Иначе быть не может

     Дочка проснулась и, приподняв голову, спросила:
- Сегодня?
- Да. Ты поспи, поспи еще.
Она опустилась на постель и пристально посмотрела мне в лицо. В глазах читалась отчетливая тревога.
- У нас есть время, и тебе нужно выспаться. Ты же понимаешь.
- Хорошо. – Она перевернулась на бок и подтянула одеяло повыше. – Я посплю.   
Я отворил дверь и вышел на балкон. Скомканное одеяло грязных облаков низко нависало над землей, порывисто дул холодный ветер. Темнеющая масса моря в туманной дымке исходило еле заметными сероватыми гребнями. Посмотрел на часы: половина шестого утра. Скоро нам нужно выходить.
Вернувшись в комнату, я приготовил нехитрый завтрак. Холодный мясной паштет, несколько засохших крекеров, горсть овсяных хлопьев. Половина стакана холодного кофе. Сегодня я решил не расходовать газ в горелке, а приберечь его для следующего раза. В походе горячая пища будет нам более необходима.
Когда проснулась дочь, я попросил ее одеться и собрать вещи. Мой рюкзак, собранный накануне вечером, терпеливо ожидал у порога.
- Ты думаешь, мы сможем дойти? – спросила дочка.
Я не расслышал, что она сказала, перебирая в голове дела запланированные напоследок.
- Что, милая?
- Мы сможем дойти?
- Конечно, а почему ты спрашиваешь? Осталось ведь совсем немного.
- Ты о чем-то думаешь.
- А раньше ты этого за мной не замечала? – попытался пошутить я.
Она не улыбнулась.
- Сейчас по-другому. Ты много думаешь. Ведь нас могут убить?
- Нет, нас никто не сможет убить. Я не позволю этому случиться.
- Правда?
- Конечно.
Я обнял ее и поцеловал в лоб.
- Доедай скорее – нам пора.

                ***
     Мы миновали выжженный участок молодого ельника и стали спускаться к дороге. Я последний раз обернулся, словно пытаясь запомнить вид нашего самого долговременного убежища за все время скитаний.
Мы поселились в этом заброшенном туристическом комплексе поздней осенью прошлого года. Нам посчастливилось найти относительно теплую комнату, много сносно сохранившейся еды: в основном это были мясные и овощные консервы, крупы, сахар, немного кофе. А самое главное,  комплекс, расположенный вдалеке от главной дороги, плохо просматривался с нее.
За всю зиму лишь однажды, - это случилось в середине февраля, - я увидел других людей. Хотя лучше бы этого не произошло. Я заметил их первым – это спасло наши с дочерью жизни. Вооруженный отряд из десяти человек исследовал местность в поиске оставшихся в живых людей. Найденных, они превращали в рабов. В лучшем случае. Я до сих пор помню их грязные осунувшиеся лица, запах застарелого пота и кала. Их редкие, обращенные в пустоту, угрозы. Мерзкий оскал  желтых зубов. Мне рассказывали прежде, что если отряд возвращался ни с чем, один из них сам становился рабом. Участь раба печальна: после долгого изнурительного труда, когда силы окончательно покидали человека, его съедали, предварительно заготовив кожу. Свежее мясо у нелюдей почитаемо.
Они не нашли нас. Больше за зиму к нам никто не наведывался.

     Вскоре, огибая пустые полуразрушенные бассейны комплекса, разрытые цветники, спускаясь извилистыми тропинками, мы вышли к дороге. Вчера я долго думал, каким путем нам пойти: по морскому побережью или по шоссе. В итоге я выбрал, как мне показалось, более безопасный маршрут. Я решил двигаться по дороге. В случае чего мы всегда могли укрыться в развалинах придорожных строений, среди поваленных деревьев или просто в канаве. С тех пор как все произошло, море стало для меня чужим. Отныне оно никогда не будет прежним. Когда по необходимости я приходил на морской берег, меня всегда одолевала тревога. Я верил, что отныне, когда на суше осталось так мало живого, именно там сокрыты новые формы жизни. Существа, порожденные последствиями катастрофы, готовые навсегда покончить с остатками человеческой расы, чтобы не только доминировать, но и всецело править раздавленным миром. Миром, где людям уже нет места.

