночь прошла без происшествий.
Утром мы с Тинчем, прихлёбывая вина с ключевой водой, посиживали на стволах у костра и с удовольствием наблюдали за сэром Бертраном. Рыцарь ещё с вечера приказал слугам приготовить несколько вёдер воды и теперь занимался обливаниями. Он рычал и пыхтел, перемежая ругательства криками восторга, и шумел нарочито: в шатре принцессы наблюдалось шевеление, а временами из него выглядывала любопытная мордочка, чтобы быстро скрыться, сообщить, после чего из шатра доносился новый взрыв дамского смеха.
Телле, которому был предложен завтрак, смотрел на командора и улыбался. Я увидел нечаянно, что он не просто наблюдает, нет – он, по-актёрски, опробовал этот образ на себе, дабы почувствовать и нарастающий жар утреннего солнца, и внезапный ожог ледяной водяной массы на разгорячённом теле… Он чувствовал это, как чувствовал это неподалёку от него человек и… смеялся, и радовался при этом.
Сегодня он был менее многословен, чем вчера. За неторопливым завтраком, среди воинов охраны, рассказывал что-то… кажется, развивал идею, что всё на свете – пчёлы, и весь мир состоит из таких маленьких пчёл, и человек из них состоит тоже. Почему у меня так быстро затянулись раны? – вопрошал он и сам отвечал: а потому, что я попросил сделать так моих пчёлок. А что бальзам не на меду? – так ведь это особые пчёлы…
«Не любо – не слушай, а врать не мешай» – так, кажется, гласит известная пословица.
Он, разумеется, в чём-то походит на помешанного, да и впрямь – если человек подвергся тому испытанию, о котором он повествовал вчера, голова у него не может быть в полном порядке… Светлые, необычные для юга Франции волосы, очевидно его предки родом всё-таки с севера или с востока, откуда-нибудь из южной Саксонии. Глаза светло-серые, такие бабушка моя покойная, помнится, называла «чухна белоглазая»…
Да, интересный парень этот Телле – Божий человек.
Признаться, поначалу, вчера мне припомнился мой визит в Волошскую пустынь, да и предупреждение короля Эдгара: «не исключено, что в том мире вы повстречаете одного своего старого знакомого» – это более чем понятно. С другой стороны… а почему бы не наоборот, и это радует.
Чего не может диавол, но может Бог? Сочувствовать и радоваться за другого, будь то человек, будь то какое другое живое существо. Бог лишен чувства юмора? Ага, ага, ага, вешайте лапшу на уши кому другому… В этом вопросе достаточно мнения великого Эко, знатока-медиевиста с его «Именем Розы»…
Потому как сатана, как его ни называй – это целесообразно подобранный идиот, неспособный на истинные чувства.
А Бог – это, всё-таки, Бог… Бог человечен, и не надо лепить из него какого-то благообразно-холоднокровного «Хозяина». Он любопытен, он не прочь пошутить, ему неинтересны лишь те, кто действует по отлаженным схемам, превращая Им данную жизнь в источник страданий, гордясь и похваляясь сими страданиями, как будто в жизни не бывает и не должно быть хотя бы маленьких, но всё-таки радостей.
В каждом из нас заложено что-то от Него, что-то от… да, Бог бы с ним…
В этот поход я решил не брать с собой ни автомата, ни гранат. Я – не марк-твеновский «янки» – крушить рыцарей гранатами.
Специально упросил де Борна, за несколько дней до выезда, дать мне несколько уроков обращения с копьём – а вдруг кто вызовет? Сэр Бертран охотно согласился и мы помчались друг на друга!
Признаться, у меня получилось не очень. Это весьма непросто – удержать на весу четырёхметровый шест, да ещё его нацеливать, обязательно в щит или шлем противника. Целить в корпус или коня правилами турнира не поощряется, за такое, как пояснил рыцарь, могут и верхом на ограду посадить.
Словом, сшиблись мы с ним и – оба потеряли копья.
Командор расстегнул ремешки шлема, подъехал, стащил шлем с головы и я увидал, что он хохочет.
– Нет! нет! – восклицал он, борясь со смехом. – Довольно! Более никаких уроков! Никаких уроков! Нет!..
– Отчего же?
– Где вы научились таким приёмам, сэр Линтул? Ну, вот так покручивать копьём?
– Нигде… Хотя… копьё – это ведь то же, что рулевое весло. Когда-то в молодости мне доводилось водить плоты по Енисею…
– Ах-ха-ха-ха-ха! Весло, говорите, сэр Линтул? Замечательно! Вот так и действуйте!
