Взлеты. Часть 1

Мне уже до звезды,
кто здесь есть - кто?
Кто здесь есть?!
Кем я проклят и кем вознесен?...
Я проклят святошами и я обречен.
Я обречен на жизнь.
(c) Комитет Охраны Тепла, "Новый солдат"
   
   
  =Ein=
   
   
  Находясь в кабинете начальника 'на ковре', наверное, не каждый в состоянии чувствовать себя комфортно. Я, естественно, тоже не испытывал никакой радости. Простой стул с негнущейся спинкой. Неудобная поза. Спина выпрямлена, в правой руке - шариковая ручка. Записная книжка в открытом виде аккуратно лежит под рукой.
  Мало того, что Сергей Викторович нес редкостную чушь, так он еще и меня заставлял в это поверить. Я был против всего того, что он говорил. Мозг отказывался воспринимать его изречения.
  - Нет, ты поедешь к ним и заключишь этот контракт! Причем если цена останется такой же, как и в прошлом году, то сюда лучше не возвращайся!
  Размышляя о том, какая муха его сегодня укусила, я делал вид, что соглашаюсь с его мнением. Кивал головой, смотрел прямо ему в глаза. Делал вид, что помечаю важные мысли в записной книжке. Иногда опускал взгляд и рассматривал свои туфли.
  - Типовой договор возьми в бухгалтерии. Причем попроси еще и электронную копию, что бы можно было подправить на месте. И запомни! Мне просто жизненно необходима скидка на восемь процентов. Не будет скидки - тебя, дорогой ты мой, здесь тоже не будет.
  - Восемь процентов - это ведь большие деньги! Неужели вы думаете, что Насиб на ровном месте возьмет и отдаст нам их?
  - Дорогой ты мой! Ноги в руки и бегом оформлять командировку! И что бы уже во вторник ты был в Москве! Ты должен зарабатывать деньги для меня! Если ты этого не делаешь, то такие работники уходят на улицу и попадают в список 'временно безработных'!
  - Да..., - попытался возразить я, но он меня сразу же перебил:
  - Что тебе еще не понятно?!
  Я не знал, что ответить на такой вопрос. В результате, чтобы закончить этот неприятный диалог, я сдался. Мысленно махнул рукой.
  - Да. Хорошо. Будет сделано, - флегматично сказал я через паузу. А про себя добавил: наверное.
  Окинув взором свой заваленный бумагами стол, Сергей Викторович бросил: 'Свободен'. Я поднялся с нагретого стула и вышел из кабинета.
  Ну и как я буду уговаривать этого 'коренного москвича' Насиба Ибрагимовича на скидку? Тем более в восемь процентов! Ситуация была абсурдна и тем, что директор установил еще одно условие контракта - с отсрочкой платежа. Может, пришла пора вообще забыть про эту работу?
   
  Я вернулся в свою комнату. Расположился за столом, включил чайник. Очень хотелось выпить чашку кофе, а подниматься со стула и идти в обильно засыпанный хлоркой туалет, что бы вымыть чашку, совсем не хотелось. Выбросил кофейную гущу в мусорное ведро, стоящее возле стола. Неважно, что будет вонять - до конца рабочего дня остался всего час. Скоро придет уборщица и все уберет. Я насыпал в чашку свежего кофе и две ложки сахара. Под аккомпанемент шумящего чайника попробовал проанализировать совсем свежую мысль о своем уходе из этой фирмы.
   
  Нахлынули воспоминания о том скотском поведении директора в первый же день после смерти Шурика. Когда Сергей Викторович узнал, от чего умер Саша, он сначала побелел, а затем начал ругать покойного. В выражениях он не стеснялся. Дамы из бухгалтерии, еще не слышавшие из уст руководства нецензурную брань, вошли в ступор. Мужчинам слышать это было привычней: совещания часто проходили без бухгалтеров, и там ругань директора была обычным делом.
  Эта сцена произошла на глазах почти всех сотрудников нашей небольшой фирмы. Кто-то позвонил Сергею Викторовичу и сообщил о том, что Шура умер от передозировки. Вылив ведро моральной грязи на умершего Сашу, директор ушел в свой кабинет. А мы еще некоторое время стояли молча.
  Мне показалось, что таким вот молчанием многие оплакивали Шуру. Но мне не плакалось. Я был в замешательстве. Это был мой единственный и последний друг. Он был. Он остался в прошлом. В истории. Больше всего меня будоражила моя причастность к этому случаю...
  Да, с работой надо было что-то делать. Причем срочно. Поездка в Москву радовала предстоящими командировочными, а вот своей целью она только угнетала. Появилось навязчивое желание уединиться с кружечкой пива. В таких невеселых размышлениях я и направился в ближайший бар.
   