     Я попросил дочку застегнуть плащ и надеть шапочку. Мне показалось, что вскоре пойдет дождь. Забытое ощущение тяжести за спиной напомнило о прошлом, когда мы редко задерживались на новом месте больше чем на неделю. Кажется, тогда я даже спал с рюкзаком за спиной.
Извилистая дорога уходила вверх. Вокруг чередовались разрушенные домишки, островки редкого высушенного леса, попадались сожженные машины. По прошествии примерно двадцати-тридцати минут я обязательно останавливался и всматривался вдаль, вооружившись маленьким биноклем. Он заменял нам иное оружие, которого и так было не достать.
Ветер то налетал справа, то настойчиво подлизывался за спиной. Дождь так и не начался, хотя набрякшие свинцом тучи, тяжело проплывали по небу. Я попытался вспомнить, когда в последний раз видел солнце. И не смог. Наверное, в прошлом году, - решил я. Скорее всего.
 
     На первый привал мы остановились через час после полудня. Я заметил, как устала дочка. Просто она отвыкла. По моим подсчетам мы миновали не больше семи-восьми миль.   
Подогретый на горелке куриный суп из банки, приятно обжигал язык. Я подлил дочке еще.
- Папа, - спросила она, – а что если мы ошиблись? Ну что мы идем не туда?
Ее вопрос застал меня врасплох. Я всегда старался не думать о принятом давно решении. Всегда старался отогнать, досаждавшие в начале нашего пути, сомнения. Уверенность – она, как вода, может менять свое состояние. Становясь то твердой как лед, жидкой, когда тебя все же хоть изредка да терзают сомнения, а может стать эфемерной субстанцией, силясь улетучиться, оставив тебя страдать и сомневаться.
Три года с того момента, как мы покинули  родной город. Ставший мертвым и пустым, словно лежащая передо мной консервная банка. Все наши силы и стремленья, надежда, в конце концов. Три года пронизывающего холода, хлесткого и беспощадного дождя, издевающегося над нами ветра. Ежедневное созерцание уходящего в небытие мира, в которым мы – побитые странники, бредущие на тусклый свет забрезжившего спасения. 
- Я думаю, мы будем на месте к вечеру завтрашнего дня, - ушел я от ответа. – Придется переночевать в лесу.
- Я не боюсь, - подыграла мне дочка. – Ведь ты со мной.
Спустя пару часов, я решил изменить маршрут. По дороге мы несколько раз наткнулись на следы недавнего присутствия людей. В первом случае, я обнаружил растрепанную книгу с обгоревшей обложкой.
 - Путешествие на за…пад, - с трудом прочитала дочь. – Папа, ты читал такую книгу?
- Это книга о путешествии китайского монаха в Индию за буддийскими  сутрами. Его сопровождал верный ученик, царь обезьян Сунь Укун, - всматриваясь вперед, ответил я.
- Ты все знаешь. Можно я возьму ее?
- Нет, доченька, тебе придется оставить ее.

     Вторая находка была намного печальнее. Пучок спутанных грязных волос с коричневатой коркой высохшей кожи. Несчастного оскальпировали прямо здесь – на обочине. Поблизости в пыли просматривались комочки спекшейся крови. Бренные останки изуродованного незнакомца.
Дочка ничего не заметила. Оглядев окрестности через бинокль, я взял ее за руку и мы быстрым шагом стали спускаться к морю.

                ***

     Узкое морское побережье. Слабо волнующееся темное море. Размытый грязно-красный закат невидимого солнца на горизонте. Значит, солнце еще не покинуло нас, - подумал я.
Овладевшая нами усталость принуждала двигаться все медленнее и медленнее. Дочка молчала, изредка поднимая голову, пыталась узнать былое море. Теплое и дружелюбное. Готовое радушно принять изможденное тело, мерно покачивать его на волнах, ласкать кожу.
- Оно другое, - наконец заговорила она, словно прочитав мои мысли. – И дело даже не в холодной воде. – Рядом с ним становиться страшно.
Теперь пришла моя очередь молчать. И дело было вовсе не в усталости. Мысленно я соглашался с ней, крепче сжимая маленькую ладонь. Становилось холоднее, несмотря на то, что ветер стих. Осматривая берег, я начал уже подбирать место предполагаемого ночлега.

