Гриндерс. Три вопроса

                Гриндерс. Три вопроса.
        Давно это было… И память посыпает песком забвения всю случившуюся историю…
        Уже раз девчата шумною толпой навестили логово Синего Лиса, повергнув меня в легкий ступор своей энергией молодости и творческого задора. Полтора часа – и все, глаза мало что на лоб лезли, их можно было связывать между собой морским узлом. Уже набит был купончик, где выражена благодарность и придуманы новые смешные псевдо всем присутствовавшим…
(Композиторы Dob и Vadg, МыЕщеСозвонимся, Скованные одним шарфом, Суперножки в Суперблузке, Стреляющий Кактус, по уши был рад видеть всех! Повторим?   Неуспокоенный. «АП» №12 (84) от 22 марта 2001 г.)
        Уже тешилась робкая надежда на то, что я смогу войти в эту компанию смешливых, шумных и разносторонне талантливых девушек. Пусть не как равный – четверть века не сбросить никакими ужимками… Ведь начал писать и печататься в той же молодежной газете – доказывал им и себе, что могу, смотрите, я такой же, как и вы! Но думал - хотя бы найти нишу, забиться в нее и издали любоваться безудержным потоком творчества, что был им присущ. Быть совсем вне той компании казалось жутко тоскливым – а ведь жил же когда-то без нее…
        …как вдруг неожиданно появился в газете рассказ «Шмель». Не то, чтобы не ожидал чего-то подобного – ждал, потому что дар предсказания неприятностей, стабильно сопровождавший меня все то время, ровно за сутки задвинул меня в жуткую депрессию. По каким-то соображениям описанный персонаж внешне не походил буквально на меня, но легче от этого не было – ведь вся компания могла знать и смеяться, как жестко прокатили Синего Лиса. Доберману на той странице тоже мало не показалось – И. З. Ощренцева поиздевалась и размолотила его наивно-влюбленное «произведение»  в клочья. Просто эффект неожиданности (ведь ни слова не было сказано, ни намека дано) вместе с выброшенной на свалку скорлупой пофигиста оставили меня безо всякой защиты. Слова впивались, как грязные шипы в живот.
                Шмель.
         Он был действительно похож на шмеля: черный, с неимоверно большой головой и внушительным брюшком. Звали его не то Евгением, не то Валерием, и он находился в том возрасте, который я характеризую как «неопределенно средний». Странный, он, казалось, выпал из действительности, параллельной нашей, из времени, когда все происходит само собой, по своим законам и в своих рамках. Как удивительно было слышать от него, взрослого человека, наивные, сентиментально-сопливые, даже немного истеричные сентенции о себе и людях! Как смешны были его попытки «стать своим» в этой огромной тусовке, выбирающей безопасный секс и Владимира  Владимировича  Путина. Он был так трогательно неуклюж и неловок, мешая сленг с доисторическими оборотами из второсортного бульварного романа девятнадцатого века, что мы делали большие глаза и заинтересованные лица. Сначала. Потом только самые жалостливые из нас поддерживали эту игру. Я – из таких сердобольцев, но и меня уже начинают раздражать его старомодность и слепая готовность следовать туда, куда поведу его я – представитель лучшей части рода человеческого. Ха! Он считает, что мы лучше, чем они: свободнее, сильнее, умнее и талантливее. Он думает, что мы – романтика жизни, идеальное воплощение ее замыслов. Как шмель, он летит на нас, словно мы – медоносный диковинный цветок из его самых лучших и радостных снов. Он пытается (вот чудак!) вылезти из своей старой черно-желтой облезлой шубки и влезть в нашу заманчивую и благоухающую, не понимая, насколько различны его и наши «внутренности». Мне жаль его: он никогда не поймет, что «попасть во время» - это быть вне его, не зависеть ни от каких рамок и шаблонов, сохраняя свою индивидуальность.
