Шанс. 14, 15

Начало см.  http://www.proza.ru/2010/07/09/1043
            http://www.proza.ru/2010/07/10/872
            http://www.proza.ru/2010/07/11/462
            http://www.proza.ru/2010/07/12/114
            http://www.proza.ru/2010/07/14/29
            http://www.proza.ru/2010/07/15/87
            http://www.proza.ru/2010/07/18/847

14
Она посмотрела на трубку с недоверчивым изумлением и тихо опустила её на базу. С кем это она сейчас говорила? Неужели это тот самый человек, что три часа назад так веселился и дурачился по дороге с дачи? В десятый раз натаскивая на свои и её плечи лямки рюкзаков и опять их скидывая, каламбурил – «супруги Лямочкины в одной упряжке», нежно целовал её в ушко и высовывал язык обгоняемым автомобилям… Это сейчас был – Саша, её сандрик? Ничего похожего… Она словно со смертельным врагом говорила.
Что на него нашло? Что за наваждение? Неужели мать имеет над ним такую власть? Его злой гений… Пара часов – и он совершенно другой человек. Двуликий Янус. Это неестественно и даже страшно, словно говоришь с безумцем… Как могло вмиг обесцениться, рассыпаться в прах, стать ненужным всё, что их связывало – и пятнадцать лет вместе, и хотя бы этот дачный уикэнд? Он даже не стал дожидаться, как решится судьба «шанса». Ему это неважно?
Нет, это просто невозможно понять – как это он так безжалостен с ней… Сердце не понимает, не соглашается, противится, бунтует… Разум-то сознаёт: у него свои интересы, а она стоит у него на пути. Но зачем же вот так – как со врагом? Вот так оскорбительно, словно причинила ему зло, нанесла неизгладимый вред? За что?!
Сама сказала: лучше не видеться… Нет у неё сил видеть его ТАКОГО – «мамулиного», отметающего любые попытки понять друг друга: стена, каменная, безнадёжная, ни щёлочки, ни слабины никакой… скреби в эту стенку ногтями, вой в голос – бесполезно. Не знает она его такого, и знать не хочет! Зачем ей – такой? Милого её сандрика нет, умер!! Исчез, канул. Доктор Джекил обернулся злобным уродцем, мистером Хайдом. Бывало и прежде всякое, но до такого не доходило…
Только что она радовалась его отсутствию и пестовала своё право свободы от забот о нём. Но весть о том, что его не будет в её жизни вообще, никогда и никак, грубо швырнула её, неожиданно для неё самой, в чёрный омут отчаяния. Вдова, как есть вдова – сандрик умер! Умер!!
Она издала короткий вопль и засунула в рот кулак. Тихо! – прикрикнула сама на себя. Этого не может быть. Всему есть причина. В чём она ошиблась? Где? Когда? На даче? Там, на даче всё было по-другому… где исходная точка перемены, измены? Надо разобраться, разобраться…
Она схватила дачную сумку, взрезала её замком молнии, запустила руку в её нутро… где… где это… Лихорадочные пальцы ворошили пакеты, без толку совались в оттопыренные кармашки… Да что это она! – мобильник, мобильник с камерой… в куртке… Совершая по десять бесполезных движений, нажимая не те кнопки и втыкая кабель не в те штекеры, она кое-как смогла перебросить фотографии на верный невозмутимый комп.
Она листала и листала фотографии, не находя ничего зловещего. В глаза бросился нарциссик… Уезжая, она предложила его всё-таки в город не брать, как он хотел: может, в автобусе стоять придётся, а потом ещё метро, и везде сними-одень тяжеленный рюкзак. Оставили на столе:
- Может, достоит до выходных?
- Он нас встречать тут будет, – это она пыталась «позитивничать», скрывая от него свои сомнения.
