Моя смерть биографично

«PER ASPERA AD ASTRA»



От автора.
 
  Российский менталитет подразумевает под понятием «Пустота» - Нечто… Нечто – страшное, необъяснимое. Не случайно, что ленивый ум приписал этому Нечто, пространственное, пугающее наше воображение, понятие смерти, тем самым подтверждая свою узость мышления – в силу консервативного, сугубо субъективного присуще нашему отечественному суждению, в то время, когда ничто иное, как именно – эта Пустота, есть источник жизни. (Не исключено, однако, что она же есть источник смерти). Элементарное понятие «дыхание», что является в нашем видении первостепенной Пустотой – неосязаемой, несуществующей бездной, однако, одновременно парадоксально, существующая и осязаемая природная сущность, являющаяся необходимым источником человеческого дыхания и вечно живого….
Стоит ли нам вступать в полемику: как Пустота дарует нам жизнь? И что же есть эта Пустота?
«Один лишь ум может ввести ум в заблуждение», поётся в японской песне… Стоит ли судить и спорить, когда сам Бог сказал словами И.Христа: «не судите, да не судимы будете». Противоречия взглядов - не более чем «игра человеческого ума». Стоит ли кричать о превосходстве? Не лучше ли тихо, вполголоса порассуждать о любви? А для объективности суждений поразмыслить над благородными истинами Востока, почему бы и нет?


* Страдания следует познать.
* Источник их устранить.
* Пресечение страданий осуществить.
* Пути (к освобождению) следует пройти.

                18 апреля, 2002 года.

               
               
          











 
  «Искусство всегда, не переставая, занято 
  двумя вещами.  Оно неотступно размышляет 
   о смерти   и неотступно творит этим    жизнь…»
               
                Б. Пастернак
                «Доктор Живаго»




                SOTTO VOCE


I.
…Какая грустная пассия. Нет ничего смешнее собственного разочарования. Оно оглушает, как удар железного молота, ослепляет, как внезапный яркий солнечный свет, голова принимает форму чемодана, а из глаз льются слёзы. Это не физическая боль – нет, это – изумление всего внутреннего «я», его неверие и не согласие с откровением реальности, это – бунт собственного ограниченного сознания против всего сущего мира и окружения, которое по инерции продолжает использовать тебя и бить, как последнего негодяя. Это  просто-напросто острая, глубокая боль. Боль под самым сердцем: осязаемая, ощутимая, невыносимая…
        Сердце задыхается от душевных мук, рвётся наружу, ищет освобождения от нечеловеческих пыток, обливается кровью: всхлипывает, хрипит, стонет, бьётся в немощных и тщетных конвульсиях… От всего этого кошмара хочется бежать куда глядят глаза, ломать стены, выносить двери или вовсе испариться – но поздно…
…Свет сомкнулся над головой, его лучи безвозвратно таяли в серой дымке, превращаясь в непроглядную ночную тьму. Выхода нет. В глазах красная пелена. Вокруг полная – вакуумная тишина. Нужно смириться и пережить – всё имеет своё начало и всё имеет конец.

II.

…Откуда такой точный расчёт, такая слаженность действий? Как подло, низко и всё же грамотно поступают люди никчемные по образу жизни и слабоумные по своей природе… Что это? Инстинкт самосохранения или подсознательное мастерство, неосознанная, бытовая проницательность или профессиональные, просчитанные шаги? Что же руководит такими низкими и дерзкими действиями? Или это не более чем гиперболизированное чувство страха, которое мобилизирует и формирует свою собственную, необъяснимую защиту из множества заложенных в человека инстинктов…
…Вероятно, у человеческого страха есть своя собственная форма сознания, свой ум…

III.