Гриндерсы.  («АП» № 14 (86), 05 апреля 2001 г., стр. 7)

          За что? Девчонки, неужели это позорный финиш?! Неужели вы не дадите ни одного шанса быть ну хоть не с вами, но поблизости? Вам не встречалось такое – чтобы не попытки забраться под юбку, а дружба на равных, где нет возраста, а есть только ум против ума, творчество против творчества? Трудно в нашем прогнившем мире надеяться на это, но вдруг это именно такой случай? Ну зачем так? Неужели я так дико выгляжу со стороны, прорываясь вне всяких приличий и законов к вам в компанию!? Обида, досада и вопль побитого щенка слетели с ручки на бумагу.
                Гриндерс, ну зачем?
           "Гриндерсам – от Шмеля: ну правда, зачем так? Я бы понял, будь твоя статья точнее и «в тему»: ведь я не умею отбрасывать точку зрения людей, мнение которых уважаю. Понял бы, переварил все, чтобы не делать ошибок в дальнейшем. А здесь – попадания минимальны, просто «невтемачный», ненужный наезд – к чему он?
           Не хочу оправдываться, давай просто поговорим, ОК? Если бы я упирался по жизни в молодежные проблемы, то закончил бы в свое время «пед» и сеял бы теперь «разумное, доброе, вечное» (благо, есть по-кому). Если бы просто тащился от чудесных в своем юном обаянии девичьих фигурок, мог бы стать маньяком или просто оклеил бы все стены пляжными фотографиями. Но ведь это не так, поверь – я балдею, как мышь от сыра, от талантливых, светлых, еще не заломанных окружающей жизнью мозгов. Грин, а ты можешь пропустить сквозь себя всю гамму эмоций художника, оцепеневшего в экстазе от одного вида заката солнца в горах? Может, тогда ты поймешь меня…
           Многоликая актриса, видевшая многое на своем жизненном пути, одновременно хрупкая, уязвимая, как лист стекла – и в то же время смертельно опасная, как бритвенно-острый осколок. Могущая писать прочувствованные послания, создавать любые образы – и встать против всего мира, прикрыв спиной от всех опасностей маленький комочек своей любви и своего счастья. И в конце марта, когда я считал все неровности в общении сглаженными и ушедшими в прошлое, вдруг затылком почувствовать жесткую усмешку и струнно натянутую тетиву лука со смертоносной стрелой в руках Дианы-охотницы… Это не забывается – когда днем лицо начинало гореть, как от близкого костра – я знал, что вечером будет звонок, и вновь будет нескончаемо длиться – досыта, допьяна, без ограничений – абсолютный улет телефонного разговора…
           «Под этой гривой кроется три Вселенных…» Почему три?.. Из-под её пера нескончаемой пулеметной очередью вырываются на свет самые разные шедевры – статьи, купоны, рассказы. То призрачно-лиричные, то предельно-откровенные, то едко жалящие, то ироничные… Но среди них не встречаются ни тупые, ни скучные – она муть просто не умеет писать. В её произведениях можно пытаться искать недостатки, но их невозможно не прочитать, когда увидишь напечатанными. «Я знаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но возможность поговорить с тобой по телефону – это такой вкусный сыр, за которым я бы полез в любую мышеловку» - прости нахала, ты не выспалась тогда?