Нарциссик на опустелом, прибранном к отъезду столе смотрелся так, что сердце сжалось: одинокий, покинутый, тревожно растопырил острые «ушки» белых лепесточков, будто прислушивается, а жёлтенькой своей сердцевинкой словно в глаза заглядывает – правда приедете за мной? не обманете? Остался «на посту» стойким верным солдатиком, пряменький и храбрый, готовый принять свою участь. Бедный ты наш найдёныш… можешь и не дождаться теперь встречи. В тот же день и сказано «развод».
Кто теперь приедет за тобой, и когда? приедет ли кто-нибудь вообще? Войдёт, а ты уже жалкой палочкой съёжился в этой бутылочке, свернул истаявшие, истончившиеся в прозрачную плёночку лепестки, уронил жёлтое «личико» – умер, не дождался. Погиб, обнадёженный и обласканный, а потом преданный и никому не нужный. Приедут Машка или Настёна, снесут тебя без тени душевного трепета, как простой мусор, в компост, и ты вернёшься в землю. Одни сутки только и были тебе любовь и внимание…
Она упала головой на стол возле истёртой «клавы» и разревелась.
Слава богу, не видит никто… Кто это поймёт – взрослая тётка, «главный», чёрт возьми, «специалист», возится с подобранными на асфальте нарциссиками, играет в сандриков… Теперь кончились эти игры? Когда сандриков было двое, третий показался необязательным и даже мешающим, излишеством. Но один сандрик потерял всякий смысл – нельзя играть в сандриков в одиночку. «С кем она там говорит? Сама с собой… А я с кем говорю? Тоже сама с собой… Значит, всё в порядке? В поря-а-адке… Спокойной ночи. Спасибо». Раз её сандрик умер, где взять другого? Дать Шансу шанс?


15
Валерия Ивановна рассматривала на подоконнике недавно пересаженные гиппеаструмы и сенполии в цветочных горшках, освещённые жаркими косыми лучами майского поздне-утреннего солнца – заспались молодожёны, заспались! – и испивала вторую чашку чая на кухне, когда услышала в коридоре стрекочущие звуки Ирочкиного хихиканья, возню и громкий оживлённый шёпот сына. Прошли в ванную. Оба! Хм.
За ночь эйфория победы у Валерии Ивановны постепенно улеглась и перешла в озабоченные размышления о мелочах столь стремительно изменившейся за сутки жизни. Её «империя» заново населяется подданными и скоро здесь должно стать довольно шумно – с появлением ребёнка. Мальчик или девочка? Девочка, наверное, лучше – от мальчиков обычно больше хлопот, девочки тише. Главное – сразу определить границы дозволенного; если надо будет – поставить на место, и ребёнка, и родителей. Нет-нет, это всё совсем неплохо… хотя может быть и очень обременительно…
После смерти Виталия, когда она вдруг оказалась одна в этой огромной квартире, хоть разъезжай тут на велосипеде, её временами охватывала неодолимая тоска и страх перед этими опустевшими комнатами. Сколько сил и нервов было потрачено в своё время в битве за эти пространства, как непросто было после смерти свекрови спровадить сестру Виталия, вздумавшую бурно плодиться в замужестве… А теперь всё это оказывалось словно бы лишним, чрезмерным – распространиться, охватить все закоулки и помещения одной собою было невозможно. Поздно всё это пришло, слишком поздно! Много ли ей теперь надо: Валерия Ивановна питалась на кухне, спала в своей комнате, гостиная томилась «без употребления», а в остальные как-то и не было нужды заглядывать. Шурик слишком много пропадал на работе, и даже его переселение не могло окончательно избавить Валерию Ивановну от маеты, ощущения неприкаянности и скуки. Не спасал ни телевизор, ни книги, хотелось живого взаимодействия с людьми. Но с кем? С родственниками контакты не поддерживались много лет, свои друзья давно разлетелись, а ни новых, ни чужих друзей – Шуриковых, например, – ей не нужно, упаси боже. Александра?! Ни за что! Никогда! Слава богу, от неё удалось, наконец, избавиться.