…И ведь поверить невозможно, дорогой мой Володя, что ты – предатель, трусливая, вонючая крыса. Что двигало тобой? Конечно же, сейчас, собирая в кучу все мысли, мелочи, фразы, даже жесты и взгляды – я догадываюсь, что и кто руководил тобою. Но ведь это гадко, Володечка! Ведь я не ошибаюсь – это твой друг и в бывшем твой работодатель Патулия, я угадал? А быть может, вы сообща разрабатывали этот жуткий план моей смерти?
Пусть ваши расстроенные умы решили казнить меня, но за что? Ты вырос и почувствовал свою силушку… Боишься меня, да, Вовик? Ты понимаешь, что я не дам тебе возможности «разевать роток на чужой пирожок». Всё нужно уметь делать своими руками, как Бог сказал: «кормись от плодов рук своих», а ты мечтаешь на чужом горбу в рай улететь, фантазёр! Не получится у тебя ничего и не я тому виной. Всевышний не даст. Оставь эту затею, остынь…
Лучше вспомни, каким я встретил тебя. В то время ты работал «на посылках» у Патика. Ты помнишь нашу встречу, когда ты – подранок, голый и босой не знал куда приткнуться, ломился куда глаза глядят. Они, твои братки, надавали тебе оплеух и послали ко всем чертям. Ты думал усмирить их своей силой… Жизнь намного страшнее чем ты думаешь. Сила – это не аргумент, Володенька… Я подобрал тебя, одел, обул, накормил. Ты – неудавшийся водитель автобуса – что ты мог тогда? Ничего. Твоя мечта служить в ОМОНе не состоялась, а ведь ты до сих пор не знаешь, почему тебя не взяли туда. Не в тебе вина, я тогда не стал травмировать твою душу, и врачи по моей просьбе тебе дали диагноз: «аритмия сердца», а дело всё в том, что мама- то у тебя была эпилепсоидной шизофреничкой. Я тогда не придал этому значения, а зря. Ты ущербным был, ущербным и остался.  Я разглядел в тебе деревенскую, простую, откровенную натуру. Увидел душу бойца.
Ты быстро всё схватывал. Ты – умница! Ты падал и вставал – ты рос. Разве я жалел своих сил? Разве за несколько лет хоть однажды пытался использовать тебя? Неужели ты мог подумать о том, что я ищу корысть в наших с тобой отношениях? Конечно нет. Это не твои мысли, Володенька! Это они, подонки, нашептали тебе, и ты повёлся, дурачок. Что ты творишь! Что же ты мне скажешь сейчас, дорогой мой Вова, Вовочка, сынок… Ты забыл, как нарвался на кучу мразей в Измаловской       « АБВГДейке »: звонил мне ночью и плакал в телефонную трубку. Утром я забрал тебя и увёз, загладил твои рамсы, заткнул всем рты деньгами, замял все вопросы с местными властями. Ты считал себя Рэмбо? Остынь Вова. Если бы я не выхаживал тебя, как грудного ребёнка, если бы не прятал от посторонних глаз твою физиономию, которая больше походила на огромный пережаренный блин, чем на человеческий облик – закончил бы ты свои дни в тюремной больнице, не дожив до рассвета…
Ты забыл Самару… Вспомни, как ты испугался татар, сначала накуролесил, а потом побежал ко мне за помощью. Я приехал на встречу, а где был ты в это время? Смотрел в бинокль и выжидал развязки? Ты «вовремя» приехал, когда уже все конфликты были утрясены и машины разъезжались в разные стороны. Я прощал твои глупые поступки, всё списывал на твою молодость - и свои необдуманные шаги, и твои маразматические выпады, но ведь всему есть предел. Я тренировал тебя в духе древних японских традиций, учил тебя держать вилку и ложку. Ты мог перепутать бокал с рюмкой и самозабвенно взбалтывать старинное вино перед употреблением. Мне приходилось запрещать тебе любые движения на время встреч с местной элитой, до тех пор пока ты не освоил элементарные знания светского этикета. Но тебя это раздражало… Всё окружение считало тебя моим охранником. Ни у кого даже не было мысли, что я видел в тебе друга – надёжного друга. И что могло быть дороже? Видимо люди видели то, чего не мог разглядеть я сам, веря в твою искренность, которой у тебя никогда не было.
Смешно вспоминать, как я расхлёбывался с твоими девками, которых ты бесчестил без счёту, а после гнал их, и они шли, но они шли ко мне, и каждой я пытался объяснить, что ты – особенный, неординарный, не такой как все. Боже мой! Какую чушь я нёс… Сколько раз я спасал тебя от тюрьмы? Ты всё норовишь туда залететь, всё тебе не живётся на воле вольной… Дурачок ты, Володенька…
Конечно же, я помню, когда ты, ни с того ни с сего, решил познакомить меня с Патулием. Теперь я понимаю, что это была его идея. От того то ты так настаивал, что бы я дал своё согласие, а, согласившись обязательно сдержал своё слово. Удивлён ли я всему, что начинаю сейчас понимать? Скорее протрезвлён всем происходящим. Видимо я не осознавал твоей реальной зависимости от него. Ты – зомби. Ты – просто фанатик, к тому же беспечно глуп.
Я с горечью осознаю, что дожив до седых волос, остался наивным мальчишкой. Так мне и надо! Жизнь не терпит фантазёров и сентименталистов. Я утопичен. Я хотел невозможного: изменить твоё окаменевшее сознание. Ещё не известно, кто из нас оказался глупее. Поделом мне - хоть спесь слетит с меня, и на том спасибо. А придёт время, и откланяюсь в ноги, драгоценный мой Вовочка! Спасибо, что глаза раскрыл старику. Ради этого стоит и помучиться. Дерзай, сынок. Делай красиво!

IV.

Истинно причитала моя нежная супруга Валерия, говоря о том, что у меня на роду написано «всё и всегда пробивать собственным лбом, ни на кого не надеясь, как только на себя самого». Всё же женская интуиция намного тоньше нежели мужская. Так оно и получается по сей день. Давно я не попадал в такой переплёт, да ещё так нелепо. Нож, который всадил Рубен в моё правое плечо, так и торчит, причиняя мне глубокую пронзительную боль. При каждом движении тела я чувствую его присутствие – боль схожа с той, что причиняет огромная, острая рыбная кость, застрявшая в горле. Облегчение приносит только одна возможность – постараться не дышать. Отличный вариант! Так я и дышу, вот уже почти целые сутки – через раз. Отличное средство от ножевых ранений. /Шутка/. Рекомендую.
Счастье одно, что на мне: джинсовая майка, сверху джинсовая рубашка, а в довесок ещё и джинсовая куртка. Быть может мне удастся придержать потерю крови и не лишиться сознания – это самое главное. Если я отключусь, пусть даже частично, вы воспользуетесь этим и не дадите мне шансов на жизнь, это уж точно. А пока я хоть и в мутном, но в сознании, вы просто боитесь добить меня – настолько вы жалки, комичны и безумно ничтожны – видеть тошно! Вряд ли вы осознаете это сами. И что же вы есть на самом деле, мои друзья, после всего что произошло, осознаёте ли вы? Вы – иуды! Целое сборище иуд, слетевшихся в один клубок и посланные мне на испытание моих сил на прочность. Вы все здесь: Иуда Володечка, Иуда Патулия, Иуда Рубен, Алексей, Толик и ты маленький Иуда Витюшенька – тоже здесь. Сколько вас на одного меня – соответственное число сатанинское. И сами-то вы  - черти по гороскопу, иуды – по образу жизни.

V.
      
