Шанс. 10, 11

Начало см.  http://www.proza.ru/2010/07/09/1043
            http://www.proza.ru/2010/07/10/872
            http://www.proza.ru/2010/07/11/462
            http://www.proza.ru/2010/07/12/114
            http://www.proza.ru/2010/07/14/29
            http://www.proza.ru/2010/07/15/87

10
Ирочка обернулась, поглядела на балкон четвёртого этажа, с которого ей истово махала ладошкой Валерия Ивановна, махнула в ответ, счастливо улыбаясь. Завернув за угол, согнала с лица лучезарную улыбку и с досады крепко ударила рукой по ляжке.
- Задолбала, стерва старая, – сказала она вслух негромко.
Как в койку к сыночку укладывать – это пожалуйста, с нашим удовольствием, а как ребёнок – сразу назад оглобли. Разговорчик – семь потов спустила. Задумано круто… Но ничего, будет всё по-моему. Дело, слава богу, двигается, хоть и не всё гладко идёт. Думала, старуха рада будет внуком обзавестись. Чего ей ещё делать-то, на пенсии? А она, вишь, выкобенивается, спрашивает, будешь ли рожать.
Да не рожала б! Только иначе ничего с этим тюфяком Виталичем не получится. С месяц с ним попусту проваландалась, достал со своими разговорами, ни тпру, ни ну. Уж стала думать, импотент вообще или голубой, что ли. Едва раскрутила в прошлый вторник. А у него со страху полный облом. А теперь ещё по бывшим жёнам бегать вздумал. Может, послать всё это на фиг? Надо прикинуть.
Ну, допустим, не отпираются они: спит. Ну, целку сломал… надо будет ещё обставить всё так умненько, чтоб он думал, что это он… спроворил! С этим телком перезрелым несложно будет. Сразу, как появится, в койку тащить и доить до победного конца. А дальше – ну, допустим, залетела, ну, допустим, ковырнулась. И что? Потом скажут со своей мамашкой – иди-ка ты, сивцовская… Побаловался с тобой сынок, и хватит. Сразу все сопли кончатся. Не, надо вязать крепко, ребёнком. И чтоб комар носа не подточил: пузу уже два месяца почти, надо быстро. Пока можно будет – девятимесячного за семимесячного недоноска выдать, но если потянуть ещё, будут проблемы, всплыть может. Риск. Старуха-то вон какая въедливая: чего не береглась? какой срок? когда это успели? Того и гляди доказательств потребует, зараза.
А не хотелось бы такую возможность упускать. Квартирища-то хороша – не то слово! Хоромы. Прибрать такую к рукам – как в лотерею выиграть.
Ирочка, мечтательно улыбаясь, погрузилась в приятные раздумья об обустройстве Шуриковой квартиры, прошлась мысленно по всем будущим владениям. Кухня вот никуда, дрянь обшарпанная, хоть и большая. Надо купить кухню в салоне, со встроенной мебелью – видела в каталоге. Диванчик угловой. Конечно, с микроволновкой, этой… как её… варочной поверхностью, аэрогриль надо… посудомоечную машину обязательно. Дверь в кухню снять, арку поставить, цвета красного дерева. Ванну выбросить – гидробокс сделать: уже ходила в строительный супермаркет, всё обсмотрела, приценилась, пощупала, даже внутрь залезала, пластиковые шторки двигала туда-сюда… Лучше бы, конечно, джакузи, если влезет. В маленькую комнату, где у Шурика кабинет, старуху поселить – куда ей больше-то? Шурика, с его книжками, надо в дальнюю, пусть и спит там, к ней не суётся со своими слюнявыми поцелуями. Гостиную обставить шикарно, с красным угловым диваном – все сивцовские девчонки со своими хахалями чтоб поместились… с домашним кинотеатром… Ей с ребёнком комната. Хорошо бы ещё детскую… но, может, старуха со временем освободит маленькую, уберётся на тот свет, пока ребёнок подрастёт.
Да, есть где разгуляться, это не Генкина живопырка-однушка в Сивцах, в блочной бетонной коробке. Вот Генка, мразь, обломается, обзавидуется. Все сивцовские обзавидуются. Ирочка предвкушала удачу и свой грядущий полный триумф.
