Медиум. Продолжение 2

Пробуждение моё, однако, было совсем не приятным: Уотсоны ссорились. Ссорились яростно, остервенело и, по всей видимости, не в первый раз. Повод я уловил сразу: задержавшись в университете допоздна, Рона ночевать домой вообще не пошла, а напросилась к живущей в двух шагах от университета подруге. Уотсон, не ложась спать, прождал её до утра, довольно, впрочем, раннего – было не больше семи часов – и у порога, не стесняясь в выражениях, обрушился на свою половину с упрёками. Начал, впрочем, он вполне мирно, и я не вмешивался, делая вид, что всё ещё сплю.
- Кажется, можно бы было догадаться, что я беспокоюсь!
- Кажется, можно бы было догадаться, - отбила Рона, - что у меня хватит благоразумия не идти почти ночью по тёмным улицам на другой конец города. Ты странный человек, Джон: с одной стороны боишься, что меня могут изнасиловать и убить, с другой – требуешь, чтобы я ради твоего спокойствия всё-таки подвергала себя этой опасности. Где логика?
- Ведь я предлагал проводить тебя, - напомнил Уотсон резковато, но всё ещё довольно мирно.
- Во-первых, если бы я согласилась, то отец пришёл бы к закрытой двери и ждал не меньше трёх часов на морозе – прислуги мы не держим, ключей не оставляем. Ты что, хочешь, чтобы у него была пневмония? Во-вторых, с меня довольно прошлого скандала.
- А-а! – взревел Уотсон, мигом теряя остатки благодушия. – Вот это истинная причина! Ты опять с ним встречалась! Я так и знал, что университет – просто предлог!
- Университет – не просто предлог, - зло сказала Рона. – И, если ты будешь устраивать мне сцены, я вообще перестану сообщать тебе, куда иду и откуда пришла.
- Эт-то верно, - Уотсон стал заикаться. – Т-такой выход лучше всего для женщины вашего п-поведения, желающей сохранить респектабельность.
- Моей респектабельности больше всего как раз ты и угрожаешь, - холодно сказала моя дочь. – Тоже, Отелло нашёлся!
- Вертихвостка!
- Дурак!
- Шлюха!
- Старый. Облезлый. Солдафон. И. Маразматик! – отчеканила любезная жёнушка.
Уотсон заскулил и замахнулся. Меня, по чести говоря, уже порядочно тошнило от этой сцены, но больше оставаться в зрительном зале я был не намерен – выскочив из кресла, я перехватил руку разъярённого мужа, сильно сжал, крутнул и выпустил. Я знаю, от такого приложения силы запястье пронзает острая боль, и пальцы потом ещё с час не слушаются. Желание драться, во всяком случае, значительно ослабевает.
Рона выбежала из комнаты. Уотсон отступил на шаг, наткнулся на стул, не удержав равновесия, упал на него и, неожиданно для меня, вдруг заплакал, закрыв лицо ладонью с растопыренными пальцами – вторая рука пока висела, как плеть.
- Простите, - неловко буркнул я.
Он прерывисто вздохнул, краем ладони, крепко нажимая, вытер слёзы.
- Да не за что. Наоборот, спасибо. Я не хотел её ударить...
- М-да... И часто у вас такой... дивертисмент?
- Нет, - очень поспешно ответил он, вскинув голову, но тут же снова повесил её и добавил с горькой усмешкой. – Однако, чаще, чем нам хотелось бы...
- С «ним» - это с Гудвином? – уточнил я.
- А вы, похоже, кем-то предварены? - подозрительно сощурился он.
Я не стал скрытничать:
- Мэрги Кленчер вызвала меня сюда телеграммой.
По лицу Уотсона скользнула очень сложная мимолётная улыбка.
- Ах, Мэрги, - сказал он протяжно и замолчал.
- И знаете, что я думаю по первому впечатлению о том, кто во всём этом виноват?
- Я? – Уотсон с готовностью ткнул себя в грудь.
- Вы, - подтвердил я. – Во-первых, потому что вы старше и разумнее, во-вторых, потому что, зная вас, я почти уверен – это именно вы, а не Рона заварили кашу. Вы склонны всё усложнять. Но по очкам вы ей проигрываете. Извините меня за терминологию ринга, но, продолжая аналогию, если так пойдёт и дальше, дело кончится нокаутом, и нокаутом для вас. Знаете, что будет?
- Что будет? – эхом повторил Уотсон – его голос звучал безжизненно.
- Она от вас уйдёт. И не потому, что полюбила кого-то другого, и даже не потому, что разлюбит вас. Просто вы её замучаете своей ревностью.
Уотсон не ответил.
- Я сужу по себе, - снова заговорил я, - а она на меня похожа. Честное слово, будь я вашей женой...
Уотсон хмыкнул, не поднимая головы, но меня это хмыканье не смутило.
- ... то после двух-трёх сцен наставил бы вам рога обязательно, просто из упрямства и самолюбия, - докончил я твёрдо.
Он снова прерывисто вздохнул, и глаза, кажется, снова намокли. На моей памяти Джон Х. Уотсон особенным плаксой не был – я немного  напугался и, взяв его за плечо, пытливо наклонился, стараясь заглянуть в глаза, намеренно убегающие от меня.
- Или всё зашло слишком далеко? Уотсон?
Дёрнув плечом, он сбросил мою руку.
- Всё зашло достаточно далеко, - он говорил глухо и сипло, словно больной ларингитом. – Вы сегодня удержали меня за руку... А ведь я поднял на неё руку не в первый раз.
- Как? – остолбенел я. – Вы бьёте жену? Вы?! Рону?!
Он снова ничего не ответил.
Не в силах оставаться на месте, я кругом прошёлся по гостиной. Первый круг не успокоил меня – пришлось повторить, после чего я остановился перед Уотсоном и стоял, нависая, пока он не поднял всё-таки голову.
- Уотсон, спешу вас утешить, - ровным голосом сказал я, - Рона любит вас без памяти. Вы подняли на неё руку, а она всё-таки живёт с вами. Это кое о чём говорит, поверьте мне. Чёрт! Да перестаньте вы плакать! Кто из вас обычно готовит завтрак? Она? Вы? Ну а сегодня приготовьте вы – мы скоро к вам присоединимся и всё спокойно обсудим.
Краска снова залила его щёки.
- Холмс, - запальчиво начал он, - если вы будете... вмешиваться...
- Н-ну?! – восхитился я. – Знакомые слова знакомой песни: «Если жизнь и рассудок дороги вам...», «Бросьте это дело, Холмс...», «Если не хотите потерять заслуженную репутацию и природное здоровье...». Вот уж не думал, Уотсон, что и вы когда-нибудь присоединитесь к этому хору.
Уотсон не выдержал и засмеялся сквозь слёзы.