      …Патулия, дружище, не ты ли, мудрец, всё это затеял? Но зачем? Ведь ты же должен понимать, что творишь «чёрное». Кому это нужно? Неужели тебе не понять, что это «шоу» будет для тебя последним… Ты держишь обиду, что я вскормил твоего отпрыска – Вовочку, которого ты сам растоптал, выгнав из своей бригады. Да ведь он не был нужен тебе. Не твои ли слова, что он  гниль, обычное животное? А я, глупец, поражался твоему сленгу, отстаивал Вовины, никогда не существовавшие, достоинства…
Ты просто его ревновал ко мне, маразматик Патулия. Хоть слова твои были совершенно справедливы - у него никогда не было ни достоинств, ни благочестия, ни имени, ни отчества, ни Родины, ни флага…
Что мною двигало, когда я отстаивал его, а после забрал с собой? Ты ведь всё знаешь, Патик! Я, наивный, сам клюнул на твою уловку. Ведь твоя задача и заключалась в том, что бы я его отстоял. Ты сделал это! Уважаю!
А быть может ты думал, что я сам неудачник и, как водится, подобрал себе подобного? Ты не угадал, мною руководило чувство естествоиспытателя: «всё течёт – всё изменяется». Я верил, что смогу изменить человеческую судьбу!
…Но что же двигает сейчас тобой? Ведь тебе глубоко наплевать на соплеменника Вовочку. Здесь, что-то другое… Но что же? Что же тебе нужно, что? Ты, отец семейства, оставил свою жену в тёплой постели, оставил троих детей, чтобы провести в пустых хлопотах, со мной, своё время… Патулия! Ей богу, смешно! Чем я заслужил такое внимание? Ты кипятишься! Посмотри на себя – ты весь в мыле. Остынь! У тебя не может быть ко мне никаких претензий. Я ведь не раз помогал тебе выкарабкаться из дерьма. Вспомни, как тебя тягал ОБЭП… Кто прикрыл твою голую задницу, утирал твои нюни… А кто дал тебе возможность заработать денег? Ты боишься, что я начну требовать возврата? Угомонись! Бог с тобой. Разве я задевал твоё самолюбие: устанавливал долю, время или проценты. Разве я похож на барыгу? Я знал и знаю, что ты ничего не можешь и цена тебе – грош. Так что успокойся. Я дал тебе возможность заработать и на этом расход. Вова просил – я помог. Ему спасибо скажи, а на меня не греши, Бог рассудит! Или ты думаешь: я не знаю твоего истинного лица… Вот и сейчас тебя подколачивает, ведь ты, Патулия Гургенович, трус. Трус с рождения своего. Вовик, хоть и дурачок, но бесстрашный отчаюга, пусть предатель, пусть болван, но бесстрашный……Кто, как не ты, убедил его сливать тебе всю информацию о моей деятельности. Как же я не предусмотрел такой элементарной тактики: «кто владеет информацией – тот владеет ситуацией». Старею. А ты умница, Патик! Я действительно недооценил твоего влияния на него. Из него получился отличный осведомитель. Надо отдать тебе должное. Ты силой своего влияния убедил дурочка Вовочку выполнять такую низкую миссию, как – предательство. И это после всего, что я сделал для него. Тебе так необходимы деньги: и ты пошёл на всё, что угодно, только бы завладеть ими…
Ты не учёл, что большие деньги я уже давно оставил в покое. От них одно беспокойство. А я этим летом женюсь на своей Валерии. Она ждала этого события семь лет. Я всё воевал с ветряными мельницами. Довольно. Уезжаем. Мы едем в Венецию, она столько лет мечтала о ней. Я обещал ей показать мир. И не мешай мне, Патик.
Остановись, успокой свой пыл. Всё уже давно решено. Сам знаешь – нам судьбу не изменить. А денег я тебе не дам, не зависимо от того есть они у меня или их нет. Хорошего понемногу! Так что: остынь и расход!

VI.

Удивительное создание – человек! Он ждёт от людей взаимного обязательства, взаимного обмена отношениями, просто понимания и симпатий, порядочности, наконец, и бескорыстия… Я – болван! Самому тошно, ну откуда у меня такое иллюзорное представление о действительности? Раньше, слова из песни «глупые люди», для меня казались банальными и наивными,  а сегодня – Высшая поэзия! «Глупые люди» - это про меня, про всю социальную прослойку, подобную мне, взращённую социалистической интеллигенцией. Мы воспитывались в строгой догматической школе высших коммунистических идеалов. Вот они мы – зомби коммунистического строя. Люди, не научившиеся самостоятельно мыслить. Дурдом! Мы были рады умереть под пытками ради идеи. Нас казнили вчерашние друзья и товарищи. Мы самозабвенно без всякого принуждения шли на смерть, лезли в петлю, сами ложились под танки – в этом есть, что-то мистическое.
Умереть от руки друга не страшно! Главное верить, что ты принимаешь смерть от настоящего друга, верного и преданного. Друг не может быть не прав. Значит так надо… Мы готовы были умереть в любую минуту за своих друзей, веря, что это не геройство, а долг каждого настоящего человека. Мы гордились собственной преданностью и дружбой, не понимая, что находимся в сильнейшей зависимости, с которой не в силах был и бороться, ибо не осознавали, что, будучи свободными людьми, мы никогда не были таковыми. Нами манипулировали, сталкивали лбами, мы сами не понимали, что «великие основы» демократического централизма  направляли нас на страшную стезю предательства /Подсознательно работало правило катарсиса: видя вокруг дерьмо, люди стремились к лучшему, но это видели единицы, а миллионы становились Армией Зомби./. Мы гордились собственной зомбификацией, отстаивая гениальность вождей, упрекая каждого в несовершенстве суждений. Мы защищали справедливость – которая обрекала нас на страдания и лишения. Всё поколение было слепо и всё поколение верило…
…Вот и я, сын своего народа. А вы разве не сыны Отчизны? Мы – «люмпены» дети! И не удивительно, что в одном обществе живут люди старого и нового поколения с такими разными взглядами и образом жизни. Грустно было раньше, грустно и сегодня…

