Филипп пишется

Мой герой прекрасен. Я его очень люблю уже сейчас в начале. Что-то будет далее, когда я познакомлюсь с ним поближе!
Его зовут Филипп. Друг лошадей - по гречески, или любимец лошадей.
Он мужчина лет сорока.
Филипп живет в Люксембурге, стране безвременья, как он ее называет. (Потому что время остановилось, когда он сюда приехал, и продолжало течь где-то там в его детстве и молодости, а здесь оно не двигалось, стояло, во всяком случае для него) За 15 лет своей люксембургской жизни он многому научился, например, говорить, писать и думать на английском, французском, немецком и испанском. Хотя никогда ранее в своей прежней жизни не страдал полиглотством, даже наоборот всегда плелся в хвосте класса и курса по языкам. После первых трех языков, последующие стали нанизываться как бисер на предыдущие, и как-то раз во время длительного перелета на какие-то каникулы, оказавшись рядом с итальянцем, он обнаружил, что все понимает и даже спокойно изъясняется на итальянском.
Филипп обожает речь. Он считает ее главным достоянием и открытием человечества, ради которого в общем-то уже стоит жить. Он собирает коллекцию фраз, которые интересно сложились. Например: "Топил вину в вине. Вино кончилось, вина осталась." Он любит остро и резко оценивать факты, вещи, людей.
Чем резче, отчетливей оценка, тем яснее реальность, тем лучше чувствует себя Филипп.
Еще у Филиппа есть смешная игра. Иногда слова, которые много значат для него на одном языке, он внутренне переводит на другой. И все меняется. Так короткое английское "hate", по русски  - "ненавижу". И если по английски ты действительно что-то возненавидел, то русское слово смягчает, удлинняет, расслабляет, как бы смеется, издевается над этой английской эмоцией "хейта". А французское "j'taim", которое иначе как шопотом не произнесешь, настолько искреннее, по сравнению с "ich liebe dich", "I love you", "Я тебя люблю" и прочих громких "ли-ло-лю", что понятно, почему французов считают самой любвеобильной нацией. Они любят на вдохе и выдохе, тогда как нам надо набрать полную грудь, чтобы произнести...
Впрочем, произносить это Филипп не любит ни на каких языках.
Он - убежденный холостяк. Во всяком случае сейчас, в начале.
Внешность...
Его персональность поднимается над его внешним видом. Иногда внешность противопоставляется внутреннему содержанию. В минуты вдохновения он может быть смешон, нелеп. В минуты задумчивости - похож на птицу с выпученными глазами. Когда он кричит на своих студентов (да, мы забыли сказать, что он преподает в архитектурном колледже) - лицо страшно, глаза дики. Но через секунду - штиль, он спокоен и умиротворен в глазах откуда-то из глубины просвечивает добрая природная улыбка.
Знакомые Филиппа считают, что у него есть одна большая сложность в жизни, он никого не любит, и более того может сложиться впечатление, что он всех ненавидит. В каждом он находит что-то заслуживающее его критики, что-то отвратительное (так думает большинство). У него при этом есть компания, они любят слушать его резкие язвительные высказывания. Для них это развлечение. Он - one of a kind. При этом когда он вернувшись с вечеринки, говорит со своей кошкой, он оценивает очень негативно всю эту компанию. А кошку оценивает негативно с консъержкой. Консъержку - с дворником, дворника с таксистом...
Но все это НЕ ТО. Никто не знает, что Филипп любит многое и многих.
Например, он любит Гауди. Этот испанский архитектор вдохновляет его своим примером на необыкновенные проекты, которые Филипп создает сам для себя, уверенный, что они никогда не реализуются. Почеркушками наполнен его старомодный портфель, карманы и письменный стол. На этих почеркушках - модели удивительных зданий похожих на птичьи гнезда, на кроны деревьев, на скалы и облака. В минуты глубокой задумчивости он предсталяет себя деревом корнями навсегда прикованным к земле, а кроной стремящимся к птицам.

