Горное эхо. главы 36-37

                36

   - Приветствую, Петр Данилович, - сказал в трубку радиотелефона Мирошников. - Как ты там жив-здоров? Какими новостями порадуешь? Что, совсем ничего? А! Все-таки приходит в себя? И Лазарева тоже? Отлично! Браво Стрихнину. А что от Каблукова? Помнится, мы его озадачивали... Передал? А кто принял? Куценко... А когда? Ясно. Петр Данилович, будь добр, повтори-ка ты все это теперь лично для меня, а то у Куценко на этих сквозняках что-то с дикцией неладно стало, и я не все понял, - он надолго замолчал, слушая голос Лукина. Потом задумчиво произнес. - Понятно. Очень ценная информация. Спасибо. Что еще? А, все-таки нашел его Веселов? Я так и думал, что он со страху сбежал. Отпусти ты его, нет за ним ничего. Да мы уже разобрались тут. Приеду – расскажу. Мы застряли здесь на некоторое время... А, знаешь уже? Хорошо. Поруководи там пока сам. Лады. Звони, если что. Ну, будь здоров, - он отключил телефон и задумался.
          В своей палатке он был один, и его уже начинало слегка тревожить ощущение одиночества, покинутости. Но сейчас он снова оживился. Все встало на свои места. Теперь было понятно, для чего Куценко понадобилось, чтобы Мирошников пошел на дезинформацию, написав фиктивный документ.
         Осмотрев вещи Лазаревой, Каблуков обнаружил, что лямки рюкзака не перерезаны, а изжеваны мощными челюстями и разорваны. Человек этого сделать не мог. Кроме этого, он обнаружил на рюкзаке такие же нити бурого цвета, какие ранее он взял с мест обнаружения Семенихина и Коновалова. Нити оказались волосками животного происхождения, принадлежащими... насекомому! Куценко узнал об этом, когда они были еще в роще. И не предупредил. Ведь мог послать того же Волошина, раз уж произошла такая оплошность с телефоном. Куценко прекрасно сознавал, что повторного задержания Стрихнина Мирошников не разрешит ни за что. Подкинув полковнику еще и мысль о том, что если написать правду, его могут заподозрить в психической неполноценности, он фактически отсек два возможных варианта и намекнул, что можно отчитаться, если все укажут на сгинувшего преступника с неустановленной личностью. И если бы Мирошников на это пошел, Куценко оказался бы единственным человеком, знавшим правду и сумевшим ее подтвердить. Разговорить других свидетелей  не проблема. Стали бы очевидными сговор и фиктивность документа, и Мирошников был бы скомпрометирован навсегда. Тройная «вилка».
         Неужели Куценко сомневался в том, что Мирошников будет что-то проверять после того, как все разъяснилось? Нет, все он понимал и ни в чем не сомневался. Надеялся, может быть, только на то, что полковник не будет заниматься этим сейчас. Подбрасывая ему самый легкий вариант отчета, он надеялся, что Мирошников за это ухватится. О полученных сведениях, слегка надавив на Каблукова, полковник мог бы и не упоминуть. Но все документы по этому делу, включая показания свидетелей гибели «преступника», Куценко забрал бы с собой, опередив Мирошникова. И если бы ложь состоялась, она была бы воспринята, как факт, и никакими силами отмыться и оправдаться Мирошникову уже бы не удалось.
          Полковник встал и вышел из палатки. Солнце клонилось к горизонту. Лагерь был пуст, и стояла непривычная тишина. Невдалеке от палаток он увидел Самойлова с Шумилиным, которые, глядя на далекие заснеженные скалы, о чем-то спокойно переговаривались. Он подошел к ним.
   - Ну что, друзья, скучаем? - спросил он.
   - Да. Немного, - ответил Олег. - Странно. Столько было суеты и переживаний. Мечталось, чтобы все поскорей выяснилось. А когда это произошло, стало скучно.
   - Это в тебе синдром профессионализма заговорил. У каждого человека есть в жизни свое занятие, вот и не можем мы без него. Тоскуем, даже если устаем. А ты, Олег, должен учиться. Нечего тебе всю жизнь участковым быть. С твоими мозгами и хваткой на оперативную работу идти надо.