VII.
…Как ты не испугался, Патулия Гургенович, творить такую чернягу. Собрать кубло ублюдков, выслеживать, ждать, выламывать двери, бить сонного человека гантелями по голове, везти окровавленное тело через весь город,снова бить, резать ножом, душить удавкой… О чём ты думаешь, что руководит тобой? Чего ты жаждешь, «добрый человек»?
Допустим, к тебе попала информация, что на днях я получаю большие деньги, но кто информатор? Вовочка? Глупец, неужели ты думаешь, что я выжил из ума. Поверь, твои усилия напрасны. Ты просчитался, просто – опоздал. Деньги /хоть это и не деньги, а слёзы/ я уже давно получил. Их нет. Вот так бывает!
…Сейчас тебе понравилось золото на моей шее, так бери его, снимай… Или ты думаешь, что  сам буду снимать с себя освящённое Господом золото, чего ты ждёшь? Разве я похож на того, кто будет сам отдавать… Наивно…
…Эту цепочку я купил вместе с той, что носит сейчас Валерия. Их было две. Это наша семейная реликвия… Ты думаешь, что чужое счастье можно примерить на свою шею? Не торопись. Сломаешь шею-то…
Извини, я отвлёкся… Как я рад, что этот маленький подарок, сделанный самому себе прошлой зимой к Новому году, радует сейчас мою душу воспоминаниями о любимой женщине. Слава Богу, что никто не знает о её существовании. Божья сила удерживала меня от ненужных, посторонних знакомств. А может я просто дико ревновал её, не желая ни с кем делить её присутствие. Я и сейчас, спустя долгие годы, ревную её даже к воздуху. Смешно? Хотя, вполне вероятно, что во мне сработал профессиональный инстинкт телохранителя своей Возлюбленной…
В любом случае она сейчас в безопасности, жива и здорова, спит себе, ненаглядная моя, крепким сном, быть может, и не одна, но главное - она жива, и она вне опасности. До неё вам не добраться, а я под Богом хожу и за себя не волнуюсь…    « Cuique suum » (каждому своё)

VIII.

Толик! Бродяга! У тебя же на лице написано, что ты зек… Ты думаешь, что года отсидки не выдают себя? А ведь я вижу тебя впервые, но с тобой всё ясно. Это ты хотел сорвать мою цепочку. Это тебе она понравилась. Патулия и не сообразил бы так низко пасть – позариться на кусок железа в 20 грамм. Чистая логика никчемного человека – лучше 20 грамм, чем ничего. Неужели у зеков такие низкие потребности и на фоне общей голыдьбы для тебя это будет несметным богатством? Дерзай! Но ты побоялся… Нашептал Патику и тот, как загипнотизированный тушканчик повиновался тебе - сорвал золото с кусками окровавленной кожи. Ты – ничтожество, ублюдок. Бог не фраер – всё видит. Бит ты будешь и рукой нечеловеческой…

IX.

А что же ты, Рубен? Вижу, забыл… Ты забыл, как мы вместе ездили на озёра. Как тебе понравилась Галка, редактор «Учительской Газеты», ты потерял голову. Ещё бы! Я скрывал твои похождения от твоей супруги. Задабривал её своими визитами, возил её по клиникам. Врачи боялись, что она не доходит и родит раньше времени. Ты всё забыл…
В день рождения я привёз вам подарки для твоего сына. Ты мечтал о собственной квартире. Неужели ты думал сейчас купить на мои деньги своей семье уют. Дерзай, детка… Видела бы твоя Леночка, красавица-жена, как ты несколько часов назад бил своего друга ножом , в погоне за лёгкими деньгами. А такого не будет. Я не позволю. Я никому ничего не дам. Видела бы она, как ты размозжил моё лицо сковородкой. Как ты не отразим в своём изощрении! И всё тебе к лицу: и нож, и сковородка, и красавица-жена… Ты не отстаёшь от Вовочки. У тебя хорошо получается. А вспомни, как благодарна была Леночка за всё, что я сделал для вашей молодой семьи. И я её понимаю: ты все свои шальные деньги спускал в кабаках, оплачивая свои прихоти и удовольствия, а ведь ребёночка, сына твоего новорождённого, кормить нужно, а значит – денежки нужны, а где ж их брать? Слушай, а может ты приревновал меня к ней?… Эх, Рубен, Рубен! И когда ты только успел стать мразью. От кого, а от тебя я этого не ожидал. Если я не ошибаюсь, ты ушёл из МВД всего год назад. Быстро же ты освоил ремесло подонков. Неужто в нашей милиции работают потенциальные твари, такие же низкие, как ты…
Посмотри на себя: сутки не просыхаешь, пьёшь водку, когда я, пусть мало знакомый для тебя, ведь я чаще виделся с твоей женой, но всё же друг, человек, наконец, не причинивший тебе зла, вот уже целые сутки истекаю кровью. Кто ты после всего этого? Ты ждёшь, когда я сдохну? Не дождёшься. Уверяю тебя – я знаю, что такое смерть. И она меня знает. Она ненавидит меня… И сколько бы ты не ждал – она не придёт за мной. Скорее сюда вломится толпа ангелов, чем старуха с косой. Ты знаешь, Рубен, мне бы было легче, если бы ты всё это делал по указке своей Леночки. Женщине, слабому существу, можно простить даже самые низкие поступки… Дай Бог! А Лёшку с Витькой зачем взяли? Зачем притащили с собой? Учите бесстрашию и дерзости? Ты-то, Рубен, мог их отстоять и не брать с собой, даже если этого и хотел психопат Патулия. Ты ведь знаешь его. Посмотри на него, ведь у него пена идёт, когда его переполняют эмоции. Сейчас его злит, что я ещё живу, обрати внимание: его раздражает чья-то жизнь. Не сложно вывести силлологизм, ты ведь не дурак, подумай об этом – если его сегодня раздражает моя жизнь, следовательно, вполне вероятно, что завтра его будет раздражать чья-то ещё, не исключено, что это будет твоя жизнь, Рубен! Ты думал об этом? А ты подумай! Обязательно подумай…

X.