Еще Филипп любит Моцарта, и может насвистеть любую его мелодию от "Adio, mio fiamo" до "Реквиема".
Недавно Филипп вдруг полюбил систему налогооблажения. И произошло это после того, как он изучил проблему солнечного излучения, которое через 1000 лет погубит землю, и проникся любовью и уважением к государственному аппарату, который тратит 70% бюджета на стратегические разработки спасения человечества. Все это увязалось в голове у Филиппа с процессом развития, которое человек прошел от Австралопитека до Гомо Сапиенса, и он преисполнился гордости за свой род, который за какие-то считанные тысячелетия перешел от каменного топорика к лоптопу, интернету и мобильнику.
В глубине души Филипп знал, что он беспробудный сентименталист, но никто об этом не догадывался, т.к. эту сторону души Филипп никому не расскрывал, кроме кошки.

Филипп лежал на своей "фундаментальной" кровати, которую купил несколько лет назад на броканте. Кровать была похожа на кровати из фильмов Филлини и Тарковского, с огромным витиеватым железным изголовьем и серебренными набалдашниками. Он не спал, а просто лежал. Утром хорошо лежать в полудреме, слышать пение птиц в саду. Можно увидеть короткий вещий сон. Только в эту предрассветную пору можно увидеть и запомнить его. Филипп предствлял, как всегда, что его три ангела-хранителя сидят на серебрянных набалдашниках кровати и разговаривал с ними мысленно. У него было три ангела. Ангелы бесполые, но Филипп был убежден, что в прошлом все они были женского пола. Один был Ангелом Телохранителем, который укрывал Филиппа, если его тело замерзало ночью. Другой был Ангелом Хранителем Души, он заботился, чтобы Филипп не совершал подлостей, и старшно любил поточить его по любому поводу, особенно ранним утром. Третий был Ангелом Хранителем Спокойствия. Этого Филипп особенно любил. Он всегда вставал на защиту Филиппа, и был лицом чем-то похож на мать. Ночью, когда бывало плохо и одиноко, он притворялся кошкой или женщиной, которую Филипп гладил и успокаивался, а потом просыпался в обнимку с подушкой.
Филипп лежал и думал о том, что замершее состояние его жизни никак не кончается, и самое ужасное, что Филипп ничего не может с этим поделать. Раньше ему казалось, что дело во внешней деятельности, реализованности. Но эту проблему он преодолел, казалось бы воплощен похлеще иных люксембуржцев в десятом колене. Но время продолжало не двигаться. Оно бурлило, двигалось по прежнему в его прошлом, как буд-то он продолжал жить там, а здесь только присутствовал. Он часами мог вспоминать один или с друзьями события своего прошлого, и там все это жило.

...Рогатка в руках Дэвика - страшное оружие. Но какая романтика. Жаренный голубь с печеной картошкой в мундире. И коленки Ферузочки перемазаны сажей, а беззубый рот - такое достоинство, у нее скоро будут взрослые зубы. Толпа друзей, все они только фон для ее сверкающих глаз. Но она бесконечно старше и лучше. И она - чужая девочка. Как сердце захлестывает от этой тоскливой радости и радостной тоски. А какие там запахи, как они навеки запечатлелись...

Теперь нет запахов. Люксембург - страна без запахов.

...Ночной троллейбус. Старший брат Дэвик заскакивает в него "прямо" между сжимающимися гармошками дверей. "Я женился!" Ему - 19. И показывает паспорт, в котором Ферузочкина фамилия на строчке жены. Одна тоска и никакой радости. Дома скандал. Папа, бывший полковник... Выгнать солдата Дэвика из рядов доблестной семьи...

Тоска была такая сильная, что боль в сердечной мышце запечатлелась навеки.
Тоска была по всему - по брату, по отцу, по доброй семье, по тому, чего никогда уже не будет. Лежал в темноте, а они, все некурящие, забегали к нему в комнату и доставали сигареты из подарочного блока, и мама, и папа, и брат... И сам...

