Дневник капитана Омри Шварцмана. Мальчик

-Мы не позволим вас выселить- обещал я женщине- единственной арабке,жившей в еврейском квартале Хеврона, когда она пришла ко мне за защитой от поселенцев.
И я не просто пообещал- я знал, что именно так и будет, что мы не позволим поселенцам отнять у нее дом.
Но слова своего я не сдержал.
Мы защищали ее дом как осажденную крепость, собственными телами, но не смогли защитить хозяйку дома и ее детей.
Все мы были сильно разочарованы и испытывали чувство глубокой досады.
-Впервые мы попытались сделать что-то хорошее, и из этого ничего не вышло,- сказал мне Нив, когда мы вернулись на базу.
Мне нечего было ему возразить.
Нив был не только хорошим офицером, но еще и совестливым человеком.
-Ты знаешь, - не раз говорил он мне,- У меня такое ощущение, что все мы делаем здесь что-то очень плохое.
Он говорил вслух то, о чем думали многие из нас , но мало кто имел мужество признаться себе в этом.
У Нива было это мужество-назвать вслух черное-черным, а белое- белым.
С Нивом мы дружили еще со школы. Мы вместе призывались, потом учились на офицерских курсах и вот судьба снова свела нас вместе в Хевроне. У нас было много общего. Прежде всего были похожи семьи, в которых мы росли.
Родители его отца приехали в Палестину сразу после окончания второй мировой войны, как и мой дед.
А его дед, точно так же как и мой, был солдатом в первую арабо-израильскую войну, затем тридцать пять лет прослужил в армии и общей службе безопасности.
Отец Нива тоже был кадровым военным. В   войну Судного Дня его отец был солдатом, потом стал офицером и прослужил в армии тридцать лет.
Нив очень гордился своим отцом и, будучи еще ребенком, старался во всем ему подражать.
Как и у большинства представителей нашего поколения , росших в той среде и в то время, у нас было особое отношение к армии.
Служба в армии была для нас неотъемлемой частью нашей будущей жизни.
В старших классах школы, когда мы собирались вместе, больше всего мы говорили о предстоящей службе в армии.
Каждому из нас хотелось попасть в элитные боевые части и мы соревновались друг с другом ,  без конца сравнивая, у кого выше профиль, без конца хвастая при этом друг перед другом  высокими баллами, полученными на всевозможных тестах.
Попав на службу в боевые части, мы чрезвычайно этим гордились.
Служба в элитных боевых частях всегда была своего рода почетным знаком отличия, которым люди, прошедшие армейскую службу, гордились всю жизнь.
Мой родной дядя по материнской линии, прошедший три войны, всю жизнь с гордостью называл себя пехотным сержантом, хотя давно уже был доктором и профессором в университете.
Из всех своих званий и регалий, именно это - "пехотный сержант" он считал самым почетным.
Нас не нужно было уговаривать и объяснять, почему необходимо служить в армии.
Еще с детства мы твердо знали, что пойдем служить  для того, чтобы защищать свой дом, свою семью, свою Родину.
 Это же нам внушали наши командиры с первого дня службы.
 -«Главное- защитить наши селения и жизнь наших граждан»,- учили нас командиры, и для всех нас- и солдат , и офицеров этот принцип  был  чем-то само собой разумеющимся.
Но оказавшись в Хевроне, я впервые почувствовал сомнения.
Эти сомнения усиливались во мне с каждым днем.
Из разговоров с сослуживцами я понял, что многих из них мучают точно такие же сомнения.
Если мы должны защищать наши селения, то что делаем здесь, в этом огромном по местным масштабам арабском городе?
Почему заставляем их жить так, как удобно нам ?
Чтобы заставить их жить так, как удобно нам и кучке еврейских поселенцев, мы вынуждены были каждый день, как в большом так и в малом, делать много такого, из-за чего совесть будто боль, постоянно давала о себе знать, причем все чаще и все сильнее.
И вот  наконец-то нам выпала  редкая возможность примириться с собственной совестью.
Поселенцы решили штурмом захватить единственный в еврейском квартале арабский дом, в котором жила единственная в этой еврейской части города арабская семья- мать и четверо ее детей.
