Кавказ

Глава 1
1
Я набросал рукой ленивой,
Без поэтических затей
Рассказ о бурно молчаливой
Игре схороненных страстей.
Герой мой — юноша-мечтатель
Перед тобой открыт во всем.
Суди, любезный мой читатель,
Как хочешь, так суди о нем.
Плод размышлений чисто личных,
Несет он мало черт типичных.
Он может быть в одном лице
Представлен — в собственном певце,
В расцвете чувств эгоистичных…
(Не клевеща на честный люд,
Не возвожу их в абсолют).
Признаться: очень, очень плох
Герой мой для таких эпох,
Как наша. Он в своем лице
Ее порочит. Эту душу
Психологический ланцет
Давно бы вывести наружу
Обязан был. Он в прошлый век
Под кличкой "лишний человек"
Еще терпелся. В наше время
Нам не под силу это бремя.
Им был Онегин. Ну и пусть,
С хандрой возвышенной содружен,
Являл бы там немую грусть!
Но в наше время он не нужен:
Ведь он всегда был очень плох
Для героических эпох.
Долой наследие былого!
Но пусть его рассудит Бог.
Герою предоставлю слово.
(Чтоб избежать недоумений,
Еще замечу: здесь Евгений
Мной упомянут. Мой герой,
Хотя и «лишний», но иной).

2
«Ужель не буду исключеньем
Среди тщеславной суеты?
Ужель судьба предназначеньем
Не осенит мои черты?
И суждено бесследно сгинуть
Моей мятущейся душе?
Что делать? Чувствую уже
В себе мертвящую рутину…
Как быть мне с жизнью молодой,
С моим желанием любви
Здесь, где живи иль не живи,
Где все придавлены нуждой
И извиваются ужом.
Их вздохи из себя выводят,
Как будто мне по сердцу водят
Тупым зазубренным ножом.
Не будет дням моим вторичных,
Судьба года не возвратит,
Вот почему в страданьях личных,
Пускай всегда эгоистичных,
Являю я печальный вид.
Ответь мне, жизнь, ужель всегда ты
Бывала столь отягчена?
Неужто праздничною датой,
Надеждой, радостью крылатой
Ты не была вознесена?
Ужель седая старина
Была прообраз только верный
Печальных страшных наших дней?
Или всегда, как благоверный,
Такой, как я, томился в ней?
Нет! Ты для всех бывала разной.
Одним казалась безобразной,
Другим являла лик прекрасный.
Во всем мы виноваты сами,
Напрасно жизнь свою губя:
Какими смотрим мы глазами,
Такою видим мы тебя.
Но отчего же сиротою,
Богатой чашей, но пустою
Всегда ты, жизнь, являлась мне?
Неужто я того не стою,
Чтобы испить тебя вполне?
Зачем же взгляд дурной имею:
На что ни гляну - всё мертво.
И сам душою цепенею.
Зачем же распознать не смею
Твое другое естество?
Послушай, мне дано по праву
Испить богатый кубок твой.
Я сдую пенную отраву,
Упьюсь спокойной глубиной —
И там увижу образ твой,
Всегда прекрасный и живой,
Лик идеальный, неземной…»
Так он ответствовал себе
На эти праздные вопросы —
Помятый венчик алой розы,
Листок стихов средь пошлой прозы,
Упрек бросающий судьбе..

3
Но чувствую, читатель волен
Спросить, кто этот человек?
Собой и всеми недоволен
Он из каких библиотек,
Сбежав из фолиантов пыльных
Или уйдя из недр могильных,
Явился в наш двадцатый век,
Покинув вдруг его предтечу.
На то читателю отвечу:
Он был студент. Учился в вузе,
Но, сдав очередной зачет,
Он сразу обращался к музе —
Она одна его влечет.
Он воспевал ее украдкой…
А что касается подкладки
Материальной— он бедняк.
Живет себе не так, не сяк…
Что до любви, она смущала
Порой героя моего,
Но сердце холодно молчало,
Не обещая ничего.

Но полно, полно! Эта проза
В стихах — совсем не мастерство.
Нет, ей не выразить хаоса
Страстей героя моего.
Я не поэт. Я лучше снова
Герою предоставлю слово.

