Узловая станция

Глава 1

Молодой чиновник из облгосадминистрации. В портфеле – бутерброды, приготовленные его такой же молодой женой. В поглаженной ею розовой, по тогдашней моде, рубашке под серым костюмом. И при галстуке, который тоже выбрала ему жена. Желающий выглядеть солиднее, чем он выглядит в свои двадцать пять. Думающий: «Надо, чтобы у людей при моем виде включались подсознательные ассоциации, которые образуют у них понятие «власть» – сухость, строгость, официальность». И потому не надевший джинсы и свитер. Втайне об этом жалеющий – как и о том, что не дал жене уговорить себя намотать на шею шарф и поддеть под брюки кальсоны. Это я.
Я сажусь в вагон поезда, который отвезет меня в Борошню, Богом забытый городок, даже не райцентр. Ехать не хочется, но надо. Работа. Командировка. «В конце концов, я сделаю все, что могу, – успокаиваю я себя, прижимаясь лбом к холодному вагонному окну. – Выше себя не прыгну, как бы не пытался! А может, все будет хорошо…».
В общем, в тот зимний день, когда я отправился в свою первую в жизни командировку, мне было довольно тоскливо. Я смотрел сквозь пыльное стекло на ровный ряд голубей, образовавших живой парапет вокзальной крыши и чего-то выжидающих, слушал женский голос с интонациями робота, объявляющий через вокзальные репродукторы отправку и прибытия поездов. А мимо меня по проходу сновали какие-то чужие люди. С куда большим удовольствием я бы сейчас готовил чай простуженной Марише в нашей плоховато обустроенной, но все равно очень уютной малосемейке, которую для нас снимали ее родители.
В Борошне назревал конфликт, суть которого я изложу чуть дальше. Разбираться  в нем отправили меня – самого молодого и перспективного (как я понимаю теперь, наименее важного) сотрудника отдела. «Проветришься, да и с людьми пообщаешься, – сказал Семен Семеныч Семенной, мой босс. – Тебе полезно!». Наверное, по этой же причине (для моей пользы), если надо было кого-нибудь послать в магазин – посылали неизменно меня! И приходилось идти, потому что гордость – непозволительная роскошь для тех, кто еще непрочно стоит на ногах. Прошло меньше полугода с тех пор, как Маришин папа помог мне с этой работой. Теперь он прививал мне кодекс чести служащего, где главной добродетелью была исполнительность, а главным пороком – самолюбие. Работа, если честно, мне не нравилась, но, как говорится, взялся за гуж (то есть за ручку чьей-то дочери) – не говори, что не дюж семью обеспечивать! Тесть, чувствуя мои настроения по этому поводу, говорил мне, что, если я буду старательно заниматься своей рутиной, то через какое-то время она начнет мне нравится, а еще через время начнет давать отдачу и станет любимой. С одной стороны, я надеялся, что так и будет, а с другой – боялся, что, пытаясь соответствовать должности, я потеряю себя. Однажды, еще учась в университете, я видел, как в коридоре подрались два моих преподавателя. Взрослые мужики, люди умственного труда, порядком обросшие жиром от постоянного сидения над собственными умными статьями и глупыми студенческими курсовыми, они смотрелись в драке совершенно дико! Как я потом слышал,  два почтенных мужа не поделили  между собой то ли учебную, то ли еще какую-то нагрузку! А ведь на этих самых парах сии почтенные мужи так уверенно говорили нам разные умные вещи! Этот нелепый диссонанс уже тогда навел меня на мысль, что работа может морально изуродовать человека. Но я надеялся на то, что я-то, в отличие от них, выстою, не поддамся…
Я достал телефон и, чтобы немного развлечься, стал писать жене СМСку. Мне досталось боковое место, и теперь меня то и дело задевали пассажиры, которые ходили по вагону и разыскивали свои места.

Глава 2

Пока поезд уносил меня все дальше от дома, я думал о предстоящих мне в Борошне встречах. Надо было нанести визит в борошнянский горисполком, на тамошний завод металлоконструкций, пообщаться с «пересичными громадянами». Все дело в том, что какие-то борошняне направили письмо в ОГА (то биш, областную государственную администрацию), жалуясь на то, что местная власть бездействует, мэр избегает общения с гражданами, увлекся народным и оперным пением, и теперь только и слышно, как он распевается у себя дома! Зато все больше в жизнь городка вмешивается директор местного завода металлоконструкций, не считаясь при этом с мнением граждан. Жители Борошни просят областные власти разобраться в ситуации и навести порядок.
Я не имел ни малейшего представления о борошнянском мэре, но о директоре завода, который пришел на эту должность – да и вообще появился в Борошне – всего два года назад, был наслышан. Так вот, два года назад считалось хорошим тоном говорить о подъеме украинской экономики, о необходимости привлечения инвестиций и необходимости дать дорогу новому поколению управленцев. Руководство области, выполняя директиву свыше, инициировало один популистский проект, который курировало управление экономики и инвестиционной политики. Мы объявили конкурс для выпускников экономических факультетов местных вузов, желающих попробовать себя в роли кризис–менеджеров. Вчера – студент, сегодня – настоящий директор настоящего завода! Под проект решено было выделить несколько мелких, оставшихся с советских времен предприятий–банкротов, на которые никто не претендовал в силу их бесперспективности. Их отдавали в вотчину победителям конкурса – мол, делай, что хочешь, посмотрим, каков ты в деле! Потом, конечно, спросим с тебя за все (а в сторону: «Хе–хе! Мы-то знаем, что ничего у вас не получится – если бы можно было с этим заводом что-нибудь сделать – умные люди давно уже бы сделали!»). Как бы то ни было, желающих побороться с кризисом среди многочисленных новоиспеченных экономистов оказалось крайне мало, а из предложенных ими проектов возрождения производства эксперты–практики не посмеялись только над одним. В итоге все ограничилось только Борошнянским заводом металлоконструкций. А на следующий год конкурс уже не объявляли – стране стало не до жиру, а чиновникам – не  до популизма (надо было спасать свой собственный жир). 
Но Борошнянский завод, как ни странно, потихоньку зашевелился, встал с колен, отряхнулся и потихоньку пошел вперед. Его директор Дима Комендант, которого его – а потом и мои – университетские преподаватели запомнили несколько (они пытались подобрать более литературное слово, но в итоге сдавались и употребляли более точное) «быковатым», но на самом деле смышленым пацаном, все-таки преодолел кризис, и завод начал выпускать какую-то продукцию. Понятно, что объемы производства были небольшие, оборот предприятия был скромный, продукция имела очень ограниченный рынок сбыта, и особого внимания к себе это производство не привлекало – это вам не лакомый кусок вроде мясо– или хлебокомбината, который одни загребущие руки то и дело выдирают из других: «Мое! Мое!»!.. Но остепененные теоретики с удовольствием заговорили о борошнянском «экономическом чуде», совершенном их воспитанником. Я был тогда на пятом курсе. И вот теперь эта история получила продолжение, а я еду выяснять, что к чему!..
Оторвавшись от довольно скучных пейзажей за окном, я переключил свое внимание на пассажиров. Напротив меня сидели три сонные девчонки–малолетки. «Ездили в областной центр на гульки в честь Валентинова дня, да так загуляли, что домой не успели, – практиковался в использовании дедуктивного метода я. – Приедут – получат «втык» от родителей! Зато воспоминаний о тусне в каком-нибудь нашем ночном клубе им недолго хватит. У них ведь максимум что имеется – какой-нибудь захудалый клуб и пиво в мороз на улице!» Сперва девчонки обсуждали друг друга («Поправь челку, шопопало у тебя!»), потом еще кого–то (Я ее вообще не понимаю!»), затем нашли себе новое развлечение – семечки. Вскоре одна из юных пассажирок бросила это занятие и прикорнула на плече у подруги, но две других девчонки не прекращали грызть семечки до самой Борошни, и за это время сотворили на столике внушающую почтительный ужас гору шелухи. Сидящий напротив меня мужик читал дешевую вокзальную брошюрку с анекдотами, но если ему и было смешно, то в его мимике это никак не проявлялось – она как будто вообще у него отсутствовала. В соседнем купе стареющие пацаны в кожаных куртках и по гопнической моде сдвинутых на макушки вязаных шапках–«презервативах» сосали пиво из бутылок, резались в карты и ругались матом.
Наконец, спящая на плече у подруги малолетка проснулась и стала моргать. Подруга пошевелила затекшим плечом. Третья девушка ссыпала шелуху со стола в пакетик и сунула в карман. Мужик, читавший анекдоты, спрятал свою брошюрку в сумку. Все стали закутываться и застегиваться. Я понял, что мы приехали.

