Пока без названия

В школе я была гадким утенком, белой вороной, одиночкой, ботаником... называйте, как хотите. Конечно же, я не отличалась красотой, и потому девчонки обходили меня стороной. Мальчишки при каждом удобном случае пытались меня задеть, дернуть за косичку, стащить портфель, или вырвать из тетради лист с домашним заданием...
Да, попадало мне иногда крепко. Сложно представить, как прошли бы мои школьные годы, если б не Мишка... В каком классе это было? Кажется, в третьем... или все-таки в пятом. Хотя, какое значение это имеет, если моя школьная жизнь и в первом, и во втором, и в третьем классе не отличалась разнообразием. Это была перемена между вторым и третьим уроком. Я доставала учебник по математике (это я запомнила), как ко мне подлетел Андрей Вислов и выхватил его из рук. Не знаю, что на меня тогда нашло, может, мне просто надоели эти издевательства, но я подбежала к Вислову и ударила его со всего размаху по спине. Изумленный, он повернулся ко мне. Мой несчастный учебник по математике выпал у него из рук. Что-что, а такой наглости от меня он не ожидал. Его лицо стало бледным, а и без того маленькие глаза сузились от злобы так, что невозможно было разглядеть, какого они цвета. Я стояла не шевелясь, ожидая на себе выплеска его злобы. От страха я закрыла глаза и в следующее мгновение... ничего не произошло. Я открыла глаза и увидела перед собой спину Мишки, он загородил меня собой и исподлобья смотрел на Вислова. От такого неожиданного поворота событий  Андрей Вислов окончательно растерялся, у шел в сторону. Миша повернулся ко мне. «Ты в порядке?» - спросил он меня тогда. Я молчала. Впервые я увидела его синие, нет, не голубые, именно синие глаза. Они смотрели на меня так, как никто и никогда на меня не смотрел, и от этого мне стало не по себе. Не привыкла я к теплу в этой школе, а тут... Я по-прежнему молчала и тонула в синеве его синих глаз. Только звонок на урок вернул меня к реальности и я, подняв, учебник села за парту.
Да, именно с тех пор все изменилось. Нет, издевательства надо мной все же продолжались, только теперь ко мне присоединился и Мишка. Андрей Вислов со своими друзьями подкараулил его после уроков на школьном дворе и задал ему такую взбучку, что Мишка еще две недели ходил с синяком под глазом. Но и это продолжалось недолго. В конце концов мы выросли, а Мишка, так тем более. Он очень окреп, возмужал и уже, наверное, в классе девятом, он дал драчунам такой отпор, что ни один из них не приближался больше ни к нему, ни тем более ко мне. Самое смешное, что почти к выпускному мы с Мишкой стали любимчиками класса. Ни одна тусовка не проходила без нас, и ни одна девчонка не появлялась на этой тусовке, не посоветовавшись с мной, что ей лучше всего надеть.
Все меняется, но одно оставалось неизменным. С того самого дня, как Мишка защитил меня перед Андреем, мы не расставались с ним ни на минуту. Мы всегда сидели за одной партой. Списывали друг у друга домашнее задание, заступались  друг за друга не только перед одноклассниками, но и перед своими родителями, если в этом была необходимость. Даже летом мы умудрялись оставаться вместе. И если все же одному из нас неизбежно светил оздоровительный лагерь, то в том, что другой поедет в этот же самый лагерь и окажется в том же самом отряде, не было сомнений. Даже ночь разлуки казалась нам вечностью, и потому мы нередко, дождавшись пока все уснут, сбегали из корпусов и еще часами под синевой звезд  на приглянувшемся нам дереве говорили ни о чем, или просто молчали... о многом.
Мы не уставали друг от друга никогда. Мы никогда не ссорились. Нам всегда было о чем поговорить. Как оказалось, у нас было много общих интересов. Мы вместе записались на бальные танцы, да, мы были красивой парой. Зимой мы ходили в бассейн и катались на коньках.  Летом, уже постарше, мы занялись туризмом. Одним словом, на месте мы не сидели. Кто-то из классиков, уж простите мне мою забывчивость, сказал, что любовь — это не когда люди смотрят друг на друга, а когда они смотрят в одну сторону. Вот мы с Мишкой смотрели в одну сторону, мы дышали одним глотком воздуха на двоих, мы думали одной мыслью, мы жили одной жизнью. Но при этом мы никогда не говорили о любви. Мы просто воспринимали друг друга, как само собой разумеющееся, и этого нам было достаточно. Просто грех — просить у жизни большего.
Ах, да! Я же совсем не написала о себе и о своей семье. Я росла любимым и единственным ребенком в семье. Поэтому мама с папой не чаяли во мне души. Папа еще в утробе матери называл меня своим цветочком, и потому при рождении не было сомнений в том, чтобы назвать меня Лилией. С детства у меня были белокурые волосы и они совсем не утратили свой белизны с возрастом. Глаза — голубые, а губы — алые. Но, как я уже писала, прелести моего лица скорее делали меня гадким утенком, нежели прекрасным лебедем.  Не знаю, к счастью ли, но уже в старших классах все изменилось, и даже Андрей Вислов начал на меня «по особенному» засматриваться. Большего себе не позволял, теперь он уже побаивался моего Мишки.