          Чистый, чуть наивный взгляд – и совершенные, отточенные стихи… Юные черты лица – и до надрыва эмоциональная проза… Легкая фигурка, нежный голосок, очень стройный, интересный, ни на что не похожий внутренний мир. Необычные суждения, твоя безусловная уверенность в них, кладезь неземных эмоций, летящая широкая походка – трудно поверить, что ты существуешь на самом деле. Наверное, тебя выдумал какой-то волшебник и просто поместил в этот мир – адаптироваться к нему…
           Необычный разрез глаз, интересная прическа, спортивная фигура. Теперь я знаю, что такое «психолог от Бога». С тобой нелегко бы было соревноваться по знанию человеческой натуры самым маститым профессорам. Игольно-острые формулировки и снайперский взгляд – похоже, понятия «тайны человеческой души» для тебя не существует, у тебя это все как на ладони, Леди Влюбленность. Как ты лихо и без труда могла встряхнуть всю «СТ»! Как интересно, а главное – как легко с тобой говорить! Словно за твоими серо-зеленоватыми глазами кроется наследственная память дюжины поколений. А может, так оно и есть…
           Маленькая, изящно-хрупкая фигурка, похожая на статуэтку из слоновой кости, красивые блестящие глазки. За внешней бравадой и грубостью отчетливо видны все девчоночьи проблемы – желание найти счастье, встретить любовь, жажда найти того, с кем будет хорошо, досада – что этого не получается. Малыш, я бы обязательно наколдовал тебе всего, что ты захочешь. Если бы мог…
           Грин, я не сумею объяснить, в чем я вижу здесь красоту. Просто вижу, и все. И что ты приписала мне – лихорадочно-юродские попытки стать своим в вашей компании? Откуда это взялось? Как говорил Дигитайзер: «И вообще, я ничей, я свободен, самостоятелен и ни в чем не ограничен…» - согласен с ним, хорошо сказано. Куда бы и когда бы смогла повести меня за собой ты? Угу – смотрю на раскрытую ладонь и начинаю пригибать все пальцы, кроме среднего. Мне совсем ни к чему быть внутри вашей компании, да  и часто светиться в ней ни к чему: у меня своя жизнь, со своими проблемами и  радостями. И уж от кого бы услышать поучения, что такое «попасть во время», но только не от тебя. Я живу в своем времени, и мне в нем привычно, хотя иногда скучно. Я запросто могу выпрыгнуть из него лет на 10-15 назад и быть в той компании вполне «к месту». Могу прыгнуть лет на 20-30 вперед и легко найти общий язык с пенсионерами (не смейся, опыт у пожилых людей стоит почерпнуть). А тебе дано ли так попрыгать, а, Грин? И кому кого жаль? Теперь вот выяснил, что прыгать назад на СТОЛЬКО лет вредно для здоровья и самолюбия, т.е. ни к чему. Ну, отвалю я сейчас – тебе легче станет? Крепче сон и лучше оценки? А отваливать все равно нужно будет – дела, работа, дача, «картофель наш насущный», да и с прекрасным полом лучше общаться не только дружески-платонически (в своей возрастной группе, of course). Платочек приготовила – вслед помахать?
            Я не идеализирую новое поколение. Как и в нашем, у вас много недалеких и скучных. И теперь я точно знаю, как ты родилась на свет, Грин. Просто я смутился и затушевался, когда вы – такие молодые, умные, красивые и талантливые – ввалились в гости и забрались всей толпой на старый диван. Не просто стайка молодых девчонок, а команда неординарных и талантливых ЛИЧНОСТЕЙ. Растерялся, смутился, понес чушь, чем и вызвал твое, Грин, появление на свет. И ты ведь наверняка знаешь, как меня ломало на следующий день – я не люблю шутовские колпаки.
Воняет из пепельницы – блин, не дотянул до двух месяцев без сигарет. И с каждой затяжкой сгорает… А, неважно. Счастья тебе и любви, Грин. Мы еще созвонимся?"

        И тормоз… Тормоз в непроницаемых глазах редактора той самой молодежной газеты Ирины  Евгеньевны. Такой, что не объедешь, не сдвинешь, не разобьешь. Вот, характеристики затянуты, вот, они неточны и вообще она с ними не согласна, а в воздухе витало: «Нет, ты получил по ушам? И какого лешего сюда приперся – реабилитироваться? Слушай, не получишь ты никакой реабилитации, педофил проклятый! Может, и не педофил, конечно… Но подозрительный… Странный… И вообще, носил бы ты юбку – тогда бы я тебе, может быть, и помогла…» Вытянутое обещание поставить материал пахло такой надуманностью и грандиозным обломом, что я смирился – что ж, плетью обуха не перешибешь. Небольшой «местью кота Леопольда» был звонок пару дней спустя, где пришлось дать согласие на снятие заведомо непроходного материала и замену его на мелкий, ничего не значащий и не лечащий уязвленное самолюбие купон. Надиктовал его по телефону той самой главной редакторше, заставив ее поработать секретаршей.