Глава 3

Поезд остановился, не дойдя метров ста до вокзала, так что пришлось прыгать на щебенку между путями. Выбравшись на асфальт перрона, я огляделся по сторонам. Кроме основного здания вокзала, которое по тем временам, в которые его построили – а было это, скорее всего, в начале двадцатого века – считалось красивым и просторным, тут было еще какое-то количество разных одноэтажных служебных построек. Все они были выкрашены краской цвета охры. Рядом с вокзалом имелся скверик.  Из снега, завалившего его, виднелись только спинки зеленых лавочек. Утонул в снегу и фундамент какого–то серого памятника, на поверхности стались две серые человеческие фигуры – что-то вроде девушек с веслами или чем-то подобным, я толком не разглядел. Вокзал размещался на продолговатом островке, со всех сторон окруженном морем железнодорожных путей, где в качестве волн были многочисленные рельсы. Ну, если не море, то уж большое озеро – точно! А там, на другом берегу возвышалась круглая водонапорная башня из бурого кирпича, и зеленый элеватор, напоминавший гигантский локомотив…
Я рассудил, что людей, у которых можно спросить, как добраться до местного горсовета, лучше искать в здании вокзала или около него, и пошел туда.
По перрону неторопливо брел какой-то пожилой дяденька в форменной фуфайке железнодорожника. У него-то я и решил получить нужную мне информацию.
–Добрый день! – закричал я дядьке. Тот остановился и уставился на меня с таким видом, будто не мог поверить в то, что могу к нему обращаться.
– Мне нужно попасть в горсовет, – сказал я. – Как мне туда пройти?
Дядька улыбнулся, как улыбнулся бы Будда, извлеченный из Нирваны каким-нибудь несчастным, который не только ни разу не сливался с Абсолютом, но даже и не пытался ни разу освободиться из плена мирских соблазнов и страданий.
– У горсовет? – переспросил он.
– Да.
– Ага... Ну… Як тоби объясныть… – указательный палец уже отогнулся от его почерневшей от работы пятерни, но пока не спешил ни на что указывать. Я терпеливо ждал, любуясь множеством добрых алкоголических морщинок на его лице.
– Оцэ пэрэйдеш пути! Пэрэйдеш пути... И пидэш по вулыци! Пидэш по вулыци... – учитель Йода каждую фразу говорил один раз для меня, один раз для себя. – Туды! И там спытаеш у людэй. У людеэ спытаеш... Бо як я тоби покажу?
– Ясно, спасибо! – ответил я и собрался идти в указаном мне направлении.
– О! – дядька вдруг получил из космоса идею. – Пишлы я тоби з моста покажу! Пишлы...
И мы стали карабкаться на высоченный и длиннющий пешеходный мост через пути.
– Ну ось… – сказал, задыхаясь, мой гид, когда мы закончили восхождение. – Дывысь… Ось вин дэ! Ось дэ...
– А еще мне нужен завод металлоконструкций, – сказал я.
– Завод? – пероспросил дяденька. – А завод ось дэ! Ось дэ...
Теперь он показывал туда, куда уходили, сливаясь по пути в две колеи, рельсы.
– Писля другого пропуску будэ завод, – сказал мужик. – Бач, скилькы рэльсив! Як веткы у дэрэва! Оце веткы, ото ствол пишов! Ствол пишов...
Сравнение показалось мне удачным – рельсы в районе станции действительно разветвлялись, как ветки у дерева – правда, почему-то лежащего на земле. Кому что – кому море, кому дерево…
– Угу, – кивнул я.
– Тилькы половына оцых веток вже засохла, – сказал мужик. – Ранише цэ була узловая станция. Стилькы пойиздив ишло через нас! У нас тут два депо: одне вагонне, друге – локомотывне. Работи до...  було! А коли Кравчук зробыв нам Украину, на Росию мэнше стало пойиздив. Та й не тилькы... Потим нас в линейну станцию пэрэвелы. Людэй посокращалы. Живуть з городив. Ну хиба шо на тому заводи металоконструкций молоди наши роблять. Хто не пйе. Бо там дисциплина така! – дядька не то одобрительно, не то иронически усмехнулся. – А так... Бабы наши ворожать, йидуть до них люды з усих усюд. Ризни хворобы виводять. Ага...
Слушая жалобы дядьки на жизнь, я понимающе кивал и старался придать лицу сочувствующее выражение.
Ранише кралы ще. Кралы... Зализо, цэглу. Розбыралы тут усэ потрохи у мисти, – продолжал дядька. – А зараз – ни! Зараз дырэктор того заводу зробыв у нас народну дружину. Так ци дээндэшныкы ходять контролюють... Ну то хорошо, конешно. Та як людям жыты? Не вси довольни. Не вси...
Интересно, – сказал я.
– Ага, – согласился со мной дядька. – Интэрэсно. А ты звидкы будэш?
В его морщинках теперь было что-то очень хитрое.
– Из облгосадминистрации, – сказал я.
– Понятно, – ответил дядька таким тоном, словно он понял больше, чем я сказал. – Понятно...
– Ну ладно, спасибо вам большое, – поблагодарил его я. – Мне пора.
– Давай! Бижы! Бижы...
Но убежать я не успел. Невесть откуда на мосту появилась толпа запыхавшихся тетенек, направлявшихся ко мне.
Молодой человек! – услышал я. – Ми вас там, унызу, встречаем, а вы вжэ тут! Вибачтэ, не впизналы! Ми не думалы, шо ви такый молодый!
А что  вы хотели? – спросил я.
Це ж вы по поводу нашого лыста?
Я? Ну да, я по поводу обращения граждан, – сказал я, рассматривая женщин.
Хотя они были разного возраста, роста и комплекции, но при этом чем-то похожи друг на друга – почти как близнецы. Может, из–за того, что все были одеты в дешевые китайские куртки. А может, из–за одинаково заискивающего, и в то же время – иронического выражение лиц (думаю, у них было двойственное, или даже тройственное отношение  ко мне: они видели перед собой человека из областного центра, который что-то решал в этой жизни, а значит – начальника; в то же время, мой вид внушал им сомнения по поводу значимости принимаемых мной решений – ведь я был слишком «молодый и худый»; но они видели в этом и некоторый плюс – ведь неопытному юнцу куда легче навязать свое видение происходящего, чем видавшему виды чиновнику, проще «прогнуть его под свой дискурс» – как я любил тогда выражаться, – или «задурить голову» – как, очевидно, выражались тетки).
¬Вы ж там розбэриться, – сказали мне. – Вы ж должни допомагать людям! У нас диты! Ось у нэйи – маленьки, а у мэнэ старший вже такый, як вы! – выкрикивали тетки. – Ми дужэ ради, шо ви прийихалы! Такый приемный молодой чоловик!
Работа у меня такая, – ответил я, смущенный таким бурным приемом.
Дякуємо, шо вы нас почулы! Давайте, мы вас погодуемо! Давайте, мы вас поселымо!
Я отнекивался, говоря, что меня и так и поселят, и покормят.
– Ну добрэ, – в конце концов уступили тетеньки. – Оцэ вам!
Мне в руки всунули какой-то сверток.
Что это? – спросил я.
Потим подывытесь! – сказали мне.
И тут я понял, что мне сунули взятку. Я попытался отдать ее обратно, но никто не брал у меня пакет. Напоминало детскую игру в «сифу». Тетеньки начали ускользать от меня, как попавшие в разбитые для омлета яйца кусочки скорлупы – от вилки, которой пытаешься их выловить. Группа встречающих поспешно удалилась, а я остался стоять в растерянности, с этим дурацким свертком в руке. Оглянувшись, я  обнаружил, что спившийся Будда (он же работник железной дороги) все еще поблизости, смотрит на меня со своей бесстрастной улыбкой. Я сунул сверток в карман и с нарастающим гадким чувством зашагал по мосту в том направлении, где мне предстояло отыскать горисполком.

Глава 4

Тут мое бедро ощутило вибрацию телефона, лежащего в кармане брюк. Я вытянул его и обнаружил, что звонит Мариша.
– Привет, зайчик, – сказала она простуженным голосом. – Я не отрываю тебя от работы?
Я сказал, что нет, и на ее следующий вопрос: «Как ты там?» ответил, что у меня все замечательно.
– Слушай, – сказала она. – Я тут волнуюсь за нашего Масика. Он второй день не какает. Может, у него запор?
Я посоветовал ей поискать какашки котенка по укромным углам и почаще менять наполнитель в лотке.
– Я искала, нет ничего! А у него животик такой раздутый… – продолжала Мариша.
Где-то еще пару минут я обсуждал с Маришей проблемы нашего котенка, и это позволило мне мысленно побывать дома и воспрянуть духом.
Улочки  Борошни были скорее сельскими, чем городскими. Почти сплошные ряды заборов, за которыми текла частная жизнь обитателей частного сектора – а какая она там была, счастливая или не очень – отсюда видно не было! То и дело встречались горы заснеженного и обледенелого мусора, на котором выделялись пятна свежевыкинутого пластика, картона, дохлые кошки и прочая прелесть. Конечно же, я вскоре заблудился, что со мной в незнакомых местах случалось практически всегда. Не знаю, у меня какой-то неисправный внутренний компас. Поэтому я в полной мере успел оценить прелесть борошнянских дорог. Наступая на бугры и проваливаясь в ямки, обледенелые и скользкие, я пару раз чуть не грохнулся и один раз таки грохнулся на задницу!
– Осторожно, – сказал остановившийся понаблюдать за моими пируэтами дедушка с ведром и сигаретой. – Дороги у нас ни к черту!..
  Я спросил, как мне пройти к городскому голове, и он ответил:
– Так то ж у другу сторону!..
Пришлось идти назад.
Накануне по телефону я договорился с мэром городка Олегом Ивановичем Короленко о том, что он будет ждать меня на своем рабочем месте.
– Нэма пытань! – бодро сказал он. – Прыходьтэ. Зустринэмо, як трэба! Стил накрыемо и лижко застелымо! Готель у нас без зирочок, але дуже гарный. До бабы Жени у флигэль вас поселымо!
Весельчак был этот мэр!
Здание горсовета открылось мне только после того, как я уже отчаялся найти его. Выйдя на какую-то улочку из какого-то переулка, я, наконец, увидел самый дом с мезонином и синей табличкой, на которой белыми буквами значилось заветное: «Борошнянська міська рада». Незамысловатый балкончик над входом подпирали две колонны, по обе стороны от крыльца красовались бетонные вазоны с торчащими из них серыми стеблями умерших цветов, справа на флагштоке висел «жовто–блакитний».
Но разговор с борошнянским мэром у нас в то утро так и не состоялся. По старинке окрашенная белой масляной краской дверь приемной была заперта. На всякий случай я несколько раз в нее постучал. Но на мой стук открылась совсем другая дверь, напротив, и из нее выглянул совсем не Олег Иванович.
Шо вы хотилы? – спросила  у меня какая-то женщина.
– Добрый день, – сказал я. – Я к Олегу Ивановичу из Сум.
А!.. Вин казав… Не стучиться, нэма його! И нэ будэ…
Почему? Мы же с ним договаривались! – возмутился я.
Бида з ным случилась, – вздохнула женщина. – Як вам сказать… В общем, сьогодни вранци на нього дуже велика сосулька впала, прямо на голову! Повезли його до Сум, у реанимацию… Так шо пробачте…
– Да уж.... – Ну что я еще мог на это сказать?
Заходьте до нас у кабинет, чаю чи кави попйетэ… – пригласила женщина. – Тут у нас ще журналист из Сум. А потим мы вас посэлымо.
В кабинете, обставленном старой мебелью, со стандартным набором оргтехники (компьютер с принтером, телефон с факсом), со стенами, украшенными календарями, и цветами в горшках на подоконниках, сидели еще две женщины лет сорока–сорока пяти, а с ними – круглый, как Винни–Пух, молодой человек. Где-то я его уже видел – очевидно, на каких-нибудь брифингах или других наших мероприятиях. Они пили чай–кофе и, по всей видимости, разговаривали «за жизнь» – как я догадался, за жизнь Олега Ивановича, которая теперь, возможно, висела на волоске.
– Вы знаете, сколько на самом деле сосульки убивают людей каждый год? – жуя печенье, говорил парень. – Вы почитайте в интернете!
Заметив меня, парень приподнялся и представился:
– Ющенко. Максим. Газета «Ваш собкор».
Он протянул руку для пожатия, не позаботившись вытереть ее от крошек и масла. При этом он задел свою чашку с кофе и облил себе штаны. Женщины подскочили и начали суетиться, подавая ему салфетки. Я обратил внимание на их руки – по таким рукам сразу видно, что женщина трудится не только на чиновничьей службе, но и на подсобном хозяйстве. Не очень привлекательные, зато внушившие мне уважение к их обладательницам!
– Ну все, теперь я у вас тут надолго застрял!  – улыбался журналист. – Пока не высохну.
На его шарообразном черепе кудрявились редкие очень светлые волосы. Лицо было нежно–розовое. Пупсик.
– А мы вас не выганяем! Залышайтэся, ми вас ще й женымо! У нас е хороши дивчата! Не балувани! И вы залышайтэся! – сказали мне.
– Нет, меня в Сумах жена ждет, – разочаровал их я.
– Жалко! – ответили мне. – Ну, хоч кавою напойимо, сидайтэ! Тильки не облыйтэся, а то женымо!
Я присел за чей-то рабочий стол, временно накрытый для кофе–брейка.
– Так что с Олегом Ивановичем случилось? – спросил я. – Мне начальству докладывать надо, расскажите.
– В общем, розказуєм, як сами чулы. Наш Олег Ивановыч, вин – як сказать? – прыверженець здорового способу жыття. Зранку вин босый по снигу иде до курника, бере свижи яйця, выпыває йих. Кажэ, шо заряд бодрости таким образом получае на вэсь дэнь. А ще вин яйця для голосу пъе. У нього знаете, який голос, оперный просто! Так красиво спивае! Ось вин выйшов сьогодни зранку за яйцямы, а до дому не повертаеться. Жинка выглянула на двир, а Олег Ивановыч на снегу лежыть – из пробытою головою! У них дим трыповерховый, на даху намерзлы велычезни сосулькы, ось одна з ных и впала йому на голову!
– Хорошо, не с девятого, – сказал Ющенко. – Тогда бы сразу насмерть!
– У нас такых будынкив немае, – ответили ему одна женщина.
– Таких немає, але в Олега Ивановича дим височенькый, – сказала другая.
Помолчали.
Вы не курите? – спросил у меня Ющенко. – Нет? А я пойду на улицу покурю! А потом вернусь к вам сушиться! – игриво пообещал он женщинам.
Парень вышел курить, а я остался хлебать кофе. Вот она, первая неудача! Хотя я тут ни при чем.
Прежде чем я успел основательно погрузиться в депрессивные мысли, зазвонил мой мобильный, и это снова была Мариша. Она сообщала, что вычитала в интернете, что, если котята долго не какают, им надо давать вазелиновое масло. А она не может сходить в аптеку, потому что болеет! Она спрашивала, когда я уже вернусь. Я обещал не задерживаться.