Но… Шурик теперь со своей Ирочкой. Милуются там в маленькой комнате, бывшей Шуриковой детской… А она снова одна, одна! Совсем одна, никому больше не нужная. Валерии Ивановне стала особенно остро внятна идея безысходного, изначально предопределённого одиночества для каждого. Старость, лишённая цели и будущего, подступила близко и неотвратимо, дышала в лицо смертельным, вечным холодом, вызывала панический ужас, беспомощный протест, и Валерия Ивановна почти не сомкнула глаз до утра, ежеминутно колеблясь: от желания раскрыть щедрые объятия «молодожёнам» до подозрительного негодующего прищура «уж не захотят ли меня сбросить со счетов, задвинуть в угол жизни и квартиры»?! Лишить престола в её империи, свергнуть… нет, не выйдет у них! Они все вокруг меня ещё побегают: это МОЯ квартира, и моя в ней власть! И они должны будут это знать и чувствовать.
Резво распахнув дверь, Ирочка вошла в кухню весело, упругим шагом, даже словно приплясывая, с ходу подхватила чайник, пустила в него струю воды.
- Валериванна! С добрым вам утречком! Вы уж тут чай пьёте?.. Давно вам хотела сказать – чего у вас за чайник? Старьё такое… Чего не купите электрический?
- Доброе утро, Ирочка, – не сразу отозвалась опешившая Валерия Ивановна. – Это хороший чайник… вместительный… я ещё в советское время покупала. Очень к нему привыкла, знаешь ли. Говорят, эти новые расходуют много электричества…
- Да вы чего! Удобно зато: вскипел – щёлкнул. Этот выбросить надо.
Валерия Ивановна промолчала, но лицо её пошло пятнами. Пока Ирочка, открывая полки, звенела чашками, Валерии Ивановне удалось справиться с собой, и, поколебавшись, она не удержалась заметить:
- Ирочка, из-под крана мы воду не наливаем. Вот фильтр, вот здесь у нас стоит, видишь? Надо пропускать воду через него.
- Да бросьте! – Ирочка махнула пренебрежительно рукой. – Я не пользуюсь. Вы чего – такая морока…
- Что ты будешь на завтрак? – Валерия Ивановна взялась за ковшик, решив про себя отложить вопрос о воде до обсуждения с Шуриком. – Кашу овсяную с Шуриком будешь?
- Кашу? – скривилась Ирочка. – Кашей я казённой навек объелась, в больнице пока работала. Нет, я всегда так, чего-нибудь. Иногда хлопья, бутерброды горячие… ну, яичницу, раз в неделю. Утром вообще есть не хочется.
- Напрасно, – поджала губы Валерия Ивановна. – Шурик всегда ест кашу. Это очень полезно. Тебе сейчас – особенно, – напомнила она значительно.
- А хлопья не полезны, что ли? Или бутеры – вредно, что ли? Гастритникам только и вредно, – не уступала Ирочка.
-  У Шурика уже есть гастрит в начальной стадии, – отпарировала Валерия Ивановна. – Он будет кашу.
- Шурик, ты будешь кашу? – громко крикнула Ирочка вглубь квартиры и, дождавшись едва слышного ответа, махнула рукой Валерии Ивановне: – Ладно, делайте, он съест. А мне не надо.
Валерия Ивановна отвернулась к плите, борясь с возмущением и разочарованием. Сегодняшнее утро рисовалось ей совсем другим: смущение на лицах молодожёнов, утомлённых бурной ночью; виноватая, извиняющаяся предупредительность к ней; благосклонное её приглашение молодых к завтраку в гостиной; пристойное восседание за общим белоскатертным столом; её, Валерии, расспросы об их самочувствии с некоторым лёгким подтруниванием; её торжественные слова «ваша первая семейная трапеза»; её неторопливо-наставительный рассказ для молодых «за этим столом когда-то сидели…»
Закинув ногу на ногу, Ирочка примостилась на табуретке и, навалившись на столешницу грудью, таскала из вазочки печенье.