4
«Но яд докучливых сомнений
Меня безвольем заразил.
Я сам себе уже не мил.
Моим страстям осуществленье
Напрасно ждать мне. Рок сломил
Моей надежды стебель нежный,
Прекрасный венчик иссуша.
А потому моя душа,
Оставшись внутренне мятежной,
Не изольется вихрем дел.
Страдать — таков её удел.
И я страдал. Как заточенный
В неволе златогривый лев,
Я жил, навеки жизнь презрев,
Бессильной злобой отягчённый.
Я примирения не знал.
В своих желаниях обилен,
Хотел немного, бессилен
Осуществить свой идеал.
Как иногда мятежный вал
На берег хлынет и отпрянет,
Разбивши грудь о твердость скал,
Но биться вновь не перестанет,
Так я бросаюсь в исступленье,
В каком-то бешеном стремленье.
Мечусь один средь тесных стен.
Но нет! Не видно перемен.
И обратила злоба разом
На грудь носителя её
Свое язвящее копье.
Объятый чувств своих экстазом,
Я гибну. Да, не зря лежала
Печаль предчувствия на мне!
Так скорпион, уже в огне,
В себя свое вонзает жало».

5
Но тут читатель мой зевает,
Страницу, сонный, закрывает,
Браня размер и такт унылый:
Как будто друга отпевают,
Как будто плачут над могилой
Его схороненной души…
Постой, читатель, не спеши!
Вот вдохновение как раз
Взыграло вдруг в душе моей,
И строчка тянется живей,
Теперь я сам веду рассказ.
Сравненье просится: вулкан,
Землей рожденный великан,
Пусть зачарованный и спящий,
Но вечно бедствием грозящий
Молчит, молчит, да вдруг очнется.
И в ужасе над ним качнется
Им потрясенный небосвод…
А он свирепствует, ревет,
Швыряет глыбы и зовет.
Кого? Не знаю. Знойный пепел
В груди cхороненых страстей
На волю вырвется — и степи
Засыплет, не щадя людей.
А после огненным потоком,
Омывши потрясенный склон,
Он вновь в величье одиноком
Задремлет, в думу погружен…
Так закусив в порыве губы,
Как конь кусает удила,
Когда гремят тревогой трубы,
Зовя на славные дела,
Герой мой иногда очнется,
Как будто молодость проснется,
Как будто он припомнит что-то
И забунтует в жилах кровь.
Кипит мятежная работа...
Но час прошел и, хмуря бровь,
Он снова в том же ореоле…
Так барс, родившийся в неволе,
Почувствовав свою природу,
Ревёт и рвётся на свободу,
И брызжет пеною, рыча…
Но прутья крепки, стены тверды,
Людей неисчислимы: орды —
Никто не повернёт ключа.
Напрасно всё… И шар земной
Казался круглою тюрьмой
Иль гладиаторской ареной,
Где от рожденья до седин
Он должен биться на один
С нуждой, болезнью и изменой,
С разлукой, смертью, клеветой,
С умом и глупостью пустой.
Рубить, колоть напропалую,
А чаще действовать вслепую...
Где даже друга сгоряча
Порой и рубанешь с плеча.

6
Но между тем герой в пути.
Москве бросает он: «Прости!»
Лечиться едет на Кавказ.
И должен я перевести
Туда свой сбивчивый рассказ.
Кавказ! Кавказ! О, эти горы!
Что перед ними косогоры,
Уныние родных равнин!
Недосягаем исполин.
Его века не побеждают.
Его величие рождает
Порыв и страсть в иной душе!..
Но полно, Пушкиным уже
Они воспеты. Воспевал
Их также Лермонтов могучий,
В них видя мощи идеал,
Порыв природы вездесущей.
А воздух! Он любезней друга,
Пред ним пасует даже скука.
Он мягко тело обвевает,
Нежней любимейшей жены
Ласкает он — и навевает
Порой прекраснейшие сны.
Он тихо в рощах напевает,
Не нарушая тишины.
Он даже в зной тебя не душит,
Больные исцеляя души.
А милой Грузии сыны!
А девы! Девы! Боже мой!
Москва мне кажется тюрьмой.
Готов бежать я сквозь равнины,
Чтоб только повидать вершины
И передать тебе привет,
Кавказ, спасающий от бед
Болезней тела и души.
Но полно: как ни напиши,
Рассказ мой не сравним с тобой,
С твоей могучей красотой.