Место, где жила женщина, было со всех сторон окружено домами поселенцев.
Все эти дома поселенцы в разное время либо выкупили у арабов, либо просто захватили, воспользовавшись очередным обострением.
Во время таких обострений, всегда заканчивавшихся вспышкой насилия в городе, немало арабов оставляли свои дома , имущество и искали убежища в других частях города.
Оставленные арабами дома тут же захватывали поселенцы.
Но эта женщина ни за что не хотела ни уходить, ни продавать свой дом.
Она оставалась здесь, несмотря на яростную травлю, которую ей и ее семье устроили соседки и их дети из числа поселенцев.
Мы старались защищать эту женщину как могли.
Наш  патруль сопровождал ее дочерей из школы, чтобы защитить их от издевательств и камней детей поселенцев.
Что только поселенцы ни делали чтобы выжить ее!
Сначала пытались выкупить у нее дом, потом , когда она наотрез отказалась продавать, пытались доказать  в суде, что дом принадлежал раньше евреям.
Когда и это не удалось, они устроили ей настоящую травлю.
Но женщина осталась непреклонна.
И тогда поселенцы решили захватить ее дом силой.
Узнав об этом, я тут же решил: мы будем защищать дом этой женщины, чего бы нам это не стоило.
-Как ты собираешься защищать дом?- спросил меня тогда Нив. В то время, он был командиром взвода особого назначения.
В наших условиях это означало, что на самые трудные задания ему и его бойцам предстоит идти первыми.
-Выставим живой щит вокруг дома,- ответил я.
-Думаешь, сможем?- с сомнением спросил Нив, -Нас слишком мало.
-Сможем,-ответил я.- мы не будем применять ни слезоточивый газ, ни резиновые пули. Даже приклады в ход пускать не будем. Но ни один поселенец не войдет в ее дом!- сказал я, как отрезал.
После этих слов ни у кого из  офицеров вопросов уже не было.
Мы провели короткий инструктаж для солдат и с этой минуты подразделение находилось в полной готовности немедленно выступить на защиту  «дома раздора», как его называли в наших медиа.
Поселенцы уже неоднократно угрожали женщине расправиться с нею и ее детьми, "если она сама по добру, по здорову не уберется из этого дома".
Женщина обращалась за защитой в полицию, но там ей прямо заявили, что "для нее же  лучше всего сменить район проживания".
В поисках защиты она обратилась и ко мне - в то время я командовал подразделением, под контролем которого находился злополучный квартал.
На уровне командира роты многие решения я принимал самостоятельно и именно тогда я пообещал этой женщине, что дом ее никто не тронет.

Вскоре поселенцы перешли от угроз к действиям и  придя к ее дому попытались ворваться внутрь.
Но наш патруль действовал весьма жестко и поселенцы убрались восвояси , грозясь прийти сюда снова , "собрав евреев со всей Иудеи и Самарии".
Очередная попытка, когда поселенцы снова попробуют захватить дом была лишь вопросом времени , причем , самого ближайшего времени.
Поселенцы не заставили себя долго ждать.
Спустя два дня они большими силами попытались снова прорваться в дом, но мы действовали весьма решительно, пустив в ход кулаки против наиболее агрессивных и наглых поселенцев.Мягко говоря, солдаты в большинстве своем поселенцев недолюбливали.
Поселенцы вели себя вызывающе нагло по отношению ко всем и к солдатам в том числе.
Они были уверены, что весь мир вокруг существует только для них, и если им что-то не нравилось в действиях солдат , то они не стеснялись ни в выражениях , ни в действиях, нередко швыряя в нас камни.
Возможно еще и поэтому солдаты действовали весьма жестко.
Мне тоже пришлось несколько раз съездить по физиономиям молодых жлобов, которые пытались прорваться через наш заслон и едва при этом не сбили с ног меня и еще двоих солдат .
Это несколько охладило пыл поселенцев и, получив отпор, они, как водится, вывели на передний край атаки свою главную силу- женщин с грудными детьми на руках.
