Последний поход. Часть четвертая. Отступление

                Часть четвертая.
                Отступление.

 Еще до полудня 2 марта в Сасыл-Сысыы прискакал на взмыленной лошади вестовой с донесением от полковника Андерса, в котором тот сообщал Пепеляеву о том, что утром сего дня, село Амга
атаковано отрядом командующего вооруженными силами Якутской республики Байкаловым. После трехчасового боя, в котором со стороны красных участвовала артиллерия, полковник Андерс отдал приказ об отступлении. Кроме того, в донесении он докладывал Пепеляеву о предательстве Артемьева, который при первых минутах артобстрела увел своих людей из села. С бегством
Артемьева исчезла вся касса дружины, которую тот захватил силой. И еще, о чем с прискорбием сообщал полковник, было оставление госпиталя в Амге с больными и тяжелоранеными.
 Прочитав донесение, Пепеляев молча посмотрел на Вишневского. Тот, взяв из рук командующего, протянутую бумагу, прочел ее и так же молча вернул обратно.
- Где сейчас полковник Андерс? – спросил Анатолий Николаевич у вестового.
- Полковник Андерс с группой бойцов численностью тридцать пять человек, преимущественно легко ранеными, направляется в Усть-Миль, чтобы в дальнейшем двигаться на Нелькан. – ответил вестовой. Глубокая морщина пролегла меж бровей командующего. Напряженная, никем не прерываемая тишина повисла в воздухе. Наконец прервав молчание, Пепеляев, глядя на Вишневского, сказал: - А, что Евгений Кондратьевич? Не ударить ли нам по Якутску? Гарнизон там сейчас ослаблен. Байкалов здесь в Амге. Якутск можно взять с ходу. Как думаешь?
- Авантюра Анатолий. Авантюра чистой воды. Мы поставлены перед фактом соединения всех сил красных. Завтра – послезавтра здесь будет Курашов. Его артиллерия и орудия Байкалова сметут нашу дружину с лица земли. Нужно уходить и уходить не медленно.
- А ты как думаешь, Август? – обратился командующий к полковнику Рейнгарду.
- Я согласен с Евгением Кондратьевичем. – твердо и уверенно произнес тот.
- Что ж пусть будет так. – согласился с ними Пепеляев.

 Утром 3 марта Пепеляев отдал приказ об отступлении дружины к Петропавловску, к устью реки Мая. Остатки дружины с обозом больных и раненых двинулись к Петропавловску. В четыре дня пути было преодолено расстояние отделяющее Амгу от Петропавловска. Население Петропавловска встретило отступающих настороженно. Слухи о наступлении красных уже достигли села. Вот когда пожалел командующий о том, что рядом нет Петра Александровича Куликовского. Пожалел, что нет рядом человека, которому всецело доверяло большинство населения края. Не знал, да и не мог знать Анатолий Николаевич о том, что тот, кого он так хотел бы сейчас видеть подле себя, уже мертв и покоится на Амгинском кладбище.

