День 3

Как вы думаете, что я услышал утром ровно в десять часов? Правильно, барабанную дробь об мою дверь. После вчерашнего вылета на асфальт у меня ныло все тело. Хорошо, что переломов хотя бы не было. У меня. А вот Кристина не дала себя осмотреть. Что-то сказала про сексуальные ролевые игры «врача с пациенткой». После таких слов мне не хотелось ее осматривать. А это было нелишним, потому что не думаю, что кто-то ее учил правильно группироваться при падении.
Стучание в дверь сменилось недовольными воплями:
- Умер ты там что ли? А вроде не с большой высоты падали, рухля. Натягивай трусы и открывай.
Кстати, про трусы. Я только что проснулся и был в веселой полосатой пижаме. Крики стали настойчивее, Кристина начала пинать дверь. Не буду говорить, что я о ней тогда подумал. Набросив на себя тетин халат (или надо было остаться в пижаме?), я открыл дверь моему утреннему кошмару. Кристина шагнула вперед и застыла на пороге, любуясь полосатым узбекским халатом (где его тетя нашла?). Рассмеявшись она сказала:
- Гламурненько выглядишь.
Снова рассмеявшись, она пошла через прихожею, раскидывая свои вещи. И я не собираюсь их подбирать!.. Ну, разве что куртку. В итоге я снова убрал все ее вещи.
Пошел искать Кристину, а она уже скучает на кухне. Я на секунду остановился возле книжного шкафа, где были книги для всеобщего обозрения. Более личная литература хранилась в гостиной. А так же та, для которой банально не нашлось здесь места. Я решил дать Кристине чего-нибудь почитать. Книга должна быть чистой и доброй, но без восторженного идиотизма. Мой выбор пал на «Во власти женщины» Эрленда Лу. Наша ситуация гораздо более драматична, но все остальное на местах. Пусть увидит другую сторону отношений без призмы своего эго.
Я взял книгу, побежал на кухню, с отрывистым «Читай!» положил перед Кристиной роман, а сам ушел к себе. Через несколько минут, складывая пижаму, я осознал, что Кристина не пошла в мои две комнаты, а двинулась на кухню. Мелочь, но какая важная мелочь! Она не конченная эгоистка, как я сначала подумал. У нее есть хоть какое-то уважение к чужому личному пространству. Умываясь я обдумывал свое открытие. За грустью,.. нет, за желанием выглядеть крутой скрывается очень чуткий человек. Тогда тем более ее надо спасти!
Закончив утренний ритуал, я вернулся на кухню. Кристина молча читала.
- Омлет будешь?
- Валяй.
Сегодня впервые за долгое время я сделал две порции. Прогресс, однако. Кристина оторвалась от чтения и принялась за то блюдо, которое я называл омлетом. Конечно, у меня не получилась та вкуснятина, которая красовалась в поваренной книге. Но моя стряпня была съедобной, что являлось достижением. За завтраком никто не сказал ни слова. Но вечно молчать нельзя.
- Кофе будешь?
- Валяй.
Я только подумал, что Кристина сегодня не курит, а она черканула зажигалкой, и по кухне разнесся ядреный запах дешевых сигарет. Я сжал губы и поставил турку на огонь. Кристина курила молча. Вся погружена в книгу. А меня раздражает, когда кто-то отравляет воздух и еще молчит. На нее рассчитывать не приходится, и разговор начал я:
- Ты много книг читаешь?
- Нет… Можно даже сказать, что мало. Меня никто не приучил. Хотя это бессовестное спихивание своих недостатков на кого-то… Я мало читаю.
- А какие книги?
- В основном различную антилитературу. Паланик, Уэлш, например… Из классической только Достоевского. Я думаю, что все остальные бессовестно врут. Не может быть так!...
Я тут же вспомнил фразу старенького профессора на лекции: «Наши суждения – результат нашего опыта». Хоть я с этим эмпириком не согласен, но доля, даже весомая доля правды в этом есть. Теперь мне осталось только выяснить, что это был за опыт.