Дети однако не мешали женщинам вырикивать в наш адрес ругательства и плеваться, называя нас «неевреями»- самым страшным ругательством в их лексиконе.
Но это была скорее психологическая атака, которой нас уже трудно было удивить и тем более сломить.
Обычно  подобной руганью и заканчивались все наши противостояния с поселенцами.
К подобным вещам мы уже привыкли относиться  со снисходительным презрением.
Мы было уже успокоились- атаки поселенцев были успешно отбиты.
Но тут  мы обнаружили, что дети поселенцев, воспользовавшись моментом пока их матери отвлекали нас, все-таки проникли внутрь , пробравшись по крышам домов, лепившихся друг к другу и вплотную примыкавших к дому раздора .
За детьми ринулись и взрослые.
После этого дальнейшая оборона дома уже не имела смысла.
Делать было нечего- нам пришлось отступить, предварительно эвакуировав из дома женщину и ее детей.
Мы были совершенно бессильны против детей поселенцев. Кто посмеет направить на ребенка оружие или просто поднять на него руку?
Зная о полной своей безнаказанности, дети проникли в дом,  а за ними и взрослые.
Поселенцы праздновали победу, плясали на крыше захваченного дома и вокруг него как дикари, бросая на нас торжествующие взгляды .
Сев на джипы, мы с трудом прокладывали себе дорогу сквозь плотную толпу торжествующих поселенцев , которые пинали покрышки наших джипов и забыв всякий стыд, показывали нам неприличные жесты.
-Вы все равно вернетесь домой,- пытался я успокоить женщину и ее дочерей, когда мы их увозили.
Но увидев их неверящие глаза, осекся.
В горле у меня как-будто образовался огромный ком и от стыда я уже не мог поднять на нее глаза.
Еще накануне я обещал ей, что все будет хорошо, что мы не дадим в обиду ни ее, ни детей.
И она верила мне.
И вот, мы солдаты боевых частей, оказались совершенно беспомощными и не смогли защитить женщину, поверившую нам.
-Мы ничего не могли сделать,- убеждал меня Нив, когда вечером мы сидели за столом в палатке-столовой на нашей базе.
-Ты в этом уверен?-спросил я Нива.
В ответ он промолчал.
Я не узнавал Нива- всегда такого прямолинейного, мужественного…
Сейчас он пытался не то успокоить меня, не то обмануть самого себя.
Я взглянул на Нива и понял, что ему стыдно точно так же, как и мне.
Он сгорал от стыда и не знал куда от него деться.
На следующий день, в различных частях города, как раз там, где арабские кварталы граничат с еврейскими, произошли сразу несколько инцидентов.
В одном из них , ранним утром, молодой палестинец попытался заколоть нашего сержанта-командира   патруля.
Нападение произошло на одной из улиц, по которым как раз проходит граница   между еврейским и арабским кварталами.
Палестинец не успел осуществить свой замысел: сержант оказался проворнее и  застрелил нападавшего раньше, чем тот успел нанести удар.
Чуть позже , метрах в ста от места первого инцидента, другой палестинец ранил поселенца и сумел скрыться в граничащем с еврейской частью города арабском квартале.
Поиски нападавшего ничего не дали, но командование решило проучить арабов.
 По-видимому, именно с этой целью наше командование затеяло специальную перепись населения в арабских кварталах города.
Мы должны были собрать подробную информацию о каждой семье в арабских кварталах: собрать  номера паспортов,  телефонов, точный адрес, количество членов семьи в каждом доме....
Осуществлять эту перепись предстояло подразделению, которым командовал я.

Приказ был получен днем , командование требовало провести "мероприятие", как эта акция именовалась в приказе, в недельный срок.
После короткого инструктажа мы двинулись в арабские кварталы.
Солдаты двигались из дома в дом  скрупулезно соблюдая инструкции при проведении подобного рода акций- держали оружие наготове и первое, что видел хозяин дома, который открывал двери солдатам- это направленные на него автоматы.
Проведение переписи мы начали  довольно поздно, и продвигались медленно, соблюдая все необходимые меры предосторожности.
День закончился быстро и   вскоре солдаты двигались из дома в дом уже в сумерках, а потом  и вовсе в полной темноте.