7
Но между тем, что ж мой герой?
Уже ли он не разделяет
Мой поэтический восторг?
Ужели не благословляет
Пред ним раскрывшийся простор?
Ах, нет! его душа теплеет,
Улыбкой загорелся взгляд.
Глядит на ровные аллеи,
Пересекающие сад,
Что под горячим солнцем млеет.
А полдень тихо пламенеет,
Снега далекие горят,
И многокрасочным отливом,
Катя прибой неторопливо,
Переливается вода.
Объемлет воздух бережливо
Его лицо, больную грудь,
Шепча: «Не мучайся, забудь!
Я буду друг тебе всегда.
Поведай мне, я всё пойму,
Один пойму я твой рассказ,
Тебя я нежно обниму
И иссушу слезу у глаз.
Гляди, как нежен лепесток,
Как он доверчиво раскрыт!
Смотри: роса на нем горит!
Смотри, как чуток ветерок!
Ласкает нежно он, не душит.
Открой мне трепетную душу
И брови думою не хмурь!
Смотри, как глубока лазурь!
Пойми, мы все тебе друзья:
Снега и горы, сад и я.
Доверься нам! Душе больной
Дадим навеки исцеленье,
Умерим горькое томленье,
Даруем бодрость и покой».

8
Он рад был этой дружбе, но
Еще страдание одно
Его там ждало. Раз он шёл,
Следя, как царственный орёл
Парит, вися над высотой,
Ища добычу. Вдруг простой,
Но слух чарующий напев
Его привлёк. В тени густой
Скрывалась девушка. Она,
Казалось, вся увлечена
Была своим напевом и
Следила за орлом вдали.
Он будто в вышине повис
В спокойствии. Как вдруг орел
Стремительно метнулся вниз,
Исчез на миг из вида, но
Через мгновение одно
Опять взвился, в когтях держа
Живую жертву грабежа -
Пичушку малую. Она
Была им вмиг унесена.
Все это так случилось вдруг,
Что милой девушки испуг
Понятен. Вскрикнула она,
Вскочив, бежать хотела в сад,
Ho вдруг её скрестился взгляд
С чужим. Поняв, что не одна,
Она была так смущена
Невольным трепетом своим,
Что залилась румянцем — и
Как лань исчезла вдруг вдали.
Что ж мой герой: недоуменно
Стоит, как громом поражен.
Или жалеет жертву он?
Ах, нет, он позабыл орла.
Она была ведь так мила!
Так грациозна! Мой герой
Домой вернулся сам не свой.
Я, слышал (часто говорят):
«Любовь рождает первый взгляд».
Так именно случилось здесь.
Он, вспыхнув, загорелся весь.
Она казалась божеством,
Виденьем ангельским — и он
Ломает голову на том,
Не показалось ли ему.
Быть может, это только сон,
Игра лучей, попавших в тьму.
Возможно, помните: вначале
Я говорил вам, что молчала
Его душа на зов любви.
Но время все меняет. И
Теперь он вдруг влюблен безумно,
Так безрассудно, так бездумно!
Молчит рассудок. Неразумно
Им правит чувство. Он готов
Наделать глупостей… Амуру
Хороший выдался улов.

Любовь — для стольких радость!
Хмуро начало чувства для него,
Не предвещая ничего…
Ему ответа не найти.
Он не посмеет подойти.
Знакомства он не заведет.
Зачем, зачем же, не спросив,
Опять тоска терзает душу,
Стенаньем вырвавшись наружу?
Герой отменно некрасив!
Вот где разгадка горя!