Глава 5

Если девушка, начав работу секретаршей, остается на этой должности до пенсии, она обеспечивает себе вечную молодость: и в 40, и в 50, и в 60 ее продолжают называть Наташей, Юлей, Леной – без отчества! Девочка, одним словом! Хотя секретарше борошнянского мэра было за 40, а мне – всего 25, она совершенно естественно представилась мне Наташей, а у меня язык не поворачивался называть ее так, поэтому я обращался к ней, пропуская имя. Да и говорила, в основном, она. По пути к бабе Жене, куда Наташа повела меня на поселение, я слушал ее рассказ о том, «яка гарна людына» ее шеф Короленко, и «як вин гарно спивае – и народни писни, и опэрни», и как женщинам из горсовета жалко его теперь.
Наконец, мы ныряем в одну из многочисленных калиток и оказываемся в каком-то дворе. На улице уже темно, я устал от поездки, впечатлений и переживаний, мои глаза слипаются. Я на автопилоте прощаюсь с Наташей, позволяя ей передать себя на попечение в другие заботливые женские руки и отвести куда-то, где я смогу лечь и заснуть...
– Заморывся, сынку, – говорит мне баба Женя. – Ходимо в хату, я тэбэ погодую.
Кажется, я стал отказываться от ужина – то ли из ложной скромности, то ли действительно не хотел есть.
– Та хоч молочка попъеш! – не отставала от меня баба Женя. – У мэнэ такэ добрэ молочко!
Не знаю, как я дал уговорить себя выпить молоко – сто лет его не пил, потому что не только пить – видеть без отвращения не мог! Но, зайдя в дом к бабе Жене, я выпил большую кружку! Сам дом я плохо помню – то ли от усталости, то ли еще по какой-то причине видел все, как будто в тумане…
А баба Женя сказала:
– Добре молочко? Влитку я вранци пиду на лужок, назбыраю у подил росы, вдома почну його выкручувать, а  з нього молоко бижыть! А взымку никуды не хожу, вытягну з диркы у стовбури чипок, пидставлю глечик, у нього й набижыть молока!
И засмеялась.
– Тоби казалы, що я видьма? Ни? – резко прекратив смеяться, спросила баба Женя. А потом снова засмеялась, довольная моим замешательством. И добавила: – Та не бийся! Я добра видьма!
Мне стало жутко от ее слов. Я увидел, что баба Женя – не настолько старая, чтобы зваться «бабой», она была ровесницей секретарше Наташе. Но, наверное, этим обращением она была обязана своему ведьмовскому статусу.
...А может, мне все это приснилось?
– Про молоко, то я тоби збрехала, – сказала баба Женя. – Алэ я багато вмию!
– Понятно, – пробормотал я.
– Я наскризь бачу людыну, бачу йии долю, – продолжала баба Женя, вглядываясь черными глазами в мою душу. – Хочеш, щось тоби скажу?
– Что?
– Хлопче, зараз ты живэш не свойим життям. Це не твоя робота в тий администрацийи. Це не твоя дивчина, з якою ты одруженый. Алэ... алэ скоро всэ зминыться!
Обескураженный этим заявлением, я начал стал бабе Жене какие-то вопросы, но она не стала на них отвечать, а повела меня во флигель и сказала, чтобы я ложился спать, потому что я выгляжу хуже некуда… Нет, наверное, это мне все-таки приснилось!
Приснилось еще до того, как я увидел кошмар, от которого и проснулся. Во сне я пытался перерезать горло своей жене, и нож никак не мог справиться с хрящом – он гнулся под лезвием, лезвие соскальзывало с него… Физиологические подробности были настолько отчетливыми, что, когда я проснулся, меня еще минут пятнадцать трясло от ужаса! Я долго не мог понять, где я и что со мной. Потом, поборов, наконец, дрожь, я обнаружил, что у меня болит голова и я решил, что вдохнул в поезде какую-нибудь свиную или птичью заразу и теперь заболеваю. Я лежал на чужой кровати во флигеле у какой-то бабы Жени. В Борошне. Хотелось пить, но где искать воду, я не знал.
И тут вспомнилось это: «Ти зазраз живеш не своїм життям». Не своим… Как это – не своим? Я задумался. А ведь иногда ко мне действительно приходило такое чувство! Живу не своей жизнью, совершая те или иные поступки исключительно под давлением окружающих меня людей, каждый из которых считает себя умнее и лучше других, и верит в то, что лишь ему известно, как поступать правильно. И им всегда удавалось убедить меня в том, что я не прав, а они – правы! Я поступал так, как им хотелось, и радовался, что не натворил глупостей, которые собирался натворить. Но все же в моей душе оставался какой-то осадок. Он там накапливался. И время от времени меня посещало чувство, что я уже не принадлежу себе!
Мне хотелось заниматься какой-нибудь творческой работой, а меня запихнули в облгосадминистрацию. Как? Не знаю! Мне не хотелось жениться так рано, но меня женили. Как? Я не знаю, как! Я не хотел заводить кота, но жена все равно его завела. Как? А вот так! Иногда я мечтал о том, чтобы потусить с друзьями, как это бывало раньше, но стоило мне заикнуться об этом, жена тут же находила мне какое-нибудь занятие по дому.  И я не шел к друзьям. Почему? Я не знаю, почему! И так далее!
А этот ее папаша, тупой самодовольный боров, который вечно лезет меня поучать! Постоянно сыплет затасканными шуточками, которые смешны только ему. Но я всегда зачем-то делаю вид, что мне тоже смешно, да и вообще – что я глубоко его уважаю! Или мой босс, хряк–осеменитель Семенной, Маришин папа номер два!  Перед ним я разыгрываю ту же самую роль. Но почему? Я не знаю!
А мои родители! Хотя… Жен выбирают, работу выбирают, а вот родителей – нет!..
Но, в любом случае, рядом со мной нет такого человека, который понимал бы меня и принимал бы меня таким, какой я есть! Так что впору мне сейчас наслаждаться своим одиночеством! Здесь, в Борошне, никто не мешает мне быть самим собой. Только почему же мне так плохо? Почему, несмотря ни на что, я предпочел бы сейчас оказаться рядом с женой, в нашей кровати, куда она, несмотря на мои протесты, теперь укладывает и котенка?
Так и не ответив себе на эти вопросы, я снова заснул.