Теперь солдаты стучали в двери домов уже в полной темноте  и когда хозяин дома открывал дверь , то свет электрического фонаря ударял ему прямо в глаза.
Пока один из солдат проверял документы хозяина и записывал номер его паспорта и телефон, остальные солдаты проверяли все помещения в доме.
При этом женщины жались друг к дружке и прижимали к себе детей. Дети испуганно плакали.
Так мы двигались из дома в дом до глубокой ночи.В квартале никто не спал: все ждали солдат.
Кто-то украдкой выглядывал из окон домов, кто-то просто ждал.
Мы шли из дома в дом и везде нас встречали испуганные женщины и плач детей.
Была уже глубокая ночь и я связался с командиром батальона, попросив его отложить перепись жителей квартала до утра.
-Продолжать!- отрезал командир батальона.
Делать  было нечего.
Мы закончили прочесывание квартала лишь под утро.
На базу мы вернулись измученные и злые- для нас эта акция была не менее мучительна чем для жителей арабского  квартала, к которым мы вваливались посреди ночи.
На следующий день все повторилось заново и так  продолжалось всю неделю.
Уже на следующий день я стал замечать неприятные перемены в поведении солдат.
Помощника Нива, сержанта Цахи Турджемана , который еще накануне не скрывал своей досады из-за полученного приказа и старался всеми способами сгладить шок у хозяев домов от наших визитов, вдруг как-будто подменили.
Еще вчера он старался стучать в дверь дома негромко, предупредительно, стараясь не разбудить других членов семьи.
В отличие от других солдат, он никогда раньше не светил фонарем прямо в глаза хозяину дома, ослепляя его, как это делают  магавники.
Он  был любезен и предупредителен с хозяевами дома.
Первыми его словами всегда были : "Добрый день, или добрый вечер."
Документы он всегда требовал в вежливой форме: -"Позвольте увидеть ваши документы".
Сейчас он вдруг стал резким и раздражительным.
Стучал в дверь громко и нетерпеливо, говорил с хозяином резко.
Вместо предупредительного : "Позвольте увидеть ваше удостоверение личности", теперь он грубо и резко задавал вопросы "Кто еще живет в доме кроме тебя? и так же грубо требовал:  "Документы! Номер телефона!"
Если хозяин мешкался, Цахи  нетерпеливо подгонял его -"Быстрее"!
Изменился за эти дни не только он.
Заметив в окне пожилого араба, один из солдат резко повернулся в его сторону и вскинул автомат .
Араб в ужасе отпрянул от окна.
Я не узнавал своих солдат.
Еще вчера мы вместе защищали от поселенцев несчастную женщину и ее детей , а сегодня, нас всех как-будто подменили.
Мы все были недовольны полученным приказом, но срывали досаду именно на тех, кому сочувствовали.
Однако больше всех меня поразил Нив.
Уже в последний день, когда мы уже почти завершили прочесывание арабских районов, возле одного из домов , мы наткнулись на мальчика лет 10-12.
Он не испугался солдат и даже не двинулся с места при нашем появлении.
Мальчик стоял и смотрел на нас с таким осуждением, что мне стало не по себе .
И тут Нив сорвался.
Он подскочил к ребенку и схватив его за шиворот буквально бросил об стену.
Прижав ребенка к стене он заорал на него:
-Что ты на нас смотришь?! Чего тебе от нас надо?!
Я был в шоке.
Никогда еще я не видел Нива в таком состоянии.
Он был очень сильным физически парнем, но никогда не хвастал своей силой и не обижал слабых.
Он вообще всегда отличался сдержанностью.
А тут сорвался так, что мне стало страшно.
Я схватил друга за плечи.
-Успокойся Нив,- говорил я ему,- Ребенок то в чем виноват?!
-Нив разжал ладони, отпустил ребенка.
Тот, бросив на нас все тот же осуждающий взгляд, исчез среди сросшихся домов.
Нив посмотрел на меня и ничего не сказал.
Он овладел собой и внешне казался спокойным, но я видел каких усилий стоило ему это самообладание.