Эх, Генка… Ирочка с тоской вспомнила его шальные, развесёлые глаза, наглую ухмылку, коренастое плотное тело, проворные бесстыдно-умелые пальцы... После аварии лежал у них, весь в бинтах, как снеговик зимой, нога на растяжке, одна рука загипсована, зато другой, здоровой, такое вытворял, что Ирочка на каждое дежурство бежала, ног не чуя, и ещё только подходя к его палате, уже вся мокрая была. А потом, зимой, когда она приходила к нему, он даже не мог до дивана дотерпеть – свалит её в прихожей, да и забодает тут же, куртку не дав снять… Она уже в поликлинику перешла, и на работу в город моталась, и хоть ей говорили все сивцовские, что у Генки чуть не каждый день гулялово, она только рукой махала: то все, а то она, его Иришка. После Нового года ей стукнули, что к нему подклеилась одна, из местных, но она и тут ухом не повела – старая, по слухам, под тридцатник, разведёнка «с хвостом», какая это соперница… Правда, уже не тот с ней Генка сделался, а она, дура, долго значения не придавала. Но когда у него же в доме какой-то его заезжий земляк, из Сибири, Пашка, стал её по углам прижимать, а Генка и глазом не моргнул, она призадумалась… В марте поняла, что не «пустая», Генке сказала, и ушам не поверила:
- А я тут при чём? Один я у тебя, что ли?
С разбегу – улыбку глупую с губ не успела согнать – выдохнула:
- Один…
- Оди-и-ин? – ухмыльнулся. – Не надо ля-ля. Зато ты у меня – не одна. А ты что думала? Бывай, подруга.
Развернулся, да и пошёл вразвалочку, моряцкой своей походкой. А она осталась, с ртом разинутым. Всю ночь проревела – дошло-таки до дурищи… Утром приходит на станцию в город ехать, на работу, а там он стоит, с этой, руку ей на плечо положил. И народ кругом. Она смотрит на эту, с ним, – глазам не верит, словно в зеркало глядится: её рост, стрижка, даже куртка похожая, только глаза у неё серые, светлые, льдом колотым… Да чем же я-то тебе плоха?! Чего сменять шило на мыло? И он стоит, будто знать её не знает, будто не при чём она, будто не было ничего и нет! Такая обида взяла, просто в голове помутилось… Подошла и громко так сказала, себя не помня:
- Ты! Ты мне п…ду лизал, а теперь стоишь тут – с ней!..
У них обоих рожи словно кипятком ошпарило, но смолчали, ни словечка не сказали оба, и народ кругом молчит. Электричка пришла, всех забрала-увезла, она одна-одинёшенька на платформе кукует, думала – не сигануть ли под следующую… Не сиганула – на работу поехала. К ночи вернулась домой, только в калитку зашла, он тут как тут – бац ей по морде со всей дури, и говорит:
- Это тебе за утреннее. Чтоб я тебя больше не видел и не слышал.
И пошёл. Вот и вся любовь.
Но ничего, Геночка, ещё утрёшься, как узнаешь, что я профессоршей стала, и в зашибенной квартире живу хозяйкой, без тебя обошлась, засранца, только и можешь, что… И Ирочка перебрала все бытующие в Сивцах самые крепкие и уничижительные слова, одно к другому, сколачивая из них убийственный словесный таран, призванный сокрушить негодяя. Немного полегчало…
Однако надо действовать, а не бодягу вхолостую разводить. Торопиться надо, а то и проиграть можно. Виталич заявится, а она тут как тут. В первую же ночь его «добить». Потом будто УЗИ, беременность подтвердится, объявить об этом Валерии, но Виталичу так сразу-то не надо… Тут в её задумке слабое место. Надо потянуть время, по обстановке будет видно, сколько: как только станет пофигу вычислять, когда залёт случился. Валерия думает – середина апреля, Виталичу втюхать – сейчас, полный будто свежак, а в реале – аж середина марта… М-да, кисло будет сводить концы с концами, тень на плетень наводить, но на кону жирный кусок, просто «супер-приз в студию»…
По-быстрому сейчас слетать к пациентке, старухе помирающей, капельницу поставить. Бабка такая дряхлая, сто лет в обед, совсем плоха, уж не говорит ничего, а родичи икру мечут: анализы все делайте, лечите. Привезли по скорой в больницу, «с расстройством желудка». Врачи посмотрели – дело ясное: кончается, везите домой. Так нет, родичи упёртые, хотят «до последнего бороться за жизнь», денег им не жалко попусту… ну а мне тем более. Чем позже старуха откинется, тем больше получится бабла срубить на этом деле…



11
Валерия Ивановна приложилась к дверному глазку: Шурик! Явился! Как это неудачно… Она уж решила, что Ирочка вернулась, а теперь надо одной встречать его, без Ирочки, без соратницы. Как жаль – Ирочкино присутствие здесь говорило бы само за себя и было бы очень эффектным, а тут изволь всё брать на свои плечи, все эти объяснения. Всё на ней! И никто не жалеет, не бережёт, расхлёбывай тут все их дела. Она надела на лицо своё самое скорбное выражение и медленно отперла двери.