– Я что-то делаю неправильно?
– Ха-ха-ха!.. Ничего! Ничего!.. Вы ничего не делаете правильно! А если серьёзно – голову даю в заклад, что своими манипуляциями с оружием вы собьёте с толку любого противника! А это, согласитесь, залог победы!
Любопытно, насколько спокойно я отношусь к происходящему. Не так много времени прошло с той минуты, как я в том весеннем дворе наблюдал за голубями и сиренью, и, кажется, планы на лето пытался строить…
Сколько времени прошло там? Сколько здесь? И что оно, это «здесь»?
Прибрёл Пикус, а с ним ещё пять человек охраны.
Всё вокруг дышит спокойствием.
Наконец, из дамского шатра, придерживая складки платья, показалась принцесса в сопровождении служанок.
Весь наш лагерь любуется тем, как умывается сэр Бертран… Могучий, мускулистый, с недавно отпущенной бородкой – за которой он прилежно ухаживает – молодой Геракл, да и только.
И только сейчас большинство из нас увидели множество шрамов, то здесь, то там покрывавших его великолепное тело…
– Ну, что? – закричал он нам, растираясь полотенцем. – Кто со мной до замка?

2
В путь до замка мы отправились всемером: де Борн, Тинчес, я, три наших оруженосца и принцесса Исидора, не желавшая, чтобы за её оружием ухаживал кто-то помимо неё. Впрочем, Кьяри, на которого переносилась часть её несомненного внимания к сэру Бертрану, старался за двоих.
Сэр Бертран, вопреки обыкновению, говорил без умолку. В этом сказывалось его несомненное волнение, вызванное вчерашней беседою с Телле.
– …А вот здесь когда-то росли столетние дубы, под которыми, говорят, любили собираться язычники. Потом, по приказу епископа, дубы срубили и насадили ясень, он хорош для копий… А вон там, за пригорком, течёт речушка, что через два лье впадает в Вьенну. Там, помнится, была неплохая рыбалка, мы с братом так любили это в детстве… Было же время… – вздохнул он. – Тогда мы с Констаном, я – чуть постарше, он – помладше, рубились себе деревянными мечами и не помышляли ни о какой вражде… А потом он собрался жениться на троюродной нашей сестре, а формально замок принадлежал его будущей жене как приданое, хотя по другим законам он должен был остаться мне – как старшему сыну. И потекла у нас междоусобица… Сколько крови пролито, сколько стихов по этому поводу написано… Хм! Повод! Кабы знал я тогда, что существует Восток, что существуют войны куда более страшные, и что такое вообще война… Нет-нет, разумеется, я не трусил тогда, не трушу сейчас и не струшу, что бы ни случилось… тем более, впереди турнир. Просто обидно, если от той войны я прихожу к новой… Что вы скажете на это, сэр Линтул? Ведь, насколько мне понимается, вы – представитель будущего времени?
– Быть может, это ошибка? Наши историки не сходятся во мнениях: сколько же было Бертранов де Борнов? Это имя очень распространено в вашем роду. И до, и после вас в роду де Борнов был и будет не один Бертран, и о ком именно повествуют исторические документы… Сплошная путаница!
– …Да, а во-он там, в отдалении – замок Шалю, это на полпути к Лиможу! – казалось, совсем не слушая меня, продолжал изъясняться рыцарь.
– Тот самый, где по легенде скрыты неисчислимые сокровища?
– Он самый! Завладеть им, помнится, всё мечтает король Ричард…
– И где, через несколько лет, он найдёт свою смерть.
– Да? – на короткое время приумолк командор. – А где он находится сейчас? Я встречу его на турнире?
– Увы, нет, и невозможно. Тем более, что турнир устраивает его ныне непримиримый враг, король Филипп-Август. Львиное Сердце томится в заключении в замке Трифель, что в Эльзасе, и нескоро оттуда выйдет…
– Может быть, это и к лучшему, может и к лучшему… Глядите, друзья, следы на дороге. Здесь сутки назад проскакало не менее десятка всадников, и все по пути к Лиможу… Это мог быть только один человек, только один… Господи, пусть то, о чём я подозреваю, будет не так!
И смолк, и снова погнал Караташа.
Миновав ясеневую рощицу, мы форсировали мелководную, похожую более на ручей речушку и, сквозь перелесок вырвались на открытое место, где на возвышенности, в полутора-двух лье от нас чернели стены замка Аутафорт.
– Бездельники! – ворчал де Борн. – За два с лишним года не удосужились хоть как-то очистить стены!..
С этими словами он приостановил коня и протрубил в рог. Мы прислушались.