(Гриндерсам – от Шмеля: ты не права, но мой ответ не для печати – я не стриптизер. Если заскучаешь, Грин, мы еще созвонимся? Толчок в пропасть стирает ужас от балансирования на ее краю…   «АП» № 15 (87), 12 апреля 2001 г., стр. 10.)

           И к тому же существовал неофициальный второй путь - путь прямого воздействия. А выразился он в том, что просто взял и прочитал весь текст «Гриндерс, ну зачем?» девчатам – каждой. Уже на тот момент были данные, что автор не кто иной, как Лиля – тонкая, нежная натура, чуть «не от мира сего», прекрасная поэтесса. Она? Не верю… Зачем ей писать такое? Мы же почти незнакомы… Данные неточные, непроверенные, но ставка была слишком высока, чтобы считаться с тем, что кому-то станет больно. Телефон, звонок – текст Наташе. «Ничего, нормально…» Телефон, звонок – текст Жене. «Ты даже разозлиться как следует не умеешь!» Телефон, звонок – и со всей дури, с выражением, с эмоциями –  текст Лильке. А самого ведь интересовала реакция этой необычной, отстраненной от мира девушки… По окончанию текста, прозвеневшего как бешеная стрела – пауза и спокойная такая, безликая реакция, что-то незначащее. Трубка стукается об аппарат – месть свершилась. Даже не то, чтобы месть, а так, высказать  вслух все несказанное, озвучить причины, которые заставляют меня так нелогично и глупо поступать. А может, просто застраховаться от еще одного щелчка по носу.
           Текло время, но проблема так и осталась на контроле. Вырос уже интерес – ну неужели она так и останется при своей точке зрения? Только время могло ответить на этот вопрос, а терпения мне было не занимать. Шли месяцы, подруги становились врагами, враги – подругами. Я уже вошел в ту компанию не как ходячее недоразумение, а просто как хороший друг, у которого можно зависнуть, покурить, похохотать, иногда немножко выпить, и всегда – поговорить. Обо всем. Нет, почти обо всем – тема секса по умолчанию была под запретом. Вот просто не поддерживалась она: боялся показаться педофилом. И девушки тактично согласились с этим. Кто думал – импотент, кто – чудак, но ни одна дальше озорных попыток обойти запрет не шла. А потом все просто привыкли к этому.
        Как-то, открыв газету, я получил такой приятный сюрприз, что чуть было не всплакнул… Ровный броский заголовок гласил:
               ОН – не извращенец и не стареющий идиот!
        Когда мы первый раз увидели его, ужасу не было предела. Это было свойственно нам – судить о человеке, не узнав его и не пообщавшись с ним. С тех пор мы изменились. Стали более терпимыми, вдумчивыми, доброжелательными. Этому научил нас он.
Казалось бы, странная картина: две девчонки почти каждый день приходят и сидят, оглашая улицу диким смехом, который доносится из квартиры одинокого сорокалетнего мужчины. Все читают ему лекции – бывшая жена, друзья, соседи: «Совсем из ума выжил! Пускаешь к себе каких-то малолеток. Извращенец, что ли?» А ему наплевать. Он любит нас. Как «интересных, неординарных личностей» (это его слова), может, как дочерей, которых у него никогда не было, может, как частичку радости и света, которых не так уж много в его жизни. Мы не думаем над этим, просто принимаем его со всеми недостатками, достоинствами и странностями, которых так много у этого, уже прожившего полжизни человека. Мы приходим к нему, садимся на кухне, зажигаем сигареты, наливаем пиво и разговариваем, разговариваем. О чем? Все равно. Нам приятна сама атмосфера уюта и спокойствия. У него мы забываем о своих будничных проблемах и огорчениях. Ему ничего не нужно от нас. А нам от него, наверное, только love, забота и утешение, которых так мало нам могут дать наши родители. Что-то греет душу в его словах, жестах, манере общения, и нам уже не смешно, когда кто-то начинает обругивать его и называть стареющим идиотом. Мы не   доказываем обратного, а просто разворачиваемся, уходим и больше никогда не общаемся с этим человеком.