Разумеется, он даже не заметил, в каком состоянии мать. Скажите, пожалуйста – радостный! Оживлённый. Довольный. Боже мой, какая чёрствость, какое равнодушие. Сыновний традиционный поцелуй в щёку она приняла с демонстративной вялостью, слабым голосом спросила: «Есть будешь?» и ушла, на глядя на него, возиться в кухню. Слушая, как он напевает в ванной, а потом насвистывает у себя в комнате, Валерия Ивановна чувствовала разрастающуюся жгучую обиду и продумывала предстоящую схватку. Когда последний кусок котлетки отправился в Шуриков рот, она села напротив, сложила руки на столе и со всевозможной холодностью, тихо, угрожающе вопросила:
- А теперь будь любезен объяснить матери, где ты был?
- Как где? – вскинул на неё удивлённые глаза. – Ты же знаешь: у Саши на даче.
- Вот как! «У Саши на даче». Вот так вот как ни в чём ни бывало. Будто я не просила тебя. Не предупреждала. Не объясняла. Мои слова для тебя – ничто? Со мной считаться совсем не обязательно. Сейчас, когда моё состояние… – голос Валерии Ивановны возвысился, в нём зазвенели слёзы, – … настолько нехорошо, что каждый день может стать последним… тебя нет рядом! Ты ринулся к своей «Саше»! Для чего, позволь тебя спросить? Что за срочность?
- Это моё дело, мама, – стремительно помрачнел Шурик. – Я не понимаю… что-нибудь случилось? В чём дело? Тебе так плохо?
- Наконец-то поинтересовался! Заметил, что у тебя есть и родная мать, а не только твоя «Саша»…
- Ух, как мне надоели эти ваши войны! Оставь, пожалуйста. Тебе стало хуже?
- Да! – торжественно возгласила Валерия Ивановна. – Твоей матери… пока ты неизвестно с какой стати наслаждался загородным отдыхом… было очень, очень плохо! У меня был приступ, на всю ночь! Я едва отошла… я вся разбитая! Ты не желаешь помнить, что у тебя – пока ещё! – есть старая, нездоровая мать… для тебя это не имеет никакого значения. Ты, конечно, пожалеешь, когда меня не станет, и некому будет о тебе позаботиться… так, как я о тебе забочусь… но будет поздно. Мне недолго осталось, я чувствую. Можешь прощаться с матерью!
- Мама, не нагнетай, ради бога, – поморщился Шурик, – эти разговоры о скончании твоих дней я слышу всю жизнь. Выглядишь ты сегодня совсем неплохо.
- Вот как. Что ты знаешь!.. что ты видишь! Ещё обвини меня в симуляции! Полагаешь, что твоя мать вечная? К сожалению, неблагодарный ты сын, это не так. Недалёк тот день… и хотя бы в последнюю пору своей жизни я могла бы рассчитывать на твоё внимание. Ты думаешь только о своих удовольствиях. А у тебя есть, есть обязательства… и не только перед матерью. Просто не знаю, что со мной было бы к утру, если бы не пришла Ирочка…
- Она уже приходила? – живо спросил Шурик.
Валерия Ивановна послала сыну пристальный укоряющий взгляд. Нет, он просто не способен подумать о матери. Сначала «Саша», потом Ирочка… Мать уже не нужна, уже отброшена на задворки его жизни. Отслужила своё. Как несправедлива жизнь. Вся любовь и забота о детях не награждаются их ответной заботой. Напрасный труд – растить детей и рассчитывать на них в старости.
- Да, приходила. Привела меня в чувство, сделала укол. Мы с ней долго… говорили. И могу тебя порадовать – она придёт сегодня ещё, – проговорила Валерия Ивановна со значением.
Шурик молча уставился на неё с вопросом.