   - Да я бы с удовольствием. Увольте Куценко, тогда, может быть, и удастся, - сказал Олег с легкой усмешкой.
   - А при чем тут Куценко? - вмешался в разговор Сергей.
   - Помнишь, я рассказывал тебе, что поцапался кое с кем на экзаменах? Это был он. Кроме основной работы, он преподает в школе милиции и каждый год мне прохода не дает. Не нравлюсь я ему. Ты тоже ему очень не нравишься только потому, что не о нем писать собрался.
   - Куценко никто не нравится, - сказал Мирошников. - Натура у него такая. Он любит только себя. Если почувствует, что кто-то поумней да поудачливей, все сделает, чтобы напакостить. Уволить его из управления, может быть, и получилось бы, а вот с преподавательской работы – вряд ли. Там  его одна мохнатая лапа подпирает. Такая же, как он сам. Ты вот что, Олег, зайди-ка ко мне, когда вернемся. Есть у меня в генералах один знакомый дядька высоко в Москве. Я тебя к нему адресую. 
   - Спасибо, Юрий Савельевич. Только не надо это, я уж сам как-нибудь. И к себе уважение сохраню, и вам без лишних хлопот.
   - Знаешь, Олег, на земле не так уж много хороших и честных людей. И если им не помогать, затопчут в грязи и сгноят. А идеализм свой брось. Далеко мы еще не дожили до честного и справедливого общества. Да и будет ли оно когда-нибудь? Думаю, что нет. А вам, Шумилин, тоже надо было бы подумать об этом. В вас есть наша изюминка.
   - Но я же – журналист. Зачем мне бросать любимое дело?   
   - Разве я сказал, что его надо бросать? Продолжайте, пишите. Статьи, повести, романы. На здоровье. У нас есть свой большой орган, как мы иногда говорим, имея ввиду - печатный. Переходите туда и пишите. Не хотите покидать свою газету, не надо. Учиться можно даже заочно. Будет у вас два любимых дела.
   - Что-то в ваших рассуждениях есть. Спасибо. Я над этим подумаю.
   - Думайте. Плохих советов я обычно не даю. А что здесь так тихо сегодня? - вдруг спросил он, оглянувшись кругом.
   - Спортсмены со Стрихниным ушли на тренировку, – ответил Олег.
   - Как на тренировку? А солдат?
   - С ним все в порядке. Николай Георгиевич справился с ним еще до обеда. Поэтому они уже часа три в горах, но минут через пятнадцать-двадцать уже вернутся.
   - Вы знаете, Юрий Савельевич, они завтра идут на высоту, - все еще продолжая изумляться этому, сказал Сергей.
           Мирошников на какое-то время задумался, с некоторым интересом глядя на него, а потом спросил:
   - Ну, а в чем фишка-то? Они же для этого и приехали.
   - Вас это не удивляет?
   - А почему это удивляет вас?
   - Морально они сильно пострадали из-за того, что здесь было. Они потеряли своих товарищей. Двоих из них навсегда. Потом эта сель...
   - Вы, наверное, никогда не были спортсменом. Вам не понятно выражение «спортивный дух». Настоящих спортсменов потери только подстегивают. Это – основа любого спорта. Поговорите об этом со Стрихниным, он объяснит. А можете завтра поприсутствовать на построении перед стартом. Если вы хоть немного психолог, просто понаблюдайте за выражениями их лиц. Тогда и говорить ни с кем не понадобится. 
           Он повернулся и пошел к своей палатке, но вдруг остановился и, повернувшись, сказал:
   - Вот что, Олег, созови-ка мне снова всех. Я не знаю их палаток, они все такие одинаковые. Сам приходи тоже, - он перевел взгляд на Сергея. - Вы тоже приходите. И как свидетель, и как будущий сотрудник. Если Стрихнин успеет, зови и его. Работников лагеря звать не надо. Я буду ждать в столовой, - он повернулся и пошел к месту сбора.