                ***

     Далекий свет появился неожиданно. Наверное, нас убаюкала усталость. Мерцающий, скромный и осторожный. Мы отбежали под скалистый навес. Я услышал, как тяжело задышала дочка.
- Успокойся, солнышко. Это всего лишь свет.
Резко опустившиеся сумерки не дали возможности рассмотреть цель в бинокль.
- Мне придется посмотреть, что там.
- Нет! – заволновалась дочка. – Я почувствовал, что она вот-вот заплачет.
- Не смей, - пригрозил я. – Через десять минут я вернусь. Если этого не произойдет, ты должна уйти обратно. Помнишь, поваленное дерево у отвесной скалы? Я найду тебя там. Все поняла?
Дочка дрожала.
Я передал ей часы. И быстрым шагом, пригибаясь, пошел вперед.
Вскоре я понял, что свет исходит от горящего костра. Окруженное камнями пламя в таинственном танце озаряло морской берег.  Поблизости никого не было. Пахло жареной рыбой.
Я спрятался за большим валуном и стал ждать.

     Послышался чей-то кашель. Высокий худощавый мужчина показался у костра. Он присел на лежащее бревно и принялся возиться с сетью.
Как он беспечен, - подумал я. – Разжег костер на открытом месте. Запросто занимается своим делом.
 Его размеренные движения увлекли меня, я не заметил, как пролетело время.
Дочка!
- Ты уже можешь показаться, - услышал я спокойный низкий голос.
Его звучание, такое обыденное и ровное, удивило меня.
- Не стоит терять время. Я думаю, ты голоден.
Я не знал, что предпринять. Мне все равно придется подняться – чтобы вернуться к дочери.
- Ну же, - требовательно позвал голос. – Рыба уже поспела.
Нерешительно я поднялся из-за валуна. В кармане куртки ладонь сжала короткий стальной нож.
- Вы… живете здесь один? – поперхнувшись первым словом, спросил я.
- Подойди ближе, я плохо вижу в темноте.
Он еще плохо видит! – изумился я.
- Да в полном и невероятно тягостном одиночестве. Иногда так хочется поболтать, а в собеседники может сгодиться лишь рыба. Хотя, сам знаешь, какой от нее толк. Как воды в рот набрала, - он хрипловато рассмеялся.
На вид ему было чуть больше пятидесяти лет. Широкая борода, длинные волосы. Глаза пристально изучали меня.
- Откуда ты?
Я развернулся и, ускоряя шаг, побежал.
- Я скоро вернусь! – успел выкрикнуть я.
Доченька, не волнуйся, милая моя.

                ***

     Мы сидели на бревне и ели горячую рыбу. Казалось, что вкуснее этих тощих закопченных детей моря нет ничего. Дочка, то и дело останавливала на мне свой взгляд.
- Кушай, кушай, - говорил я.
Дерорио, так назвался мужчина, с довольной ухмылкой перебирал в руке деревянные бусы.
- Они олицетворяют ход времени, - ответил на незаданный вопрос человек. – Когда я перебираю бусинки, я могу управлять временем. Могу останавливать, могу ускорять. Могу возвращаться назад. В пределах разумного, конечно.
Я невразумительно кивнул.
Оказалось, он живет на побережье длительное время. Ему трудно было назвать точный срок, ни календарем, ни часами он не обзавелся. «Года два, - предположил мужчина».
- Но как вам удалось… Выжить? В одиночестве, без оружия.
- А зачем мне оружие? Хотя у меня есть револьвер, но поверьте, я так и не воспользовался им ни разу. Задолго до приближения незнакомца, я знаю его намерения. Это совсем просто. Как день и ночь. - Он засмеялся. Смех перешел в хриплый кашель. Он налил из висящей над костром жестяной кастрюльки чая.
- Как день и ночь, - задумчиво повторил он. – Однако, теперь иной раз и не разобрать. Плохой пример.
Дочка легла мне на колени.
- Я знаю, чего желает незнакомец. Каков он изнутри. Выжжена ли его душа, как наш мир или в ней еще зеленеют побеги человечности.
Человечность, - повторил я про себя, будто услышав иноязычное словцо.
- Обесценение гуманизма погубило наш мир. Дикая простота деградации человечности. Перенасытив окружающее пространство материально-техническими испражнениями, люди неосознанно и незаметно для самих себя стали частью этого…
Словно пытаясь подобрать слово, мужчина обернулся на чернеющую гладь моря.
- Губительного консорциума человеческих прихотей. Внешнее постепенно стало и внутренним, заменив извечные моральные принципы новыми бессмысленными идеалами. Люди перестали быть людьми. Появился новый вид человека. Нечеловечный человек. Придаток того самого материально-технического субстрата. Он стал частью, оказался внутри, и когда понял, что назад пути нет – испугался. И испуг этот был настолько всеобщим и одномоментным, что мир не выдержал и усилием всеобщей одичавшей воли разрушился. И теперь на одном из его обломков судьба свела нас.
Дочка дремала. Я накрыл ее курткой.
- Зверьми люди стали еще до катастрофы. Они казались людьми. Замена истинного кажущимся. Показушность, - вот самое страшное слово. Истерика потребления. Всем все казалось. А когда все увидели истинное положение вещей, они испугались. Но было поздно. Произошло Непоправимое.
- Не нужно быть – нужно казаться, - проговорил я закореневший в подсознании негласный лозунг преддверия апокалипсиса. Столь уничижительное отношение к истинным стремленьям.
Мужчина наполнил кружки новой порцией чая.
- И сколько вы хотите пробыть здесь еще? – спросил я.
- Занятный вопрос. Прости, но тогда вопросом на вопрос. Что ты будешь делать, когда достигнешь цели?
- Жить.
- Я пробуду здесь пока смогу прожить. В той прошлой жизни я не раз разбивал копилку желаний и отчаянно стремился к мнимым целям. Все чего я тогда хотел, я добился. А теперь... Я просто рад, что накормил вас.
- Вы добрый человек. В последнее время судьба не благоволила нам. Все чаще попадались нелюди.
- Пожалуй, вам пора спать. Вы очень устали. Пойдемте, я провожу вас в свои хоромы.