- Ты ничего не хочешь мне сказать?
- О чём? – пожал плечом Шурик, но взгляд его вильнул в сторону. – Что я должен тебе ещё сказать?
- Значит, ничего, – зловеще заключила мать. Она помолчала немного для придания веса своим словам. – Так вот. Ирочка мне всё рассказала. Хотя мне следовало услышать это от тебя.
- Что… она тебе… рассказала? – смущённо (наконец-то, отметила Валерия Ивановна) пробормотал Шурик.
- Всё. Всё! – наслаждалась Валерия Ивановна. – Я знаю, что у тебя с ней… роман. И вы успели дойти до последних степеней… близости.
Шурик бросил вилку на стол. Его недолгое замешательство переходило в негодование. Вот как! Что себе вообразила Ирочка? Какая быстрая девочка. Успела нажаловаться его матери. Чего она добивается? При чём тут его мать?
- А зачем… с какой стати она тебе «всё сказала»? – отрывисто бросил Шурик.
- Значит, это так… Ты хотел бы держать всё в тайне? От матери! У тебя «своя жизнь»!
- Именно так – своя жизнь. Прости, но я вырос, я взрослый мужчина, и не понимаю, почему я должен докладывать тебе…
- Ах, ты взрослый! – поспешно перебила Валерия Ивановна. – Делаешь, что хочешь! Ничуть не думая ни о чём! Ни о каких своих обязательствах. О последствиях. Последствия пусть расхлёбывает мать!
- Какие… последствия?!
- Какие?..
Валерия Ивановна раскрыла рот, чтобы выложить сокрушительную новость, но осеклась, вспомнив о договорённости с Ирочкой. Нет, пусть уж сами, пусть сами объясняются до конца. Она перевела дух, перестраиваясь. Лицо её снова сделалось плаксиво-страдальческим.
- Девочка была просто поражена… когда узнала, что ты сбежал к бывшей жене. Не меньше, чем я. Как ты мог! У тебя есть, есть обязательства – не только передо мной, но и перед Ирочкой тоже. Перед нами обеими! Ирочка была в отчаянии, в смятении. Она рыдала у меня на руках! Она не смогла скрывать… Ты причинил бедной девочке такие страдания! Я едва смогла утешить и успокоить её. Она так тебя любит… Что тебе понадобилось у Александры?!
- Мне нужно было… забрать с дачи… кое-какие свои вещи, – растерянно солгал Шурик.
- Ты мог бы объяснить это матери! – Валерия Ивановна слегка смягчилась. – Надеюсь, что больше твоих вещей у неё не осталось? И она больше не поймает тебя на эти уловки.
- Наверное… – Шурик бегал глазами. Он представил себе трогательно заплаканную Ирочку, и сердце его сжалось от нежной жалости и гордости. «Она тебя так любит». Неужели… какие сладостные слова. Неужели снова предстоят счастье, обновление, восхитительное познание, тонкий трепет слияния с другой любящей тебя душой, посылающей тебе волны восторга и обожания…
- Вот что, мой милый, – перешла в наступление Валерия Ивановна, спеша закрепить позиции. – Тебе нужно определиться. Александра – это вчерашний день. Этап твоей жизни. Но надо идти дальше, и она тебе только помеха. Тебе нужна настоящая семья, любящая тебя беззаветно жена, а не коллега для обсуждения твоих работ. Александра прекрасно существует без тебя, ей не нужны ни твои проблемы, ни ты сам. Я всегда поражалась её равнодушию к тебе и эгоизму. Подумать только – ты сам стирал у неё свои вещи! Был вынужден научиться варить себе утреннюю кашу! Мадам не ест кашу!..
Валерия Ивановна увлеклась, понеслась резво по накатанной годами колее, и Шурик, наизусть зная всё, что сейчас говорила мать, тем не менее слушал её со вниманием, склоняясь к мысли: мамуля где-то права… Нет, дело, конечно, не в стирке или кашах, но с какой неохотой, с какой едкой иронией Саша всегда воспринимала его заботы, как не спешила верить в него, как вечно ставит ему в укор Марсулёва… «Разбирайся сам, мне своих проблем хватает» – это он слышал от неё не раз, и с горечью глотал обиду. Это возмутительное «твои проблемы» – что за этим стоит, как не равнодушие? Нежелание брать на себя трудности самого близкого человека?! Для чего тогда быть вместе, если дома не встречаешь поддержки и ободрения? Вот и вчера, едва он заговорил о Марсулёве…
- И ещё, дорогой мой, – продолжила Валерия Ивановна, видя Шурикову задумчивость. – Уж ты как хочешь, но глядя на такое Ирочкино положение, я… Я предложила ей поселиться и жить у нас. Сегодня же.