Шайка головорезов в полусонном, пьяном угаре поочерёдно несла вахту возле меня, как у памятника великого вождя народов. Боль, то набегала, то отступала… В минуты болевого покоя меня вся эта картина начинала забавлять… Они охраняли полуживое, бренное тело с таким остервенением, как будто не осознавали всего происходящего, они видели меня всё того же - неутомимого жизнерадостного оптимиста, не раз выходящего из безвыходных ситуаций, в душе я их понимал, они щенки и их участь – бояться смелых… Безумство храбрых – не для меня, я всю жизнь искал мастерство. Смелость без ума равна нулю, как и умный ноль с великой смелостью равен ничему… Для европейского менталитета – всё смех, но я искал искусство вне смелости и вне ума, а в умении созерцать, извлекать, применять и пользоваться, но не дай Бог – использовать… Хотя, пути Господни неисповедимы, в любом случае: «Приглашённых много, да мало избранных».
…Моим тюремщикам, видимо, было невдомёк, что за сутки я потерял несколько литров крови, и все мои силы просочились вместе с ней сквозь плотную джинсовую ткань. Ещё раз подтверждая то, что сила, будь она безумна или разумна - ничтожна, когда ты упустил момент использовать своё мастерство. Я не жалею, так как дух забрать и победить не сможет никто… Мои силы покидали меня и я это ощущал всем своим существом. Всё моё тело подколачивало от предсмертного холодка… Лёшка и Витёк, как последние шавки, исполняли указания Патика, сидевшего в соседней комнате, лобызая пьяную вдрызг проститутку. Они то и дело злобно шипя и тявкая, подбегали ко мне, поочерёдно нанося удары деревянными битами, как будто мстя мне за то, что из-за меня их отрывают от всеобщих оргий.
Я не мог себя защищать. Все свои последние остатки сил я сосредоточил на своей руке. Главная цель была – сберечь руку и придержать кровоточащую рану в относительном спокойствии. Я чувствовал тяжёлый, наполненный кровью, рукав моей куртки. Кровь издавала кислый, приторный запах, от которого меня ещё больше подколачивало. Я еле сдерживал приступы рвоты… После каждого выпада малолетних малокососов, рукав обдавало слабым теплом, видимо кровь тонкими струйками сочилась из ножевой раны. Я уже не чувствовал физической боли. А говорят, что умирать – это страшно и болезненно. Как заблуждается человечество!

XI.

…Страх не пришёл ко мне ни в первые часы моего плена, ни сейчас, когда тело было истыкано ножом (который так и остался торчать в плече), а сам я походил на большой чёрный, угольный мешок, настолько вы изуродовали меня…

XII.

…Страх, если он вообще существует в природе, скорее присущ тем, кто творит беспредел… Он перекрывает их разум, если таковой присутствует, и они уже не ведают, что творят…
      Только из чувства животного страха, Рубен схватился за сковородку, ведомый чувством невероятного, невменяемого ужаса, боясь, что я, полуживой, всё же смогу противостоять всем вам /я всего-то, только хотел приоткрыть свои заплывшие, от ваших ударов глаза, что бы проверить ясность своего сознания/. Ты, бедняга, так перепугался, что даже забыл о своей дубине лежавшей тут же, рядом, на столе… Какой же силы должен быть страх, чтобы парализовать в человеке всё человеческое? Ты схватил вместо дубины сковородку и как эпилептик, не отдавая себе отчёта в момент приступа, начал бить наотмашь по лицу, если его можно было ещё называть лицом, боясь остановиться. Это был явно эпилепсоидный взрыв. Несколько раз я уклонялся от ударов, это ещё больше переполняло твой гнев исступлением. И только когда кровь брызнула на стены и залила стоявший передо мной стол, ты бросил её с той же силой о стену, оставив рваную, размазанную, красную кляксу, которую осыпала извёстка, припорошив кровавый, сюрреалистический натюрморт серой дымкой, а сам, шатаясь, поплёлся вон из кухни, харкая прямо перед собой и громко выкрикивая какие-то бессвязные возгласы, которые были схожи с криком раненой птицы, а походка скорее напоминала «бегство» подстреленной коровы, которая не в силах тянуть своё тяжёлое тело на двух передних ногах.


XIII.

