За битого двух небитых дают

Что в сущности произведения Великих – возможность заглянуть в их время, машина времени, с возможностью двигаться лишь назад, сколь не были бы прозорливы фантасты, их представление о будущем, лишь дополнение к пониманию их мироощущений. Всё, всё написанное, в сущности, литературный дневник того или иного человека, с подставными именами.

Суббота. И опять нет возможности выспаться. Если будни меня подымают необходимостью зарабатывать, то выходные удовлетворением неуёмных желаний.

Ранние утро долгой асфальтовой полосой увозит меня за два с половиной часа от дома. Лето. Темно серая полоса дороги, разноцветье полей, зелень перелесков и лесов, голубизна неба с белёсыми перьями облаков, то тут, то там синевой блестят озера. Дорога лета!
Подъезжая, километров за десять, всматриваюсь в небо, там нас должен «встречать» кукурузник, Ан Второй, стоит назвать его почтенней, ИоАн Второй, он заслужил. Небо пусто. В душе назревает беспокойство, вдруг полёты отменены. Нет! Вот он, взлетев, показался надо всем приземлённым, и уходит всё выше и выше в небо.

Большое лётное поле, с красивыми, современными, стилизованными под тридцатые годы предыдущего столетия, аэродромными сооружениями. Замер артериального давления у врача, в столовой загрузка желудка говядиной, и вот уже я не спеша, иду к Як-у. Не спеша!

Неудачная посадка двухнедельной давности, когда впервые секунды, облегчением у очевидцев становится видение поспешного, если не сказать больше, молниеносного покидания кабины самолёта летчиком. А как ещё скажите из неё выскакивать? Когда капот стал опускаться ниже привычного уровня. Как это? Да так же, как сесть на стул. Мы к нему подходим, видя стул, затем разворачиваемся к нему спиной, и он уже вне поля нашего зрения, и плюхаемся на него, но в этот момент кто-то незаметно для нас убирает стул и …  Когда послышался треск разлетающего в щепки пропеллера. Когда втулка винта стала бороздить взлётку. Мгновения удивления и недоумения. А вот когда всё замерло и ты сидишь с тяжеленным парашютом, намертво пристегнутый к чашке кресла, вот в это мгновение становиться жутковато, самолет-то должен вот-вот вспыхнуть сотней литров бензина. Тут-то начинаешь лихорадочно хвататься за дужку размыкания привязных ремней, затем за узел крепления ремней парашюта, и теперь, откинув фонарь,  исполняешь роль пробки, бутылки шампанского, освобождённой от пут проволочки.

Так вот это посадка, с неожиданно сложившейся носовой стойкой шасси, с торможением, сломанным винтом, а попросту, мордой о грунт, доминирует сейчас в душе моего лётчика. И теперь каждое движение, любой взгляд, всякая мысль  проходят сквозь призму неудач крайних полётов, а это и описанная посадка, если её можно назвать посадкой, и срыв в штопор на петле, тремя неделями до этой вспашки взлётной полосы. Сейчас, совершая полёты, я или скован, или слишком требователен к себе, но мне ничто не нравится в том, как я летаю.  Утеряна лёгкость, с которой мне всё давалось, но я знаю, как её вернуть, надо летать, переступая через скованность, а попросту, через страх. Зная это, я уже на следующий день летал на «вентиляторе», правда, побаивался, что не дадут самолёт. Дали. А сейчас не получая былой радости от полета, взлетаю на Як-е, кручусь на полутора тысячах, совершаю посадку, снова взлетаю и сажусь, взлетаю и сажусь. Знаю, что через эту работу на грани страха, не люблю этого слова, не люблю самого страха. Страх - самые большие оковы у человека. Так вот, через это повторение ко мне вернётся лёгкость и уверенность в себе, и тогда я стану сильнее…
За битого двух небитых дают.
28 июня-10 июля 2010 г.