-… оптимистичная, светлая литература – полная хрень, направленная на потеху ума в угоду желудка. Не мешайте нам потреблять! Не подбрасывайте нам книги, где есть хоть капелька правды. Это потревожит наше вязкое спокойствие, и желудок выбросит то, что поглотила голова! Вся правда в грязи, в дерьме. А блеск бриллиантов не для нас. Потому что он ложный и слепит глаза. Мы вышли из грязи, в грязь и вернемся! Это наш бог, наша сущность. Все остальное – жалкая попытка закрыть глаза на очевидное…
Кристина была в своем репертуаре, а я уже разлил кофе по чашкам и сделал бутерброды. Поставил их перед нею. Теперь у нее был новый ритуал: затягивает, отхлебывает кофе, откусывает бутерброд, дожевывает, минуту ругает весь мир, новый круг. Я медленно и молча ел, любуясь разошедшейся девушкой. А ей, кстати, идет выражение негодования и злобы. Попробовал представить ее плачущей – не получилось. Видимо, амазонке слабость не к лицу.
Я внимательно следил за ее монологом. О своем прошлом, том самом «опыте» она ничего не сказала. Раз так, то и я не буду откровенничать. Будем друг для друга захлопнутыми книгами. Хотя, возможно, не стоит. В ее биографии должны быть моменты, о которых ей не хочется рассказывать, но именно они играют большую роль в ее диагнозе. Если захлопнусь я, то она точно не откроется. Значит, первый шаг к откровенности должен сделать я.
Кофе допит. Кристина откинулась на спинку стула и закурила. Намек понял. Хозяин – барин, но именно хозяин должен убирать со стола. Я помыл посуду и открыл окно. А то из-за нее в этом дыму топор можно вешать. Только после того, как я проделал все эти манипуляции и сел на стул, Кристина оторвалась от сигареты и спросила:
- Небанальность, чем мы сегодня будем заниматься? Снова угонять машины?
Рыбка съела наживку. Теперь главное – чтобы она не сорвалась с крючка. Я усмехнулся:
- Нет. Такую шутку можно повторить только один раз. Потом она становится баяном и уже откровенно неинтересна.
- Тогда я хочу ограбить ювелирный.
- Но это уголовщина!
- А угон автомобиля, даже такого старого – не уголовщина?!
- Сдаюсь.
- Быстро.
- Ладно, сегодня мы приблизимся к черте, и ты поймешь, что умирая больше всего хочется жить.
Кристина удивленно на меня посмотрела. Сигаретный дым подымался к потолку, минуя легкие.
- Ну, ладно. Валяй.
Я встал.
- Тогда собираемся. Нас точно заждались.
Я не знаю, что в этот момент подумала Кристина. Наверное, что ангел-хранитель, призванный спасти свою подопечную и не нашедший другого, более удачного способа, кроме как сводить ее на экскурсию в мир иной. Или, что я черт, демон, охотящийся за душами девственниц. А может, она решила, что я маньяк, который изнасилует ее и убьет в подворотне. Но мой замысел был намного проще.
Мы собрались. Через час были уже перед пунктом нашего назначения. До этого мы зашли в гастроном, где я купил конфеты. Кстати, такие же, как и те, которые я преподнес Кристине. Когда мы подходили к кассе, Кристина посоветовала мне купить горчицы. Я ответил, что сейчас не время и не место. По моему тону она поняла всю серьезность мероприятия.
А теперь над нами возвышалось здание больницы. Парнокопытные животные из мэрии решили сэкономить: больница была такой унылой, что больные теряли веру в жизнь и умирали, тем самым сохраняя деньги, направленные на их лечение. Бизнес и ничего личного.
Мы зашли вовнутрь. Подойдя к столику регистрации, я представился и сказал, к кому мы. Нас записали, и мы пошли в вглубь здания. Однообразные, серые коридоры. Медсестры и врачи с помятыми лицами. И этот ужасный запах больницы, в котором перемешались запахи спирта, медикаментов, грязного белья, отчаяния и смерти. Безусловно, флакон соответствовал духам.
Кристина умолкла. Только когда мы зашли в лифт, она спросила:
- Кто такой Дамир?
- Это мой дядя. У него тяжелая форма рака поджелудочной железы. Жить ему осталось максимум месяц. Врачи вообще удивлены, что он до сих пор жив… Наверное, потому что у него остались незаконченные дела. Только он сам не знает, что ему осталось сделать, чтобы спокойно умереть. Или потому что родственники каждый день его навещают. Сегодня моя очередь.
Кристина замолчала.
Лифт остановился и открылся. Мы вышли на шестом этаже. Пройдя по прямому как стрела коридору, я остановился. Прежде чем постучаться в дверь, обратился к своей спутнице:
- Учти, Дамир с некоторыми странностями. Он может нахамить, но не со зла. Так что умоляю, если он тебе не понравится, не ругайся, не возмущайся, не уходи, хлопнув дверью. Просто потерпи. Имей уважение к безнадежно больному.