- Валериванна, – невнятно донеслось сквозь задорный хруст, – а что-то вы плохо нынче глянетесь. Снова не выспались?
- Да… – смутно отвечала Валерия Ивановна. – Сон был неровный… всё время просыпалась.
- Это.. – Ирочка подавилась смешком и печеньем, аккуратно собрала крошки и швырнула в раковину. – Это мы, что ли, помешали? Вы не обращайте… ну, вы ж понимаете… дело-то молодое…
- Нет-нет, – сдержанно помолвила Валерия Ивановна, вспыхнув лицом и не поднимая уныло повисшие углы рта. – Сердцебиение замучило… и боли вот здесь. Такие тянущие, длинные… никак не справиться. А вот тут колет. Так – раз! раз! словно стреляет.
- Перенервничали вчера. А массаж-то вчера так и не сделали. Не до того было, – Ирочка хихикнула. – Давайте укол поставлю, пока на работу не пошла. Вы кашу-то кладите. – Шурик, – снова завопила Ирочка, подгоняя Валерию Ивановну к комнате, – иди кашу свою ешь, мать тебе наложила! Мы пока укол поставим!
Лёжа на диване с прижатым к истёртому диванному валику носом и оголённой ягодицей, ощущая уверенные прикосновения Ирочкиных рук, распоряжающихся её телом, Валерия Ивановна вдруг содрогнулась от неясных предчувствий и затомилась душой.
- Во-о-от… – Ирочка прижала место укола ваткой, – видите, как здорово… всё дома, никуда ходить не надо, ни вам, ни мне… чик – и готово! Чик – и ты на небесах! Шутка. Ну, как Горбатый Шарапову… Подымайтесь давайте. Всё путём. Я своё дело знаю!
Поверженная Валерия Ивановна поднялась, привела в порядок одежду и, пока Ирочка собирала свой медицинский скарб, сунулась в ящик комода, захрустела бумажками.
- Ирочка, возьми… за вчерашний и сегодняшний укол. Тебе наверняка деньги сейчас нужны будут.
- Да вы чего, Валериванна? – После секундного колебания Ирочка едва заметно усмехнулась. – Будто мы теперь не одна семья. Обижаете.
- Ну смотри, детка… – Валерия Ивановна, вздёрнув брови, быстро убрала купюры. – Скажешь, когда понадобится. Пойдём тогда… Что-то тебе всё же надо перед работой съесть.
- Да ну. Мне кофейку только. Взбодриться. Шурик-то меня умотал, – интимно прошептала она, приблизив губы к уху Валерии Ивановны, – просто неугомон на него нашёл, на Шурика-то нашего… Сейчас, небось, за троих лопает, восполняет.
Валерия Ивановна промолчала в стыдливом изумлении: что она говорит, что она говорит… Сивцы, Сивцы! От простоты? какая дурочка…
Шурик на кухне действительно успел истребить всю овсянку и уже домывал в раковине тарелку.
-Уо! уо! уо! – заквохтала иронически Ирочка. – Ты и тарелки за собой моешь? Это хорошо-о-о…
Она одобрительно похлопала Шурика по плечу. Он обернулся, прижимая подбородком Ирочкины пальчики и радостно сияя глазами:
- «Я ещё и на машинке… и вышивать могу…» Как кот Матроскин… Я вообще у тебя клад!
Ирочка сунулась личиком ближе, зашлёпала губками, выпуская утробные мурлыкающие звуки; другой рукой обвила Шуриковы бёдра, всем телом прильнула без смущения, заёрзала, откровенно потираясь блудливой кошкой… Валерия Ивановна остолбенело застыла на пороге ненужным, лишним зрителем, взор её заметался. Ринулась к спасительному чайнику…
- Мамуленька, доброе утро! – сквозь Ирочкины объятия донёсся Шуриков голос.