       За сутки физических истязаний я не на миг не ушёл в забытье. Каждую секунду я контролировал себя, не стараясь открывать глаза. Вероятно вы думаете, что я терял сознание… Всё проще: я быстро понял, что пассивное поведение и притворство даёт мне определённую защиту от психопатических нападок моих тюремщиков. И пусть мне не удалось избежать жутких избиений, но всё же, я использовал мнимое отключение от внешнего мира для сохранения последних сил.
…Ночью я решился использовать свой шанс – бежать через окно, выжидая когда стихнут оргии и обезумевшая компания, устав от избытка водки и адреналина, забудется сном. Я ждал… Рядом со мной на кухне остался Витёк и когда он начал храпеть оглушительным храпом, я решился приподняться из-за стола. А там, раздвинуть ставни и рассчитать прыжок с высоты четвёртого этажа. Шансов мало, но есть… Не использовать его – значит не использовать все свои силы с полной отдачей и не реализовать всё своё мастерство, точность и умение на благо самому себе. Высота – пустяк, главное не концентрировать внимание и грамотно сгруппироваться в момент приземления, смягчая удар посредством кувырка по необходимости. Словом, меньше паники.  Всё как в затяжном прыжке… Ну, с Богом! Главное слаженность действий. Главное встать и пойти, никакого шума и суеты – размеренно, хладнокровно и без паники…
   Я опёрся на левую руку и начал подниматься. Но, Боже мой! Что они сделали со мной? Что они сделали с моими ногами? Всем своим телом, не успев привстать я грохнулся на пол, потеряв равновесие. Левая рука не удержала онемевшую, каменную массу… Всё полетело к «чёртовой матери». Я с неимоверным шумом повалился на пол, раны заныли,  кровотечение возобновилось с пульсирующей, огненной силой. Я стиснул зубы и замер. Даже не мог себе представить сидя за столом, что ноги откажутся повиноваться моему сознанию и усилиям воли.
Всё тщетно. Всё пропало. Ноги оказались мертвы и безжизненны, как будто их вовсе не было. Этому нельзя дать диагноз: «Ватные ноги». Ноги были парализованы. Витёк подскочил, как ошпаренный, и в полной темноте стал колотить дубиной по моему телу, разбивая ткани и ломая кости. Мне ничего не оставалось, как прохрипеть во всю мочь, что оставалась во мне: «Ви-тя! Ви-тя! Ту-а-лет!» Он по инерции взмахнул дубиной в воздухе и замер. Прислушался…
…Включился свет, отражая в моих глазах туманное бельмо. Витёк сквозь зубы любезно посоветовал мне помочиться под себя, при этом схватил стол и поставил сверху, как бы закрывая крышкой гроба покойника, боясь, что тот вскочит и побежит…
Так я и остался лежать до самого рассвета с крышкой гроба над головой.
…Боли не было, как не было и слёз. Отчаянья не было, как не было и злости. Не было страха, как не было и надежды… Я медленно терял последние силы. Нет, я не боялся их потерять, я старался сохранить спокойствие и ясность ума. Что бы встретить смерть глаза в глаза, что бы посмотреть, какой же она будет, моя смерть… Каким будет в момент перехода жизни к смерти неизведанное живыми существами последнее чувство? А главное, меня всегда влекло познать, каким же мукам предаст меня Господь Бог, чего же я заслуживаю в его глазах по воле Его.

XIV.

…В висках пульсировала кровь, чётко отбивая удары сердца. А ведь я – счастливый человек! Мне не о чем жалеть! Я сберёг самое дорогое для меня на этом свете – Валерию… В конце концов я всегда «был» для неё и «не был». Я был для неё «отсутствующей обузой». Она достойна великого человеческого благополучия. Даст Бог, со временем она встретит достойного человека – не ровню мне, шалопаю… /Всю жизнь: войны, да пистолетики…/. Тошно.
У-у-у…И-ди-от… Девчонку мучил столько лет и сам подыхаю, как скотина в луже собственной крови, а она-то – горькая, как слёзы, как вся моя жизнь…
Так мне и надо. Чем быстрее я освобожу её от своего ярма, тем лучше. А ведь я ей даже не муж. Смехотворщина!
Семь лет компостировать бабе мозги. Кто я есть? Я такой же трус и подонок, как и вся эта свора чумаходов. Я – духовный урод! Поделом мне. Сдыхай…
…Хоть могилы моей не будет и то легче. Сбросят, в лучшем случае, в скотомогильник, там и сгнию среди сотни животных трупов, одна участь – что я, что они – все божьи твари… и на том спасибо, всё не в одиночку разлагаться.
Да уж! Мысли у меня – обхохочешься. Прямо праздник на душе – рассмотрел на последок, кто же я на самом деле – моральный деградант, пропащий человек…
Как же я докатился до столь сумасбродного положения? Как же мне выбраться из этого плена? Думай, голова! Думай, «голова моя безногая, безрукая»… Удача всегда и везде сопутствовала мне, что же случилось, где ошибка? Результат уже налицо, ищи причину, от неё начинай – найдёшь выход. Выход есть всегда…
Где-то треснул механизм, машина дала сбой. Столько лет работы и всё «коту под хвост». Всё для того, чтобы вот так мерзко и постыдно уйти…
…Стон вырвался из моей груди. Я силился приоткрыть слипшиеся веки. Светало. Пошли вторые сутки. Я силён! Видимо, человека убить всё же не так-то легко и просто – живучее божье создание. Спасибо тебе, Господи!