          Когда собрались, Мирошников обратился ко всем сразу:
   - Постараюсь быть кратким и надолго никого не задерживать. Я собрал вас для того, чтобы официально объявить об окончании расследования совершенных здесь преступлений. Фактически никаких преступлений не было. То, что здесь произошло, называется несчастным случаем. Вернее - серией несчастных случаев по вине хищного живого существа. Чтобы закончить и документальную часть, всем, кто был свидетелем попытки задержания, необходимо подготовить объяснения на мое имя с описанием того, что вы видели. Прошу не писать коллективных писем. Каждый должен описать только то, что видел, чувствовал и делал сам. Не надо ничего додумывать или опираться на то, что видел ваш товарищ. Сейчас все солдаты могут быть свободны. Сегодня не позднее девятнадцати часов прошу предоставить мне все объяснения. Если кому-то что-то неясно, обратитесь к товарищу Самойлову, - он слегка кивнул на Олега. - Он вам поможет. Он будет свободен через час. Может быть, раньше.
          Солдаты встали и вышли. Мирошников обвел присутствующих взглядом и остановил его на Куценко.
   - Как видите, товарищ майор, я решил остаться при своем. Все будет написано так, как было на самом деле. Доказать будет трудно, но это все же соответствует истине.
   - Я бы вам не советовал, - в лице Куценко мелькнула едва заметная досада. - Вы очень рискуете. Вам предстоит очень серьезный и неприятный разговор с генералом.
   - Это я понимаю. Но такой же разговор предстоит и вам, Куценко, - он впервые назвал его так. - То что вы сделали, официально называется умышленным должностным проступком, и, после служебного расследования, подлежит наказанию. А неофициально это называется обыкновенной подлянкой. Почему вы не передали мне содержание телефонограммы, которую получили от Лукина?
          Куценко слегка вскинул голову и внимательно посмотрел на полковника. Потом опустил голову, но тут же опять прямо посмотрел на Мирошникова.      
   - Но вы были далеко в роще. Я, по вашему приказу, - подчеркнул он, - был занят организацией работы в лагере. Я не считал эту информацию столь срочно необходимой.
   - Вы ошибаетесь, майор. Но давайте пока даже опустим содержание этой информации. Скажем, то, что было найдено на рюкзаке Лазаревой, действительно, в тот момент большого значения не имело. Но почему, получив эти сведения, вы не сделали ни малейшей попытки передать их мне?
   - Я хотел бы еще раз напомнить вам, что по распоряжению областного управления я был назначен руководить расследованием, а значит я имею право самостоятельно решать, с кем и какой информацией делиться.
   - Вы путаете оперативное расследование с операцией по задержанию. Сведения, которые вы утаили, имели непосредственное отношение к объекту нашего поиска и могли бы изменить его направление. Вам известна истина, что искать легче, если знаешь, что ищешь. Но главное, повторю, сейчас не это. Почему, получив эти сведения, вы хотели, чтобы я второй раз дал добро на задержание Стрихнина? Вы же сами со вчерашнего утра отлично знаете, что он здесь ни при чем, а значит, это было бы подтасовкой, подлогом. Что же руководило вами, когда вы настаивали сегодня, чтобы я не писал правды? Зачем вам нужна была моя ложь?
          Наступила напряженная пауза. Мирошников отчетливо видел на лице Куценко всю борьбу чувств, которые тот испытывал. Но это видели и все остальные. И тоже все поняли. Сизов смотрел на Куценко с нескрываемой гадливостью. Самойлов в гневе сдвинул брови. Стрихнин, сидевший в отдалении от всех, некоторое время разглядывал Куценко, потом решительно встал и вышел из палатки, так и не произнеся ни слова. Волошин с самого начала этого разговора смотрел на Куценко, склонив голову набок, не отводя взгляда, а потом сказал то, что никто не мог от него ожидать:
   - Дать бы тебе сейчас в морду, майор.
   - Что!? - вскочил тот. - Да ты!.. Да, как ты!?.. Нет, вы слышали!? Хам! - зашелся он в гневе. - Сопляк! От горшка два вершка!.. Да как ты посмел сказать такое старшему по званию!? Да я тебя с дерьмом смешаю!
   - Не удастся. Из нас с тобой смесь не получится, - спокойно ответил ему Волошин. Он встал и повернулся к Мирошникову. - Извините, товарищ полковник, я сейчас же подам рапорт об отставке, - повернулся и вышел из столовой.