Глава 7

Открыв глаза утром, я увидел за окном какие-то кусты, а за ними забор. Свет в комнату падал серый, скучный. Некоторое время я лежал, пытаясь понять, заболел я, как мне показалось ночью, или все-таки нет. Но ничего не болело, и это меня обрадовало. Я осмотрел непритязательный интерьер флигеля. Помещение было крошечное, у одной стены стояла кровать, у другой, напротив, – стол, к торцу которого был приставлен стул. Между кроватью и столом был узенький проход к окошку. Обои были какие-то дешевые и уже выгоревшие. Над кроватью висел тоненький коврик. Что еще отметить? Разве что непривычно низкий потолок. Да, чуть не забыл очень важный предмет интерьера – печку–буржуйку, которой во флигеле натопили перед моим приездом. Наверное, от печного дыма у меня ночью и разболелась голова.
На столе стоял пластиковый поднос, а на нем – тарелки с какой-то едой, пустая чашка и термос. Когда баба Женя успела все это принести и как умудрилась не разбудить меня? Оставив эти вопросы без ответа, я оделся и сел завтракать еще теплым картофельным пюре, беря из другой тарелки кружочки жирной колбасы, а из третьей – неожиданно вкусный салат из очень мелко нарезанных капусты и моркови. В термосе был чай, который я выпил, закусывая его дешевым печеньем. Потом оделся, взял портфель и вышел из флигеля.
В голове мелькнула мысль о том, что надо бы зайти поблагодарить бабу Женю за жилье и завтрак, но вспомнив вчерашее с ней общение, которое было не то во сне, не то наяву и оставило в моей душе не слишком приятные воспоминания, решил не заходить. Я отправился на завод металлоконструкций.
Я знал, как пройти к заводу от вокзала, но не знал, как выбраться к самому вокзалу. Поэтому снова долго блуждал по борошнянским улочкам, прежде чем оказался перед ним. Ну а дальше я пошел вдоль железнодорожных путей уже без риска потеряться.
Наконец, впереди, справа от путей, показалась серая железобетонная ограда с решетчатыми железными воротами, украшенными советскими пятиконечными звездами. Ворота были заперты и, судя по нетронутому снегу перед ними, они уже давненько никого не впускали и не выпускали. Ответвляясь от основных путей, к воротам шли рельсы. Они были ржавые. Основная же часть предприятия находилась внизу, справа от насыпи, по которой проходила железная дорога. Там находились другие ворота. Снег перед ними был укатам автомобильными колесами, из чего следовало, что предприятие живет и сообщается с внешним миром. Рядом с воротами располагалось  админздание со входом снаружи. «Мне туда», – решил я и стал спускаться  с насыпи. По дороге мне встретился красный щит, на котором белой краской было написано: «Все мы, ныне живущие, в ответе перед потомками, перед историей» .
Лицо у охранника на проходной было такое, какое я видел только у фашистов в фильмах про войну, у плохих киборгов в фантастических боевиках и у ментов в реальной жизни. Он равнодушно воткнул в меня свои алюминиевыми глаза и стал ждать, корда я начну издавать какие-нибудь звуки. Я сказал, что хочу видеть Дмитирия Ивановича. Он равнодушно поднял телефонную трубку и сообщил кому-то о моем появлении. Потом обратися ко мне:
Паспорт!
Я даю паспорт, он записывает мои данные.
– Мобильный, фото-, видеотехнику сдать, – говорит он.
Я внутренне протестую, но отдаю ему телефон. Он прячет его в ящик своего стола. Садится и смотрит в стену напротив себя.
Ну а дальше что? – не выдерживаю я.
– За вами сейчас придут, – отвечает киборг-убийца.
Через несколько минут на проходной появился мужчина лет пятидесяти, в сером пиджаке поверх свитера, с брезгливыми складками от крыльев носа к углам рта.
– Кого забрать? Його? – спросил он у охранника, кивая на меня. Его речь напоминала отрывистый собачий лай.
– Молодого человека проведи, – подтвердил тот.
Мужчина, внимательно меня осмотрев водянистыми глазами, наконец, сказал:
– Пишлы!
В этот момент дверь, через которую я вошел с улицы, открылась, и на проходную зашел журналист Ющенко.
– Здравствуйте! – стал с ходу выкрикивать он. – Я к Дмитрию Ивановичу!
Корреспондент газеты «Ваш собкор»! Вот удостоверение!
Терминатор воткнул свои стальные глаза в журналиста.
– Договаривались о встрече?
– Нет, но... – начал объяснять Ющенко.
– До свидания, – ответил ему бывший мент на должности охранника.
Ющенко стал что-то ему объяснять, а пришедший за мной мужик снова сказал мне: «Пишлы!».
Мне стало интересно, есть ли на заводе хоть один приятный, или хотя бы не вызывающий тайное желание пронзить его из бластера, человек. Из проходной мы вышли на лестничную площадку и стали подниматься по лестнице, на третьем этаже вошли в темный коридор и очутились перед дверью с табличкой «Приймальня».
– Заходь, – сказал мужик, открывая дверь.
И я зашел – сначала в небольшой «предбанничек» с секретаршей, а потом и в кабинет.
За столом сидел чернявый, щуплый молодой человек чуть старше меня. Он с кем-то разговаривал по мобильному. Крутой аппарат своими размерами приближался к кирпичу. Увидев меня, парень показал мне на стул – присаживайся, мол. И как-то странно сморщил нос – это, очевидно, означало у него улыбку.
– Да! Да. Договорились... Да, Анатолий Сергеевич, – говорил он в трубку приторным голосом.
Так это и есть тот самый Комендант? Не впечатляет! Вместо «быка» я увидел офисную крысу.
Парень закончил разговор и положил мобилу на стол.
– Здравствуйте вам, – сказал он все так же слащаво голосом, привстал и протянул мне руку для пожатия. Я тоже привстал и пожал ему руку. – Чем обязаны?
– Нам тут письмо пришло, вот, почитайте, – я открыл свой портфель и достал из него письмо.
– Ну–ка, ну–ка!.. – ответил Комендант и принялся читать написанное. Пока он делал это, я наблюдал за ним. Он улыбался, а время от времени хихикал.
– Ясно, – он положил письмо на стол и с сочувствием посмотрел на меня. – Сочувствую, нелегкая у вас работа! И часто вам приходится реагировать на письма сумасшедших?
– Реагируем на все обращения граждан, – сказал я, хотя точно не знал, на все ли обращения мы реагируем в действительности. – Они считают, что вы слишком вмешиваетесь в их жизнь.
– Послушайте, все, что мы делаем, находится в рамках закона, – ответил парень. – Например, народные дружины. Есть законы, которые разрешают громаде их создавать. В Мариуполе, в Горловке их создали, а мы чем хуже? Мы заинтересованы в том, чтобы в городе был порядок, это плохо? А то, что мы кому-то воровать мешаем – так это их проблема! Вы ж не будете их защищать?
Я пожал плечами и подумал, что я сейчас  глупо выгляжу – пришел к человеку с каким-то невнятным письмом, мне и спросить-то по существу нечего. Мой собеседник заметил мое огорчение и улыбнулся:
– Я понимаю, существует закон «Про звернення громадян», и вы должны ответить им что-нибудь. Поэтому вас и отправили сюда. Но я уверяю вас, что мы играем исключительно по правилам!
– А с мэром что у вас за конфликт? – потянул я за последнюю ниточку.
– С мэром? – удивился парень. – Да все нормально.
– Ну да, – сказал я, понимая, что мнение мэра на этот счет услышу не скоро – а без него этот разговор бессмыслен.
– Если хотите, я вам подготовлю информацию о работе нашего предприятия. Что уже сделано, какие планы на будущее. Но только немного попозже. Давайте созвонимся. Или я попрошу скинуть вам ее факсом, по электронке – как вам удобнее.
– Хорошо, – сказал я, чувствуя себя с этими письмом и вопросами полным идиотом. Хотя, в конце концов, в этой ситуации мое дело – просто выполнить задание начальства.
Я записал на листочке свои электронный адрес и мобильный номер, а также номер факса нашего отдела.
– Отлично, – сказал Комендант.
– Ну, хорошо, Дмитрий Иванович, тогда до связи, – заставил себя улыбнуться я.
– Евгений Иванович, – ответил мне парень.
– В смысле? – спросил я.
– Я не Дмитрий Иванович. Я Евгений Иванович Коломиец, зам по экономике, – снова сморщил нос тот, кого я принял за Коменданта.
– Стоп, а я ведь спрашивал на проходной председателя правления… – пробормотал я.
– Я понимаю. Но Дмитрия Ивановича на месте сейчас нет, он в отъезде, – сказал Евгений Иванович. – Поэтому вас провели ко мне. Я ведь тоже, можно сказать, начальство. Я думал, вам объяснили на проходной!
– Гм… Понятно, – сказал я, чувствуя, что слой неприятного  осадка в моей душе становится все толще. Осадка от этого общения в частности и от командировки в Борошню в целом.
  А Коломиец поднялся, давая понять, что разговор, по его мнению, может считаться оконченным. 
Глава 8
Получив у охранника на проходной мобильный, я вышел на улицу. Настроение было препаршивое. Почему в этой Борошне я на каждом шагу должен чувствовать себя дураком?  Да, отчет о командировке я напишу. Семенной почитает его, поулыбается, похвалит меня, скажет сочинить ответ на полученное нами письмо. Я вспомнил о взятке, которая все еще лежала в моем кармане, и мне стало стыдно оттого, что я не отработал эти деньги, а потом – оттого, что мне приходится стыдиться таких вещей. Но я знал, что скоро уеду в Сумы, вольюсь в свою обычную жизнь, и стыд пройдет. Потом я смогу рассказывать об этой командировке, как о чем-то глупом, но смешном. Главное – не пересекаться больше ни с кем из тех, с кем я тут общался. А с другой стороны, в чем я виноват? Но это-то и мучило меня – что от меня ничего не зависит, я просто пустое место!
Зазвонил мобильный. Это была Мариша. Она спрашивала, когда я приеду и жаловалась на то, что котенок все никак не покакает. А еще она сообщила о том, что вчера к ней заходила Наташка, и они напились, а теперь у нее бодун. Я ответил, что вечером буду дома, и выключил телефон.
Я снова шел вдоль путей, теперь – к вокзалу. Портфель казался мне тяжелым и неудобным, хотелось зашвырнуть его куда-нибудь. Но я, конечно, этого не сделал.
На вокзале повсюду сидели торговки пирожками, выкрикивавшие:
– Пирожки! С поидлом, капустой, картошкой! С печенкой и гречкой!
Пирожки находились у них в больших клтечатых «чувалах» из пластикового волокна, которыми пользуются торговцы на всех известных мне базарах. Я почувствовал, что хочу есть, и решил купить пару пирожков. Подойдя к одной из женщин, я попросил два с капустой и вдруг понял, что торговка была в числе тех женщин, которые вчера дали мне взятку.
– Ну шо? – спросила она меня.
– Работаем, – ответил я.
Потом, повинуясь порыву, я полез в карман за свертком, чтобы отдать его женщине, но свертка там не оказалось. Я растерялся и, наверное, покраснел. Она восприняла это по-своему, решив, что у меня нет денег.
– Та бэрить так, потим отдасте! – сказала она. – Можно сказать, свои люды!
Я кивнул и побрел вдоль перрона с пирожками, похожими по форме и размеру на тапочки 45–го размера. Шел медленно, чтобы никто не догадался, что я спасаюсь бегством. Опять у меня ничего не получилось! Куда делся сверток? Переложил в портфель, что ли?
– Привет! – услышал я рядом с собой голос журналиста Ющенко.
Догоняя меня, он запыхался. В руке у него были такие же пирожки, как у меня. – Ну как, виделись с Комендантом?
Я отрицательно покачал головой.
– Блин, у них там режимчик, как в СИЗО! – возмутился Ющенко. – А с кем вы говорили?
– С замом.
– Зам нас меньше интересует, – сказал Ющенко. – Зря только приехал сюда!
Я вдруг почувствовал симпатию к этому парню: у него были те же проблемы, что и у меня.
– Пошли чайку попьем, – предложил он. – Тут у них «генделык» есть для своих.
Я согласился, и он почему-то повел меня к одноэтажным вокзальным постройкам через заваленный снегом сквер, а не в обход, по расчищенным дорожкам. Оказалось, что его интересует скульптура в центре сквера.
– Смотри, – сказал Ющенко, без спросу перейдя на «ты». – Видишь, тетка со снопом – это труженица села, а вот эта девушка с блокнотом – это журналистка!
Действительно, скульптура, состоящая из двух женских фигур, представляла сосбой сцену взятия юной журналисткой интервью у селянки, годящейся ей в матери. Девушка что-то записывала в блокноте, а через плечо у нее висела планшетка, лямка которой проходила между ее грудей, подчеркивая их упругую рельефность.
Войдя внутрь одного из домиков, мы оказались в плохо освещенной комнатушке, представляющей собой нечто среднее между заведением общепита и каким-то подсобным помещением. К первому ее приближала барная стойка, собранная каким-то местным умельцем, возможно, из старой мебели. Для пущего шику ее местами обили дерматином и даже оснастили встроенными светильниками. Наверное, в советские времена, когда любая мебель была дефицитом, это сооружение поражало воображение жителей поселка городского типа. На полках за стойкой красовались бутылки с водкой, соком и еще чем-то. На стойке стоял электрочайник, который придерживала за ручку местная барвумен – дама лет пятидесяти. В помещении были также два небольших стола для посетителей, холодильник и какие-то ящики. Эти ящики, а также торгашеские сумки в клеточку из пластикового волокна у стены – они придавали комнате черты кладовки. Один столик был свободный, за другим сидели две женщины и громко общались с хозяйкой заведения.
– Вера, налей нам по пятьдесят! У тэбэ е на бруньках? Нэма? Давай не кэдрах!
– Выбачтэ, я чай кыпъячу! – сурово отвечала дама, и я понял, что она не может отпустить чайник, потому что иначе пропадает контакт с подставкой, и чайник остается без электричества.
Мне показалось, что и этих женщин я уже видел – вчера, на мосту. Они внимательно рассматривали нас, пока мы усаживались за столик. Но спрашивать у меня ничего не стали – может, постеснялись Максима. А может, мы и не встречались раньше – а у меня уже началась мания преследования.
– Шо вам, хлопци? – спросила бар–вумен.
– Нам чайку сделайте, – попросил Ющенко. – И... водочки плесните два по сто!
Я решил, что водка и в самом деле не помешает сейчас, поэтому возражать не стал.
О чем мы тогда разговаривали с Ющенко, я не помню, потому что мы заказывали водку еще и еще. Но в общих чертах это был какое-то ворчанье по поводу того, что нормальных людей днем с огнем не сыщешь. «Еще Диоген ходил днем со свечкой и всем говорил, что ищет Человека!» – воздев перст, хвастался знанием исторических баек Ющенко. Женщины слушали нас и улыбались, а потом тоже поддержали тему: «А шо вы хотилы, хлопци! Життя такэ, тяжкэ дужэ! Колысь у нас тут хорошо було, а зараз шо? Роботы в людэй нэмае. Ничого нэмае. Колысь тры садочка дытячих було, зараз два, скоро одын будэ – дитэй нэма. Це хто ще працюе, той живэ, а вси инши з городив живуть. Колысь два клуба було у нас, библиотэка, зараз ничого не залышилося...» В общем, каждый говорил о своем, наболевшем...

