Больничка

  -Ну-ка, иди сюда, дружок,- донесся приглушенный, словно из бочки, голос.
    Дима, отправивший последний кусок подгоревшей яичницы в рот, резко встал, едва не сбив вазу на столе, и отправился в комнату отца. Он знал – с этой фразы обычно начинаются упреки и обвинения в его сторону. Представляя, о чем будет идти разговор, Дмитрий, тяжело вздохнув, взялся за позолоченную ручку, повернул ее и вошел внутрь.
    Отец, грузный мужчина, с тонким длинным носом и тёмными, посеребрёнными у висков волосами, сидел в кресле. На коленях лежала газета. Посередине первой страницы крупными буквами было напечатано “Нужно ли нам такое МВД?”. Под заголовком– фотография с места происшествия: около вагона электропоезда с выбитыми стеклами на платформе лежала женщина с неестественно вывернутой головой, а рядом бордовой лужей растеклась кровь.
    Родитель, отложив газету, не спеша поднялся, и начал ходить туда-сюда вдоль кровати, шаркая тапками.
    -Ну, определился, наконец, куда будешь поступать?- отец остановился и, скрестив руки, принялся пристально изучать сына.
    - Да, Пап. В ГУУ пойду.
    -Значит, учился-учился в физмате, а хочешь быть гуманитарием? Хорошо. Тогда, если все решено, почему ты до сих пор не сел готовиться?
    -Так ведь з-з-зима еще,- Дмитрий потупил глаза.
    На разговор Дима всегда шел с поднятой головой и десятки раз представлял, как пошлёт отца куда подальше, лишь только тот бросит хоть одно замечание. Но на деле выходило иначе. Дима робел и тупел, а слова давались таким трудом, будто за каждую произнесённую букву клеймили калёным железом.
    -Какая, нахер, зима?- отец, как это частенько бывало, в один миг превратился из спокойного человека в рассвирепевшего дракона.- Ты дурак, что ли?! Учился в физмате почти три года и не поступил в Бауманку! А теперь хочешь за полгода подготовиться к вузу совсем другого профиля! Да ты должен работать, не поднимая головы!
    -Ладно, ладно,- буркнул Дима и повернулся, чтобы уйти.
    -Эй, куда попёр? Я ещё не договорил.
    Сын развернулся и вперил гневный взгляд в отца, но не проронил ни слова.
    -Теперь слушай сюда. Будешь продолжать бездельничать, играть в эти свои компьютерные игры, пойдёшь в армию. Там тебя научат. Ферштейн?
    -Ферштейн.
    “А вот возьму и пойду”, - подумал про себя Дима и содрогнулся от своей же мысли.
    Совсем недавно по какому-то каналу показывали, что делают с новобранцами, после того, как те отказываются драить туалеты зубными щётками и натирать сапоги дедам. В сравнении с этим, любая драка во дворе казалась мальчишеской забавой.
    “Эх, надо отмазываться от армии!- Дмитрий печально покачал головой.- Было бы здорово, если у меня обнаружится хоть какая-нибудь непризывная болезнь.”
   
    Через неделю у Димы прихватило живот. Решив, что это небольшое несварение, он выпил таблетку. Но к вечеру положение ухудшилось. Дмитрий еле передвигался по квартире.
    Тут же вызвали скорую. С подозрением на язвенную болезнь увезли в поликлинику.
    Немного погодя выяснилось– диагноз оправдал себя.
    Дима хорошо запомнил, как врач, вытаскивая из его рта толстую черную трубку, очень похожую на резиновую дубинку, продиктовал ассистентке, что обнаружил сантиметровую язву а потом, посмотрев в глаза Дмитрию, подмигнул и ободряюще проговорил: ”Не так все и плохо. Вылечим.”
    Отец, начал названивать всем, кого знал в больнице, и, несмотря на бурные протесты сына, выбил одноместную палату.
   