   - Просто так тебе это не сойдет! - крикнул ему вслед Куценко. - Ты уйдешь с волчьим билетом! Я уж позабочусь об этом! Хм! Каков, а!? Призываю вас всех в свидетели. Прошу всех в письменной форме доложить о происшествии.
   - А что произошло-то? - изобразил Мирошников на лице искреннее удивление. - Я тут как-то своими мыслями отвлекся чуток.
   - Ах, вот даже как? - остолбенел на миг Куценко. Потом повернулся к остальным. - Вы, конечно, тоже ничего не слышали?
   -Да, знаете ли, - сказал Сизов. - У меня в последнее время как-то неважно со слухом. Особенно в ветреную погоду. Застудил, видимо.   
   - Я – участковый. Меня здесь вообще не было, - сказал Самойлов.
   - Ну если вас не было, то и не должно быть. Покиньте помещение, - указал Куценко на выход. - И прихватите с собой вашего биографа, - кивнул он на Сергея.
          Олег молча вышел. Сергей приостановился на пороге, повернулся и перед тем как выйти сказал:
   - Вы безнадежный мерзавец. Жалею, что вообще вступал с вами в какие-то разговоры. 
   - Этого, разумеется, вы тоже не слышали? - посмотрел Куценко на оставшихся.
   - Вот что, Куценко, - поднялся со своего места Мирошников. - Рапорт Волошина об отставке я подписывать не стану. В ваши грязные лапы я его не отдам. Расследование закончено. Свяжитесь с моим заместителем, пусть передаст в Область, чтобы они о вас позаботились. Они в состоянии оплатить вертолет для вашей эвакуации. А потом будьте добры, верните радиотелефон. Я  обязан отчитаться за него перед полковником Гордеевым, - сказал и вышел.
   - Ну и что вы на все это скажете? - обратился Куценко к оставшемуся Сизову.
   - Я скажу коротко, - ответил Сизов. - После всего, что происходило здесь в течение этих неполных четырех дней, я стал очень уважать Шумилина. А сейчас я был восхищен поступком Волошина. Он прав: таким, как вы действительно надо морды бить.



                37

          Шеренга спортсменов в полном снаряжении выстроилась на старте. На лицах большинства было выражение приподнятости, мужественной решимости. Над восточным горизонтом висело большое восходящее солнце, отчего скалы, на фоне которых стояли альпинисты, да и их лица, были окрашены в кровавые тона, придавая всему этому некоторую торжественность. Тренер неторопливо шел вдоль шеренги, в последний раз внимательно проверяя крепежные крюки, канаты, ледорубы и даже одежду спортсменов. Около Вихрова он ненадолго задержался, увидев за его спиной гитару. Он кивнул на нее и спросил:
   - Зачем ты взял ее с собой? Она может тебе серьезно помешать.
   - Это Юры Семенихина. Не сам, так хоть гитара его там будет. Игорь и новый свитер Женькин взял с собой. Мы хотим их там оставить.
          Стрихнин внимательно посмотрел в глаза Вихрову, потом коротко кивнул и, не сказав больше ни слова, пошел дальше вдоль шеренги, продолжая осмотр. Закончив, он вышел на середину и, повернувшись лицом к спортсменам, сказал:
   - Ну что ж, друзья, идти вы готовы. Напоминать о правилах поведения на подъеме не буду. Надеюсь, вы ничего не забыли, и будете внимательными и осторожными. Вернемся мы, как и договаривались, сегодня вечером. Желаю вам всем удачи. А сейчас, левый от меня фланг, девять человек, сделайте два шага вперед, - и подождав пока те выполнят команду, продолжил. - Пойдем двумя группами. С нами нет, к сожалению, Николая Васильевича, поэтому вторую группу будет вести Игорь Серебряков. Займи место во главе, - указал он ему. - А теперь всем: поверните направо и – вперед, - он занял место впереди первой группы.
          Стоявшие повернулись, и обе шеренги, прощально помахав руками остающимся, зашагали к недалеким скалам, постепенно растягиваясь и передавая друг другу от ведущего назад конец связочного каната. Скоро они уже превратились в маленькие фигурки, идущие цепочками на фоне заснеженных гор.
