Всеми забытые

Неосторожный снова разлил по небу чернила, и оттого оно все в иссиня-темных пятнах. Стайки горящих окон светятся на стенах соседних домов. Я стою на балконе, пью фиалковый чай и слушаю, как объявляют прибытие и отправление поездов. Но на самом деле то говорят о годах, которые приходят и уходят. Приходят и уходят. А я все также стою,  чай мой не допит и горяч, еле заметный легкий пар поднимается ввысь, мечтая соединиться с иссиня-черными кляксами неба , как ластик желает прикоснуться к следу от карандаша. И колеса времени нас не задевают, другие садятся в вагоны и сходят на перрон. Не мы. И ночь не кончается, а по улицам города чуть качаясь, как те самые поезда,  идут похожие на меня.
- Год 2011 отправляется с 5-го перрона, - говорят на вокзале, а я неожиданно оказываюсь рядом с бредущими внизу людьми. И чашка моя со мной, словно, начиная  с этой ночи,  мы  с ней больше неразлучны.
Слепя фарами – любопытными глазами из-за угла выезжает автомобиль, сидения пусты. Ему просто наскучило стоять неподвижно и он решил прокатиться. Мы для него неожиданность:
- Почему не спим? – шуршит он по осенней, непонятно откуда взявшейся в этом июле сухой листве.
 Каждый из нас ответил по-своему,  и автомобиль нырнул за следующий поворот. Нас семеро.
- Представляете, я даже на работу несколько дней не ходил. И никто,  никто не позвонил и не поинтересовался что  со мной. Никто! - говорил самый высокий из нас, повышая голос на слове «никто».
- Это ещё что! Меня с днем рождения ни один человек не поздравил, - вдохнул самый старший из нас.
- А я решила однажды зайти в парк, в котором всегда собиралась с друзьями-музыкантами. Мне повезло:  они как раз в тот день собрались там поиграть, но стоило мне подойти, как их игра стихла, и они спешно засобирались домой, сухо и нехотя отвечая на мое приветствие. Они были не рады чужой… - пожаловалась женщина, которая, как и я покинула дом не в одиночестве: в руках  её была гитара.
- Нас не помнит никто, - подвел я итог. И сделав большой глоток, наконец-то допил фиалковый чай.
- Но, может быть,  мы будем помнить друг - друга?  – неожиданно улыбнулся самый старший из нас.
- Не-а, - откликнулся я, - мы такие странные существа. Нас все забывают. Даже мы сами.
- И что же делать? – спросил самый молодой из нас.
- Раз нас никто не помнит, мы в каком-то смысле свободны. Мне кажется, для нас и летать скоро станет обычным делом,- заметил самый молчаливый из нас.
- Ничего не выйдет: нас помнит земля, трава, асфальт. Самые преданные. Эта листва, - провел рукой по склонившимся веткам  самый улыбчивый из нас, - удивительное небо, звезды, посыпающие нас звездной пылью, ожидая когда мы начнем светить в ночи вместо потухших уставших фонарей.
Стайки светящихся окон давно заснули, укрывшись за занавесками, а мы шли и шли. К тому времени, когда мы дошли до леса, нас догнало утро:
- Безнадеги, вы безнадеги, - прошептало оно и провело ладонью по нашим лбам, - устали. Вы сядьте, отдохните…
Вскоре мир осветило солнце, оно не увидело семерых, вместо них на лесной поляне лежала всеми позабытая гитара.
Первой исчезла женщина, за ней по очереди - остальные. Лето, осень, весна, зима играли на шестиструнном инструменте  мелодии, которые уже никто и не помнил. Всеми забытые, но все ещё живые песни неслись по лесу, изредка осмеливаясь уносится с ветром в молчаливый  город.
10.07.