9
Но
Его оставлю одного.
Мой поэтический накал
Ослабевает. Я боюсь:
Не отражу немую грусть –
И стих мой скатится в надрыв.
Итак устроим перерыв.
Покамест, я замечу в скобках:
Я набросал рукою робкой
Души мятежной облик гордый.
В моем рассказе нет системы,
Идеи, фабулы и темы.
Но также нет, заверить смею,
Надуманной рисовки здесь –
Нарисовать я не умею
Моих эмоций комплекс весь.
Мой бедный стих, всегда незрелый,
Всегда неверный, неумелый,
Как подражанье подражанью
Не соответствует страданью.
Мне не дано таланта Богом
В искусстве творчества высоком
Быть свежим девственным истоком,
И в души бить как будто током.
Но я пишу не для потехи,
Мне по Парнасу не гулять.
Пускай не буду я являть
В стихосложенье новой вехи.
Другим добытые доспехи
Приходится употреблять
И сделку с музой заключать.
Пускай не будут величать
И лаврами меня венчать
Ни современник, ни потомок, –
Я просто не могу молчать
Среди безрадостных потемок!
Но чувствую, пора кончать
Влачиться гибельной дорогой.
Ещё немного прослежу
Я за печальной и жестокой
Судьбой героя моего.
И, как умею, расскажу
Вам о мечтах, страстях его:
Пусть сам размыкает кручину…
Итак поэмы половину
Я кончил. Этот подвиг я
Уже отпраздновал, друзья!
Хотя поэма заурядна,
Зевал читатель мой изрядно,
Меня ругая, но вину
Еще я чувствую одну.
Её пред вами я не скрою:
Я позабыл назвать героя
По имени. Прошу простить.
Ещё не поздно окрестить
Его красивым, благозвучным,
С высокой музой неразлучным
Прозванием. Всё же не мудрён
Я выбирать среди имён.
Нет, не решусь. Пусть мой герой
Окрестится в главе второй!

            Глава 2

1
«Люблю тебя, Петра творенье…»

Люблю тебя, Кавказ могучий.
Любуюсь цепью снеговой,
Люблю твои стремнины, кручи.
Люблю твой полдень вездесущий,
Спокойный, мягко голубой.
Люблю тебя, напев певучий
И пляски страстные твои,
И взор грузинки, томно жгучий,
Пожар рождающей в крови.
Люблю твой воздух ароматный,
Пенящий душу как вино,
И твой заржавленный, булатный,
Ещё хранящий подвиг ратный
Меч, что с победой заодно.
И кипарис тёмно зеленый,
Вершиной к Солнцу устремлённый,
И тем же Солнцем напоённый :
Слегка прозрачный виноград
Как изумруд во сто карат.
Люблю недолгий час заката,
Когда снега озарены
Косым лучом. Ясней виды
Зубцы и роковые скаты –
Земли и Неба рубежи.
Темнеет воздух синеватый —
И кажется такой богатой
Для очарованной души
Жизнь, не грозящая утратой.
Люблю вечернею порой,
Вдыхая аромат душистый
Бродить дорогой каменистой,
Любуясь звездной глубиной
И озаренною Луной
Вершиной нежно золотистой.
И слушать издали напев,
Веселья спутник неразлучный,
Так гармонически созвучный
Со всей природой. А вдали
Мерцают тихие огни,
Как будто звезды снизошли
На Землю… В этот час, друзья,
Действительно был счастлив я.
Благословенны эти дни!
Святую тишину ночей
Не нарушает крик ничей.

2
Но чу! Я слышу чей-то стон.
Мне душу потрясает он.
Чей голос в тишине ночной
Рыдает на земле обильной?
Чей голос спорит с тишиной
В борьбе неравной и бессильной?
Чей голос то клянет, то просит,
Проклятье к небесам возносит?
Те бьется ястребом в сетях,
То жертвой в барсовых когтях?
То вдруг, исполненный гордыни,
Гремит неистовством речей?
Чей этот голос страстный? Чей,
Бессильно стонущий в пустыне?
Чья тень там бьётся? Чей оскал,
Зубовный скрежет, смех безумный
Нарушить тишину взалкал
Земли бесстрастной и бездумной?
То человек. Он не один –
С ним призраком печаль седая.
Хотя не дожил до седин -
Жизнь надоела молодая.
Да, жизнь уходит. Не вернуть
Её ни стоном, ни мольбою.
Пускай полна страстями грудь —
Сразиться не дано с судьбою!
Кто, натянув упругий лук,
Пустил стрелу напропалую,
Стрелу свистящую и злую?
И вот замкнулся жизни круг!
Да, кто убийца? Чей звериный
Порочный взгляд, жестокий гнев
Вдруг оборвал полет орлиный?
Кто он, нарушивший напев,
Конец придвинув отдаленный?
Кто он? То взгляд одной из дев.
То яд любви неразделенной.
Но почему же, почему
Удар был так упрям и верен,
В своей жестокости безмерен?
Что ввергло юношу во тьму?
КТО был союзником злодейства?
Причем тут Бог? Зачем клянет
Он не любовь и чародейство,
А мирозданья вечный ход?
Причем тут Бог? Какое право
Имел Всевышнего он клясть?
Ему б с молитвою припасть
К Его ногам, смирившись нравом!
Он некрасив! Вот тот союзник
Злодейства! Вот кто вверг во тьму!
Душа прекрасна, но как узник
Попала в тело, как в тюрьму.
Вот почему он проклял Бога!
Нет соответствия с мечтой.
В душе величье с простотой,
А тело жалко и убого.
Прекрасный сплав, металл бесценный
В убогие был формы влит.
Погиб напиток драгоценный,
Рукой Всевышнего разлит.
К чему святое вдохновенье?
Ему нет в жизни выраженья.
И на призывный клич поэта
Не будет верного ответа.
Нет отзыва душе прекрасной.
Напрасны чаянья добра.
Что жизнь ему? Она ужасна.
Ужасней смертного одра.

