Ave Maria

     Много  лет  назад  царский  наместник  построил  себе  особняк  в  Мервском  оазисе.  Не  особняк  даже,  а 
целый  дворец,  вокруг  которого   насадил  огромный  ботанический  сад.
     Советы  превратили  дворец  в  санаторий  для  граждан  со  слабыми  почками.  В  ботаническом 
саду  граждане  со  слабыми  почками  ведрами  пили  зеленый  чай,  ели  арбузы   и  потели,  потели…
      Молодой  человек  по  имени  Максим  прибыл  в  санаторий  утром.  Ему  указали   кровать  и
         тумбочку  на  балконе  дворца.  Максим  переоделся  и  пошел  в  парк.    По  всему  парку  были  расставлены
         топчаны,  кое-где   -  маленькие  столики.   Практически  голые  немолодые  женщины  ели  арбузы.  Мужчин
         было    меньше.  Часть  мужчин  лечила  почки  водкой  в  местах  своего  обитания.
       Максим  слегка  подивился  тому,  что  никто  из  персонала  санатория  не  указал  ему  его  личный
топчан   и не  предложил  чаю.  И  еще.  Максим  очень  хотел  дать  своим  почкам   кусок  арбуза.
      Это  не  три  танка  выскочили  на  пригорок  и  завертели  башнями,  целясь  в  неприятеля. Трое молодых
 спортивных  красавцев   в  шортах,  разрисованных  под  набедренные  повязки,  вломились  в  парк,
покрутили  стрижеными  головами  и  подвалили   к  трем  топчанам, расставленным  треугольником  вокруг 
уютного  столика.  За  столиком  сидели  три  зрелые  матроны в  макияже  и  в  бикини.
       -  В  чем  дело,  барышни?  Почему  вы  здесь?
         В  ответ  прозвучало  что-то,  похожее  на  гул  водопада.
                - Вам  нужно  лечиться.  Вам  туда.  Туда,  где  больше  солнышка.  Потеть,  барышни,  потеть. Вы 
         обязаны  облегчать  работу  своим  почкам.  Нам  так  жалко  вас.
Гул  водопада  сменился  визгом  тормозов.
        - Вот  щас  я  им  что-то  покажу,-  растягивая  слова,  сказал  один  и  стал  стягивать  шорты.
Словно  ураган  сдул  матрон  с  удобных  топчанов.  Со  стола  исчезло  все,  что  можно  было 
прихватить,  пролетая  мимо  вместе с ураганом.
        Спортсмены  сняли  шорты,  открыли  канистру  и  разлили…  пиво  в  стеклянные  ребристые  кружки.
       - Больные  почками  лечатся  пивом?  -  громко  спросил  Максим.
        Улыбаясь  красивыми  зубами,  спортсмены  уставились  на   Максима.
      - Они  не  больные. Они - местные  принцы,- негромко сказал  крепенький  мальчик  с  большой  шапкой
         кудрявых  каштановых   волос. -  Сын  первого  секретаря,  сын  председателя  горисполкома. Это  двое.  А
         третьего  зовут  Уйгур,  хотя  у  него,  я  знаю,  мать  русская. Он  самый   страшный.
               - Чем  же?
      -  Пройдем  вглубь.  Принцы  уже  смотрят  на  нас.  Это  плохо.
           В  юности  сразу  становятся  друзьями.   Юрка  -  так  звали  нового  друга  –  рассказал,  что  эти  трое
 забирают  у  больных  виноград  и  арбузы,  едят  в  столовой  вместе  с  больными, а  на  вечерних 
санаторских  танцах   устраивают  дебоши.  Главный  врач  санатория  здоровается  с ними  за  руку.  Про 
милицию  и  говорить  не  хочется.  Милиция  готова  им  честь  отдавать.  Только  нет  ее,  чести,  у  городской
 милиции.
      На   санаторские  танцы,  что  происходили  ежевечерне  на  площадке  сзади  дворца,  друзья  собирались
пойти  вместе.  Но  Юрки  нигде  не  было,  и  Максим  пошел  на  танцы  один.
      Максим  пригласил  на  танец  школьницу  туркменку,  которую  приметил  потому,  что  она  беспрерывно
         смеялась.  Гюзель  перешла  в  десятый  класс  и  уже  третий  сезон  лечилась  в  санатории.  Молодые  люди 
         почувствовали  друг  к  другу  симпатию.  Много   говорили   и  много  смеялись.   Гюзель  танцевала  неважно   
         и   Максим   спотыкался  об  ее  левую  ногу.  С  такой  партнершей  лучше  всего   было   топтаться  на  месте и разговаривать.
       Вдруг  Максим  увидел  Юрку  и  сразу  подошел  к  нему.  Юрка  подпрыгивал  на  месте.  Глаза  его 
сверкали.