Ирочка развернулась к Валерии Ивановне, наполовину высвобождая Шурика для исполнения сыновнего долга утренних приветствий, повисла на нём распахнутой створкой ворот. Шурик выдвинулся вперёд, намереваясь клюнуть материнскую щёку поцелуем. Кажется, он был бы не против заключить в объятия обеих женщин сразу, но Валерия Ивановна отпрянула, выставив защитную ладошку:
- Доброе… ты уж и так весь исцелованный…
- Не завидуйте, Валериванна! – развязно посоветовала Ирочка. – Вам тоже перепадёт… верно, Шурик? – «Створка ворот» захлопнулась обратно, Шурик был потрёпан за щёку и чмокнут напоследок в неё же. Кошка спрыгнула с ворот и приземлилась за стол.
Валерия Ивановна, чувствуя в голове отчаянный шум, заваривала чай, плохо понимая, что делают её руки, роняя ложечку, просыпая заварку, и мужественно пыталась собраться.
- Шурик, тебе чай? – спохватилась она.
- Не знаю… – выронил рассеянно Шурик, устраиваясь за столом и не отрывая глаз от Ирочки. – Я как Ирочка… ты кофе? Я тоже тогда кофе, мамуленька… чай, может, попозже.
Наконец, кухонные пантомимы завершились, все трое уселись застольно – во исполнение, хоть и частичное, грёз Валерии Ивановны, и ей показалось, что наступил подходящий момент, чтобы выйти на первый план с важными, благословляющими словами… заложить камень в основание семейного согласия… определить настоящие, а не сиюминутные позиции… расставить всё по надлежащим местам. Она уже набрала в грудь воздуха и раскрыла рот для весомых, значительных слов, но… стол отчего-то трепетал, подёргивался и даже слегка подпрыгивал, живя своей таинственной жизнью… Валерия Ивановна обратила вопрошающий взор на «молодёжь», но ничьих глаз не поймала. Ни Шурика, ни Ирочки на самом деле не было за столом: шкодливо ухмыляясь, они были поглощены под-стольным существованием – весьма, по-видимому, бурным. Говорить было не с кем, не для кого. Валерия Ивановна помрачнела, губы её надулись, в душе копилось недовольство и недоумение; рос список претензий, которые она предполагала высказать сыну с глазу на глаз – Ирочки она почему-то трусила… Она изо всех сил старалась не замечать непристойного подрагивания стола. Взяла в руки пузатый заварочный чайник, озабоченно потрогала его тёплый, бело-синий, гжельский бок.
- Шурик, я наливаю вторую чашку. Если ты будешь чай, то имей в виду, заварка может совсем остыть…
- О, чайник! – вдруг встрепенулся Шурик, так-таки и не отвечая матери. – Ирочка, сейчас мы кое-что тебе покажем!
- Ну? – Ирочка проводила его глазами; он вскочил, стал открывать полки и выдвигать ящики.
- Шурик, что ты ищешь? – забеспокоилась Валерия Ивановна.
- Нашёл! – Из ящика со всякой мелочью в материнском хозяйстве – полотенцами, прихватками, мочалками и губками – он выхватил что-то и спрятал за спиной. Валерия Ивановна нерешительно улыбнулась. – Смотри, кто к нам пришёл!
Из-за его бока несмело выглянул какой-то лохматый апельсин, спрятался, снова выглянул и наконец лихо выскочил вперёд. На столе задорно завертелась тряпичная кукла в синей юбке, мотая тугими рыжими косичками и мелькая веснушчатой кнопкой носа.
- Оп-ля! А вот и я! Всем здрасте! – пропищал кукловод-Шурик. – Кому кофу, кому чай, по стакану получай!
- Чего это за чучело? – изумилась Ирочка.
- Я на чайнике сижу, тут моё местечко, – хвастала кукла, – оттого в моих грудях горячее сердечко! – Шурик водрузил куклу на гжельский чайник. – Давно она тут не сиживала. Это кукла на чайник. Мне она в детстве ужасно нравилась! Просто влюблён был.