Спустя несколько секунд он отдал короткие инструкции солдатам и мы двинулись дальше.
-Зачем ты набросился на ребенка?- спросил я Нива, когда мы вернулись на базу.
Нив лишь с досадой отмахнулся от моего вопроса.- Не спрашивай меня ни о чем , Омри! И так на душе тошно!
Чуть позже, уже придя в себя, Нив сам вернулся к этому разговору.
-Помнишь, я тебе говорил, что я все время испытываю такое ощущение, будто мы делаем что-то плохое?
Я кивнул. У меня было точно такое же ощущение. И думаю, что не только у меня.
-И вдруг,- продолжал Нив,- Эти глаза… Глаза этого ребенка…. Как-будто сама твоя совесть вдруг смотрит на тебя и требует ответа. А сказать-то нам с тобой нечего!
Я тоже не знал, что ответить другу.
Близились выходные, и на этот раз мы оба получили отпуск.
Мне не терпелось поскорее вернуться к Нете, которую я не видел уже несколько недель.
Скорее, скорее отсюда!
Я рвался домой, будто на свободу, после долгого заключения.
Мне необходим был отдых- глоток свободы, глоток обычной жизни, чтобы прийти в себя от всего того, с чем пришлось мне столкнуться в последние недели.
Когда я наконец вернулся домой и вошел в нашу просторную квартиру, мне показалось, что я вернулся из очень далекой, чужой  страны, где пробыл целую вечность.
И хотя я чертовски устал, мне не хотелось тратить драгоценное время на сон, и мы с головой нырнули в бурлящую жизнь ночного города.
Вместе с друзьями мы отправились в наше любимое кафе на набережной.
Отсюда было видно море и почти вся набережная.
Люди коротали свое свободное время как могли и мне казалось, что я нахожусь совсем в другой стране, в другом мире.
На какое-то время я совершенно забыл о той, совсем другой жизни.
На следующий день, когда я отсыпался после ночного веселья, меня вдруг разбудил звонок Нива.
-Приезжай сейчас- поговорить нужно, - коротко сказал он.
Я не стал его спрашивать ни о чем, ни насколько это срочно.
-Я быстро,- сказал я Нете, собравшись.
Она была расстроена, но старалась не подать виду.
-Что случилось?- спросил я Нива, едва зайдя к нему в дом.
В ответ он лишь выразительно посмотрел на меня, как-будто говоря: -Неужели ты уже все забыл?!
Давай съездим к морю,- предложил Нив.
Мы отправились в кафе-бар на набережной-наше любимое место еще  со времен школы.
Здесь было абсолютно все- хорошая музыка, изобилие всевозможных напитков, веселье и, вместе с тем, всегда можно было поговорить по душам.
-Я вот все думаю..- сказал Нив, когда мы сидели на веранде нашего любимого кафе-бара.
Нив сделал паузу.- Вот если бы та женщина была еврейкой,  а ее дом хотели захватить арабы, как ты думаешь, смогли бы мы ее защитить или так же опустили бы руки и ушли?
Я не ожидал этого вопроса и мне стало не по себе.
А Нив продолжал: -А если бы на ее месте была твоя или моя мать, или наша сестра, - смогли бы мы ее защитить?
-А если бы дети, которые по крыше проникли в ее дом, были арабами, стали бы мы вести себя с ними точно так же, как с детьми поселенцев? Или все-таки стали бы в них стрелять?
Нив как-будто грубо схватил  меня за грудки и резко развернул к той действительности, от которой я стремился убежать.
-И я вот все время думаю: а хотели ли мы на самом деле ей помочь или нам нужно было лишь успокоить собственную совесть?
Ведь делать вид гораздо легче , чем реально что-то изменить к лучшему.
-Ты когда-нибудь задумывался об этом, Омри?- спросил меня Нив.
-Да, -ответил я.
Нив вопросительно посмотрел на меня, но мне нечего было ему сказать.
Все эти вопросы я задавал себе уже не раз и каждый раз бежал от ответа, потому что Нив был прав.