     Поднявшись утром, я обнаружил, что идет дождь. Под пологом натянутого шатра было тепло и не хотелось выходить наружу.
Дочка еще не проснулась.

     Я заметил Дерорио выходящим на берег из маленькой обветшалой лодки. Он весь промок, несмотря на то, что на нем был непромокаемый макинтош.
- Сильно полил, - проговорил он, когда мы зашагали к шатру. – Пришлось вернуться. Плащ? Плащ - дрянь. Он только  с виду добротен. А на самом деле дрянная вещь. Каждый раз меня подводит, но я привык.
Как только дождь стих, я решил, что нам пора идти дальше. Почему-то я подумал, что Дерорио постарается отговорить нас.
- Это ваша судьба. Если ты решил, нужно идти до конца. В самом движении ведь весь смысл. А достигнешь ты или нет, не так уж и важно. Да и цель может измениться, и в этом нет ничего предосудительного. Стремление – вот главное.
Его глаза говорили об обратном. Ему очень хотелось, чтобы мы остались.
- Твоя дочурка напомнила мне мою дочь. Такая же прелесть. Создание света. Береги ее. В конечном итоге она и есть твой смысл.
Напоследок он отдал нам свой револьвер.

                ***

     Усилившийся дождь застал нас врасплох.
- Черт… - проговорил я, спешно увлекая дочь под полог нависшего над морем скалистого берега.
- Мне холодно.
Я почувствовал, что она дрожит.
- Сейчас солнышко, я разведу костер.
Но какой может быть костер, когда вокруг не найти ни одной сухой ветки. Ненастное утро заблаговременно насытило влагой все вокруг. Единственное, что я смог сделать – это согреть дочурке немного кофе.
Накрыв ее узким одеяльцем, я попытался изучить окрестности. Вероятно, мы может застрять здесь надолго.
Небо ехидно морщилось глубокими серовато-синими морщинами. Шел дождь. Море, словно хамелеон, поменяв окраску, вздымало темные пологие волны и разбивало их о песок.
Мысленно прикинул насколько нам хватит оставшихся продуктов. Галеты, банка консервов, кофе почти закончился. Бутыль чистой воды. Вода… Я остановился и вгляделся в морскую даль.
До меня долетел еле слышный крик. Детский крик.
Боже…
Я кинулся назад. Сердце яростно затрепетало, забилось в груди. Снова крик. Ближе. Я здесь, доченька. Показался знакомый каменистый выступ. Совсем близко. Вот она!