Валерия Ивановна оживилась:
- Да, Шурик, когда был маленький, без неё чай пить был не согласен.
- А помнишь, мам, как её звали?
- Так Антонина же она у нас всегда была.
- А вот ты и не помнишь!
- Как это не помню? Антонина, конечно!
- Забыла, забыла! – уличил Шурик. – На бирке магазинной было написано «Марфа», но мы…
- Вспомнила! – обрадовалась Валерия Ивановна. – По мультфильму… про Антошку!
Мать с сыном наперебой предавались воспоминаниям, смеялись увлечённо, а Ирочка поскучнела лицом и, взяв куклу в руки, рассматривала её со скептической гримаской.
- Славная наша Антоська, правда? – спросил Шурик. – Весёленькая такая, словно солнышко… на тебя чем-то похожа!
- Да она засаленная вся… – Ирочка брезгливо заглянула внутрь безногой юбки. – Подпалины вон… юбка вся в пятнах, расползается. Вы чего, ЭТО выбросить надо! Чего в кухне грязь такую держать? Да ещё на столе. Антисанитария одна. – Ирочка решительно шмякнула Антонину на крышку мусорного ведёрка. – Вот тут ей самое место. А вообще сейчас все чай из пакетиков пьют. Заваривать в чайник – одна морока.
У матери и сына вытянулись лица. Шурик взял отвергнутую Антонину в руки, рассмотрел:
- Ну да, грязненькая стала… но она ж не виновата! Знаешь, сколько ей лет? Она, бедненькая, совсем у нас старушка… Что ж ты так сурово! Её пожалеть надо… постирать… она ещё как новенькая будет!
- Ну, стирай, – небрежно, без интереса разрешила Ирочка.
- Шурик, возьми пакет, – вполголоса распорядилась задетая обвинением в «антисанитарии» Валерия Ивановна, указывая рукой, – вон там… положи её… убери… я потом постираю.
Ирочка между тем придирчиво оглядывалась:
- Тут вообще ремонт делать надо. Обои отклеились… плитка вон у раковины битая… линолеум пузырями пошёл… а потолок-то! во блин… аж паутина там колышется. Видите?
- Да, ты права… – Шурик задрал голову к высокому потолку в желтоватых пятнах старых протечек, – действительно паутина…Я как-то и не смотрел никогда. А ты, умничка, сразу заметила… Ну ничего, всё ещё сделаем! Всё впереди. Как ты захочешь, – заключил он бодро, приобняв Ирочкино плечико.
Но для Ирочки кончился час утех, и она перегнулась к Валерии Ивановне:
- Валериванна, я на работу сейчас – массаж уж вечером. Поздно! Я в Сивцы сгоняю после смены – вещи привезти, одёжку, ночнушку там, туфли-босоножки… Не за один раз получится. Поздно вернусь. Так вы ключи-то от квартиры дайте. Запасной у вас есть?
У Валерии Ивановны упало сердце и заметались мысли. Далёкое и невнятное словечко «ловушка» подплыло, лязгая железными зубьями, шипя змеёй и смыкаясь вокруг шеи холодными кольцами.
- Ключи? – пробормотала она. – Зачем… я всегда дома…
- Как зачем? – широко кинутые на лице Ирочкины тёмные глаза стали жёсткими и проткнули Валерию Ивановну насквозь. – Что ж вам от меня зависеть? Вдруг уйти куда надумаете.
- Да, конечно… – мгновенно изнемогла Валерия Ивановна, – Шурик, дай Ирочке папины ключи… ну, там… ты знаешь…
Вниз по лестнице Ирочка неслась через три ступеньки; связка допотопных ключей тяжело брякала в кармане, словно золотые дублоны в мошне, и аккомпанировала победной песне, ликующей в Ирочкиной душе: «Девкам расскажу-у-у! От зависти тр-р-реснут!»

(Продолжение см. http://www.proza.ru/2010/07/20/66)