Глава 9

Потом я вспомнил, что мне надо ехать и стал уговаривать Ющенко ехать со мной, но тот ни в какую не соглашался. «Не, мне ж надо статью делать, а я пока еще ничего не накопал», – сказал он мне, когда мы вышли из «генделыка». Я собирался идти за билетом на вокзал, а он – покурить и вернуться за столик, чтобы еще поболтать с тетками.
– Слушай, – сказал вдруг Ющенко. – Я тут кое-какой компромат накопал. Я тебе рассказывать ничего не буду, но если вдруг что... Как говориться, тьфу-тьфу-тьфу, но все-таки... Если со мной вдруг что-нибудь случится, поищи на этом месте такую точно бутылку. Я ее в снег суну. Под журналисткой. Там  бумажки будут важные...
«Тоже мне, Гонгадзе нашелся!», – подумал я, но вслух сказал:
– А бомжам она не достанется, твоя бутылка? Они ее подберут и сдадут за десять копеек.
– Я ее утоплю в сугробе, где-то вот тут, – он показал пальцем место. – Никто не увидит. Мой дед так нычил от бабки бутылку. Они в частном доме жили. Принесет и сунет во дворе в снег. Потому выйдет типа в  туалет, а возвращается уже бухнутый!..
На этом мы и простились.
Взяв билет в кассе вокзала, я вышел на платформу. Здесь было уже достаточно много народу. Все те же тетки с клетчатыми сумками, набитыми пирожками,  молодежь с дорожными сумками, жующая эти пирожки... Стоять пришлось долго. Опаздывал мой поезд, что ли? Наконец, он подошел Я показал проводнику билет, который он не стал изучать, а лишь кивнул, и залез в вагон. Тут вместо привычных обитых дерматином полок были деревянные скамейки. «Странно!» – подумал я и занял место у окна. Однако что-то беспокоило меня.
– Это ж на Сумы поезд? – спросил я у кого-то.
– Не, це на Конотоп электричка! – ответили мне. – На Сумы с другой стороны.
Я вскочил и выпрыгнул из вагона, забежал в здание вокзала, пересек холл и выбежал в дверь, которая выводила к путям с другой стороны вокзала. Но мой поезд уже ушел... Делать было нечего, пришлось взять билет на девять с чем-то, на проходящий через Ворожбу и Сумы поезд Киев–Луганск. Я решил вернуться к Ющенко и направился к уже знакомому мне желтому домику с самодельной барной стойкой и неисправным электрочайником. Но он оказался запертым. «Странно!» – подумал я и вернулся на вокзал.
Вокзал имел круглый центральный холл с выходами на обе платформы и два зала ожидания. В обоих шел ремонт, поэтому люди теснились на сквозняке в холле. Мне совсем не хотелось простудиться, поэтому я зашел в темный зал, придвинул один ряд скрепленных между собой деревянных сидений к другому, так что теперь они смотрели друг на друга, сел. и положил ноги на сиденье противоположного ряда. Позвонил Марише, сказал, что задерживаюсь.
– Блин, ты всегда так! – обиделась она. – Бестолковый какой-то… Одно радует – котик наконец-то покакал.
Я выключил телефон, мысленно послал Маришу и кота подальше и заснул.
Мне приснился сон. Якобы на заводе металлоконструкций начали делать мягкие игрушки. Причем, поскольку их делали рабочие, привыкшие иметь дело с железом, в цехах, рассчитанных далеко не на пошив плюшевых мишек, игрушки выходили неаккуратные, грязные, замасленные. Их якобы продавали в Конотопе на вокзале, вместо прежних, нормальных. А потом игрушки восстали и захватили завод, встали за станки и начали выпускать какие-то металлоконструкции…

Глава 10

Проснулся я оттого, что мне в глаза ударил яркий свет. Я не сразу понял, где я и почему здесь. Передо мной стояли двое, и один из них светил фонариком мне в лицо. Свет ослеплял меня, и я прикрыл лицо рукой.
– Вставай, – сказали мне.
– А в чем дело? – спросил я.
– Милиция! – сообщили мне. – Щас будем разбираться, в чем дело.
Я поднялся с сиденья и пошел за первым стражем порядка, второй конвоировал меня сзади.
– У меня поезд… – пытался заговорить с ними я.
– Разберемся! – ответил мен задний мент, и я вспомнил, что точно так же отвечал женщинам, которые дали мне взятку. Кстати, не из–за нее ли меня задержали?
Мы обошли скверик с памятником и зашли в одноэтажный домик, похожий на тот, с забегаловкой, и расположенный неподалеку от него. Обстановка тут была скромная – стол, несколько стульев, шкаф. На столе стоял электрочайник и две, пустые немытые чашки, изнутри бурые от чая. А также старый телефонный аппарат. Пластиковые окна вставили недавно, даже еще откосы не успели сделать, и я мог любоваться застывшими пузырями монтажной пены по периметру окон.
– Садись, – сказали мне.
Я сел на шаткий стул и поставил портфель на колени. Один из ментов уселся за стол напротив меня, другой привалился плечом к стене у входа.
– Ну шо, розказуй, – сказал сидящий мент.
– В смысле?
– «В смысле…» – передразнил мент. – В смысле – хто ты, звидкы. Чи давно воровством займаєшся.
– Кто? Я? – удивился я.
Мент у стены ухмыльнулся. Мент за столом сохранял серьезное выражение лица.
– Та не я ж!
– Что за бред! – я совсем оторопел.
– Разберемся, – сказал стоящий мент. Он был, наверное, моих лет, а сидящий – лет около сорока.
Старший мент достал из стола папку, вынул лист бумаги и начал писать «шапку» протокола.
– А что украли? – спросил я.
Мент оторвался от письма и внимательно посмотрел на меня. Я смутился.
– Блин, фигня какая-то! – продолжал возмущаться я.
– Кажеш, фигня? Ну, роказуй, яка така фигня!
За последующий час я рассказал правоохранителям практически все, что уже рассказал вам.
– Читай, – протянул мне бумагу мент.
В протоколе все было изложено вроде бы и правильно, но все-таки как-то не так. Мент использовал собственные формулировки, которые придавали всем моим действиями какой-то негативный оттенок. Например, вот это: «произвели распитие спиртных напитков». Подумаешь, выпили немного!
– Пидпысуй, – старший мент протянул мне ручку.
– Не буду, – сказал я.
– А с чем ты не согласен? – спросил младший.
– Да так, не хочу просто, – сказал я.
– И шо з тобою робыть? – спросил старший.
– Отпустить, – сказал я.
Не только младший мент ухмыльнулся, но и старший тоже.
– Та таке! Посыдыш тут, а завтра в Сумы тэбэ одвезуть. Хай розбыраються.
Мой телефон зазвонил. Я было решил, что это Мариша с какими-нибудь кошачьими проблемами. Но на дисплее высветился неопознанный номер.
– Это Коломиец, – сказал мне голос в трубке. – Я вам выслал на электронку то, что обещал.
– Меня тут милиция задержала на вокзале, – сказал я. – Так что я нескоро смогу посмотреть…
– За что? – спросил Коломиец.
– А я не знаю.
Менты внимательно слушали меня.
– А где вы сейчас?
– У них, на вокзале.
– Хорошо. Вы не волнуйтесь.
И он отключился.
– Замдиректора завода металлоконструкций, Коломиец звонил, – ответил я на вопросительные взгляды ментов.
Они странно переглянулись,  но о содержании их телепатического диалога я, понятное дело, мог только догадываться. Моя догадка заключалась в том, что мое знакомство с заводским начальством имело для них какое-то значение
– Интересно...  – пробормотал старший.
Тут подал голос телефон на столе. Старший взял трубку, и стал с кем-то разговаривать.
– Алло!.. Так... Так!.. Добрый вечир! Дужэ радый вас чуть! Так!.. Дмытро Иванович, вы як раз вовремя позвонили. Тут у нас людына, кажэ, що до вас прийихала. Пацан сыдив спав на вокзали. Прийидэтэ сами? Добре! Добре...
Он положил трубку и недовольно фыркнул.
– Шо такое? – спросил его младшй.
– Та шо... Ничо. Зараз прийиде.
– А мне что делать? – спросил я.
– Посыдь трошки, – сказал мне старший.
Я просидел, ожидая неизвестно чего, минут десять. Менты тоже чего-то ждали, скучно разговаривая о каких-то бытовых мелочах.
– Шось я не выспався, – жаловался один.
– А я б зараз похавал, – говорил другой.
Вдруг резко открылась дверь, и в комнату вошел парень в кожаной куртке с меховым воротником, с непокрытой головой, которую украшала стрижка «3 миллиметра».
– Здоров, – сказал он ментам, и каждому сунул руку для пожатия. Протянул он руку и мне. Лапы у него были грубые, бесформенные ногти утопали в мясе пальцев.
– Ну шо, как вы тут? Не дует вам больше?
– Все нормально, – ответил мент. – Спасибо вам за викна!
– Пожалуйста! – сказал парень и по-хозяйски осмотрел помещение. – Шкафчик вам новый надо, а то не шкаф, а порнография у вас! Ниче, сделаем вам шкафчик.
Потом он повернулся ко мне.
– Ты из Сум? С кем ты на заводе разговаривал? С Коломийцем? Давай знакомиться, Я – Дмитрий Иванович!
– Александр Владимирович, – представился я.
– Ну шо, пойдем пообщаемся? – он кивнул на дверь. – Все, мужики, спасибо за понимание! Давайте!
Свое «шо» он произносил смачно, с удовольствием, почти как одесский еврей в кино. И он снова пожал ментам руки.
Выходя, я оглянулся и увидел, как старший мент берет со стола листок со своим литературным творчеством и складывает его пополам.