- Поселиться?! – с неудовольствием воскликнул Шурик. – Зачем?! Не слишком ли ты спешишь, мама?
Ему грезились визиты в Ирочкин сивцовский дом, упоительные ночи в совершенном уединении от мира… Сделать их отношения гласными, поставить под неусыпный материнский контроль, так сразу, – нет, к этому он абсолютно не готов! Исчезнет вся прелесть соткания тонкой материи любви, аромат некоторой недозволенности, смелого нарушения правил, ощущение свободы. Вот так сразу – семейный быт? Пожалуй, мать слишком много на себя берёт!
- У тебя есть какие-то сомнения, – осторожно спросила Валерия Ивановна, – в отношении Ирочки? Нет? Тогда я тебя не понимаю… В конце концов, ты, как порядочный человек, просто обязан… Нет, разумеется, стоит повнимательнее присмотреться к Ирочке, узнать её поближе, с разных сторон… Но как ты хотел бы это сделать? Встречаясь с ней на стороне, ты этого и не узнаешь. Как раз нужно пожить вместе, испытать девочку – она ещё так молода, так неопытна! Привыкнуть. Что-то, чего не увидишь ты, смогу заметить я, со стороны, – ты так доверчив, так неосмотрителен! Ты можешь потерять голову совершенно. Ведь не обязательно так сгоряча оформлять ваши отношения – я тебя к этому не призываю, упаси бог! Но с Александрой надо развестись по всей форме.
- Развестись?.. – пролепетал Шурик.
- А как же?! – всплеснула руками Валерия Ивановна. – Иначе в каком положении окажется Ирочка? Ты об этом подумал? Выйдет, что мы пригласили её жить с нами в качестве не жены, не невесты, а любовницы?! Любовницы женатого человека?! Я думала, что воспитала тебя по-иному! Это просто недостойно. Ты можешь сломать девочке жизнь, она разочаруется в людях! Нет, Шурик, ты должен немедленно позвонить Александре и сообщить ей о разводе. Как можно быстрее! Я уже подумала об этом и всё разузнала. От неё потребуется всего лишь письменное согласие, оформление и расходы мы возьмём на себя. Даже если она заартачится и станет чинить препятствия… Что она может предпринять? Может саботировать. Не являться. Не поможет – через месяц всё равно разведут. Может прийти на суд и протестовать. Тогда ты скажешь: я живу с другой женщиной, она уже вошла в нашу семью, и ей будет нечем крыть. Любой суд примет сторону Ирочки, нашу сторону. Ты должен поступить решительно, по-мужски, и как порядочный человек. Немедленно позвони Александре.
Шурик молчал, потупившись, и Валерия Ивановна обеспокоилась: что там ещё? Всё так ясно, так понятно. Победа так близка! О чём он думает?!
- Мама… – Шурик встал и прошёлся по кухне. – Всё не так просто… Есть одно обстоятельство…
- Какое? «Обстоятельство»? – напряглась Валерия Ивановна.
- Понимаешь… дело в том… – тянул Шурик, – дело в том… после этой поездки на дачу… после ночёвки… Короче говоря, возможно, у Саши будет ребёнок. И я дал на это своё согласие.
- Какой ещё ребёнок?! – возопила несчастная Валерия Ивановна. – Что ты несёшь? Она беременна?! Когда… сколько?!.
- Я не знаю… мы ещё ничего не знаем! Это только шанс. После сегодняшней ночи.
- Шанс? После сегодняшней ночи?! Ты идиот! Дурачок, какой же ты дурачок… – Валерия Ивановна в негодовании помотала головой. – Ты дал себя одурачить!
Внезапно она разрыдалась:
- Боже мой, боже… ты сын своего отца! Порченая порода! Как ты мог?! Сразу с обеими…
Она вскочила и ринулась в комнату, закрывая лицо руками. Все её многолетние супружеские огорчения встали перед ней во всей своей мучительности. Мужчины… Не женщинам, мужчинам имя – вероломство! История повторяется…
 
(Продолжение см. http://www.proza.ru/2010/07/18/847)