Утятинский Лохнесс. главы 3-4

                3

         Летели дни и месяцы. Степка занимался утренней гимнастикой, как его учили в школе. Ничего другого он делать не умел. Никаких спортивных секций на селе не было. Он пробовал посоветоваться с учителем физкультуры, но тот, хоть и выслушал его внимательно, так ничего существенного и не предложил. Степка поговорил с дедом, но тот тоже поначалу ничего дельного не подсказал, хотя понимал, что развиваться внуку надо. Единственное, что он ему в конце концов насоветовал:
   - Вон видишь, во дворе кирпичи сложены? Вот ты бери по одному и перекладывай в другой конец двора. Отнес, положил,  и за следующим. Потом посчитай, сколько за день перенес. Вот когда за один день без перерыва всю кладку перенести сумеешь, тогда и силу свою почувствуешь.
         Это было уже что-то конкретное, и Степка ринулся перетаскивать кирпичи. Дед, будучи твердо уверенным, что Степке это скоро надоест, хоть и нехотя, но все же помог освободить место для кирпичей в другом углу двора. В первый день Степка осилил тридцать четыре штуки. Он испачкался в кирпичной пыли, за что получил от бабушки легкий нагоняй, он устал  и тяжело дышал, но все равно был доволен. Назавтра болело все тело, и работать он не смог целых пять дней. Но дальше пошло уже легче. Со всей кучей он справился за месяц. А потом начал таскать кирпичи на старое место. Он несколько раз прищемлял пальцы, однажды кирпичом больно ударило по ноге, над ним смеялись ребята, наблюдая этот сизифов труд, но Степка упрямо продолжал работать.
         Федька, его одноклассник, старался особенно. Он был упитанным и считал себя сильным. И хотя вместо силы он обладал только нахальной драчливостью, все его страшились. На переменах он звал иногда Степку за угол школы, чтобы «нафонарить» ему к радости своих подхалимов, которые всегда вертятся вокруг более сильных. Степка терпел, тоже немного побаиваясь Федьку, но внутри злился на него, да и на себя тоже, за то, что не может дать сдачи. Хоть и по-детски, но Степе доставалось.
         Так пролетело два года. Степа еще вырос, но отец во время своего прошлогоднего отпуска, кроме роста, особых перемен в сыне не нашел. Степка не уставал канючить подводные принадлежности, но отец продолжал говорить, что ему еще рано.
   - Я думал, ты уже забыл об этом, – сказал он как-то.
   - Не забыл. Я, наверное, не смогу это забыть, – ответил Степа.
         Даже если бы он по каким-то причинам и стал забывать, Нюрка, которую он временами видел на улице, во дворе или в школе, служила ему невольным напоминанием. Первое время он старался не попадаться ей на глаза, по-прежнему чувствуя смущение. Но как-то она забежала к ним во двор по материному поручению попросить у бабушки какой-то горшок, и они оказались лицом к лицу. Он стоял перед ней с не донесенным до места кирпичом и во все глаза разглядывал, пытаясь отыскать на ее груди хоть какой-то бугорок, а потом заглянул за спину. Нюрка заметила его непонятное любопытство и спросила:
   - Ты чего?
   - Нюр, у тебя хвост есть?
   -Дурак! – бросила она и, схватив принесенный бабушкой горшок, опрометью вылетела со двора.
         К этому году Степка переносил за день уже больше ста кирпичей, чем гордился чрезвычайно. Дед, видя с каким самозабвенным азартом внук продолжает свои необычные тренировки, о чем-то поговорил со Степкиным отцом, и тот утром следующего дня укатил с соседом в Райцентр. Он привез Степке гантели и эспандер. А потом сходил куда-то и притащил круглую железную палку и два ржавых колеса от вагонетки. Поколдовав над ними, он соорудил самодельную штангу. А потом сел со Степкой, и они составили расписание тренировок с постепенно нарастающей нагрузкой. Потом отец рассказал, как надо тренировать легкие. Надо погрузиться в бочку с водой и считать. Сегодня - до тридцати. Завтра - до тридцати пяти. И так пока до ста восьмидесяти не досчитаешь. А это уже три минуты. И Степка начал новые тренировки, не забывая тем временем и про кирпичи. Тренировки продолжались и зимой, но вода в бочке замерзала, и Степка обтирался снегом.
   - Совсем с ума ополоумел, – перемешав две фразы, кудахтала бабушка, завернутая во все, что можно было на себя одеть.
         Дед, видя невероятное Степкино упрямство, однажды, наблюдая за ним через окно, задумчиво сказал:
   - Да, это уже не просто желание, это – мечта.   
         Когда в этом году приехали родители, они оба ахнули. Степка продолжал расти, но стал заметно шире в плечах, и руки и ноги его уже не казались палками.
   - Я же вам писал! – развел руками дед.
   - Ну не до такой же степени! – удивляясь, сказал отец. – Ну, пошли тогда.
         Он привел Степку в комнату и достал из сумки маску, ласты и трубку для дыхания под водой. Степка закричал от восторга и стал все это тут же примерять, вдыхая запах свежей резины, а потом разделся и плюхнулся в бочку, которая почему-то показалась ему тесной. Сначала он никак не мог заставить себя сделать вдох. Как тут задышишь, когда глаза видят воду? Но потом мало-помалу стало получаться. А через пару дней никаких проблем уже не было. Но что интересного можно увидеть, разглядывая изнутри стенки бочки? И он по утрам, наскоро позавтракав, бежал на озеро. Вернее, в тот залив, потому что с началом купального сезона Филимон был уже на своем посту.
         Теперь Степка мог уже сколько угодно долго рассматривать подводную жизнь. Но первый восторг прошел быстро, потому что в заливе все было не так ярко и красочно, как в том фильме и сне. Но зато он научился двигать ластами, как в недавно виденном древнем фильме «Человек-амфибия»: ноги вместе, и одновременно ими работаешь. А ласты, сложенные вместе, похожи на рыбий хвост. Или на русалочий.
         Все его друзья завидовали ему страшно, и наперебой просили, кто – маску, кто – ласты, а кто – и то и другое. Степка не умел отказывать, а когда, известное дело, у вещи много хозяев, дни ее сочтены. Недели через две и стекло в маске треснуло и у левого ласта ремешок порвался. Степка прибежал домой, чуть не плача, но отец только руками развел: дело – дрянь, тут уж ничем не поможешь. Но пообещал привезти новые.


