Blind curve

- Ну ладно, привет. Маме тоже привет! встретимся…
Дима уплыл куда-то вправо, а пол качнулся влево. Проводник, ворча, что все с ума посходили, принялся запирать дверь. Лёша сразу надел наушники и врубил недослушанный "Marillion". Взревел дисторшн, на мили кругом расстилались волны ролланда дэ-икс какого-то, (а может и не дэ-икс, не было ещё дэ-иксов… может это джуно сто шестой…. )
Жалобный голос повторял, что детство потеряно, и в сером окне плыли зелёные провода, то-есть, не провода, а деревья… Разгребая звуковые дюны в собственных ушах, Лёша на ходу сделал глоток "ягуара", (а может и не ягуара, не было ещё никакого ягуара, а был простой джин-тоник "гордонз"…) и стал пробираться к свободному сиденью. На полпути он передумал и пошёл дальше, в тамбур для куренья.
Бас в наушниках у Лёши вертел свой рифф всё быстрее… голос стал каркать, как ворон. Пицциккато клёвое у гитары, думал Лёша. И вообще офигенная вещь. Но барабаны ритм не держат. Точнее, темп. Темп они не держат, вот они что не держат… Правда драйву это не мешает… Лёша сделал новый большой глоток "неягуара" и полез за сигаретой. Испортился  Winston, думал Лёша. Совсем что-то испортился….  А может, не Winston, а L&M испортился… Интересно, думал Лёша, глядя на облака – вот я несусь сейчас куда-то со своей музыкой и с этим поездом вместе, и понятия не имею – что меня ждёт дальше. Через пять лет, через десять, а тем более дальше… Несёт меня этот поезд и какой-то ветер, и мне уже тридцать, а будет потом сорок, сорок семь, пятьдесят, и неужели я всё так же буду слушать рок, и думать музыкой, а не словами, и не понимать – зачем я живу, и печалиться из-за неизвестно чего, а из-за по-настоящему печальных вещй оставаться совсем равнодушным… Вот так же будут нестись полустанки, в мае будут свистать стрижи, в январе будут мёрзнуть ноги, и пар изо рта, и почти не хочется жить, и планетка будет нестись в черноте куда-то к смерти, или к переходу в Иное, куда-то дальше и дальше, от фальши к фальши, от правды к правде, когда звезду умножаешь на два, то понимаешь, что всё возможно, и всё истино, и всё ложно, и нет ответа, и нет вопроса, и только птицам швыряют просо, и только людям дают что надо, и только дымит в ночи автострада, и берег моря шумит весь в пене, и я не с этими  и не с теми….


Снова пришла печаль, вместе с музыкой, вместе с флейтой. Сейчас выйду из поезда, думал Лёша, а голос говорил – it's too late – сейчас пойду по дорожке, и встречу маму. И буду помогать ей убирать картошку. Хорошо, что Полтораки куда-то делся… да это же мне он Полтораки, а она, может, его любит…  и меня любит. Что же ей теперь делать? И Катька, ей же он отец, как же Катька, которой просто некуда деться, она родилась так, и так растёт. Какой вырастет?

Запись подходила концу, и поездка подходила к концу. Как часто бывало в последние годы – ни с кем Лёша в пути не познакомился, не разговорился, и не хотелось, не думалось даже на эту тему. Облака скрыли солнце, но Лёша знал, что завтра снова будет солнечно, а теперь уже вечер, они будут с мамой пить чай с вареньем, глядя на багровую полоску на западе, она будет гореть всю ночь, а потом перейдёт к востоку. Путешествие полоски света вдоль горизонта. Похоже, думал Лёша. Не переход от тьмы к свету через ночь, а вдоль. Не стемнеет совсем. Blind Curve. Вот как вещь называется – вспомнил он. Blind Curve.*
Поезд подошёл к нужной станции, и Лёша встал и пошёл на купы тополей, туда, к маминому дому. Туда, куда переехал старый диван и два старых стеллажа, и электрокамин, и круглый стол, и кресло со Встречного, и куча книг.
Он толкнул калитку, и придвинулись тёмные кусты малины и густой запах трав, дерева, мокрого дерева и сухого дерева, и пыли, и воды из деревянного жёлоба, и чуть-чуть запах ржавчины – и молока почему-то…

- Здравствуй, - сказала мама, - вот и ты. Как поздно. Я уже волновалась.


18.05.2010

Екатеринбург

* Blind Curve - слепой поворот, поворот с плохим обзором (англ.)