      - Ей  18  лет,  весит  35  кг  или  меньше.  Высокая.  Женского  в  ней  ничего,  но  лицо,  лицо,  -
         захлебывался  от  восторга  Юрка.  -  Глаза  синие,  огромные. За  глазами  …  ничего  не
         видно.  Шея,  как  у  Нефертити.  А  овал  лица…  он  все  рассказал  о  своей  хозяйке. 
         Добра.  Доверчива.  Ну,  просто Дева  Мария.  Ее  лицо  нельзя  фотографировать.  Его  можно  только
         рисовать.
       -  Да  где  ж  ты  ее  увидел? -  рассмеялся  Максим.
      -  Час  назад  гуляла  здесь  с  какой-то  дуэньей.  Я  думал,  она  на  танцы  пришла.
       Ребята  быстро  проинспектировали  всю  танцплощадку  и  ее  окрестности.  Незнакомки  нигде  не  было.
       На  следующий  день  после  завтрака  ребята  снова  бросились  на  поиски.  Искали  по  всему 
санаторию.  И  нашли.  Две  девочки  сидели  в  шезлонгах  возле  цветочной  клумбы,  от  которой  струилась
живительная  влажность.  Это  были  незнакомка  и  Гюзель.
      - Тебе  повезло,  -  сказал  Максим,  - Я  хорошо  знаю  дуэнью.  Зовут  ее  Гюзель,  и  ей  16  лет.
      Ребята  сняли  свои  пропитанные  потом  твердые,  как  из  дерева,  рубашки  и  поставили  их  на 
асфальт.   Рубашки  под  ветерком,  словно  истуканы  с  острова  Пасхи,  двинулись  вперед,  размахивая 
короткими   рукавами.  Девчонки  стали  хохотать.  Сначала  тихонько,  а  потом,  как  дети,  в голос.
      Максим  подошел  к  шезлонгам.
        -      Как  тебя  зовут?   
        -      Маша.
       Маша,  действительно,  была  чудо  как  хороша.
       В  юности  сразу  становятся  друзьями.   В  общем,  после  обеда  Юрка  уже  рисовал  Машу.  Он  рисовал  на
большом   розовом  листе  бумаги  углем  и   мелом.  На  рисунке  Маша  была  очень  красива.  В  прозрачном
греческом  одеянии.  И  сама  вся  прозрачная.  Под  одеянием  угадывалась  грудь,  которой   у  Маши  не 
было.  На  портрете  была  красавица. 
       И  все-таки  в  жизни  Маша  была  еще  краше.      
       Маша  не каждый  день  выходила  в  парк.  Но,  когда  выходила,  ребята  и  Гюзель  находили  ее,  и  друзья 
гуляли  по парку.  Гуляли  и  говорили, говорили…   Подростки  стремятся  рассказать  друг  другу  все,  что  знают. 
И   уж,  конечно,  все  рассказать  о  себе.
        Отец  Гюзели  был…  ну,  очень  большой  туркменский  начальник,  и  каждый  день  некий  чиновник 
приносил  ей  спелый  арбуз  и  виноград  элитных  сортов.
       Маша  рассказала,  что  отец  ее  служит  на  Севере.  Мама  умерла,  и  Маша  всю  жизнь  прожила  с  отцом
среди  военных.  На  Севере   хорошо,  только  зимой  холодно.  А  не  зимой  -  либо  дожди,  либо  очень
холодный   ветер. А  Маша  любит  жару.  Если  бы  она  жила  здесь,  то  и  болезнь  почек  прошла  бы.
- Давай  останемся  здесь  жить,   -  покраснев  от  собственной  храбрости,  сказал  Юрка.
- Какой  ты  смешной,  Юрка,  - засмущалась  Маша,  -  а  кушать  что  будешь?
- Буду  писать  портреты.  Сто  рублей  портрет.  10  портретов  в  день.  Я  могу  быть  очень  богатым.
- Юрка,  -  тихонько  сказал  Максим,  -  ведь  она  может  подумать,  что  ты  серьезно.
- Я  очень  серьезен,  -  прошептал  Юрка.
        Время  шло.  И  вот  однажды  во  время  завтрака  по  санаторию  пронеслась  страшная  весть – трое 
спортсменов,  трое  наследных  принцев  города  изнасиловали  Машу,  а  потом  беспамятную  привезли  и
 бросили  у  входа  в  городскую  больницу.
- Что  ж  там  насиловать? – плакал  Юрка.
       После   завтрака  бурлящая  толпа  отдыхающих  собралась  у  Доски  Объявлений.  Самые  резвые  уже 
сбегали  в  больницу: '' Маша  в  больнице,  но  вход  в  больницу  охраняет  наряд  милиции.  Никого  не  пускают. 
Никого''. 
       Бывший  пограничник,  который  знал  много  юридических  терминов,  пошел  в  прокуратуру,  но  оттуда  его 
вытолкали  и  сказали,  что  и  без  него  разберутся.  На  обратном  пути   пограничник  получил  удар 
кирпичом  по  затылку,  но  тренированность  помогла  ему  добраться  до  санаторского   медпункта. 