Глава 11

– Шо стоишь? Идем! – сказал Комендант.
Мы перебрались через пути и оказались на «пятачке», который с разных сторон обступили разные постройки – водонапорная башня, магазинчик с названием «Ямал», какой-то бар–гадюшник. Посреди «пятачка» стояла «нива», украшенная массивным кенгурятником из стальных труб. К ней Комендант и подвел меня. Он распахнул дверь со стороны переднего пассажирского сидения и сказал:
– Садись!
– В смысле? – спросил я.
– Садись, – повторил он. – Ты же ко мне приехал? Покатаемся, пообщаемся.
Елки–палки, послушать его – так он настоящий гопник! В красный диплом экономиста как-то совсем не верится!
Я залез в «ниву». А потом мы куда-то ехали по плохой дороге, и нас сильно трясло! Наконец, бритоголовый экономист резко повернул руль, «нива» съехала с дороги и остановилась.
– Давай покурим, – сказал Комендант и выбрался наружу. Я сделал то же самое, прихватив свой портфель.
«Нива» стояла на обочине трассы, за обочиной была посадка деревьев, за посадкой – поле, а где-то за полем, вдалеке виднелись огни населенного пункта.
Комендант достал из внутреннего кармана куртки пачку сигарет, вытянул одну, а пачку снова спрятал в карман. Потом достал из бокового кармана зажигалку и прикурил. Как это принято у гопников, он делал это с особым шиком, который, похоже, позаимствовал у какого-нибудь микки рурка.
– Слушай, ну чего вам всем от меня надо? – спросил он, выпустив дым в сторону. – Вот ты – зачем приехал?
– А Коломиец вам не говорил? – ответил вопросом на вопрос я.
– Коломиец? – Комендант почесал подбородок. – Нет.
– Разве не он вам сказал, что меня задержала милиция?
– Да нет, мне менты сами сказали. Я им по своим вопросам звонил – и случайно про тебя узнал.
Комендант затянулся и заявил:
– Я внимательно тебя слушаю!
Не нравился мне тон этого разговора. В конце концов, не я перед этим человеком должен отчитываться, а он передо мной. Но я чувствовал, что перехватить инициативу в общении едва ли смогу.
– Люди написали нам письмо, – стал рассказывать я.
Комендант слушал и курил, делая затяжки через одинаковые промежутки времени. Прищурив глаза, он смотрел куда-то вдаль, возможно, на огни за полем.
– Клоуны, – сказал он и выкинул бычок. – Езжай домой и расскажи там, что на заводе все в порядке.  И в городе тоже! Письмо это больные люди написали. Понял?
– Как-то слишком много у вас в городе больных! Под письмом шестьдесят две подписи! – возразил я.
– Ну и что? – Комендант раздраженно сплюнул в сторону.
– Да так, – сказал я. – Не верится.
– «Не верится!» – передразнил меня Комендант. – А ты поверь.
– По-первых, не надо мне «тыкать»…
– Тоже мне, важная птица! – перебил он. – Знаю я вас таких! Пристроили тебя родственнички, думают, ты карьеру чиновника сделаешь, воровать научишься, семью будешь обеспечивать! Эх ты! Занялся бы лучше делом, пока еще не стал упырем!
– Знаете, что? – окончательно обиделся я. – Мне ваши советы не нужны! Я не за ними сюда приехал.
Комендант  повернулся ко мне и положил свою тяжелую руку мне на плечо.
– Да ну? – смеясь, спросил он. – Пацан с характером!
Я дернул плечом, пытаясь освободиться, но Комендант вцепился в куртку пальцами. Бросив портфель, я попытался оттолкнуть его, но у меня ничего не получилось – он был и сильнее, и тяжелее меня. Тогда я ударил его коленом в пах. Резко выдохнув, он согнулся и ослабил хватку, а я, понимая, что мне сейчас несдобровать, изо всей силы и со скоростью, которой сам от себя не ожидал, стал молотить его правой рукой по голове. Но он умело закрывал лицо руками, и я в лучшем случае несколько раз попал по его макушке. Вдруг кулак Коменданта вынырнул откуда-то снизу и сбоку и врезался мне в подбородок. Мои нижние зубы клацнули об верхние, из глаз брызнули искры, такие яркие в вечерней темноте! Я не удержался на ногах и сел на «пятую точку», а Комендант навис надо мной в боксерской стойке, соображая, как ему быть дальше – их, боксеров, не учат добивать лежащего! Тогда я лягнул его ногой в колено. Он покачнулся и упал. Я поспешил встать, но мой противник, лежа, успел подсечь меня, и я упал набок. А он через секунду был уже снова на ногах. Он потер колено, и я с удовольствием отметил про себя, что удар получился у меня хороший. Сейчас я вспоминаю это лягание задними конечностями как нечто комическое, но тогда во мне разгорелся боевой азарт, я хотел драться!
– Сучонок, – сказал Комендант.
– Сам сучонок! – по-детски выкрикнул я. – Иди сюда!
Тут неожиданно Комендант улыбнулся.
– Ладно, – сказал он. – Хорош драться! Все!
– Не все! – не унимался я.
– Ты шо, убивать меня будешь?
Я не ответил. А он, следя за мной, так же методично, как и в прошлый раз, достал из внутреннего кармана пачку сигарет, из пачки – сигарету, спрятал пачку, полез в боковой карман за зажигалкой. Но ее там не оказалось – видимо, выпала во время драки.
– Спички есть? – спросил он.
– Нет, – сказал я.
– В машине должны быть, – сказал он. И, хромая, стал обходить машину спереди. Я услышал, как открылась, а потом захлопнулась за ним дверца со стороны водительского сидения. Потом – новый щелчок, и распахнулась правая передняя дверца.
– Садись, – услышал я. – А то замерзнешь!
Я сплюнул прилипший к языку небольшой осколок зуба, поднял портфель и пошел к машине.