 
                4

         Начался учебный год. Первые дни всегда самые интересные. Многие на лето уезжали в города к родителям или родственникам, и возвращались с массой впечатлений. Они считали себя уже городскими, и кто как мог выпендривались друг перед другом. Кто - словечками под крутых, кто - обновками, а некоторые уже и навыками дурными.
         Федька стал еще толще, отчего в его осанке появилась некоторая не по годам вальяжность. Правда, как Степке показалось, он, да и все остальные в классе, стали  пониже  ростом. Федька сумел убедить даже самого себя, что толстый, значит – сильный, и вел себя так, будто он самый что ни на есть главный начальник, и все остальные должны ему подчиняться и уважать. На первой же перемене он позвал Степку за угол:
   - Пошли поговорим, а то я соскучился.
         Когда зашли за угол, Федька взял Степу за ворот и, придвинув к себе, по-городскому прорычал:
   - Ну че, фраер, мочить тебя?
         Степка не знал, что такое «фраер» и удивился лишь слову «мочить». Где он собирается его мочить? Здесь и воды-то нет нигде. В Степкиной голове промелькнул прежний страх, который тут же перешел в злость. И в следующий момент он почти без замаха ткнул Федьку кулаком под дых, погрузив полруки в его мягкое пузо. Тому сразу стало не до Степиного ворота. Он согнулся пополам и стал похож на рыбу. Степка молча повернулся и пошел. Федькины прихлебатели, которые пришли поглазеть на его триумф, удивленно переводя взгляд с одного на другого, тоже молча расступились. Степка дошел до угла, остановился и повернулся к Федьке, который все еще корчился, но уже был в состоянии немножко дышать.
   - Если еще захочешь, позови, – сказал он и ушел в класс.
         С этого дня Степку в школе зауважали, и никто больше не рисковал с ним ссориться. Напротив, Федькины друзья, да и сам Федька, теперь старались заслужить его уважение и держались к нему поближе. Вокруг каждого льва всегда ошивается стая шакалов. Но Степка не знал философии и только чувствовал, что это ему не нравится.
         Как-то он спросил деда:
   - Почему так: люди боятся и уважают силу, а знаний не любят и умных не уважают?
   - Потому, что сила – это всегда наглость, нахрап, – сказал дед, после недолгого раздумья. – А у большинства нормальных людей оружия против наглости просто нет. И еще люди знают, что сила – это может быть больно, а знания – это что-то не всем понятное, что-то абстрактное. Не бывает же абсолютных знаний. Каждый умен в своем деле. Тот, кто может оценить разум, их уважает. А другие или не знают их, или не понимают, и поэтому отмахиваются. И потом, знания – это не больно.
   - Что ж тогда лучше – сила или знание?
   - Лучше, конечно, и то и другое. Но знание – это всегда сила, а вот сила – далеко не всегда  знание. Правда, сильные живут дольше.