3
Но что случилось? Что вон тот
Вон криком раздирает рот:
«Держите вора!» – «Кто украл?» –
«Да ты у Пушкина содрал
Строку его, размер его,
Не дав ни капли своего!»
Простите, милые друзья!
Виновен. Грешен. Каюсь я.
Ах, Пушкин! Пушкин! Идеал
Для всех поэтов, поэтесс.
Ты даже дурнем уважаем,
Кто вместо головы протез
Под шляпой носит. Умножаем
Число поэтов с каждым днём,
Стишки кропает стар и млад,
Пугая речью нас трескучей,
Но поэтическим огнём
Тебя никто не побеждал.
Быть может Лермонтов могучий
Поэмы страстнее создал,
Но стих твой, лёгкий и певучий,
Всегда по своему велик,
Им существует наш язык.
И я, твой робкий ученик,
К твоим стихам душой приник.
В них бьёт живительный родник,
Святой поэзии тайник
Таится в них. Но я создал
Лишь копию стихов твоих!
О, как карикатурно мал
Тебя копирующий стих!
Зато велик оригинал!

       Глава З

1
Мария, мне давно не ведом
Язык докучливых страстей.
Напрасно страсть бежала следом –
Я избегал её сетей.
Но вот я чахну день от дня:
Прося подачки от меня,
Нет, властно требуя вниманья,
Та страсть настигла! Страсть жива!
Не избежал я естества!
Напрасны все мои старанья.
Любовь – не чувственный экстаз.
Она слиянье воедино
Двух душ. Кто так любил хоть раз,
Не проклянет своей судьбины.
Но я был всем всегда чужой
Своей мятежною душой.
Не находилось верной девы,
Способной разделить напевы.
И только, только ты одна
Могла бы стать душой второю…
Но нам любовь не суждена
Судьбы коварною игрою.
Нет! Ты не хочешь разделить
Мои мечты, мои страданья.
Но помни: все твои старанья
Избегнуть свыше начертанья
Не сможешь долго ты продлить.
Ужель не чувствуешь, что свыше
Твоё призванье: быть моей!
Зачем же хочешь голос слышать
Меня клевещущих людей!
Пускай я зол! Пускай преступен!
Перед тобой я чист во всём.
Я всей душой тебе доступен
В мечте, в страдании своём!
Ты остаёшься непокорной.
Есть, видно, третий между нами!
Не искушай же злобы чёрной!
Моими не играй страстями!
Я не грожу. Но если б знала
Ту силу затаённых мук,
Сама б невольно застонала,
Объята состраданьем вдруг.
Что толку в юноше прекрасном,
К духовной жизни безучастном?
Пуста красивость внешних форм!
Пускай кажусь я безобразным –
Моей душой играет шторм.
Она изведала все муки
Стремленья к жизни неземной.
Она познала неба звуки,
Сроднившись с вечной вышиной.
Как долго я молил напрасно
Явить прообраз мне прекрасный,
Прообраз красоты первичной,
С моей душою гармоничной,
Прообраз вечной чистоты!
И, наконец, явилась ты.
Но между нами демон чёрный,
Своим дыханием тлетворный,
Преступно расточая яд,
Поставил тысячи преград…