Никто не отвечал на этот зов.
– Что-то случилось… Что, чёрт подери? – и он опять поторопил коня. Мы едва поспевали за ним.
– На башне, мне кажется, кто-то есть! – крикнула Исидора.
– Если есть, тем хуже для него! – не меняя аллюра, отозвался рыцарь. – Я прикажу прочистить ему уши вертелом для перепёлок!
Вблизи нам стала понятной необычная окраска стен – они, по крайней мере здесь, были сплошь покрыты застарелыми потёками смолы. Три года назад, как неохотно и отрывочно объяснял командор, Констан, в очередной раз выбитый из замка, призвал на помощь соседей и осадил Аутафорт. Правда, то было время примирений – мирились, хотя б и ненадолго, король французский и король английский, да и его святейшество почтенный архиепископ, давний друг семьи, замолвил своё словечко… Словом, братья примирились и честно поделили владения…
– Погодите-ка, а это что такое?
На шпиле донжона, главной башни замка развевалось белое знамя со стрельчатым крестом.
– Флаг тамплиеров… Так вот, оказывается, кто теперь хозяйничает в замке! Святоши!.. Ещё и это. Ну, будет братцу Констану при встрече, попомните моё слово…
Мост оказался поднят, и ни вокруг, ни на стенах не было заметно ни души. Рыцарь вновь нетерпеливо протрубил в рог.
– Привет вам, добрые путники! Кто вы такие? – окликнули нас сверху. – А хозяина нет, ещё вчера изволил отбыть в Лимож…
– Хозяин здесь один! – теряя терпение, вскричал рыцарь. – И он перед тобой!
– Наш хозяин, сэр Бертран де Борн изволил вчера отбыть…
– Так ты, оказывается, не только глухой, но и слепой! Разве герб на моём щите – не герб де Борнов? Разве медвежья лапа на моём шлеме тебе ни о чём не говорит? Разве, вернувшись после трёх лет похода…
– Мой хозяин, сэр Бертран де Борн… – в третий раз затянул ту же песню занудливый голос.
– Упрямый осёл! Опускайте мост, чёрт бы вас всех подрал, а не то я…
– А вы бы так не ругались, господин хороший, – отвечали ему с башни. – А если вы друзья сэра Бертрана или его благословеннейшего брата, сэра Констана де Борна, то почему бы и не впустить? Только вот хозяин ничего не изволил приказывать насчёт вас…
– Протри глаза! – и рыцарь сорвал с головы шлем. – Ты что, не узнаёшь истинного хозяина этого замка? Что у вас здесь, чёрт подери, творится? И почему вместо нашего родового знамени на шпиле болтается тамплиерская тряпка?!.
– Постойте, сэр командор! – мягко остановила его гневную речь принцесса. – Так вы будете долго с ним препираться. Ведь, если это ваш родовой замок, то какой-нибудь из его старых обитателей, старых слуг, что вас хорошо помнят ещё до отъезда…
– Тем более, штурмовать замок, вроде бы, не входит в наши планы, – поддержал её Тинч.
– Ох, фу ты… Пусть будет по-вашему. Эй, на башне! Старый Гастон из Беарна ещё жив? Позови его!
– Господин мажордом только что сел завтракать и велел его не беспокоить… Или…
– Или у тебя будут крупные неприятности.
– Ну хорошо, хорошо… Как вас представить, сеньор?
– Скажи, что я – тот самый Бертран, которому он когда-то, когда я был мальчишкой, мастерил деревянных лошадок…
Прошло ещё немало времени, и теперь другой, раздражённый и надтреснутый голос окликнул нас:
– Это который Бертран?
– Ты уж и не узнаёшь меня, Гастон? А прошло всего лишь два с небольшим года…
– Глаза у меня сейчас не те…
– Я – тот самый Бертран де Борн, которому ты, провожая в крестовый поход, сказал: «плохая примета, сэр – возвращаться с полдороги!» А я тебе ответил: «ничего, я обязательно вернусь живой и здоровый, да тебя найду в добром здравии! Вот увидишь!»
– Святые угодники… Так это действительно вы… Вы, мне помнится, тогда забыли захватить какую-то веточку… ваш талисман…
– Букетик иван-чая!
– О да! Господи, спустя столько времени… Впустите же их, впустите… хотя, нет. Сейчас я сам к вам спущусь, погодите, погодите!..
Открылась боковая калитка, что рядом с воротами, но моста не опустили.
Мажордом оказался именно тем старичком, каким и должен был быть: маленьким, седобороденьким, с подслеповатыми глазками…
– Господи! – воскликнул он, сразу же поняв, кто находится перед ним. – Каков молодец! Как бы порадовались и отец ваш, и ваша матушка!..