          Проводив их взглядом, Сергей тоже повернулся и неторопливо пошел в лагерь. Самойлова с ним не было. Олег отказался идти, потому что много раз видел альпинистов и на старте, и в деле. Кроме того, ему хотелось, наконец, выспаться за все эти дни. Сергей это понимал, и настаивать не стал.
          Вдыхая чистый прохладный воздух, Сергей шел вниз по свободной от снега земле, и размышлял обо всем, что ему пришлось здесь увидеть, прочувствовать и пережить. Он был во власти целой гаммы чувств, охвативших и пленивших его.
         Люди, ход их мыслей, поступки, которые они совершали в самых разных обстоятельствах, всегда были тем, что живо его интересовало. Столько людей, столько разных характеров, столько неожиданных действий встретил он за это время! Как раскрываются люди в экстремальных ситуациях! Как все-таки важна в жизни правда, искренность и честность по отношению к тем, кто тебя окружает. Что стоит, например, элементарный, вульгарный карьеризм, по сравнению с профессионализмом? Знания и умение, не используемые в меркантильных целях, доброе тщеславие настоящих профессионалов всегда и у всех вызывает понимание и искреннее восхищение. Карьеризм же дилетантов может вызвать только отвращение. Даже у тех, кто его поощряет в своих подопечных. Но подобное рождается подобным: ученики почти всегда повторяют своих учителей. «Яблоко от яблони...».
          Задумываясь о людских характерах, Сергей часто размышлял о том, что человек сродни музыке. Если посмотреть на музыку в ее историческом, национальном, жанровом аспектах, то диву даешься ее разнообразию и неповторимости. И это бесконечно, до тех пор, пока на земле будет жить сам человек. А ведь всего семь нот! В разных ритмах, аккордах и тональностях. Вот так же устроен и человек. Честность, доброта, щедрость души, сострадание, стремление к знаниям, умение понимать и прощать, гостеприимность и общительность, профессионализм. А, с другой стороны – карьеризм, зависть, эгоизм, лживость, зловредность, агрессивность, леность, страсть к воровству. Много, всего не перечислишь. И хорошего, и гадкого. «Ноты» человеческого характера. Мажор и минор. Но из сочетаний этих качеств в одном человеке, в разных «жанрах», «тональностях» и «аккордах» и зависит, как прозвучит вся его жизнь. Мощно и бессмертно, как «Первый концерт» Чайковского, или как шумный однодневный шлягер с идиотскими словами, расчитанный на несмышленых тинейджеров. Как «Нежность» Пахмутовой, или как, по иронии судьбы, тоже бессмертная «Мурка», или «Зойка», которая предала любовь получившего очередной срок уголовника. Как «Лунная соната» Бетховена, или как «Владимирский централ». Как задорная народная частушка, или как похоронный марш. И звучать будет до финального аккорда. А в жизни черновиков не бывает, и ни одного слова из написанных страниц твоей жизни ни стереть, ни зачеркнуть. Как наследишь, так оно после тебя и останется. И пережить заново даже одно мгновение своей жизни не удастся.
          Каким красивым и кристально чистым может быть человек. Настоящий энтузиаст и знаток своего дела – Николай Стрихнин. То, что он сделал поистине неоценимо. Он собрал вокруг себя добрых и таких же чистых ребят, своих единомышленников, и сумел передать им не только любовь к природе, к суровым горам, но и доброе, гордое упрямство в умении преодолевать трудности. Ни один из тех, кто останется с ним, негодяем уже никогда не станет. Они пронесут это через всю жизнь и передадут, как эстафетную палочку, следующим поколениям. Все они будут сильными личностями. Слава Вихров, оставшийся верным другом даже мертвому. Игорь Серебряков, которого Николай не только оставлял вместо себя в лагере, когда они уходили в рощу, но которому и сейчас смело доверил вести на вершину целую группу. Женя Коновалов тоже был бы замечательным человеком, если бы не подставил себя и не погиб за свою так и не забытую любовь. И еще много других. Из таких ребят и вырастают стрихнины, мирошниковы и сизовы. Даже простой и хамоватый Волошин оказался, в конце концов, не безнадежным.