...Дэвик в армии. Бравый солдат. Красавец на фотографии над Ферузочкиным диваном. Над диваном, где Филипп занимался любовью со старшей подругой Ферузочкой, научившей его всему в ожидании мужа. Любимая Ферузочка...
И Рузочка, узочка, зочка, очка, чка, ка, а-а-а-а-а-а...

...Дэвик потом вернулся, и встречи осложнились. Было осложнение встреч. "Осложнение" жизни. И родилась подлость. Рассказалось про все какой-то подружке... А подружка дружку... И родилась дочка у Ферузочки... Матери одиночки. А Дэвик и знать не захотел ни маму, ни дочку, ни брата, ни вообще никого в той стране. А Ферузочка не захотела больше знать Филиппа.

И почва ушла из под ног. И страны той не стало. И никого в ней не стало. А все разнеслось во все концы. Где уж их собрать. Не соберешь...

Как избитый, после этого утреннего ритуала "воспоминовения" Филипп вставал и шел бриться, мыться.

****

Белоснежные Ангелы Хранители на кухне пили черный кофе. Они как всегда подражали каким-то людям, подсмотренным ими за вчерашний день.
Ангел-Тело Хранитель:
Мой миленький - сын прокурора. С детства начитался папашиных книжек - судмедэкспертиза, наказания, пресечения... Теперь каждый раз, когда я что-то делаю не так, он устраивает дома расследование, потом судебное заседание, и все заканчивается наказанием. Наказания он выдумывает сам. Иногда я сижу в холодной воде, иногда завернувшись в мокрую простыню стою на балконе, иногда стою на голове или на руках на подоконнике с открытым окном. Но в перспективе он планирует ужесточить наказания и пугает, что будет сдавать меня в аренду пьяным неграм.
Ангел Хранитель Спокойствия:
Ты что, уйди от него, он же явный садист.
Ангел-Тело Хранитель:
Иногда тянет уйти, но не могу. Очень его жалко. Он сам не знает как ему будет плохо без меня.
Ангел -Хранитель Души:
Дежа Вю.

****

Филипп:
(входя в кухню, отчего ангелы взлетают и зависают возле высоких спинок белоснежных стульев)
Дежа вю - это такое странное состояние человека, когда он как бы это уже видел, или как бы это уже пережил.
У каждого в жизни свое Дежа вю. И зачастую оно проявляется когда ты уже созрел и можешь вспомнить две или три иппостаси своей жизни, и вот тогда ты начинаешь испытывать это Дежа вю. Но ничего уже с ним поделать не можешь.
На меня с детства орали (не сказать, что сильно орали) но мне запомнилось. Мама однажды за то, что я перегнулся через перила балкона так шлепнула мокрой тряпкой, что я запомнил это на всю жизнь. Наверное она меня и потом за что-то шлепала, но запомнился только этот случай. Я на нее посмотрел такими удивленными очень широко расскрытыми глазами (наверное я не понял, как можно шлепнуть кого-то за то, что он смотрит на кошку с балкона). И недавно я за что-то наорал на этого студента Аймрика. Он на меня посмотрел широко расскрытыми не понимающими глазами. И тут на меня снизошло это Дежа вю. И как бы на секунду оказался на месте этого Аймрика. Он о чем-то задумался, о девченке или еще какой-то дребедени, и был в каком-то другом мире, и ничего не слышал, что я ему там говорил о его реферате и т.п., там в его мире наверное звучали какие-то колокольчики, и меня там рядом не было, и вдруг откуда-то обрушивается этот свирепый рык. Игноранс! Дежа вю. Теперь все чаще и чаще, когда я не сдерживаюсь и ору, мое детское Дежа вю меня тоже шлепает мокрой тряпкой. Неужели я расплачиваюсь с молодежью за шлепки моих родителей?...