– Мы что, так и будем переговариваться через ров?
Сэр Бертран, спешившись и передав поводья оруженосцу, насупясь, стоял напротив старого Гастона.
– …И как бы они огорчились, узнав о том, что произошло теперь, – как ни в чём ни бывало, продолжал тот, – узнав, что даже стены замка, в котором вы изволили родиться и провести столько лет, не могут принять вас!
– Прошу, объясни подробнее.
– Это грустно, мой мальчик, это очень грустно, но я вынужден предавать тебя. Даже за то, что я сейчас имею смелость говорить с тобой и называть тебя по имени твоего святого, меня может ожидать самое лютое наказание. Правда, я стар...
– Это не беда, старик. Если ты желаешь, я возьму тебя в свою свиту. У меня на службе тебя никто пальцем не посмеет тронуть…
– Господи, да куда мне, на поклон лет, – отмахнулся Гастон. – Нет, я совру, что просто поговорил с одним проезжим рыцарем, что спрашивал дорогу на Лимож, что недоразумение быстро уладилось, иначе бы… Видите, сэр, тех арбалетчиков на стенах?
– Так ты… Ну, хорошо. Будет лучше, если ты объяснишься. Я жду твоих объяснений, Гастон!
– Спустя пару дней по вашем отъезде в Святую Землю, сэр рыцарь, в замок прибыл ваш брат Констан. Якобы вы наказывали ему, уезжая, быть здесь за хозяина.
– Ну и что, это действительно было!
– Прошу, не перебивайте! Я стар, и мне тяжело столько говорить!.. Так вот, а потом… потом он обрядился в ваши одежды и сказал, что он – это вы, и что ни в какой поход он не отправлялся, что здесь и так дела одно важней другого, тем более, что он навестил своего брата Констана, то есть себя самого, причём говорил он настолько убедительно… Были, да, были и те, кто сомневался… Боже, где они теперь… Посему, с тех самых пор, пребывая в двух лицах, здесь он – сподвижник Ордена Храма, сэр Бертран де Борн, а появляясь у себя в поместье – свой собственный брат, сэр Констан де Борн…
– И все верят этой чуши? Не может быть!
– Может быть, им так удобнее… как и мне… Может, может! Тем более, вы схожи с ним лицом и фигурой. Он – любимец короля. Он сочиняет такие же сервенты, как и вы когда-то… А временами он даже устраивает военные потасовки сам с собой, и сам собой приходит к миру. А ещё – охоты, а когда дичь в окрестном лесу вся перевелась, он стал устраивать ночные облавы на лихих людей. Зная, что в большинстве своём они – его вилланы, наутро он посылает по сёлам специальных людей, узнать, не появился ли в какой семье покойник, и если такое открывается – горе той семье и тому дому… Он называет себя защитником справедливости, и действительно, ему многие благодарны, шалить в нашей местности стали много меньше…
– Словом, твой брат неплохо устроился, сэр Бертран! – подытожил Тинч.
Де Борн, чьё лицо постепенно наливалось краской как разогреваемая в горне сталь, так посмотрел на него, что Тинч тут же прикусил язык…
– И… сэр рыцарь, я не знаю, я не знаю, как вам сообщить…
– Что ещё плохого ты мне можешь поведать, старый палач?
– Говорят, что, помимо законной супруги, он особо благоволит ещё и сеньоре Гвискарде де Божё, протеже некоего Арчимбаута, виконта Комборна… Говорят, ей по сердцу пришлась одна его сервента, где сэр Бертран по очереди говорит вначале от своего имени, потом…
– Какую же мне казнь придумать для него… – сквозь зубы простонал сэр Бертран. – Каин! Клятвопреступник! Предатель!
– И говорят, что это ради неё он отправился в Лимож, где он, с согласия короля и главного герольдмейстера, сеньора де Трайнака, будет одним из зачинщиков турнира… Я сказал вам правду, сэр. И очень просил бы, чтобы вы никому не говорили о том, что её открыл вам именно я…
– Что же ты со мною делаешь, старик… Молчи, молчи, и более – ни слова!!! И прощай. Быть может, ненадолго… Боже, а как хорошо начинался день!

Обратно мы летели галопом. Рыцарь скакал, не разбирая дороги, впереди всех, словно и не замечая, следует ли кто за ним, или нет…

3
– Пикус! Сэр Пикус!!! – заорал он, на всём скаку врываясь в лагерь.
– Что произошло? – не сразу понял тот.
