День 4

Обычно люди радуются, когда им снятся возлюбленные. Но не я. Мне приснилась Кристина. Она была в грязном свадебном платье с огромными синяками под глазами, дико смеялась и сквозь смех орала: «Не успеешь, не успеешь!». Я проснулся в холодном поту и больше не пытался заснуть. Остаток ночи я читал книги. Брал с полки первую попавшуюся, раскрывал в любом месте, читал страниц десять, захлопывал, брал следующую и по новой. Я не мог успокоиться, и всякие Достоевские, Кундеры, Уайлды, Фрейды роились в голове как стая ос.
Сон меня сильно встревожил. А если я не успею? Мне представились мрачный дождливый день, похороны, на которые кроме меня никто больше не пришел, уставший равнодушный священник. А потом кремация, наверное. Или другая картина: студенты-медики ковыряются в трупе Кристины. Мне стало плохо, и я заварил кофе.
В десять часов должны звенеть колокола, но вместо них раздалось только деловитое стучание о дверь. Я был уже собран и без промедления открыл дверь.
- Привет.
На Кристине были та самая юбка, та самая блузка, то самое пальто. Никакого свадебного платья. Я облегченно вздохнул.
А она прошла мимо меня, волной нахлынул приятный пряный аромат (духи?), разбросала все вещи и ушла на кухню. Не знаю, кто я после этого, но и на этот раз все вещи я убрал.
Кристина уже на кухне пьет кофе и курит. Кивнув на огромную кипу книг на столе, оставшуюся с ночи, спросила:
- Ты уборку в книжном шкафу делал?
- Нет, - буркнул я и начал перетаскивать книги обратно на полки. Кристина бросила свои кофе и сигареты и стала помогать мне.
Мы закончили и вернулись к завтраку. Кристина если и смотрела в окно, я не ел и смотрел на нее. Она поняла, что ночью что-то со мной случилось, но не стала расспрашивать. Наверное, она сильно не любит, когда расспрашивают ее, и думает, что это распространяется и на других людей. Или ей просто плевать. Прикончив завтрак, она заговорила:
- Что сегодня будем делать?
- Я хочу тебя сводить в клуб «Светлячок».
- А что там?
- Там восхитительные круассаны, а по вечерам андеграундные концерты.
- Только плачу я, - тревожный сигнал.
- Почему?
- Поскольку я скоро ухожу, то я набрала кредитов в банках. Все равно я скоро уйду, значит, кредиты возвращать не надо.
- А я все-таки надеюсь, что нам их придется вместе возвращать.
- Не обманывайся.
Кристина улыбнулась и затянула. Я помыл посуду. На этот раз она заговорила первой:
- Я не хочу, чтобы ты тратил деньги на меня. Потому что я и так занимаю слишком много твоего времени и порчу его. Вчера еще твоему дяде нахамила… Это будет подарком. Ты придумываешь развлечение, я оплачиваю бал. У нас будет потрясающий дуэт… Юнона и Авось (ухмыльнулась).
- Значит, мои старания были бесполезными?
- Почему же? Надо еще постараться, чтобы устроить человеку отличные проводы.
Мы замолчали. Причудливые узоры сигаретного дыма танцевали с утренним светом под потолком. Час пик уже прошел, и за окном деловито чирикали воробьи. Кристина, замеревшая с сигаретой в руке, расслабленно опустившая нижнюю губу и устремившая взгляд вон из квартиры, удивительно хорошо подходила этому утру. Даже не верится, что подобная ей может вообще захотеть покинуть этот мир, лишив себя такого невероятного утра.
Мы долго сидели и молчали. Сцена наскучила Кристине, и она сказала:
- Пошли?
И мы пошли в клуб. «Светлячок» располагался на двух этажах: на первом и в подвале. В подвале находился сам клуб, т.е. концертная площадка. А первый этаж занимало кафе. В нем мы как раз и обосновались, потягивали кофе, ели легендарные круассаны и теплые ватрушки. А так же болтали. К теме денег мы не возвращались. Кристина за все платила по умолчанию. Не так давно в Мегаполисе запретили курить в общественных местах. Поэтому Кристина часто уходила на свежий воздух. Вообще-то ей чихать на всякие дурацкие запреты, просто я смог ей объяснить, что за курение нас могут выгнать.
Когда она вернулась, мы продолжили болтать ни о чем. Вообще0то инди-сцена нашего Мегаполиса – это не ничто. Просто когда нависает такая грозная вещь, как самоубийство, все остальные разговоры вдруг становятся разговорами ни о чем.
Сейчас я не могу ни одну тему той беседы. Память сохранила лишь стеснительный свет, закутавшийся в занавесках, аромат крепкого кофе, сонный прищур Кристины, шаткие столики на одной ножке с кремовой скатертью и удивительно простые белые чашки. Все остальные мелочи навсегда потерялись в том дне.
Время может остановиться для двух отдельно взятых людей, что оно и сделало. Время осталось где-то вне «Светлячка», оно было с Дамиром, с суетливыми клерками, с шумными улицами. А здесь его просто не было. В кафе входили люди. Они беседовали, читали газеты, пили кофе с круассанами, а потом уходили. С ними в кафе залетал далекий тихий отголосок времени, он скользил по нам, не задевая внутренности. Вечность сидела на стуле рядом с нами, дышала духами Кристины и наблюдала за людьми. Нам втроем было хорошо и спокойно.
В кафе стало заходить все больше и больше людей. Они разговаривали, смеялись. Вечность боится людей, поэтому она упорхнула. Мы неожиданно обнаружили, что есть время, и оно подтолкнуло день к завершению. Был уже вечер, и близился концерт, на который мы вообще-то пришли. Кристина тоже вдруг обнаружила время и теперь с удивленным лицом кусает губы. Мы переглянулись и молча пошли в подвальчик.
Я уже говорил, что сегодня платила Кристина.
Что и говорить, а подвал был подвалом. Его просто приспособили под концертные нужды (а акустика все равно была таксебешная), поставили бар. Но дух подвала, независимости и тотального андеграунда не выветрился.
Мы пробились поближе к сцене. Первая группа не заставила себя ждать. Пят музыкантов, из которых двое (парень и девушка) пели дуэтом, аккомпанируя себе на электрогитарах. Очень мрачная и тяжелая музыка, не по звучанию, а по восприятию. Они сыграли около десяти песен, последняя из которых «Живое. Кровавое. Теплое» была особенно хороша.
Все выступление я не мог  оторвать от группы глаз. И только, когда они ушли, я посмотрел на Кристину. Она стояла молчаливая, бледная, неподвижная как статуя. Утренняя безмятежность ушла, не сказав: «До свидания». Я увел ее от сцены, и весь вечер мы просидели на диванчиках в глубине зала. Ее знобило. Мы молчали.
Что смогла музыка задеть в ней такого, что из нее вышло все ее циничное спокойствие? В живое, кровавое, теплое вонзились спицы, и оно сжалось, чтобы хоть как-то пережить удар. Оно пульсирует, из него льется кровь, которую невозможно остановить. Но я пытаюсь. Кристина сжалась, как пружина, готовая к броску, или как зверек, вдруг оставшийся один в ледяной пустыне. Она меня не чувствовала, зарывшись в своих страхах. Только сейчас я заметил, что за копной волос и высоким воротником пальто она прячет шрам. Рваная борозда тянулась по шее вдоль позвоночника.
Я слушал музыку, но больше на сцену не выходил первый дуэт. Все остальное после «Кровавого. Живого. Теплого» было бледным и ненастоящим.
Сегодня я хотел представить третье доказательство. Радость. Но у меня не получилось. А все так хорошо начиналось…