2
Взвейся, вихрь! И белой тучей
Горы чёрные закрой!
Брось на землю снег липучий!
Градом в клумбе сбей левкой!
Взвейся, ветер! Плачьте тучи!
Пусть спешит туман ползучий
Серой пеленой!
Кипарисы, гнитесь! Гнитесь!
Буре в пояс поклонитесь!
Хлынь поток шальной!
Пусть летят, грохочут глыбы!
Рухнет роща! Сгибнет сад!
Если бы и мы могли бы
Уничтожить всё подряд!
Взвейся, ветер! Плачьте тучи!
Нагони хаос, буран!
Грянь же реквием могучий!
Я в ответе! Я в ответе!
Пусть подобье моих ран
Будет где-нибудь на свете!
Взвейся, вихрь! Реви, буран!..
И я схороню
Дорогую мою
Мечту в разорённом краю.
Я вместе с бураном
Мечту отпою
И слёзы с грозою пролью.
Прекрасным обманом мне был этот сад.
Манил меня свод голубой.
Всё было дано.
Всё изъято назад.
Не будет свиданья с тобой.
У чаши глубокой
Второе есть дно.
Отравлено там
Дорогое вино…

          Глава 4

1
Исполнен светлою печалью
И грусть без горечи лелея,
Он предавался размышленьям
О преходящности всего,
И, никого любить не смея,
Томимый чувственным волненьем,
Он поборол искус смиреньем –
И страсть оставила его.
И примирённый, просветлённый,
Исканьем высшим озарённый,
Не раб слепого тяготенья
К условным радостям земным,
Отбросил он ярмо хотенья –
И все напрасные стремленья
Пред ним рассеялись, как дым.
И понял он обман желаний.
Земной вседневности тщету,
Поступков наших слепоту,
Мгновенность чувственных лобзаний…
С тех пор ничто не возмущало
Невозмутимый мир его.
И смерть поэта не смущала.
Что жизнь, которая с начала
Не обещала ничего?

2
Прошли года. И грубый камень,
Положен нежными руками,
Нам это место сохранил,
Где я поэта схоронил.
Поэт, вверяющийся думе,
Как раб последний так же умер.
Не взглянет пылкими глазами.
И страстный голос тоже замер…
Но нет! Он жил не бесполезно.
Он полностью не канул в бездну.
Поэт для нас не безучастен.
Его над нами голос властен.
Нет, он не умер. Он живёт.
Он только поменял одежды.
Его душа, полна надежды,
В иной груди гнездо совьёт.
Раз быв, я не могу не быть,
В Небытие навеки канув.
Мы можем прошлое забыть —
Но вновь родимся для обманов.


3
И в вечном возврате, и в вечном сцепленье
Меня породивших причин
Я снова и снова найду воплощенье,
Воскреснув для новых кончин.
Мой путь будет тот же: не лучше, не хуже.
Как был, так и буду я впредь.
Но если всё то же, зачем же, к чему же?
Не лучше ль навек умереть?
Как много ошибок есть в жизни любого,
Падений и срывов больных!
Зачем же всё снова, и снова, и снова
Он должен испытывать их?
Зачем же не можно использовать опыт,
Добытый в скитаньях своих?
Неужто всё тот же неслышимый ропот
И впредь буду вкладывать в стих?
Я в жизни не ведал ещё обольщений.
Страдал мой задумчивый дух,
Терзал его вид роковых превращений,
Я в девушках видел старух.
Я видел в рожденье рождение смерти,
Ей каждый заранее дан,
Её не избегнуть ни мысли, ни тверди.
Напрасен весь самообман.
И я не впустую ли время потратил,
Стремясь исцеленье добыть?
Не может ученье о вечном возврате
Моим утешением быть!

****
Прошу взглянуть со снисхожденьем
На мой несовершенный труд.
Пусть не дотла его сожгут
Заслуженным пренебреженьем!
Он был далёким приближеньем
хотел сказать,
Чего не смог я описать
[ег]о достойным выраженьем.
**************************************
Январь 1947