    Вот здесь ты и будешь лежать последующие две-три недели, – Медсестра обвела рукой всю комнату.– Переодевайся. Скоро позову на уколы.
    -Хорошо.- Дима опустил сумку и пнул её. Та, издавая скрежещущий звук, закатилась под кровать.
    Медсестра ещё раз осмотрела комнату, будто сама мечтала здесь поселиться, и вышла.
     Стол, стул, койка. Телевизор, стоящий на хлиплой подставке, прикрученной к стене. Рядом с дверью в общий коридор– ванная комната. И никакой службы в армии.
     Дмитрий, первым делом отодрал бумагу, заклеивающую проемы между рам, и, сложив её в комок, напоминающий чуть уменьшенную копию гандбольного мяча, бросил в мусорную корзину, стоявшую рядом со столом. Открыв окно, он стал наслаждаться запахами, расположенной неподалёку лесной чащи– была поздняя весна, цветение набрало полную силу. Простояв так несколько минут, принялся переодеваться.
   
    Как ни странно, жизнь в больнице казалось Диме сущим раем. Отец приходил только за тем, чтобы принести кое-какие продукты и справиться о его здоровье. Процедуры оказались не такими болезненным, как он представлял.
   
    Дмитрий с первого же дня пребывания в больнице завел привычку курить после обеда.
     Отец запретил ему даже брать сигареты в руки, но, сын периодически, втихаря, нарушал табу родителя.
    И вот сейчас, всласть посмолив, Дима поднимался на свой, ставший теперь родным, четвёртый этаж. Оказавшись между вторым и третьим, он вдруг почувствовал, что очень трудно дышать. Стало невыносимо душно, стены будто начали сжиматься. Дима в изумлении остановился. Прислонившись к перилам, посмотрел вниз, но сразу отшатнулся в ужасе. Совсем недавно, на нижнем этаже около двери непринуждённо болтали две женщины. Теперь же ничего этого не было. Ни дверей, ни женщин- лишь чернота. Темные сгустки двигались ввысь, поглощая всё на своём пути. Дмитрий рванулся вперед, но поскользнулся и начал скатываться вниз по чему-то склизкому. Ступеньки и перила округлились и приняли неприятный бледно-розовый оттенок. Спустившись к лестничной площадке, Дима подумал, что со всего хода врежется в стену, но она внезапно отвалилась. Вниманию открылось дикое зрелище – абсолютная пустота, а где-то вдалеке, на расстоянии в девятиэтажный дом, громадный рот, помогая острыми, как лезвие бритвы, зубами, втягивал в себя дрянь, по которой скатывался Дмитрий.
    Из того места, где клыки вонзались в кишку, синюшные пухлые губы обдавало жидкостью цвета давно нечищеных зубов.
    Когда до зева оставалось совсем немного, Дмитрий вышел из оцепенения и сделал несколько робких попыток подняться наверх к тому месту, где находился проём в больницу. Теперь он казался небольшим окошком в темной-темной комнате, нижние контуры которого стали нечёткими из-за подступающей тьмы.
    Ничего не получалось. Слишком скользко, а, кроме того, от напряжения вспотели ладони. Дима, отвлёкшись на огромные, словно мечи, зубы, потерял равновесие и с криком полетел вниз.
   
    Едва Дмитрий открыл глаза, к нему бросился обеспокоенный отец.
    -Как ты? Мне сказали, что ты потерял сознание и свалился с лестницы. Слава богу, всего пара ушибов.
    -Где я?
    Дима приподнялся на локтях и огляделся. Его палата. Его ЧЁРТОВА палата! Дмитрий откинул голову и расхохотался от облегчения.
    Отец с подозрением посмотрел на него.
    -Позвать кого-нибудь?
    -Нет, не надо.
    -А что тогда?
    -Я себя не очень хорошо чувствую. Вздремну, пожалуй.
    Родитель понимающе кивнул и вышел, тихонько затворив за собой дверь.
    Дмитрий ещё раз улыбнулся, взбил примявшуюся подушку. Душистые ароматы, шедшие из приоткрытого окна, помогли ему быстро уснуть.
   