Глава 12

Дмитрий Иванович сунул в рот сигарету и стал искать спички в бардачке. Но их там не было.
– Твою мать! – сказал он, не разжимая губ, чтобы не выпала сигарета.
Он повернул ключ зажигания, и «нива» заурчала и задрожала, так ей не терпелось тронуться с  места.
– Ну а сейчас куда мы едем? – спросил я.
– Куда–куда! На вокзал тебя отвезу, – Комендант, наконец, вынул сигарету изо рта. – Заметь,  если бы не я, менты тебя уговорили бы подписаться под какой-нибудь кражей. Хотя нет, вы ж люди одной системы!
– Вот спасибо! – ответил я. – А нафига ты меня сюда привез, я не могу понять?
– Давно не дрался! – Комендант заулыбался так, что я не понял, шутит он или говорит всерьез.
– Ты больной? – возмутился я.
– Здоровый, – ответил он и тронул машину с места. – Просто достали в последние время разные!
Мы развернулись и поехали туда, откуда приехали.
Несколько минут мы были на дороге одни. Через какое-то время в зеркале заднего вида появилась светящася точка, которая росла. Кто-то ехал с большой скоростью, догоняя нас. Комендант, который тоже заметил автомобиль, как-то сразу напрягся, но ничего не сказал. Пока машина догоняла нас, он то и дело посматривал в зеркало. Прошло еще несколько минут, и авто было уже метрах в двадцати–тридцати от нас. Но, вместо того, чтобы обогнать, оно сбавило скорость и теперь ехало за нами. По габаритам было ясно, что это большой джип или пикап.
– Твою мать, – пробормотал Комендант.
Джип несколько раз переключил свет фар с ближнего на дальний, подавая нам какой-то знак. Я знал, что так дают понять о намерении обогнать, но джип продолжал идти за нами. Потом он просигналил – один, второй, третий раз, действуя нам на нервы.
– Чего он хочет? – спросил я. – Чтобы мы остановились?
– Хрен ему в жопу! – ответил Комендант и вдруг резко свернул влево.
Мне показалось, что мы сейчас перевернемся. Теперь мы съезжали по какому-то склону, сильно подпрыгивая на кочках. Я хотел что-то крикнуть, но в это время «нива» сделала очередной прыжок, и я прикусил язык. Было очень больно! Сквозь слезы я посмотрел в зеркало и увидел, что наши преследователи остановились и светят нам в спину. Наверное, побоялись рисковать дорогой машиной. Потом джип развернулся и уехал туда, откуда взялся. Теперь мы тоже остановились.
Комендант выдернул из кармана пачку, разорвал ее, вытаскивая сигарету, сунул ее в рот и стал искать спички. Но их по-прежнему не было.
– Кино! – сказал он.
– Угу, – только и смог ответить я. Ворочать языком было больно.
В этот момент громко зазвонил мой телефон. Я вздрогнул от неожиданности, а Комендант посмотрел на меня и почесал макушку.
Звонила Мариша.
– Ты где? – спросила она.
– Прихлось задерхаться, – сказал я, не вдаваясь в подробности.
– Ну ладно, – сказала она. – Я все равно ничего не успела приготовить. А Масик наконец покакал…
– Замехательно! – сумел выговорить я.
– У тебя язык заплетается, с кем ты там нажрался? – спросила Мариша.
– Я ухтал, – ответил я.
– Тогда спи, – сказала она и отключилась.
– Жена? – спросил Комендант, который, конечно, слышал разговор.
Я кивнул.
– А шо у тебя с языком? Это я тебя так? Не открывай рот, когда дерешься!
– Хам прикухил… – выговорил я.
– Ясно, – сказал Комендант. А потом спросил: – А знаешь, чему меня бокс научил? Во-первых, не открывать рот во время драки и прочих экстремальных событий. А во-вторых, не бояться.
Я кивнул, давая понять, что я его слушаю.
Когда я перестал бояться, я стал спрашивать себя: «А почему я должен делать то,что считаю это неправильным? Например, если я не хочу давать взятку преподу в универе? И я тупо ходил пересдавать экзамен по десять раз, пока не брал препода измором. С меня взяли пример некоторые одногруппники, а другие стали наезжать на нас: мол, какого мы сдаем бабки, а вы не сдаете? Кричали, что мы живем за их счет. Но фишка в том, что они иначе, как за магарычи, сдать не могли. А мы могли. А потом нашелся один человек, который попытался доказать мне, что жизнь гораздо сложнее, чем сдача сессии, и все равно рано или поздно мне придется уступать обстоятельствам, обходить писаные правила и выполнять неписаные, подстраиваться под систему. Мы поспорили. А тут этот конкурс! В общем, взялись мы за этот завод, чтобы проверить, чья логика сработает лучше.  Он, Коломиец, у меня замом, контролирует каждый мой шаг, ждет, когда я лажанусь.
Я улыбнулся, давая ему понять, что оценил необычность ситуации.
– Когда я пришел на этот завод, тут была полная жопа, – Коменданту явно хотелось поговорить. – Допустим, привозят нам прокат. Отгружают. У народа праздник. Железный прокат для них – это добыча! Они его тырят и сдают на металлолом. Потом неделю бухают. Как тут работать! Мы с Коломийцем находим большой прожектор, ставим его над складом. Подключаем ментов с обученной овчаркой, потому что на заводе только Тузик, который за кусок колбасы собственную шкуру продаст. Да и что толку – тырят же свои, он им только хвостиком виляет! В день, когда заготовки, мы говорим сторожу, что уходим, а потом вместе с ментами и их собакой потихоньку возвращаемся через дырку в заборе, идем ко мне в кабинет и, не включая света, ждем. Часа в два ночи во дворе начинается шевеление. Народ пролазит через дырку в ограде и начинает таскать железяки. Мы включаем прожектор и выходим. Овчарка лают и не дает мужичкам сойти с места. «Ну что, ребята? – говорю. – Приехали!». С трудом находим сторожа, этот уже нажрался в сиську и дрыхнет. «Смотри, – говорим ему. – Вот как ты территорию охраняешь!». Запираем народ в каптерке. На следующий день проводим собрание трудового коллектива и объявляем, что воровства на заводе больше не будет. Сторожа и воров с позором выгоняем. Они требуют: «Хоч рассчитайте нас!». У них долги страшные по зарплате были. Рассчитали, из собственного кармана. Для них расчет – был единственным способом получить свою зарплату! Они молиться за это на нас должны были бы! Но нифига: нас – в первую очередь меня – объявили фашистами, подонками и так далее. Да хрен с ними! Зато воровства больше не было.
Я спросил себя, как бы я поступил в этой ситуации на месте Коменданта, и решил, что я бы просто через время сбежал отсюда! Ведь, в отличие от этого параноика, я был вполне нормальным человеком, который не собирался прыгать выше себя
– Понемногу мы начали выходить на ноль, – продолжил Комендант. – То есть даже прибыли еще не было. Да ее и сейчас немного! Но уже приглашает меня к себе мэр тутошний, Короленко. Спрашивает: «Ну как тебе у нас, в Борошне? Хорошо? Мы тебя во всем поддержим во всех твоих начинаниях. И ты нас поддержи».  «В каком плане поддержать?» – спрашиваю. «Морально, – говорит. – И материально». «Не могу, – говорю, – Мы только-только долги по зарплате людям выплатили». «Но ты же хочешь дальше у нас работать?» – продолжает намекать этот Короленко. «Хочу», – говорю я. «Тогда надо немного поделиться», – говорит он. «С кем конкретно?» – спрашиваю. «С городом, конечно, и лучше всего это сделать через меня, – говорит он. – Неофициально, потому что зачем разные сложности, бумажки лишние?». «То есть лично вам платить деньги за поддержку? – спрашиваю я. – В конверте?» «Насчет конверта – это как хочешь, не принципиально! – смеется он. – Можно и без конверта». «А вы как предпочитаете, в гривнях или в долларах?». «В долларах, – отвечает. – Гривня в последнее время нестабильная». «А знаете, почему она нестабильная?» – спрашиваю. «Почему?» Я прошу его наклониться поближе, вроде бы хочу тайну страшную ему рассказать. Он наклоняется. Я беру его за горло и говорю: «Из–за таких гадов, как ты!» Он хрипит, – милицию, мол, вызову, посажу! «Зови, гнида, – говорю. – Спорим, никто не прибежит? А я наш разговор на диктофон писал, в прокуратуре его с довольствием послушают. Лучше я им заплачу, чем буду постоянно тебя кормить!». Отпустил его и ушел. После этого меня еще больше тут возненавидели. Зато ни одна чиновничья  тварь больше к нам не совалась. Но, сам понимаешь, врагов у меня теперь вот сколько!
Он провел рукой по горлу. И засмеялся, будто это и в самом деле было смешно.
А вообще, я доволен! Ну не наворовал я себе на джип, езжу на «ниве». Ну и что? У «нивы» вон проходимость какая! А убьют – так за дело! Значит, делаю что-то, не зря живу!

Глава 13

Он снова завел машину, развернул ее, и мы поехали назад, к трассе. Но выехать на нее нам не удалось – скатиться с обледенелого склона все-таки легче, чем подняться по нему!
Очередной разворот, Комендант выставляет первую передачу, и мы медленно ползем по какой-то пустынной местности, а в свете фар то и дело возникают полуразрушенные стены, железобетонные скелеты каких-то  построек…
– Нифига не видно! Щас увязнем! – сказал Комендант. – Будем ждать утра.
– Замерзнем, – испугался я.
– Ни фига, – сказал Дима. – У меня тут печка.
– Угорим!
– Да нифига! Она воздух с улицы сосет!
Он включил печку, а фары погасил. Мы сидели в полной темноте.
– Спать давай.
Я услышал, как он опустил спинку своего сидения.
– Давай, откидывайся. Или, если хочешь, лезь на заднее. Конечно, не так уютно, как у жены между ног, но...
Делать было нечего, я последовал его примеру. Он вскоре захрапел, а я не мог заснуть – мне мешало присутствие незнакомого человека, да и выспался, наверное, на вокзале. Теперь в голову лезли разные неутешительные мысли. Я думал о том, что вот Комендант, в отличие от меня, живет не чужой, а своей жизнью, и даже тут, непонятно где, получает от этой жизни удовольствие, высыпается. Но я бы не хотел быть таким, как он. И в то же время я не знаю, каким я хотел бы быть. Я думал, думал, думал, а потом открыл глаза и увидел, что уже светает. «Слава богу!» – подумал я. Все тело затекло, а  в машине было нечем дышать. Я открыл дверь и вылез наружу, на холод. С удовольствием помахал конечностями и опорожнил мочевой пузырь. Еще немного подышал, окончательно замерз и полез обратно в машину.
Комендант открыл глаза, посмотрел на меня, отвернулся к окну и снова заснул.
Я достал мобильный. Начало восьмого, скоро поедем.
Перед нами постепенно расцветал ярко–оранжевый рассвет, на фоне которого вырисовывались силуэты строений, уже виденных мной в свете фар. Скорее всего, когда-то здесь была животноводческая ферма, стены которой разобрали на кирпич – а железобетонные каркасы так и остались на месте. Наверное, высокий терем борошнянского мэра сложен из такого вот кирпича. А что, дешево и сердито! В последнее время и в Сумах я видел немало новых особняков, пестрые стены которых были выложены из бэушного кирпича разных оттенков. Потом они обкладывались новеньким облицовочным кирпичом и все выглядело прилично.
Комендант вдруг резко сел, протер глаза, а потом открыл дверцу и выбрался, чтобы повторить процедуру, которую я уже совершил. Когда он вернулся, я заметил, что он, кроме того, умылся снегом.
– Кофейку бы сейчас! – сказал он. Все-таки даже у таких разных людей, как мы с ним, есть что-то общее!
– Угу, – согласился я и тут же понял, что из–за надкушенного языка горячий кофе я бы сейчас пил со слезами боли на глазах.
– Щас залью бензин и поедем, – сказал Комендант. – Дорога тут накатана, ездит за халявным кирпичом.
Знакомый поворот ключа зажигания, манипуляции с рычагом переключения передач – и мы едем по местности, которая пришлась бы по вкусу любому сталкеру. Как будто где-то неподалеку рванула атомная бомба. Все здесь мертвее мертвого! Серый бетон, кое–где уже разрушившийся, торчащая из него ржавая арматура. А вот какие-то здания–коробки в два этажа, из стен которых выходят трубы–хоботы, рядом – какие-то бурые цилиндрические резервуары, оборудованные лестничками и оградками из железного прута.
– Завод, – прокомментировал Комендант и, подумав, добавил: – Был.
– Что за завод?
– Мукомольный, вроде. Тут таких еще штуки три. Такие же убитые.
Мы ехали, а завод–призрак долго маячил справа от нас – мы огибали его. Меня всегда манили заброшенные здания, словно в них кроется какая-то тайна, которую можно отыскать, если постараться.
– Апокалипсис сегодня, – пошутил Дима. Некоторое время он молчал, а потом разразился пафосной, обильно пересыпанной матюками тирадой по поводу того, какой же все-таки мразью конченой надо быть, чтобы нахапать акций, выкачать из предприятия все, что можно, наделать долгов и бросить все, а в первую очередь людей!
– Я бы таких к стенке ставил!
Да. Он бы ставил. Маньяк.