Она молча кивнула, и я открыл дверь. В двухместной палате была занята только одна койка. Здесь чувствовался невозмутимый фаталь, который расположился на пустующем месте и теперь ждет следующего по списку. Свет проникал в комнату, но он был уставшим и измученным. Ему бы светить на кладбище… А так обстановке в палате была более чем казенной и обыденной для торжественного духа смерти.
Дядя, услышав скрип двери, отложил журнал с голыми барышнями. И только мы появились на пороге, затарахтел:
- Приветикприветикприветик! Как же я тебя давно не видел! Навестил-таки старика. Ну, давай, рассказывайрассказывай. Обо всем сразу! Как у тебя дела? Какие планы? Что знакого произошло в мире?
Мой дядя всегда был суетливым человеком. Он старался все успеть, всегда бежал впереди паровоза, держал руку на пульсе Мегаполиса. До того, как он попал в больницу с раком, вел кочевой образ жизни, не оставлял себе времени на остановку. Шутил: «В гробу отдохну». Но отдыхать ему пришлось в больнице. Быстрый и темпераментный Дамир, который всегда в теме, вдруг оказался в палате вместе с невероятно тормознутым  стариком, глухим на оба уха, про которого все забыли. И мой дядя был прав, потому что отдыхал он именно в гробу, в этой палате, и по иронии судьбы он перед этим «отдыхом» не умер.
После того, как он попал в больницу, с Дамиром произошла ужасная перемена. До этого он умел суетиться с достоинством, как бы показывая, что время быстро идет, не потому что так заведено, а потому что Дамиру так хочется. Он не играет по чужим правилам, он создает свои. Два месяца в палате сделали из мужчины в полном расцвете сил, из властелина времени суетливого старичка, который старался за время, пока идут приемные часы, вывались на родственников всю свою активность, подавленную за время до их прихода. Он пытался насуетиться на день вперед, потому что в остальное время он будет общаться только с тем тормозом.
Мы прошли вовнутрь и сели на табуретки. А Дамир не умолкал:
- Вот еще одного увезли в черном мешке. Хороший был старикан. Но разговаривать было с ним невозможно. Все «Ммм… Эээ… Ну... Мы…». И все такое. Как начнет вспоминать то, что было до потопа, так уши в трубочки сворачиваются. Но в моем положении себе попутчиков на тот свет не выбираются. А этот дед еще и бриться пытался…
Потом Дамир долго рассказывал забавные истории про своего бывшего соседа, добавляя едкие комментарии в адрес врачей и медсестер. А под конец заключил:
- Но в принципе они ни в чем не виноваты. Он был старым, дряхлым и насквозь больным. И, конечно, никому не нужным.
Дядя подмигнул мне. И тут он заметил Кристину. Она его внимательно слушала. Дамир ее осмотрел, а потом обратился ко мне:
- Наконец-то ты, монах-затворник, себе девушку нашел. Как Вас зовут?
- Кристина.
- И как Вам наш затворник?
- Неплохо. С ним весело.
- А Вы ему прозвище придумали?
- Конечно.
- Меня зовут Небанальность, - вставил я. Возможно Кристина хотела что-то другое сказать, но зная ее характер, мне бы не хотелось, чтобы Дамир ознакомился с ним и с ее колким язычком. Но мой ответ, похоже, ее удовлетворил.
Дядя присвистнул. Он так всегда делает, когда ему сообщают невероятно приятную новость.
- А я уже боялся, что ты будешь одним из тех банальных очкариков, которые насиживают геморрой перед своими книжками и гладят не бабу, а обложку какого-нибудь фолианта (надо сказать, что Дамир не читал книг, потому что считал это пустой тратой времени, к тому же его собственная жизнь могла служить романом). Хотя они тебе, наверное, пошли в пользу. Потому что ты у нас такой неуверенный тихоня, что мир можешь только через страницы книг познавать.
Вот это и есть мой дядя Дамир. Он меня унижает, не потому что не любит. Он меня как раз любит, отчаянно желает мне добра, поэтому унижает. Ему кажется, что пол-литра желчи изменят мое сознание до неузнаваемости, что подтолкнет меня к перерождению в такого же дядю Дамир, каким он является. Фигушки. Я уже видел, во что превращаются эти властелины времени, когда у них отнимают время и священную суету. В этом заслуга самого Дамира. Я не собираюсь быть таким как он и идти по его стопам.