            Мы познакомились с его сыновьями и, кажется, нашли с ними общий язык. У него замечательные дети, у нас будто появились два брата. Частичку своего уважения к нему мы перенесли на каждого его ребенка.
Кто-то не понимает и смеется, говоря нам: «Зачем? Что он может вам дать?» Мы и сами не знаем. Мы никогда не говорили ему, как много он для нас значит. Да и не скажем, наверное. Какие-то внутренние барьеры иногда нельзя сломать, как ни пытаешься. Но когда он прочитает эту статью, он улыбнется. Мы знаем.
ЗАНИМАЮЩИЕ МЕСТО НА КУХНЕ.   ( «АП» №38 (110) 20 сентября 2001 г., стр. 10 «странная встреча?»)

         Девчата, а вернее – Наташка и Юля, решили немного навести справедливость и морально помочь мне. А может, чтобы просто перейти дорогу Лиле, с которой Юля враждовала. Вообще Лиля была не очень компанейским человеком, и ее лучшая подруга не входила в этот круг.
         Проходили месяцы. Получил уже не одно подтверждение, что автор – Лиля. И как-то раз завел с ней разговор  – зачем было «Шмеля» писать? «Фи, подумаешь, да там ничего обидного и не было…» Сидящий на плече маленький монах-хранитель проблемы открыл толстый фолиант, черкнул что-то в нем и зашептал на ухо «рано… еще рано… подожди…» Разговор был переведен на другую тему, как будто ничего не было.
         Спустя еще несколько месяцев, привычные веселые посиделки у меня дома. Женька по обыкновению терзала комп, Лиля забралась с ногами на диван и писала. Писала не стихи, не письмо – посвящение мне. Да, именно – они не поленились красиво напечатать все ее сохранившиеся стихи (грохнулась старая 486 машина) и принести мне в давно выпрашиваемый подарок. Серебряная гелевая ручка (так роскошней) скользила по бумаге, оставляя причудливые завитки ее необычного почерка. Легкая творческая атмосфера квартиры вдруг прервалась Лилькиным вопросом: «Ну вот не знаю, как это все подписать? В голову ничего не приходит…» Мой совет тихим голосом: «Подпишись – «Гриндерс»…
          Пауза. Воздух замер - наверное, ему срочно захотелось покинуть помещение. Пространство заискрило. Глубокий Лилин вдох. Сверкнувший взгляд не сулит мне ничего хорошего… Монах в ужасе спрятал лицо в книгу – ему захотелось быть где угодно, лишь бы не на моем плече. Я приготовился к близкой смерти, ее лицо покраснело.
          «СЛУШАЙ!!!» Куда делся ее меланхоличный нрав? Сущая тигрица… « Кто старое помянет – тому глаз вон!» И подписалась – Лиля. Ну вроде живой, пронесло… И она медленно, молча успокаивалась.

           Тут бы и закрыть скользкую тему, но тот монах-хранитель так и не собирался успокаиваться. И спустя еще много месяцев в очередной раз заскочила в гости, и все вокруг снова засияло от теплоты ее ауры. И был задан все тот же вопрос – за Шмеля. Теплая улыбка, понимающий взгляд добрых серых глаз, милый негромкий голосок: «Слушай, ну какие же мы тогда дуры были… Не видели души человека, не разбирались ни в чем… Судили только по внешности… Ты что, все еще помнишь, что ли?» «Да нет, конечно, что ты…» - соврал я. Маленький монах на плече понимающе фыркнул, закрыл пыльный фолиант и растворился в пространстве. Ему больше нечего было делать в этом мире... Совсем…

                Синий Лис.