XV.
В прихожей щёлкнула замочная скважина. Левый глаз заплыл кровавыми отёками настолько, что открыть его было невозможно. Быть может, его вовсе нет, одному Богу известно. От неожиданного шума в прихожей голова непроизвольно вздрогнула, отдавая острой болью в глубине явно ощутимых глазных яблок… Онемевшее тело оставалось неподвижным и безжизненно холодным. Все конечности окаменели. Я замерзал.
Мысль о том, что я теряю трезвость восприятия реальности, мелькнула яркой вспышкой близкой к галлюцинации. Сейчас я уже не чувствовал присутствия верхней одежды – или меня действительно, так сильно знобило от того, что я совершенно голым лежал в луже густой, остывшей крови… Ощупать себя рукой – было условие невыполнимое. Я не чувствовал рук. И были ли они? Правое веко удалось приоткрыть на ширину тонкой ниточки. Сквозь него, я с трудом рассмотрел силуэт входящего человека… Он был одет в чёрный плащ и направлялся в мою сторону по узкому, оплёванному коридору, неся в руках огромный ящик, из которого доносился перезвон полных бутылок. С каждым его шагом моё зрение заметно стабилизировалось, становясь всё ярче и чётче.
…Незнакомец в чёрном кожаном плаще и лакированных широконосых туфлях с вычурными серебряными пряжками поставил с шумом на стол свою ношу. Подобрав полы скрипучего плаща, сопя и кряхтя, отступив назад на полшага, он наклонился перед моим разбитым до неузнаваемости лицом. На долю секунды он замер в нерешительности и изумлении, продолжая всматриваться в меня, как в пустоту… Холодный пот окатил меня с головы до пят. Передо мной тяжело дышало безупречно, до синевы выбритое лицо моего бывшего шефа. Вот это  встреча! Что он здесь делает? Я застонал от мыслей, которые вихрем пронеслись и кругом закружились в моей измученной и изуродованной голове…  Вот она  - вся причина всего случившегося, непонятного обстоятельства – человеческий страх, ведомый бесчестием и низостью  трусливого образа жизни.
Боже мой! Босс! Это ты  нанял ублюдков, чтобы свести счёты со своим прошлым… Но почему не профессионалы, а какая-то «синева»? Ты опять пожалел денег и грамотно рассчитал, что я давно отошёл от всех дел. Тебе оставалось вспомнить и дать инструкции по моей школе: внезапность и измор… Ты всё сделал отлично! Всё таки школа отменная… Ты выждал время и с наименьшими затратами достиг цели, красавец! Неужели все эти годы ты так боялся, что мир узнает правду. Какая же ты мразь! За кого же ты меня принимал? Или ты просто устал от собственного страха в ожидании взрыва? Я заслонял тебя многие годы совместной работы и ты не понял кто я есть, ты мерил по себе. Так оно и есть. Ну вот и встретились, босс!
…Услышав мой стон, рассматривающий меня бывший преуспевающий бизнесмен, а ныне гражданин Израиля /в прошлом мой шеф, а ныне организатор преступления/, пошатнулся на своих крепких ногах, но оставался стоять всё так же – согнувшись, внимательно всматриваясь в моё лицо, как в зеркало будто искал изъяны в своём собственном отражении. Его глаза округлились, лицо изменило выражение - пухлые щёки втянулись, глаза выкатились из орбит, скулы скривила ломаная гримаса, шея вытянулась и большая голова зависла над огромными плечами, покачиваясь из стороны в сторону, выражая явные признаки психического расстройства душевно больного человека. Вполне вероятно – его-то он и искал в моём зеркальном, окровавленном отражении, а, найдя, не поверил собственным глазам. Его лицо застыло в удивлении, парализованное животным страхом, будто кроме всего увиденного сейчас перед ним, в добавок ко всему, лежала туша невероятного, невиданного досель чудовища.
Нервно подёргиваясь, он внимательно вслушивался, пытаясь расслышать моё дыхание. Было очевидно, он не предполагал того, что я отчётливо видел всё происходящее. Его дрожащие губы несколько раз прошептали моё имя, которые скорее задавали вопрос ему самому: жив ли я ещё или уже нет?
В поисках моего дыхания его голова, как локатор – вся обратилась в слух. Я увидел, как его правое ухо стало увеличиваться в размерах. Оно увеличивалось, росло с небывалой скоростью, излучая с каждой секундой всё больше и больше тепла. Потоки долгожданного тепла обдавали моё замёршее тело тонкими струйками из огромных, издававших неприятный запах жира, пор. Ухо разрасталось с мультимедийной скоростью, заполняя всё пространство, излучая долгожданное тепло. Я надеялся поскорее успеть согреться, но не успел.
Он вскочил, вытянулся всей своей огромной квадратной фигурой. Чудо-ухо испарилось в рассветной дымке. Тепло растворилось, просочилось в серую трещину на стене, исчезло…

XVI.

… В кухне собрались все участники представления, наполнив в один миг комнату пьяным, вонючим перегаром. Нелегко им, бедняжкам, досталось общение со мной. Они, заикаясь, пытались связать непонятные обрывки фраз, при этом еле удерживались на своих слабеньких ножках. Один Патулия сохранял спокойствие. Оборвав галдёж, развязным тоном обратился к человеку в чёрном плаще: «Что с ним делать?» Его голос звучал нагло и надменно.  Такое себе не многие могли позволить, даже в самые добрые времена. Видимо их связывало что-то сверхпорочное и похабное, где босс явно занимает второстепенную роль, находясь в непосредственной зависимости и зависти… Любого другого он топтал, не раздумывая, боясь лишь одного – несвоевременности и поспешности… Вот и сейчас нервно и тяжело переводя дыхание, он выдерживал затянувшуюся паузу. Все в один миг вздрогнули, когда он охрипшим, истошным голосом начал кричать. Ещё секунду и он начал бы топать ногами от собственного страха и приступа истерики. «Что!? Что!? Разве не понятн-о!? Разве не понятн-о… Я ведь уже сказал,  закопайте его!»
В воздухе что-то треснуло и посыпался белый снег. В одно мгновение комнату заполнил ледяной холод. Все, кто в ней находился, застыли на своих местах… Дыхание онемело… Тишина приняла форму обледеневшей вечности…

XVII.

«Убейте! Растопчите! Разорвите, закопайте! Ты это хотел услышать, ублюдок?
Я сказал! Я сказал  тебе, мразь, убей его! Почему он ещё жив? За что ты получаешь деньги, урод!? Я сгною тебя, шалава! Тебя разорвут твои же ****и! Запомни, ты будешь пидерастом! Ты понял?! Ты понял меня, тварь?!  Через час, чтобы его не было! Всё…» - он оттолкнул Патулия, и через миг входные двери с треском захлопнулись за его спиной…
Ледяная тишина дрогнула, зазвенела и рассыпалась осколками по всему полу. Я чувствовал их ледяной холод.
Никто не сказал ни единого слова. Все, сохраняя необъяснимое молчание, оставили кухню, забыв меня лежащим в ледяных осколках несуществующей тишины.
Умирал ли я? Нет. Я жил…..