         Куценко... Что ж, таких тоже немало. В погоне за положением, за сиюминутными благами эти люди готовы творить и сеять зло. И бороться с этим  невозможно. Ведь Сатана так же вечен, как и Бог, а значит зло на земле будет всегда. Человек обречен на вечную борьбу с «ветряными мельницами», и только через многие столетия наши далекие потомки смогут узнать, есть ли у этой борьбы хоть какая-то перспектива.
          Сергей вдруг увидел спешившего к нему Волошина.
   «Легок на помине», - мелькнула в голове мысль.
         Тот подошел и спросил:
   - А где тут у них старт?
   - Вон около тех скал, - показал рукой Сергей. - А что случилось?
   - Мне Стрихнину надо пару слов сказать, - двинулся он было дальше.
   - Уже не сумеешь. Они ушли минут пятнадцать – двадцать назад, - остановил его Сергей.
   - Эх, черт! Не успел, - досадливо махнул рукой Волошин.
   - А в чем предмет-то? Насколько я знаю, вы с ним не очень ладите. Зачем ему перед стартом что-то  говорить? Расстраивать только. Скажешь вечером, когда вернутся.             
         Волошин посмотрел на Сергея исподлобья, но ничего не сказал. Потом развернулся и пошел в лагерь.
         Сергей не спеша пошел вслед за ним, вернувшись к своим мыслям. Около своей палатки он столкнулся с вышедшим Самойловым. Тот был уже одет по всей форме и явно торопился куда-то. Завидев Сергея, он спросил:
   - Ты Волошина не встретил случайно?
   - Встретил. А что происходит?          
   - Не знаю. Он искал Николая в лагере, но узнав, что они ушли на старт, помчался туда. Я  спросил его, зачем он ему понадобился, но он от меня только отмахнулся. Я думаю, что мне тоже надо быть там. На всякий случай, мало ли что.
   - Альпинисты уже ушли. А Волошин вернулся в лагерь, но куда он нырнул, я не уследил.
   - Мне надо его найти, - сказал Олег и пошел в палатку Волошина.
          Не найдя его там, он пошел к Мирошникову. Туда переселился и Сизов  сразу после вчерашнего вечернего совещания. Спросив разрешения войти и получив его, Олег проник внутрь. Волошин был здесь, но ни о чем спрашивать и что-то ему говорить Олег не стал. Поскольку их с Николаем встреча не состоялась, можно было пока быть спокойным. А нагружать других ненужными мелочами было ни к чему, своих дел хватает. 
          Полковник был в добром расположении духа. Он рассказал, что нашелся Прохор Дыбин. Помня свое прошлое, санитар испугался, что на него могут что-то «навесить» и спрятался у своего старого друга, такого же бедолаги, натворившем пьяных «художеств» в молодые годы. По старым контактам и вычислили. Плакал, когда в райотдел доставляли, клялся, что ни в чем не виноват. Лукин после звонка Мирошникова его отпустил, никак это не объяснив. Так тот чуть ли руки ему не целовал.
   - Вот что значит, один раз в жизни согрешить. Всю жизнь за тобой это тянуться будет, и никогда покоя не обретешь, - философски заметил Мирошников.
          Потом он сообщил, что полковник Гордеев распорядился установить временный мост, пока будут восстанавливать старый, и уже к вечеру он будет смонтирован. Значит, можно будет уехать.
   - Но если я правильно все понимаю, спортсмены еще на ночь останутся здесь. Рейс завтра только во второй половине дня, а ночевать после напряженной работы лучше в палатках, чем на лавках в аэропорту. Банкет скорее всего  организовывать не станут. Может быть, сделают что-то наподобие поминок. А за нами сегодня приедет наш транспорт. Ты, Олег, вместе с Шумилиным, сможешь уехать с нами, места хватит. Но если хотите, можете прокатиться и на БТРе. Вертолет за Куценко уже в дороге. Минут через сорок будет здесь. Завтра в тринадцать ноль – ноль жду всех у себя. Совещание будет коротким, потому что вечером мне надо быть в областном управлении. Полечу доказывать генералу, что я не верблюд.