Глава 14

Продолжая двигаться по следам, оставленными в снегу расхитителями кирпича, мы вскоре выбрались на трассу, и через пятнадцать минут въехали в Борошню. Комендант остановил свою «ниву» на том же месте, с которого мы начали нашу экстремальную поездку – то есть на «пятачке» неподалеку от вокзала.
– Все, вали в свои Сумы, – попрощался со мной Комендант.
– Счастливо оставаться, – не без иронии ответил я. И с облегчением отправился за билетом домой.
И, надо же, когда заветный билет уже был в моих руках, я вспомнил, что тупо забыл отметить командировочное удостоверение. Бухгалтерша наша семь шкур с тебя спустит! Предупреждал же Семенной: не забудь отметиться! А я забыл! Что теперь делать? Что, что… Теперь – бегом в борошнянский горсовет, до поезда еще… (я достал мобильный) пятьдесят две минуты!
И я побежал. Не знаю, каким образом мне это удалось, но теперь я уже не плутал борошнянскими улочками, продвигался по ним уверенно, как будто делал это каждый день. Вот он, знакомый дом с безобразными колоннами и уродливым балкончиком! Правда, на этот раз перед ним стоит иномарка черного цвета.
А вот что было дальше. Я залетаю в горсовет и, кого бы вы думали, я встречаю? Коломийца, комендантовского зама. Который, держа подмышкой барсетку, по-хозяйски запирает кабинет мэра на ключ.
– Здравствуйте, – говорю. – Что это вы тут…
А этот тип как-то странно на меня смотрит, словно оценивает. Словно соображает, как ему со мной быть.
– Еще не уехали? – морщит он свой нос, пряча ключ в барсетку. – А, я забыл, у вас было какое-то недоразумение с милицией. Все решилось? Да?
– Да, – говорю. – Командировку вот забыл отметить.
Я попытался пройти мимо Евгения Ивановича в кабинет, где гостеприимные женщины вчера поили меня кофе. Но Коломиец сказал:
– Да подожди ты! У них печати нет. Пойдем, я тебе отмечу. В машине. И на вокзал подкину. Давай, не бойся, не покусаю!
Пришлось идти за ним наружу и садиться в машину.
Печать он достал из барсетки. Печать борошнянского горсовета. Раз – и готов документик для бухгалтерии! И подпись Коломиец черкнул.
– Числа сам поставишь, какие тебе надо, – сказал он.
– Сасибо, – сказал я. Открыл портфель, чтобы положить в него бумажку.
– А теперь послушай! – сказал Коломиец, наблюдавший за моими манипуляциями. – Борошня – городок маленький, это, по сути, село. Тут все соседи. И мэр, можно сказать, наш сосед. С соседями можно драться, а можно и дружить. Дима предпочитает драться, у него это лучше всего получается. Но мы занимаемся бизнесом, а не на ринге выступаем. В бизнесе надо быть жестким, но… Всему свое место и время. Дружбу я взял на себя. Мы с ним как-то поспорили…
– Я знаю, – сказал я.
– Да? Ну вот. Пусть он останется при своем и верит в то, что все делает по-своему и всех ставит на место. Я готов проиграть ему наш спор, ради бога, на кону сейчас стоят вещи поважнее. Я про завод говорю. Если бы ты знал, чего мне стоило успокоить мэра после того, как Дима разыграл у него в кабинете рэмбо! В итоге мы именно благодаря мне до сих пор благополучно работаем в этом городке…
–  Ясно, – пробормотал я, думая о том, как же это так Коломиец успокоил мэра, что теперь заходит в его кабинет, как в свой собственный!
– А, ну это, – угадав его мысли, говорит Коломиец. – Просто печать понадобилась. Он когда еще из реанимации выйдет, а нам работать надо!
Лучше было бы мне всего этого не знать! Верить в удачу Коменданта мне нравилось больше, чем знать, что на самом деле все решает эта крыса Коломиец!
– К сожалению, если ты занимаешься бизнесом, у тебя нет другого выхода, как дружить с властью. Иначе тебя сделают преступником и расправятся с тобой. Любого предпринимателя у нас в стране можно сделать преступником, с нашим законодательством. Мы все ходим по лезвию бритвы.
Он тяжело вздохнул, показывая, как ему непросто вертеться.
 – Ты вот чиновник, – продолжал Коломиец. – Сколько ты получаешь? Фигню! У родителей на шее сидишь, сто процентов! Может, ты горячий противник коррупции, но когда родители не смогут тебя содержать, а у тебя появятся свои дети, что ты будешь делать? Ты будешь дружить с теми, кто зависит от твоих решений и готов за них платить. И сам будешь платить тем, кто может решать определенные вопросы в твою пользу. Будешь! Такова наша уродливая действительность.
Я вспомнил о вчерашней драке с Комендантом.
– Расслабься, – ухмыльнулся Коломиец. – Я не хочу тебя задеть! Просто у нас каждый воспринимает общество исключительно как набор отношений, с помощью которых можно реализовать какие-то свои, личные цели. Начиная от работяги, который считает себя вправе тырить с завода все, что плохо лежит, и заканчивая президентом. Разве не так? И как тут быть порядочным? Для порядочности нужны тепличные условия. Я их Диме в какой-то мере создаю. Иначе он пропадет. А он мне нужен. Это мой положительный герой.
Он снова по-крысиному сморщил свой нос.
С этим парнем драки у нас не вышло. Я молча вылез из «мицубиши» и пошел к вокзалу. Уже там, сунув руку в карман куртки, я обнаружил в нем странный сверток. Развернув его, я увидел доллары. Ловок Коломиец, и руки у него ловкие!

Глава 15

Когда я вернулся на борошнянский вокзал, до поезда оставалось еще минут двадцать. И тут я вспомнил про бутылку Максима Ющенко. Вдруг он ее спрятал? Вдруг с ним что-то случилось? Вдруг я зря иронизировал по поводу «гонгадзе номер два»? В конце концов, парень мог расследовать деятельность этого мэра, Коломийца, всего борошнянского змеиного клубка! И что если они убрали его со своей дороги, а тело перекрутили в фарш на местном мясокомбинате?
С такими не совсем здравыми мыслями я поспешил в скверик, где журналистка с идеальной грудью уже лет сорок брала интервью у труженицы полей. По колено проваливаясь в покрывшийся обманчиво твердой коркой снег, я начал топтаться вокруг скульптур в надежде обнаружить бутылку с компроматом. Наконец, заметил в снегу круглое отверстие, похоже, проделанное падающей бутылкой. Сунул туда руку и нащупал горлышко. Вытянул ее и… Увидел обычную пустую бутылку из–под водки. Не то!
– Вы шось шукаетэ? – услышал я вежливый голос за спиной. Оглянулся и увидел стоящего за пределами сквера (ну кто в здравом уме полезет в этот снег!) человека в оранжевой фуфайке железнодорожного рабочего. Это был тот самый пожилой дядька, с которым мы общались на мосту накануне.
– Ключ потерял, – соврал я. – Думаю, может, в снег упал…
– Понятно! – понимающе кивнул дядька и повторил: – Понятно…
Он не уходил и продолжал смотреть на меня. Я не знал, продолжать ли мне забавлять его своими поисками или выбираться из сквера. Все решило появление на сцене этого дурацкого спектакля еще одного персонажа – журналиста Максима Ющенко.
– Нет ее там! – закричал он, стоя с другой стороны от сквера и тоже не желая лезть в глубокий снег. – Вылазь оттуда, поехали в Сумы!
Бросив бутылку и подняв свой портфель, я направился к нему.
Мы пожали друг другу руки.
– Едешь? – спросил он.
Ющенко, как всегда, излучал свой неуклюжий винни–пуховский оптимизм.
– Еду, – казал я. – Хватит с меня этой Борошни!
Мимо вокзала зеленый тепловоз тащил какую-то платформу. Как и вчера, в ожидании поезда толпились пассажиры, некоторые из них жевали пирожки («Картошка! Капуста! Повидло! Грэчка з пэчинкою!»).
– А я вот… Короче, хрен с ним, с этим директором, – стал делиться своими новостями Ющенко. – Зато набрал материал для статьи про народную магию. Я тут с бабой Женей одной пообщался, ворожкой. Она звезда местная. Звонил в редакцию, дали добро. Не придется интернетом полосу забивать!
Ющенко был явно доволен. Его круглое лицо нежно румянилось на холоде. Никому и в голову не придет его убивать (хотя фарш из него получился бы отменный)!
С неба посыпались медленные задумчивые снежинки.
И тут меня, что называется, «оборвало». 
– Хочешь посмотреть, как живут молодые чиновники? – спросил я его. – Напишешь потом.
– В каком смысле? – не понял он.
– В денежном. Ну, ты ж знаешь, насколько мы все коррумпированы. Иногда денег столько водится в кармане, что не знаешь, куда их девать!
Он смотрел на меня с нескрываемым удивлением, но я видел, как в голове заработал оценочным механизм: «Интересно, может, это потянет на заметочку?»).
– Пойдем со мной, – сказал я. И повел его к мосту через железнодорожные пути, с которого вчера изучал панораму Борошни. – И вы, если хотите, – добавил я для железнодорожника, который все еще стоял неподалеку и смотрел на нас.
Но тот за нами не пошел, только улыбнулся.
А мы забрались на мост, и я достал из кармана пачку долларов, подсунутых мне Коломийцем.
– Смотри!
Я хорошенько размахнулся и бросил деньги вверх. Пачка разлетелась на отдельные купюры, которые стали, каждая по своей траектории, вместе со снежинками опускаться на расходящиеся, как ветвии у дерева, как волны на поверхности озера, железнодорожные пути.
Глаза у Ющенко были совершенно круглые. Он ничего не говорил, просто внимательно следил за деньгами.
– Это не все еще, – сказал я. Поставив на перила свой портфель, я открыл его и вытащил сверток, всученный мне накануне тетками.
 Развернув его, я увидел пачку денег, более толстую, чем первая, но уже в национальной валюте.
– Салют продолжается, – объявил я и запустил в небо гривны.
Их было больше, чем долларов, поэтому получилось красивее…
Теперь я иногда спрашиваю себя: «Сколько там было, в тех пачках? Какие блага я мог бы позволить себе не эти деньги? Кто их потом собрал и что позволил себе на них?». Никогда больше я не обращался с полученными взятками с таким вот отчаянным неуважением: в тот момент я был уверен, что начал жить своей собственной жизнью.