       Вскоре  к  главврачу  санатория  пришел  человек из горисполкома  и  сказал,  что  Маша  накануне  сидела  с  этими  ребятами
в  ресторане  и  пила  ликер.  Две  официантки  ресторана  уже  подтвердили  это  в  письменных  показаниях, так что никакие собрания не допустимы. 
       И  еще  один  правдолюбец  пришел  в  прокуратуру,  но  там  ему  показали  много  бумажек,  однозначно 
подтверждающих  добровольность  со  стороны  Маши.  Прокуроры  все  напирали  на  то,  что  Маше  уже  18  лет. 
На  обратном  пути  и  этот  правдолюбец   получил  кирпичом  по  затылку.
        К  Маше  в  больницу  никого  не  пускали.  Нянечка  тайком  вышла  из  больницы    и  рассказала,  что  Маша
не  в  себе.  Как  всегда,  улыбается, но   на  простые  вопросы  отвечает  невпопад.  Ничего  не  ест.
        -  Слава  богу,  Маша  не  понимает,  не  помнит,  что  с  ней  случилось,  -  плакала  нянечка.
       Старшая  медсестра,  выйдя  за  ворота  больницы,  цокала  языком  и  говорила  толпившимся  у  ворот 
больницы  санаторским: “  Вот  ведь  какие  мальчики,…  не  бросили  ее  где  попало.  Привезли.  Положили  прямо 
у  входа  в  больницу''.
        Прилетел  отец  Маши.  Майор.  Был  все  время пьян. Сильно  пьян.  Просился  к  Маше,  но  его  не  пустили.
Никто  не  стал  объяснять  майору,  что  нужно  что-то  делать.  Все  уже  знали,  что  сделать  ничего  нельзя. 
Майор   пил  и  спрашивал  санаторских : ”Маша  жива?”
        Ночевал  майор  в  парке.  На  топчане.  А  днем  вместе  с  принцами  на  трех  топчанах,  расставленных 
треугольником  вокруг  уютного  стола,  пил  водку.  Принцы  пили  пиво.  О  чем  они  говорили?   Бог  знает.  Но 
дружба  этих  четверых  угнетала  всех,  даже  главврача   санатория.  Он  прекратил  свои  ежедневные  обходы 
больных  в  парке.
        Этой  вести  страшились.  Эту  весть  ждали.  Так  и  случилось. Маша  умерла. 
       Возле  доски  объявлений  собирались  люди.  Хмурые.  Растерянные.
       Уйгур,  обнимая  майора  за  плечи,  подошел  к  Максиму  и  стал  совать  ему  пачку  денег.
- Надо  оформить  перевоз  тела .
        Максим  повел  себя,  как  состоявшийся  мужчина.  Он  взял   для  майора  денег  ровно  на  билет  на  поезд  и 
сказал:' 'Машу  похороним  на  санаторском  кладбище.  Все  ее  друзья  либо  уже  лежат  там,  либо  будут  лежать 
там.''
        Какая-то  женщина  заголосила.  Самый  молодой  и  самый  веселый  из  принцев,  улыбаясь  своими 
красивыми  зубами,  вдруг  сказал: ''Врачи  сказали,  что  она  все  равно  должна  была  умереть.  А  она 
успела…  Во  какая  девочка '', - принц  поднял  большой  палец.
       Максим  понял,  что  сейчас  он  судья,  он   вождь  этой  толпы.  Он  с  сожалением  подумал,  что  руки  у  него 
не  сильные,  и  изо   всех  сил  ударил  веселого  принца  ногой  в  живот.  Тот  завопил.  Его  приятели 
стушевались,   схватили   кричащего  под  руки  и  потащили  к  выходу.
        Машу  похоронили.  Майор  сразу  уехал  на  поезде.
        На  Доске  Объявлений  Максим  повесил  портрет  Маши,  нарисованный  Юркой.  Портрет  висел 
до  конца  смены.    Люди  несли  к  нему  цветы.  На  портрете  венцом  вокруг  головы  было  написано
‘’Ave,  Maria''. 
        Юрка  вылепил  из  глины  поясной  бюст  Маши .  Геологи,  которые  неподалеку  жарили 
браконьерского  джейрана,  научили  ребят,  как  обжигать  бюст.  Юрка  раскрасил  его  и  установил  на  могиле.
        На  другой  день  Юрка  уехал.  Через  два  дня  уезжал  и  Максим. Перед  самым  отъездом  он  пошел  на
 Кладбище,  к  Маше.  На  могиле  бюста  не  было.  Рядом  валялись  черепки  обожженной  глины.  Бюст  был 
прочный,  и чья-то  сильная  рука  била  по  бюсту  железным  ломом.
        Ave  Maria!