Рассказы с видом из окошка. Зеркало нашей революци

ЗЕРКАЛО  НАШЕЙ  РЕВОЛЮЦИИ               


          Многие-многие годы мой друг С. мечтал скипнуть в Израиль, но – как большинство мудрых евреев – ограничился турпоездкой.
          Когда-то мой друг С. занимался спекуляцией. Помню, однажды в студенческой столовке  он вдруг отставил тарелку с котлетой в сторону и осведомился:
          - А вот  хотя бы раз ты задумывался: а что такое спекуляция в нашей стране? - затем –  безотрывно – своими  проникновенными глазами в меня вперился и продолжил резко и чуть не крича. - Считаешь, небось, что  это - предпринимательство или вид наживы? А вот и нет, потому что ошибаешься, как всегда, потому что спекуляция в нашей стране –  это самое главное творчество! Оно самое бесцензурное, самое неподвластное, а значит – запомни! – самое свободное, - тарелку придвинул обратно и закончил буднично. – Ну, это, конечно, пока не захомутают.
          А еще мой друг С. был закоренелым борцом с режимом.
          Едва мы с ним познакомились (обоим - лет по двадцать только исполнилось), он тотчас цепко схватил меня за локоть, зыркнул – сквозь жесткий прищур   – вправо-влево и вопросил сурово: «А вот когда к нам придут американцы, ты в них будешь стрелять, а?»
           А сколько необыкновенных книг мне от него перепало. «Будь осторожен, - наставлял он. -  На людях не читай ни за что. Тем паче  в общественном транспорте. Там половина пассажиров – переодетые гебисты, а в ГБ распрекрасно известны шрифты и «Посева», и «Ардиса». Лучше – уединись где-нибудь. У тебя дома есть, где уединиться? А всего лучше –   запрись. У тебя есть, где запереться? И еще учти: даю только до завтра. У меня, знаешь, какая очередь? Минимум на полгода вперед, и сплошь по записи».
           И при этом всего его распирало от собственной значимости.
           Но к самим книгам он относился крайне безалаберно, вечно путался: кому, когда, что и на сколько или же не помнил вообще ни о чем. К примеру,  осиленный  мной лишь до пятой страницы «Доктор Живаго»,  провалялся затем в подкроватной пыли чуть ли не месяц, никем  не востребованный, а зато «Москва-Петушки» - выданные всё так же на одну ночь - съездили даже в Крым, где их прочитали и мой отец, и все его друзья-приятели.
           В году 78-м С. вдруг включил в свой лексикон целый выводок новых слов: ксерокс, ротапринт, листаж, формат и т.п. Он развил бурную  деятельность. Он  целыми днями носился по Москве с тяжеленным
                2.
портфелем, воротник куцего пальто задрав выше макушки, а шапку надвинув ниже очков. Всем   н а ш и м    в тот период С. надиктовывал кучу невразумительных телефонов,  подолгу  втолковывал:   по  каким числам,  в какое время и через сколько прозвонов звонить, но застать его  где-либо стало абсолютно невозможно,  и виделся  я с ним мы всё реже и реже.
            И, наверное, поэтому случайная наша встреча на Калининском  (февраль 79-го) запомнилась особенно.
            В тот раз мой друг  С. был неугомонен, как никогда, и – про всякие приветствия позабыв напрочь – выпалил восторженно и сходу: «А ты уже тоже слышал, что меня в ГБ хомутали? Целую неделю таскали, а потом еще вызывали и еще вызовут! А я, вот, никого не сдал. Но учти: им известно всё! Они про всех спрашивали». 
 -  А про меня спрашивали? – спросил я.
           -  А про тебя чего? Им нужны    настоящие    диссиденты! Но будь осторожен. В стране репрессии. Каждый день кого-нибудь хомутают. У меня все телефоны прослушиваются, и наружка – круглосуточно на трех машинах.
                * * *               
              ...В конце эпохи Леонида Ильича мой друг С. облюбовал на бульваре кофейню под названием «Кофе», туда наприглашал всех подряд друзей и знакомых и устроил что-то вроде клуба.  Многократно бывал там и я.
        Стоило лишь в дверях показаться, как тотчас мой друг  С. зазывал  вновь вошедшего  на продавленный диванчик рядом с собой и жутким голосом  вещал:
          -  Будь осторожен. Режим в пиковой точке. Каждый день кого-нибудь хомутают. Ты Иванова знал?
          -  Это кто?
          -  Ну, такой рыжий. На еврея похож. Квартирный маклер. Арестован на прошлой неделе. А Сидорова знал?
          -  Это кто?
          -  Ну, рыжий такой. На грузина похож. Очень солидный человек - директор фабрики. Взят под стражу прямо в зале суда.
           А назавтра, кто бы ни оказывался на его диванчике - всем сообщалось зловеще:
           -   Режим агонизирует, но спецслужбы матереют день ото дня,  а  репрессии захлестывают всех и каждого. Ты Абрамовича помнишь? Лето 77-го, кинофестиваль, а он на Пушке билетами фарцевал. Пять лет строгого режима, представляешь?
            -   Как - пять лет за билеты?!
            -  Ну что ты? При чем здесь билеты? А Зильбермана помнишь? Помнишь, в Ялте, в 74-м  ходил по набережной один такой в юбилейном «Ливайсе» на батонах? Так вот – посадили сегодня утром.
            Наконец, я не выдержал. Вечер был обыкновенный, и диванчик всё тот же – продавленный, и мой друг С. всё так же страшно шептал:               
             -  Еще двоих посадили, представляешь?
            
                3.
             -  Кого?
             -  А ты их все равно не знал.
             И вот тогда -  я сложил ладони рупором и сквозь гомон и гвалт бульварной кофейни я прокричал   т о т   с а м ы й (!)    вопрос, что на языке у меня беспрестанно вертелся: 
              -  Все эти люди, все эти твои  досиденты, посиденты и отсиденты – они что:  закоренелые борцы с режимом?
              И в тот же миг словно бы стихло всё в мирозданье.
              И мой друг С., проникновенными глазами -  по сторонам – молниеносно  зыркнув, припал  к самому моему уху и  выдохнул:
- Ну, что ты?!  Их посадили по разным статьям...