Филипп допил кофе и передвинулся в белоснежно-кафельную ванную с черным камнем на полу.
Ангелы полетели за ним неперегонки - распахнуть дверь, включить воду в кране, чтобы протекла ледяная и приготовить свежее полотенце.
Филипп посмотрел на себя в зеркало.
Филипп:
Hi, Филипп!
Пушкина называют Александром Сергеевичем, хотя он был просто Саша, как впрочем и Лермонтов - просто Миша. Человека в 27-30 лет еще очень редко называют по имени отчеству. Я на 5 лет старше Пушкина когда его не стало. Меня никто еще не называл по имени-отчеству. Думаю - это придумка советской школы, которой было стыдно признать, что гениями бывают такие мальчишки.

Ничего не предвкушая,  не не не... Филипп спокойно, рядово, из ряда вон обыденно открыл мус для бритья, "вышипел" мохнатую пену на пальцы, и с удовольствием  уставился в зеркало, наращивая белую бороду деда мороза на правой щеке. "What a brilliant thing" - на чисто английском языке подумал этот люксембургский профессор -чисто русский человек с татарами и евреями в четвертом колене.
Тут он увидел внутри своего очень знакомого, забрызганного звездами пасты, зеркала, в глубине его, где-то за своим отражением, и даже не увидел, а как бы заметил, учуял  какое-то присутствие. Он обернулся, но за спиной его была пустота толщиной в два метра между его спиной и открытой дверью.
Нет, не Ангелы. К ним он давно привык. Он их создал, одухотворил и   материализовывал, когда было не с кем поговорить...
Там было что-то другое.

Филипп повернулся к зеркалу и увидел ее там внутри зеркала у косяка двери, почти спрятавшуюся за ним, слившуюся с белизной Филипповой квартиры, в белом платье, черные кудри, черные брови и карие глаза.

Отступление насчет зеркала
У Филиппа в ванной висят два зеркала - Левое и Правое. Правое - счастливое, Левое - несчастное. Это определение выработал Филипп путем проб и ошибок, горьким опытом зависимости всего последующего дня от того в какое зеркало посмотришься с утра. Поэтому в здравом уме, не с перепою Филипп всегда шел в Правому зеркалу. Иногда случалось, что глянешь в Левое по ходу случайно, забудешься, и все, этого вполне достаточно, чтобы убить день, а то и два.

****
Филипп замер с бритвенным прибором в руке у проклятого Левого заркала.
-Не хотелось бы сойти с ума в своей квартире. И именно сегодня, когда я должен принимать экзамены.

Ферузочка:
-Не беспокойся, Филечка. Я тебя не буду сводить. Мы просто должны отпустить друг друга.
-Что ты имеешь в виду? - Филипп постарался для сохранения спокойствия начать намазывать вторую щеку.
Ферузочка:
-Меня нет уже. Я умерла лет десять назад. При родах. Смотри, видишь: роддом. Роженицы. А это я - с огромным пузом при моей слабой комплекции. Слышишь, моя соседка по палате делится со мной, что оставит своего ребенка в роддоме, т.к. она мать одиночка с тремя другими, и ей не на что содержать четвертого. Я негодую, как можно отказываться от своего дитя - ведь всю жизнь потом будешь перед ним каятся. При родах я умираю. А многодетная мать не оставляет своего ребенка, и еще и усыновляет пятого - моего.
Филипп:
-Ферузочка! Прости меня за Дэвика... Все так неле...
Ферузочка:
-Фу какие шта. Филь, не грузи. У нас есть о чем по.
Филипп:
-По? Ну тогда - да.
Ферузочка.
-Ты меня должен отпустить. Моя душа не может работать, потому что ты день и ночь меня вспоминаешь.
Филипп.
(быстро стер белый мус с лица)
-Что значит работать.
Ферузочка.
-Ра-бо-та-ть. Души работают после смерти. Там, можно сказать, все только и начинается.
Филипп:
-Значит душа продолжает жить?
Ферузочка:
-Я бы сказала, начинает.
Вся наша дешевенькая жизнь - только разбег, подъем на первую ступеньку бесконечной лесницы. Я не говорю про Моцарта.
Филипп.
-И что и что?
Ферузочка:
-Все. Потом нам дают задания. И мы их должны выполнять. А ты мне не даешь.
Филипп:
-Какие задания. Кто дает?
Ферузочка:
-Это уже не зя.
Филипп:
-Слушай, ты хочешь, чтобы я тебя забыл. А сама ничего не объясняешь. Это в принципе невозможно. Нестираемо. Это единственное, что у меня есть. Все остальное - мираж.

