Глава 8 Беседы с Цицероном. Похищение

Глава 8
Беседы с Цицероном. Похищение
Никогда не было нищему и голодному Лукрецию так покойно и мирно, как на вилле Цицерона. Весь день он проводил, наблюдая за работой крестьян и рабов, а вечерами работал сам, испещряя папирусный свиток все новыми и новыми строчками.
Тюрьма, эшафот, Красс - все было забыто и предано забвению.
Лукреций наслаждался изысканными блюдами, которые готовил специально выписанный из Сиракуз (а там умели потчевать гостей) повар. Служанки дарили юного Лукреция огненными взглядами и чарующими улыбками - в общем, Лукреций начинал думать, что он взобрался на Олимп, питается амброзией и скоро станет бессмертным, как Геркулес или Ганимед.
Изредка на виллу приезжал хозяин - Марк Туллий Цицерон, чаще всего вместе со своим родственником - Титом Помпонием Аттиком. Как было известно Лукрецию, Аттик недавно вернулся из Греции и слыл настоящим знатоком греческого искусства. Поклонником всего эллинского был и Цицерон, только, как полагается настоящему римлянину, он это тщательно скрывал.
Дни, когда хозяин наведывался в свое поместье, были для Лукреция настоящим праздником, поскольку и Цицерон, и Аттик раннюю юность провели в Греции и встречались там чуть ли не со всеми представителями философских школ. Особенно это любил подчеркивать Цицерон. Аттик (это было видно сразу) являлся человеком опасливым и осторожным и, будучи эпикурейцем, ни в чем не противоречил своему яркому свойственнику.
-Что такое философия? вещал Цицерон, - мой учитель Платон всегда говорил, что настоящий мудрец умеряет свои страсти. Например, как Сократ перед Народным собранием – бестрепетно встретивший смертный приговор, вынесенный ему этими лавочниками. Ты согласен со мной Лукреций.
-Я боюсь в чем-то возражать человеку, спасшему мне жизнь… начал Лукреций.
-Ничего, я вытерплю,- милостиво разрешил ему продолжить свою речь Цицерон.
-Умение умерять свои страсти – это, конечно, важная вещь, но, если мудрец будет бесстрастен, он вряд ли придет на помощь другому человеку. Он будет замкнут в своей холодности и неприступности. Нет, я выступаю за такие отношения между людьми, когда один из них чувствует ответственность за других. За весь свой народ, за свою родину, за все человечество.
-О, милый Лукреций, ты, наверное, наелся иудейской свинины, - рассмеялся Цицерон.
-Не буду скрывать, - ответил ему поэт, - здесь, в Капуе, я познакомился с одним иудеем по имени Итамар - очень ярким и интересным человеком. Ему не удалось поколебать имое эпикурейство, но кое-какие трещины в нем он смог оставить.
-Смотри, Лукреций, не оставь бессмертных богов и не перейди в иудейство - расхохотался Цицерон.
-А что думаешь по этому поводу ты, Аттик? спросил он своего родственника.
-И мне, как Лукрецию, трудно начать свою речь, -  произнес Аттик, -  но все же я хотел бы сказать что, разделяя во всем воззрения Эпикура, я все-таки никогда не мог согласиться с тем «хладнокровием» (кажется, так переводится на латынь этот мудреный греческий термин) к рабам, которое проповедует Эпикур. Хотя меня это никогда так не  ранило, как Лукреция, и к иудеям за объяснениями по этому поводу я не обращался.
Цицерон снова расхохотался, но если бы он взглянул в этот момент на Лукреция, то увидел бы на его лице жгучую обиду. Ведь Лукреций очень хорошо помнил рассказы своего отца о деде, который был рабом у жесточайшего ростовщика Флакка. Все рабы этого господина хотели убить его, а один из них, в конце концов,  это сделал. Тогда по старинному обычаю казнили всех рабов, которые принадлежали Флакку. Деда Лукреция спасло лишь то, что накануне убийства он был продан ростовщиком «за ненадобностью». Будь, проклят ты, Рим, убивающий и спасающий людей «за ненадобностью». Нет, Цицерон родился свободным человеком, сыном и внуком свободного человека, и он никогда не поймет что такое - быть внуком раба.
Впрочем, Цицерон редко представал пред Лукрецием в столь неприглядном облике, а тот, в свою очередь, всегда помнил о том, благодаря кому он еще живет на этом свете.
Зактнм Цицерон возвращался вместе с Аттиком в кипящий, бурлящий Рим, а Лукреций оставался на вилле наедине с поэмой. Он рассчитывал закончить ее за пять месяцев, но видно божество, преследующее Лукреция, послало ему новое испытание…
Однажды, прогуливаясь по Капуе, Лукреций зашел в книжную лавку и с наслаждением книгочея перелистывал лежащие перед ним свитки.
Вдруг он услышал хорошо знакомый голос:
-Ну и что же тебе понравилось, Лукреций?
Тот быстро поднял глаза и увидел человека, который привез его на виллу Цицерона, того самого таинственного незнакомца.
-Зови меня Клавдий Макрин, - произнес он, прежде чем Лукреций смог выдавить из себя хотя бы слово.
-Я предлагаю тебе выпить со мной бутыль вина. Фалернское - лучшее из вин. Не отказывайся.
Лукреций кивком головы выразил свое согласие.
Наконец, он смог при свете дня разглядеть своего знакомца. Тот был высок, строен, красив, но не той красотой, которая пленяет нас в юношах, а красотой зрелого, полного сил и жизни человека. А к лицу бы его очень подошел бы триумфальный венок.
Они расположились в харчевне. Незнакомец достал переплетенную соломой стеклянную бутыль с искрящимся вином, налил бокал себе, затем Лукрецию. Вдруг он сказал: У меня с пальца упал перстень он где-то там, на полу, возле тебя. Не посмотришь?
-Сейчас, сейчас, услужливо согласился Лукреций. Он наклонил свою голову и не заметил, как незнакомец влил в его бокал какое-то зелье из маленького стеклянного флакончика.
Ничего Лукреций на полу не нашел. Он хотел уже сказать об этом собутыльнику, как тот вдруг согнул пальцы на левой руке и засмеялся: на указательном пальце левой руки был перстень, и на нем действительно сверкал драгоценным камень. Лукреций невольно улыбнулся. Они чокнулись бокалами. Лукреций успел подумать: «Славное фалернское» и погрузился, совершенно неожиданно для себя, в глубокий сон.
Последнее что он почувствовал -  это как мужчины, крепкие и сильные, вывели его из харчевни на воздух и уложили в повозку.