     Маленький сгорбленный человек, увидев меня, резко дернул дочку за руки и поднес к ее горлу осколок стекла.
Тот же звериный оскал, какой мне доводилось видеть прежде. Те же пугливые глаза, подернутые пеленой низменной нужды.
- Успокойся, не трогай ее! – крикнул я. – Скажи, что тебе нужно, я все сделаю.
- Еда! – выкрикнул он.
- Еда, конечно. Ты хочешь есть. Я дам тебе поесть, только отпусти ее.
Скривив тонкие губы, он ухмыльнулся.
- Давай сюда.
- Сначала ты должен отпустить ее, - я сделал шаг вперед. – Я прошу тебя, она еще ребенок. Я отдам тебе все, что у нас есть. – Еще шаг.
Заметив мое приближение, он, крутанув дочку на месте, вперил в нее дикий взгляд.
- Она хороша!
Он попытался сдернуть с нее плащик.
Я заметил, как содрогаясь, ребенок глотает слезы.
- Успокойся, успокойся. Давай я передам тебе наши продукты.
- Стой! - испуганно выкрикнул он. – Стой.
- Я просто отдам тебе продукты. Рюкзак - он позади тебя. Я передам его тебе.
Короткими шагами я приблизился к сгорбленному человеку на расстояние вытянутой руки.
- Не волнуйся, доченька, все будет хорошо. Иначе ведь и быть не может.
Сделав резкий выпад навстречу, я глубоко воткнул лезвие ножа в плечо противника. Оттолкнув дочку, тотчас выдернул нож и, размахнувшись, распорол мужчине горло.
В ответ он попытался дотянуться до моего лица. Осколок прошел рядом с правым глазом и порезал нос. Присев, я ударил его по ноге и повалил на песок. Рука, нащупав камень, размозжила мужчине голову.
Я поднялся. Боялся взглянуть на дочь. Я знал, что она не ранена. Но ей пришлось увидеть все это.
- Доченька, извини меня, - тихо сказал я. – Так бывает, таков мир.
В ее глазах застыл ужас, многократно помноженный на боль.
Я дотронулся до нее, поднял на руки. Прижал к груди.
- Он хотел сделать это со мной. - Ее слова звучали, острее любого самурайского меча. Иссеченная душа ребенка.
- Все в порядке, солнышко.
Я никогда не говорил ей, что прежде мне приходилось убивать. Ради нее. Ради того, чтобы она достигла цели наших скитаний. Не мы, но она. Я это знал всегда. И к этому стремился.
- Когда настанет время, ты все поймешь. Главное, мы вместе.

     С трудом усыпив дочь, я засиделся в темноте, смакуя горьковатый вкус холодного кофе.
 Завтра мы должны дойти. Говоря мы, я всегда подразумевал она. А что если… - вдруг подумал я. - Там ничего… нет.
- К черту! – воскликнул я. Дочка заворочалась в ворохе свернутой одежды.
Там, то единственное, ради чего стоит жить. И люди, осознавшие это, будут там. Настоящие люди. И они помогут ей стать взрослее, чтобы жить. И она будет жить, что бы потом не случилось. Иначе быть не может.
Проснувшись посреди ночи, я не сразу осознал, где нахожусь. Лишь руки инстинктивно потянулись к спящему ребенку. От ее лица исходило еле различимое тепло. Она крепко спала. Пережитое сегодня – навсегда останется в ее памяти. Изменить я что-либо не в силах. Пытаясь приспособиться к темноте, я часто заморгал. Пасмурное небо поглотило весь свет: ни луны, ни звезд я не разглядел. Только где-то рядом исходило мелкими волнами чужое море.
Пытаясь снова уснуть, я вспомнил тот год накануне катастрофы. Вспомнил, как мы с Эмми планировали поездку на южный курорт. Спешные сборы, чемоданы, сумки, какие-то перемотанные скотчем пакеты. Эмми улыбалась мне, я дурачился, изображая пьяного стюарда.
Однажды, возвращаясь из отпуска, мы летели восьмичасовым ночным рейсом. Длинный как жердь стюард по имени Бенни, после того как разнес еду и напитки, видимо решил расслабиться. Не знаю, сколько он выпил, но когда самолет пошел на посадку, он вопреки всем инструкциям оказался не пристегнутым.
Спящих пассажиров разбудил его крик, когда он, завалившись животом на передвижную тележку, проехал через весь салон и ударился о дверь туалета.
С тех пор, гримасы и крики того самого стюарда стали моей излюбленной хохмой накануне любого полета.
Боже, что бы отдал я сейчас, лишь вновь увидеть мою Эмми. Если бы я знал тогда, насколько жестоко разлучит нас судьба. Как смотрел бы я тогда на нее, как упивался каждой минутой, взглядом, движением.
Но ведь сейчас она по-прежнему со мной, моя Эмми. Еще несмышленая и пугливая, добрая и наивная, но также любящая всем сердцем. Моя дочка. Мое солнышко.
 