Пока я размышлял, упустил какую-то часть разговора. Но это не страшно, потому что идеальный разговор, по мнению Дамира – это монолог самого Дамира. Ему плевать, что ты скажешь, что ты думаешь, лучше вообще молчать, потому что иначе он не наговорится. А сегодня идеального разговора не получилось, потому что Кристина в него ввязалась и, насколько я понял, она меня даже защищала (надо будет перечитать Лу, если он творит такие чудеса с людьми). А дядя, видя, что против его танков применяют мины, стал забрасывать Кристину ракетами.
- А почему ты такая худая с бледной кожей и запавшими глазами?
Вот так всегда. Вместо того, чтобы доказать свою правоту в сложной ситуации, он резко жалит противника в незащищенное место. Это происходит очень быстро. Потом Дамир возвращается к начальной теме и добивает растерянного противника. Обычно это срабатывает со всеми. Но Кристина – не все.
- Потому что я мало ем и много курю.
Против ракет были применены перехватчики. Дядя не мог еще раз молниеносно менять оружие. Эффект неожиданности потерян. К тому же он подозревал, что его оппонент любит делать тоже самое. А раз так, то ее таким способом не победить. Тактика №2 – война измором.
- Дура что ли? Жить надоело?
- Да, надоело!
Шах и мат.
- Но этому должны быть причины.
Нет, пока что только мат.
- Да, и они весомые.
- Какие же?
- Очень простые.
- Это не ответ.
Я ошибся, это не ракеты и не противоракетные установки. У них обоих пулеметы. Кристина набрала полную грудь воздуха и выпалила все, что говорила мне, с минимальными отклонениями. А напоследок добавила:
- Но Вам с Вашими прямолинейными извилинами не понять всю превратность и бессмысленность существования. Вы так и будите копошиться в своем дерьме. Лишь бы только жить. Жить, чтобы потреблять! Амеба!
Кристина вылетела из палаты как пробка из бутылки шампанского. Я хотел прибить своего дядю, потому что он только что поставил жирный крест на моих стараниях. А сам Дамир с невозмутимым видом рассматривал коробку с конфетами. И как бы между делом философски заметил:
- Она сейчас вернется. Из-за тебя, или из-за солидарности с больным,.. или из-за своей сумки, которую она бросила на пол.
Дядя не открывал коробку. Ждал. Его «сейчас» оказалось равным 20 минутам. Кристина вернулась. Мне кажется, или она плакала? По самому лицу это не заметно, но выражение глаз ее выдает. Дядя посмотрел на нее и спокойно спросил:
- Конфеты будешь?
И только когда все расселись, когда слюда была сдернута с коробки, когда количество конфет сократилось в два раза, тогда дядя заговорил на важную тему:
- Дурочка ты. Вот мне бы твои силы, здоровье и молодость. Я бы себя не убивал. Это ведь скучно! Мир такой необъятный, что ты смогла бы найти себе занятие. Тем более ты достаточно умная. Но все равно глупая дурочка. Не те книжки ты читала в детстве. В тебе слишком много жизни, поэтому ты хочешь умереть. А во мне ее слишком мало, поэтому я хочу жить дальше. Мне не нужны ответы на дурацкие вопросы. Мне лишь бы прожить еще пару деньков, не задавая вопросы, на которые не может быть ответов. Просто пожить. Мне большего не надо. А ты, дура, еще пытаешься мне возражать! Ты сначала что-нибудь сделай, хотя бы ребенка. А потом уже думай, нужна ли тебе эта жизнь. Вернее, нужна ли ТЫ ей. Если ты что-то создала, то ты уже нужный элемент. А пока от тебя никакой пользы. Это ты амеба, потому что бесполезна… Нет, ты не амеба, ты бесполезнее, бессмысленнее. Она служит бесконечному течению всего сущего по мере своих возможностей. А ты пытаешься этому потоку противостоять. Ничтожество. Я хоть что-то создал, чего-то добился. Пускай это пыль по сравнению с вечность. Но пыль – это не пустота, это уже что-то. А ты просто ноль, чужеродный элемент. Иди и живи, чтобы вселить в свою ничтожность хоть каплю смысла.
И пусть теперь мой дядя не врет, что он не читал книг.
После этой речи мы не могли долго оставаться в палате. Ушли. В лифте Кристина пробурчала:
- Старый козел.
- Вот теперь ты банальность, – рассмеялся я, - потому что так говорят девять из десяти, видевших дядю.
- Ве-ве-ве. Плевать мне на этих девятерых.
Около больницы мы расстались.
Это было второе доказательство жизни. Чужая боль. Она дает понимание того, что у тебя все еще нормально.