    На следующий день Дима проснулся в приподнятом настроении. Сделав два утренних укола, он вернулся в палату. Время до еды провел, читая Ремарка “Три товарища”.
    На обед была рыба с картофелем-пюре и молочный суп. Дима присел за низкий деревянный стол, накрытый цветастой клеёнкой времён Советского Cоюза, и принялся накладывать суп из водруженной посередине кастрюли.
    Сосед по столу, древний дед, посмотрел на него из-под кустистых бровей, а потом снова уткнулся в тарелку.
    Дмитрий был немного удивлён тем, что на этаже не обнаружилось ни одного более-менее молодого человека. Самым юным после него оказался толстощекий майор милиции из седьмой палаты, доставленный сюда с грыжей. Дима нередко слышал его охи и крики с просьбой подойти медсестру. Случайно подслушав разговор докторов, Дмитрий выяснил– менту больше полувека.
    Старик, сидевший рядом, поднял голову.
    -Почему не ешь?
    -А вам-то что?- враждебно ответил Дима
     Ему порядком поднадоел отец, без конца и края сующий нос в его дела. Других любопытных он терпеть не будет.
    - Чего хамишь? Я просто спрашиваю.
    - А я ни хочу отвечать.
    - Как знаешь, - дед меланхолично уставился на железную изгородь, что отделяла столовую от общего коридора. После чего в третий раз повернулся к Диме.
    Он улыбнулся. Нет, скорее оскалился. Зубы, неожиданно крепкие и острые, напоминали ему зубы из кошмара. Нос старика пустил две красные дорожки. Кровь попадала в тарелку и перемешивалась с супом. Дед, хихикая, отправил в рот ложку отвратительной смеси.
    Дмитрий, покрывшись потом, на негнущихся ногах поднялся из-за стола и медленным шагом двинулся к выходу. Но, пройдя лишь половину пути, услышал за спиной голос отца:
    -Жрать садись, не позорь меня! Кому сказал! Только попробуй уйти, узнаешь, почем фут лиха.
    В это время смех деда переродившийся безумный хохот, словно цепная молния, распространился, по всем, кто сидел в столовой, превращаясь в многоголосый вой. Некоторые, самые старые, сваливались со стульев в изнеможении, но продолжали сипеть, словно не желая отставать от товарищей по чудовищному хору.
    Дмитрий свалился на пол и, закрыв уши руками, завопил, что есть мочи:
    -Хватит! Хватит! Хва..
    Кто-то приподнял его и яростно встряхнул. Дима осмотрелся. В столовой были те же люди, но никто не смеялся. На лицах написано недоумение и сочувствие. Около стола, за которым сидел он, пусто.
    Медбрат, увидев, что Дмитрий очухался, попросил пройти в палату. Он с охотой подчинился.
    Вскоре после того, как он вернулся к себе, вошла медсестра и сделала укол снотворного. Дима проспал до вечера.
   