– Поднимай всех! По коням! Захватить побольше оружия, мечи, копья, арбалеты! Быстрее! Выполняйте приказ!
– Но ваши кони устали, сэр командор!
– Сменить коней и вперёд! – и сам начал поспешно спускаться на землю из седла взмыленного Караташа. – Сейчас я не оставлю от этого крысиного гнезда камня на камне!
Опираясь на седло коня, он шатался как пьяный, бормоча под нос. Ему стало душно в шлеме, он отстегнул ремни и отшвырнул шлем в кусты. Его лицо было цвета перекалённой стали.
– Но сэр, а как же лагерь, шатры, обоз?
– К дьяволу шатры! К дьяволу обоз! Король обойдётся без наших подношений!
– Бертран… – донесся до него шёпот Исидоры.
– Берт!.. – это Тинчес, также спешившись, обнял его за плечи.
– Отстаньте от меня! – уткнулся он лицом в седло Караташа.
– Боже… – стонал он, так и вцепившись в седло. – Зачем Ты дал мне волю отправиться в этот далёкий путь? Зачем я не подох от чумы в египетских болотах? Почему мне не размозжило башку камнем из катапульты?  Почему я не погиб при осаде Акры? Почему я не был убит при Ашкелоне и Арсуре? Почему я не разделил участь бедняги Папиоля, почему мне не перегрызли глотку служители святого Категория, почему, назло судьбе, я всё ещё жив, жив, жив?!!
– О! Нет, нет, нет! – прибавил он. – Друзья и единоверцы мои, не уговаривайте меня продолжать это путешествие! Я возвращусь в Святую Землю! Я буду вызывать на бой одновременно по десятку, по сотне, по тысяче сарацин! Я приму, наконец, ту смерть, которая была мне уготована! О моя Гвискарда! И ты, ты тоже предаёшь меня!
– Вот, сэр рыцарь, – тихо заметила Исидора, – вы сами себе противоречите. Быть может именно она, та, которая и не знает совсем какой вы есть на самом деле, окажется более разборчивой, чем остальные…
Рыцарь, подняв тяжёлую голову, внимательно, очень внимательно взглянул на неё. И… вот чудо – он наконец как будто бы прозрел. Странно шевельнув губами в попытке дружески улыбнуться, он произнёс, теперь  гораздо спокойнее и тише:
– М-м-м… да. Наверное, вы всё-таки правы, леди.
И прибавил, отрываясь от седла и глубоко, во всю грудь вздохнув и обводя всех нас посветлевшим взглядом:
– В конце концов, во всём виноват я сам… Кьяри! Ломоть хлеба, кусок мяса и вина! Сейчас – всем отдыхать. Наутро, по холодку, мы отправляемся в путь. На Лимож! А там… будь я проклят, если не разберусь во всей этой путанице!..

* * *
Ночь он провёл у костра. Сам ломал щепу, сам раздувал огонь, и языки пламени плясали в его бессонных глазах.
А если бы он прислушался… столь же тревожную ночь в своём шатре провела принцесса Исидора. Огненные отсветы, как на экране, гуляли по стенам… Вот качнулись ветви, вот тень сэра Бертрана, огромная, до потолка, шагнула к поленнице. Удары топора… это он рубит сучья. Тень пригнулась… это он подбросил дров в костёр и теперь сидит на корточках, раздувая пламя.

О нет, о нет, думала в эту минуту принцесса.
"О нет… Боже, Ты милостив, Ты исполнен доброты. Но как быть, коли я, женщина, преисполнена любви?
Ты, конечно, пощадишь ИХ и дашь прощение и ИМ тоже.
Но как мне дать прощенье негодяям, посмевшим так низко над НИМ насмеяться? Могу ли дать ИМ это прощение я?!.
Я?.. Та, Кто Не Знает Пощады?
И потому, мой Боже, когда-нибудь у Тебя со мною будет непростой разговор.
Ибо Ты Сам сотворил меня такой…"

"…Ну, и что он там сидит, чего ждёт? Чтобы наследная принцесса так просто взяла и вышла из шатра? Или я неправа?
Боже, а быть может, я оказалась полной дурой, напомнив ему о его Гвискарде?
А если… если она действительно такая, какой он воображает её в своих мечтах?
Вдруг… нет, нет, нет, пускай она даже будет именно такой. Он будет счастлив с нею...
О да-да, пускай он будет счастлив!
Пусть он будет счастлив!
Пусть будет счастлив ОН!.."

С этой мыслью принцесса Исидора уткнулась щекой в подушку и вдруг, незаметно для себя… уснула.
День был больно утомительный…