  В душном помещении с тусклым освещением на меня нахлынули воспоминания о том, как любил посещать такие вот места Шурка. Вспомнилась его привычка курить и рассматривать налитую рюмку. Желание выпить пива улетучилось как-то само собой. Домой возвращаться я не спешил, и поэтому сейчас передо мной стояли небольшой графин с водкой, тарелка с некогда горячими бутербродами и два стакана апельсинового сока 'J7'. Пепельница - с горкой смятых окурков. Приходили какие-то люди, садились за другие столики, но я не обращал на них внимания. Я курил, пил 'беленькую' и вспоминал...
   
  Вспоминал Шурку молодым. Наши походы на рыбалку, совместные праздники, пьянки. Вспоминал его, довольного и улыбчивого, у меня на свадьбе. Я не понимал его восторга. Мне самому тогда было совсем не так радостно, как ему. Затем я видел его, слегка не в своей тарелке, уже на его свадьбе. Только блеск глаз выдавал переполнявшие его чувства, роящиеся внутри. Там было немного радости, немного недопонимания - что же он делает. Много чего было написано на его лице. Я помнил его серое лицо после развода с супругой... Именно тогда мне показалось, что внутри у него что-то сломалось. Он стал крайне безразличным, высушенным и каким-то забитым. Многое ему стало не важно. Когда по субботам я ходил с семьей на прогулку в городской парк - детишек покатать на качелях, всегда звал его. Звал просто за компанию. Звал, чтобы он не зачах в стенах своей квартиры. Он отвечал: 'Это мне не интересно'. Звал его после работы прогуляться в бильярдную - он отвечал все той же фразой. Все, что было ему интересно - это сидеть в таком вот барчике и пить. А потом добираться домой и 'шлифовать'. Все остальные интересы у него пропали.
  Про то, как он 'сгорел' в своем отчаянии и безысходности за последний год, мне вспоминать не хотелось. Может быть, ему 'там' легко сейчас и хорошо. Может быть. А может и не быть. 'А ведь уже скоро сорок дней по нему будет...'. И я уже знал, что Шуркины 'сорок дней' отмечу здесь же.
   
  Затем в памяти всплыл сегодняшний разговор с директором. На душе было погано. Меня не покидало такое неприятное чувство, что когда слушаешь руководителя, отчетливо понимаешь - у него проблемы с рассудком. 'Нетушки, уважаемый! Хрена с два я поеду с таким заданием в эту гадскую Москву! Езжай-ка ты сам, мудила! И сам добывай эти долбаные скидки!'.
  В какой-то момент я осекся и заметил, что уже с минуту или две сижу и ругаю благим матом перечницу, стоящую на середине стола, а остальные посетители бара в недоумении смотрят на меня. Смущения хватило, что бы, окинув взором окружающих, выдавить: 'Простите, граждане. Заработался'.
   
  Дальше оставаться в этом заведении было неудобно. Вылив остатки содержимого пузатого графинчика в объемную рюмку, я попросил расчет. Приятное тепло в животе и радужные пляски огней в глазах сопровождали мое путешествие домой.
   
  Жена встретила мое появление молчанием. Это было в порядке вещей. Дети по своей приученной вежливости сказали свои равнодушные 'Привет'. Но мать их быстро успокоила:
  - Нечего с ним разговаривать! Папа пьян. Идите и занимайтесь своими делами!
  Дети послушно ушли вслед за матерью.
   
  Ну, выпил. Ну, пришел позже, чем обычно. И что с того? К чему устраивать такой цирк? Но я не хотел никакого скандала. Да и разговаривать, собственно, было не о чем. 'Молчишь? Вот и славненько'. Я ушел к себе. Назвать мою комнату кабинетом было сложно. Бардак в ней был со времен заселения. Супруга переживала - я это чувствовал всей кожей. За годы совместной жизни удается развить определенные ментальные способности и чувствовать ярость и ненависть супруги на расстоянии. Безо всяких дополнительных слов.
   
  Вспомнилось, что в хорошие моменты наших отношений супруга даже помогала навести маломальский порядок. Компьютер, телевизор и столик - для приема гостей. Не зажигая света в комнате, я включил повидавший на своем веку телевизор от фирмы Philips. И направился к родному мягкому и широкому креслу. В какой-то момент показалось, что в кресле возле окна кто-то сидит. Чья-то черная тень ложилась на шторы. 'Вот и глюки начались', промелькнуло в ускользающем сознании. Состояние усталости было такое, что отключился мгновенно. О том, что бы перебраться на диван, не было и речи.