     Мы поднялись рано утром. Позавтракав тем, что у нас осталось и, выпив по глотку кофе, мы отправились в путь. Сегодня мы должны были достигнуть цели. Дочка была спокойна. Сон пошел ей на пользу. Когда я поймал у кромки воды маленького рачка, она даже улыбнулась. Хотя я знал, как тяжело у нее на сердце.
После полудня мы достигли выдававшегося на значительное расстояние в море каменистого мыса. Вдалеке, подернутые сизым туманом, возвышались отроги высоких гор. Немного передохнув, мы продолжили путь.

     Идти по морскому берегу вскоре стало невозможно. Скалы вплотную приблизились к морю, кроме того усилились волны. Нам пришлось вернуться на дорогу.
Заметно полегчавший рюкзак не стеснял движений, мы шли быстро и легко, останавливаясь лишь, чтобы проверить окрестности. Бинокль служил верой и правдой.



                ***

     Еще издали я заметил массивную каменную башню, возвышающуюся среди мозаики полуразрушенных домов. Мы быстрым шагом сошли с дороги. Я снял рюкзак и велел дочке оставаться в укрытии.
Башню нам никак не обойти. К берегу нам не спуститься – слишком крутой обрыв. 
Пройдя под кронами ободранных елей, я приблизился к башне. Всматриваясь в ее окрестности, я пытался решить, как нам поступить.
Если в башне были люди, они уже давно заметили нас. Тогда они просто ждут наших действий. Нельзя рисковать. Но что же тогда предпринять? Вернуться назад?
Револьвер, - вспомнил я. Достав пистолет из внутреннего кармана куртки, я проверил барабан. Шесть патронов.
Решившись, я побежал к стене башни. Когда до нее оставалось не больше десяти шагов, живот пронзила дикая боль. Раздался выстрел. Добравшись до башни, я обогнул ее в поиске входа. Я ждал, когда появится он. Послышались звуки быстрых шагов по ступеням. В проеме показалось одутловатое грязное лицо.
Человек открыл рот, я вскинул руку и выстрелил. Пуля попала ему в голову, над левым глазом. Он судорожно взмахнул руками, на каменный пол упал его пистолет. Простреленный мозг отдавал мышцам последние распоряжения.
У нас мало времени. Зажав рукой пулевое отверстие, я вернулся на дорогу и позвал дочку.
- Быстрее, милая, беги скорей ко мне. Не сводя глаз с близлежащих строений, я ждал дочку.

                ***

    Они нагнали нас спустя четверть часа.
Одного из преследователей я убил сразу. Второй был тяжело ранен. Лихорадочно трясясь, он пытался нагнать остальных. Их оставалось трое.
В барабане - три патрона. И ни одного мне, - улыбнулся я. Каждый шаг давался мне невероятным трудом, силы покидали меня.
- Папочка, пожалуйста, быстрее, - плакала дочка, дергая меня за руку.
- Все нормально, солнышко. Я сейчас, сейчас, чуть отдохну.
Она плакала и все смотрела и смотрела на меня. Но страха в ее глазах уже не было. Она сможет дойти, - понял я.
- Доченька мне надо передохнуть, - остановился я. - А тебе нужно идти. Осталось совсем немного. Мы встретимся уже там. Обязательно. Иначе быть не может.
Она умоляла меня, старательно подталкивая в спину. Я не сделал ни шагу.
- Тебе нужно идти одной.
В ее глазах я прочитал все. Кроме страха. Я уверился – она дойдет.
Наконец она отпустила мою руку и, пытаясь унять плач, медленно пошла вперед, не переставая смотреть на меня.
Я опустился на дорогу. Улыбнулся и кивнул ей:
- Все хорошо, иди, иди вперед.
Я проверил револьвер. Три патрона. Каждому по делам его.
Дочки уже не было видно. Я знал - вскоре она достигнет нашей цели. Иначе быть не может.
Раздались выстрелы. Пуля снова попала мне в живот. Но боли я уже не почувствовал. Только бы не дрогнула рука. Я ждал, когда они подойдут ближе.
Первый выстрел подкосил ближнего, словно удар заправского боксера. Он  не поднялся. Второй, раненный мной, идти уже не мог. До меня доносились его крики.
Последнего я ждал долго. Выстрел должен быть наверняка.
Когда нестерпимо кольнуло в сердце, и на живот закапала кровь, я нажал на курок. Человек покачнулся, постарался снова прицелиться, но ноги подогнулись и он опрокинулся на дорогу.
Я перевернулся на спину и вгляделся в серое небо. Заморосил дождь.
- Она уже пришла, - проговорил я и улыбнулся.