Наша семья жила за городом. Но недалеко от него. У нас был красивый, небольшой,  двухэтажный домик. В саду с ранней весны и до поздней осени цвели цветы. А среди огромных клумб немыслимых цветов, был небольшой прудик с беседкой, где мы часто устраивали чаепитие. Это был очень уютный дом,  о котором другие дети, и не только дети, могли мечтать. И в том, была заслуга моей мамы, которая была и хорошей хозяйкой, и любящей женой, и заботливой матерью. Она приучила меня к порядку, красоте, искусству. Одним словом, все лучшее, что есть в моей жизни, моей внешности и моем характере я обязана им, моим мамочке и папочке.
Поначалу мою дружбу с Мишкой родители восприняли с осторожностью: ну не было тогда у их дочери друзей, а тут... Но милый мальчик с синими глазами и черными, как смоль, завитушками, не оставил их равнодушными к себе и потому стал частым и желанным гостем в нашем доме. Более того, он был гарантией того, что меня отпустят туда, куда без него никогда бы не отпустили. И если любящая дочь моих родителей вдруг пропадала допоздна, достаточно было знать всего один номер телефона, чтобы найти меня. Конечно же, это был номер Мишкиных родителей.
Наверное, наши родители за девять лет нашей  с Мишкой дружбы уже успели нас поженить. В любом случае, наши семьи считали друг друга родственниками, и о том, что это было не так, уже никто не помнил. Да и мы, наверное, тоже. Но как мы друг к другу относились, как брат и сестра, или как парень и девушка, или, может, просто друзья, мы сами не знали, да и не нужно нам было это. Но то, что первый свой поцелуй мы отдали друг другу,  было так же естественно, как все то, что происходило с нами до...
Это было на выпускном балу. Никогда еще я не готовилась к празднику так, как к этому вечеру. Мой папа не поскупился на самое дорогое платье, а мама помогла мне подобрать самое красивое. Ох, на поиски его был затрачен не одни вечер... Но однажды, когда я уже совсем было отчаялась в поисках, в одном из магазинов я увидела его! Да! Это был мой цвет — бирюза. Как и все вечерние платья, оно было длинным, до пят.  Мою талию туго затягивал шнурок корсета, а позади атласной юбки, как будто вырвавшись на волю, выглядывал шлейф из гипюра,  усыпанный стразами. Не было сомнений в том, что я буду самой красивой на празднике. Локоны моих белых волос в концу учебы в школе доставали мне до пояса, но в учебное время я все время их убирала, и никто не мог точно сказать, какой они у меня длины. Но теперь, настал их звездный час, их выпустили на свободу, и они красиво, послушно легли мне на плечи, украшая и без того мой шикарный вид.
Мишка заехал за мной сам, ну... точнее с отцом. Нет, это был уже не Мишка. Высокий, статный, красивый парень, с излюбленными мной синими глазами и длинными, как у девчонки ресницами, уже не был похож на Мишку. Его костюм золотистого цвета, удивительно подходивший не только ему, но и (как это ни смешно звучит) моему платью, требовал  к нему обращения как минимум Михаил, а лучше Михаил Викторович. О том, как поразила его я, не стоит и говорить — в этом не было сомнений. Мы чувствовали себя так, как будто это наша свадьба, и мы вступаем в новую жизнь. Но мы действительно вступали в неизведанное, новое, интересное и удивительное. И то уже не жизнь беззаботных подростков, а нас, повзрослевших, но все еще открыто смотрящих на жизнь.
Занятия бальными танцами прошли для нас с огромной пользой, и потому этот вечер открывали мы... вальсом. Как мы танцевали, я не помню, я помню только Мишкины глаза. Я снова и снова в них тонула, забывая обо всем. И, наверное, я бы утонула в них окончательно, если бы в тот миг он не поцеловал бы меня. Именно, вот так, на глазах у оторопевших учителей и восхищенных выпускников он поцеловал меня! Школьники бурно зааплодировали. Официальная часть бала была сорвана. Все мальчишки и девчонки с шумом и веселыми криками кинулись танцевать вслед за нами, а некоторые даже и целоваться. Мы потеряли в толпе, но это нам было лишь на руку. Улучив подходящий момент мы выскользнули из актового зала и уединились в школьном дворе, за растущими там кустами боярышника.
Я люблю тебя, - шепотом произнес Мишка.
Я закрыла глаза. Все происходящее здесь мне казалось сном, самым прекрасным сном в моей жизни!
Я люблю тебя! -  повторил Мишка, уже увереннее, - Ты лучшее, что есть в моей жизни. И я всегда, слышишь, всегда хочу быть рядом с тобой. Лилия...
Мое имя он произнес так, что мое сердце на мгновение остановилось, чтобы снова забиться, но уже в одном ритме с его. Я снова, как тогда, в третьем классе, не могла произнести ни слова. Тогда, Мишка приблизился ко мне так близко, что я почувствовала его дыхание на своей щеке. Потом я почувствовала прикосновение его губ. Они были такими сладкими, что мне совсем не хотелось от них отрываться. И мы целовались... снова и снова...
Ночь мы провели на Набережной, излюбленном месте всех выпускников. Только мы не сидели в кафе и не танцевали до упаду, а просто прогуливались вдоль берега по теплому песку, держась за руки и за души. Именно в ту ночь я поняла, что Мишка стал всей моей жизнью,  что никогда, никого я не любила и не полюблю так, как любила его.
Да, - тихо, но уверенно произнесла я, - Я люблю тебя.