    Проснулся Дмитрий ночью. Приоткрыл один глаз. В противоположной стороне комнаты сидел доктор. Подбородок лежал на груди– похоже, он спал, но тотчас же проснулся, услышав скрип кровати.
    -Как себя чувствуете?
    -Нормально. Хотя… Не знаю. Со мной что-то творится.
    -В смысле?
    -Сегодня у меня были галлюцинации. Будто все, кто сидел в столовой, сошли с ума.
    -Возможно, это от переутомления. Скажу медсестре, чтобы ставила под одной капельнице в день вместо двух. И еще… Мне жаловались, что вы смотрите телевизор до часу ночи. Сами знаете, первый обход у нас в семь утра. Не высыпаетесь же, и это тоже накладывает отпечаток.
    -Я вас понял.
    -Принести снотворное?
    -Не надо. Через пару часов я сам засну.
    -Окей. С телевизором недолго. Договорились?
    -Ага.
    Доктор вышел из палаты.
    Дима включил телевизор. По четвертому каналу показывали “Идеальный шторм”. Дмитрий не понимал, почему в этом фильме нет стандартного американского хеппиэнда и в чём смысл отчаянной борьбы кучки рыбаков, если в результате все равно победила стихия.
    А еще гадал над тем, что происходит с ним в последние дни. Словно безумие медленно, но верно завладевало мозгом.
    Прошёл час. Дима невидяще смотрел в экран и думал о своих видениях. Звуки за окном и из телевизора сплелись в один клубок и стали неразличимы.
    Очнувшись от размышлений, он услышал, как стучат по окну. Тук. Тук. Стук и через непродолжительный период времени еще один. И еще. Словно долбит птица.
    Дмитрий давно заприметил звук, но не придавал значения.
    Подойдя к окну, он увидел, как камень ударился с обратной стороны и отскочил. Схватившись за раму, Дима дернул ее на себя.
     Выглянув, заметил внизу мужчину в пижамных штанах и синем свитере под горло. Несмотря на ярко светящие фонари, разглядеть лицо было практически невозможно– он случайно либо намеренно скрылся в тени каштанового дерева, растущего рядом с больницей.
    -Эй, парниш, дай прикурить, кинь зажигалку!
    Голос звонкий, грозил разбудить всех, чьи окна выходят на эту сторону.
    -Тупой? Ты бы ещё на шестом попросил! Камнем туда докинешь?- прокричал в ответ Диман и зачем-то добавил.- И вообще, я не курю!
    -А я уверен, что куришь, гаденыш.
    Ноги мужчины вытягивались, поднимая туловище вверх.
    Как только Дмитрий закрыл окно, лицо незнакомца поравнялось с его лицом.
    Нижняя челюсть вырвана с корнем– там, где она должна находиться безвольно висела кожа. Изо рта непрерывно сочилась кровь. То, что Дима принял за синий свитер, оказалось языком плотно, словно бинты мумию, обмотавшим все тело.
    Левая рука чудовища разбила стекло и схватила Дмитрия тонкими, будто ветки сухого дерева, пальцами за локоть . Длинные серые ногти впились в кожу.
    Дима с трудом вырвался. На руке осталось четыре глубоких пореза. Крича о помощи, бросился к двери в общий коридор. Она оказалась закрытой– видимо, врач считал, что пациенту, особенно в таком состоянии, вредно выходить из палаты. Дмитрий забежал в душ и закрылся на щеколду.
    Громом в голове у Димы отозвался первый удар в дверь. Потом второй. По ту сторону гремел голос, ставший похожим на голос отца:
    -Будешь знать, как курить! Я тебя проучу, молокосос!
    Дмитрий забился в самый дальний угол и начал хныкать. Так он делал в шесть лет, когда было страшно.
    Дверь слетела с петель. Раздался яростный и одновременно с этим радостный вопль…
   
    -Дима! Димочка!
    Дмитрий с трудом открыл глаза, словно к каждому веку подвесили по хорошему золотому самородку. И тут же с криком пополз к спинке кровати. На миг ему показалось, что он всё ещё в душе, а рука тянется, чтобы схватить его.
    Но нет. Обычная койка. Рядом сидели мать и отец, встревожено поглядывая на сына.
    За окном стояла ночь.
    Дима, расплакавшись, как распоследняя баба (так любил говорить папа), хотел кинуться к матери, но отец жестом показал не вставать.
    -Лежи. Ты только от наркоза отошел.
    - Какого наркоза?
    Дмитрий напрягся. Неужели кошмар величиной в несколько дней продолжается? Сейчас отец скажет, что ему ампутировали ноги. Дима чуть откинул одеяло. На грязновато- белой маркированной простыне покоились абсолютно целые конечности. Тут снова заговорил папа.
    - Сегодня после обеда ты, не дойдя до палаты, потерял сознание. Повезли на обследование. Оказалось, у тебя прободная язва. Доктор с фамилией, кажется, Аганеян позвонил нам и сказал, что срочно надо делать операцию. Провозились с тобой целую кучу времени. Затем перевезли в палату, где уже ждали мы.
    Отец взглянул на часы.
    -Долго ты пробыл в отключке.
    Дима, глубоко вздохнув, зачесал рыжую копну волос назад и широко улыбнулся родителям.
   
   
    Дмитрий выписался из больницы через три недели, а через полгода поступил в ГУУ и переехал в общежитие. С первого года обучения он начал подрабатывать, чтобы не просить денег у родителей и, следовательно, редко видеть отца.
    После больницы, Диме никогда не снились кошмары.