XVIII.

Яркое солнце прервало моё забытьё. Я лежал на зелёной мягкой траве. Сладкое тепло ласкало мою голову. Я не мог её приподнять, настолько она была тяжела. Правый глаз уже не закрывался, видя переливы шелковистой зелени сквозь тонкую щёлочку век.
Вот я и в раю. А говорят, умирать страшно. Какая чушь! Где я? Что со мной? Я жив – это точно. «Мыслю – значит существую». Если я припоминаю, что это изречение Декарта, то значит мой мозг работает, мыслит. Конечно же – я жив! Валерия! Валерия! Я жив! Я думаю о тебе! Ты со мной, я жив! Боже мой, Валерия, как я люблю тебя! Разве смерть может разлучить нас, забрать меня, не дав тебя обнять…
Никогда…
…
А что, если это уже тот потусторонний мир, о котором мы все знаем, но никто  и никогда его не видел прежде, чем ушёл из жизни… Если это так, значит я уже слишком далеко от тебя, невозвратимо далеко, какой ужас! Как же я без тебя? Как же ты без меня? Как же мы друг без друга? Прости меня! Если сможешь, прости…
Я лежал на тёплой зелёной, лесной поляне, не ощущая присутствия собственного тела. Быть может, меня и вправду уже нет на белом свете, и мысли принадлежат моей Душе? Впервые за всё это время я горько заплакал. Горячая огромная слеза заполнила окровавленный глаз прозрачной, многоцветной радугой… Она обожгла мои разбитые веки и щёки. Пекла нестерпимой болью мои губы…
Я плакал навзрыд, как никогда в своей жизни…
Я плакал о тебе, моя любимая. Мои слёзы принадлежат только тебе одной и никому больше во всей Вселенной…

…Чьи-то шаги гулом разносились под землёй. Я отчётливо слышал их.
«Неужели ты не желаешь жить?» – заговорила со мной подошедшая расплывчатая, как марево, Тень.  «Пойми, все ждут денег. Жизнь стоит денег немалых. А ты упёрся в мелочь. Сегодня есть – завтра нет, а жизнь  одна. Не хочешь отдавать, дай половину. Неужели ты такой жадный… У тебя есть минута. Думай. Время пошло…»
Пульс в висках отсчитал шестьдесят ударов сердца…
«Ну, что? – продолжала Тень, - надумал? Что же ты за человек? Как же ты можешь думать о деньгах, когда вопрос идёт о твоёй жизни или смерти? Такого идиота я ещё не видел. Ну, жаль тебе половины – дай треть, четверть… Шестую часть, наконец…»
Голос умолк, и Тень плавно склонилась к моему остекленевшему глазу -«Послушай! Дай хотя бы сотку серебром и я оставлю тебе жизнь. Отвечай - дашь или нет!?» Последняя просьба прозвучала более чем нелепо и глупо. Тень оценила мою жизнь своим мерилом. Ей не понять, что я никому ничего не должен, только что – Богу!
…Мне хотелось расхохотаться, но мой рот был скован, залит свинцом, отказываясь подчиняться моим усилиям.
Тень заметила, что моя голова судорожно дрогнула от внутреннего смеха и опустилась ещё ближе к моему лицу. Когда наши глаза встретились, я увидел неистовый, обезумевший взгляд Патулия. Содрогаясь от внутреннего смеха, я прошептал, скорее про себя, чем вслух, но он услышал моё послание: «Ты – покойник!»
В миг его тень вскочила с колен, отбежала в сторону, вернулась, опять отбежала… Она металась из стороны в сторону, и это меня забавляло. Все мои мысли были далеко от всего происходящего, в далёком родном доме, рядом с любимой Валерией, с её нежной белоснежной улыбкой, с тонким волнующим запахом её волос… Я думал о ней всё это время - от самого начала до самого конца. Она заполняла всего меня, не оставляя никому ничего взамен. Это была её жизнь от начала до конца. Лишь тяжесть бесчувственного тела выдавала моё присутствие здесь без меня самого…
… Тень замерла. Постояла. Осмотрелась и стала тихими дрожащими шагами приближаться ко мне. В воздухе блеснула тонкая гитарная струна. Крепкие, волосатые руки сжали удавку на моей бесформенной от отёков шее… Я отчётливо видел зажмуренные глаза Памулии. Они блестели яростью, так и оставаясь глазами психопата – шизофреника, безжизненно стеклянными как протез. И только его лицо таило в себе глубокий и неосознанный перед жизненной силой  животный, патологический страх.
Глаза залила красная пелена. Я не успел вспомнить о Боге. Только Валерия стояла передо мной в белом подвенечном платье, маня к себе плавными движениями, которые напоминали мне жатву…
Оглушающий хруст раздался во всем теле. Я почувствовал как мышцы наливаются горячей кровью, набирая силы. Голова закружилась. Валерия исчезла… В ушах стоял дикий звон и крик. Цвета померкли.
Наступила полная тишина, окутанная в черный мрак, И в этом мраке рассыпались и растаяли все мои мечты, все мои надежды, вся моя вера…
Черные незримые ангелы растоптали мою окровавленную и измученную душу. Тьма вырвала мою Любовь из бьющегося сердца, и оно остановилось…

                17 апреля 2002 года
                11: 39
PS: Все события и персонажи действительны.