Ферузочка подошла к наму сзади и потерла плечи сильными руками.


Когдатодавнымдавноиликогданибудь...
Аррет писал свои тезисы как пишут поэзию. Преподаватели высшей школы называли его студентом Гоба, что было равнозначно гению. Когда начались лабораторные по СНМу (тяжелейшему из предметов, на котором срезались лучшие из лучших) Аррет придумал концепцию перевернувшую мировоззрение ни одного поколения.  Но об этом после.

Пока что Аррет занимается познанием своей будещей подруги жизни и еще ничего не понимает в биохимическом искусстве.
Он ищет на дне ее то место, ту точку, от которой оба они улетят в высшую сферу. Так трудно нащупать ее когда ты так неопотен. Аррет вспоминает китайскую сексуальную позу, которую увидел в витрине магазина редкостей, и неожиданно для своей изнемогающей подруги делает разворот в постели и вот они лежат как два сиамских бзизнеца, переплетясь ногами. И вот оно долгоисканное... И в момент, когда улетает она, и он поспевает за нею, в его мозгу рождается идея о двух пробирках. Мужчина и женщина - они как две пробирки с двумя элементами, необходимыми для создания новой жизни. Только они - сделаны изящнейшим мастером великим художником-химиком, биоскульптором, создавшим эти две пробирки из живой ткани, придавшим пробиркам сложнейшие качества высшего существа, прекраснейшего создания в мире - а по сути просто две пробирки для смешивания элемента А с элементом Б для получения элемента С.
"Ээй!" зовет его подруга уже одевшаяся в кусочек ткани. И Аррет возвращается в этот Мир.

****
Филиппу опять явилось это Дежавю. Несчастный студент Аймрик, на которого он давеча наорал, дожидается его после занятий и говорит ему почти с угрозой, почти готовый на драку: "Зачем вам всегда нужно обидеть человека? Всегда - обидеть. Даже когда вы просто объясняете рутинную тему вы не можете удержаться, чтобы не обидеть человека."
Филипп опешил, как буд-то заговорил его потертый портфель. Из парня так и брызгала обида и возмущение изо всех дыр, он трясся и лоб его блистал испариной. И Филипп подумал, что у него наверное из под мышек под рубашкой текут сейчас противные ручейки пота. Он достал пакетик с бумажными салфетками и протянул ему. Аймрик от него не отказался. Протер лоб и расстегнул пуговицу рубашки.
Филипп: "Можно ответить? ... - Аймрик кивнул, - Так лучше усвоится рутинная тема!"

*******

Я тебя отпускаю, и ты меня отпусти...

Как только Ферузочка сказала эти слова, воздух вокруг Филиппа утолщился, стал таким теплым и вкусным, откуда то с улицы принесло запахи. Это выставляли свои овощные лотки на площади хозяева перевозных фургонов еженедельного базарчика, запахло сыром, не одним, а 30 сортами одновременно, ударил колокол на колоколне соседней церкви, да так раскатисто, что ему ответили стаканчики для зубных щеток. Густота впечатлений немедленно вернулась к Филиппу. Это было как чудо, и несмотря на экзамен через час, Филипп не побрившись выбежал из дома в домашних штанах и потертой рубашке чтобы проверить это чудесное изменение.