В моей военной карьере уже были случаи, когда я мучился сомнениями и комплексом вины.-«Оставьте все причины, не разрывайте глубокие корни, спрятанные глубоко в земле»- учил нас , молодых офицеров, специально присланый психолог.-Живите настоящим, здесь и сейчас.
Какое-то время я именно так и пытался жить.
Но вскоре понял, что этот подход не для меня, если я хочу остаться не только офицером, но и человеком.
Все эти вопросы, которые задавал мне сейчас Нив, сами находили меня.
На многие из них я знал ответ, но как ребенок, делал вид, что не замечаю этих ответов.
- И этот ребенок,-продолжал между тем Нив,-Ведь ребенка поселенцев я бы не посмел тронуть.
Я тоже прекрасно это понимал.
- А на этом я мог сорваться, потому что он-чужой.-Я знал, что могу на нем сорваться, поэтому и схватил его .Мне нужно было выплеснуть на кого-то свою досаду, свое бессилие, свое унижение. И я нашел его- этого ребенка.
-Омри, мы делаем не то, что нужно. Мы делаем что-то нехорошее….
Нив сделал паузу и снова продолжил:
-А как все это исправить?
-Просто поступать так как велит тебе совесть- ответил я.
-А если то, что говорит тебе совесть, противоречит  приказу?- спросил Нив.-Что важнее, совесть, или приказ? И почему приказ должен противоречить совести?! Мы все оправдываем одной причиной: -Если сегодня мы уйдем из Хеврона, то завтра они придут к нам в Иерусалим. Мы все время повторяем это как мантру, как заклинание, как оправдание.
Но мне почему-то думается, что мы там, в Хевроне затем, чтобы здесь никто не чувствовал продолжающейся там войны, чтобы тем, кто здесь, было удобно делать вид, будто ничего не происходит.
А чтобы этого не замечали и мы, нам предоставлен этот отпуск.
-Тебе помогает отпуск?- спросил меня Нив.
-Без отпуска я бы давно уже свихнулся,-ответил я.
-А мне-наоборот,- сказал Нив,- я раздваиваюсь все больше. Там- война, хотя все мы стараемся делать вид, что ничего не происходит даже там - в Хевроне.
А здесь- мир, и обычный , вполне современный  город. И сидя здесь, мы совершенно забываем, что расстояние до Хеврона , где начинается совсем другая реальность -призрачно!
-Нас с тобой учили всегда быть сильными, -продолжал Нив,- И у нас нет другого выхода, потому что «или мы их, или они нас».
-Но… Ты видел вчера глаза этого ребенка?
-Видел,-ответил я
-Что он хотел нам сказать? Ты его понял?- спросил Нив.
-Конечно, понял. Да ведь и ты его понял. Проблема не в нем,  а в нас.
Нив как-будто все время спорил с самим собой, недоверчиво прислушиваясь к себе.
Мы сидели еще очень долго, пили пиво и смотрели на волны.
Была уже глубокая ночь, я чувствовал себя уставшим и испытывал противоречивые чувства от разговора с Нивом.
И тут я увидел входящую в кафе Нету.
Не знаю, как она нашла меня, но я был очень рад ей.
Я устал от всех этих вопросов и чувства вины, и Нета явилась для меня избавлением от всего этого.
Она подошла к нашему столику и, сдержано кивнув Ниву, села напротив нас, не говоря ни слова.
Она никогда не вмешивалась в мужской разговор и сейчас тоже сидела молча, всем своим видом однако давая понять, что нам пора.
-Ладно, поздно уже,- сказал я, нам пора. Тебя подвезти?- спросил я Нива.
-Сам доберусь,- ответил Нив.- Спасибо, что приехал.
-Извините, что нарушил ваши планы- обратился он к Нете с виноватой улыбкой.
Нета в ответ улыбнулась- Я все понимаю,-ответила она.
Мы попрощались с Нивом и поднялись из-за стола.
-Слушай, а может того мальчика и не было вовсе?- вдруг спросил Нив- Может это был всего лишь фантом?
-Как-то странно он смотрел на нас….- И Нив внимательно и в то же время с надеждой посмотрел на меня.
-Был,- уверенно ответил я, глядя ему прямо в глаза.