 Едва заслышалась пушечная канонада, Куликовский все понял. Несмотря на сильный жар, он встал с больничной кровати и подошел к окну. Косые лучи восходящего солнца высвечивали большой столб дыма на восточной окраине села.
«Горит укрепрайон» - подумал Петр Александрович. Гулко ухнул пушечный выстрел, за ним другой и одновременно с ними взметнулись высоко вверх фрагменты какого то строения в восточной части села.
«Это, скорее всего Байкалов, а может быть и курашовцы. Только у них есть артиллерия. А может и те и другие одновременно. Тогда где же Пепеляев? Почему он не пришел на помощь Амгинскому гарнизону?» - думал он. Лицо горело, кружилась голова. Случайно он прикоснулся лбом к холодному оконному стеклу и замер, ощущая приятный холод.
«Пропади оно все пропадом! Вот так бы стоять и стоять, чтобы не чувствовать этот сжигающий тебя изнутри жар. Как же я все-таки устал! Устал от борьбы за чьи то обездоленные судьбы. За справедливость. За чье то светлое будущее, которого у меня завтра, скорее всего уже не будет».
Его размышления прервались в тот момент, когда он увидел группу бегущих людей одетых в форму Сибирской дружины. Вначале он обрадовался, но вскоре понял, что те отступают, отступают без боя, то есть просто бегут. Душа захолонула от обиды.
«Бросили, бросили все и бегут. Бросили сельчан, которые так поверили им. Бросили госпиталь с ранеными. Меня бросили. Жизни свои спасают. А кому они нужны эти их жизни!» - горестно думал Петр Александрович, вглядываясь в лица бегущих.
«Э, да это же партизаны из отряда Артемьева! Да вот и он сам». – Заметив среди бегущих командира отряда, почти в слух произнес Куликовский.
«Вот она, и вся правда о нем, как о гражданине и человеке. Предатель!».
 И все же, не смотря на бегство партизан, звуки боя продолжали слышаться. Пошатываясь, Петр Александрович отошел от окна и вернулся к кровати. Собрал с тумбочки, принесенные Пепеляевым
книги, и аккуратно перевязал их лежащей тут же бечевкой. Затем, пошатываясь, вышел в коридор. Сиделки не было. Опираясь рукой о стену, прошел до гардеробной комнаты. Среди шинелей нашел свое изрядно поношенное пальто и валенки, шапки не было. С большим трудом оделся и вышел из больницы. Свежий морозный ветер вмести с дыханием, ворвался в легкие Куликовского. Приступ кашля перекрыл дыхание. Дышать было нечем. Лицо его посинело. Обессиленный, он присел на снег. Наконец кашель прекратился. Сплевывая на снег ярко-алую сукровицу, Куликовский поднялся на ноги и, не отдавая себе отчета, шатаясь, побрел прочь из села. Далеко уйти Петр Александрович не мог. Добравшись до последнего подворья, обессиленный, он упал у большого стога сена, и уже теряя сознание, подумал о том, как хорошо пахнет среди холодной зимы скошенная жарким летом трава.
Ближе к полудню его уже полузамерзшего нашел хозяин дома и доставил обратно в госпиталь.
 Полковой лекарь, внимательно прослушав и осмотрев Петра Александровича, печально покачав головой, вышел из палаты. Через некоторое время он вернулся обратно, неся с собой стерилизатор со шприцами. Сделав Куликовскому укол внутривенно, он уже засобирался уходить, как вдруг больной открыв глаза, слабым голосом прошептал: -  Евграфович.… Помоги мне уйти. Удивленный тем, что Петр Александрович пришел в сознание, лекарь внимательно посмотрел на больного, но тот уже вновь впал в забытье. Тогда лекарь после непродолжительного раздумья набрал в шприц розоватую жидкость из другого флакона и, перекрестившись, ввел ее в руку Куликовского. Вскоре лицо Петра Александровича озарилось спокойной умиротворенной улыбкой. Потом он испустил короткий последний выдох и, не приходя в сознание, умер. Николай Евграфович проверил пульс и, перекрестившись, вышел из палаты.

 Утро седьмого марта 1923 года выдалось хмурым и может быть и от этого тоже, так тяжело было на душе у командующего. Ночь прошла без сна. Анатолий Николаевич чувствовал себя разбитым и усталым. Принятое им решение об отступлении на Нелькан и затем в Аян было единственно правильным.  Противостоять отрядам Байкалова дружина не могла. Поэтому сразу с утра он объявил о построении дружины. Видя перед собой хмурые и усталые лица дружинников, Пепеляев произнес: - Братья добровольцы, мы исполнили долг до конца. Измученная коммунистами наша Родина требовала наших жизней. Мы их безропотно отдавали за благо ее. По призыву представителей якутского населения, чтобы помочь народу в борьбе с врагами, мы пошли и на этот далекий, холодный и дикий север. Многие из нас сложили свои кости в этой пустыне. Мы, оставшиеся в живых, обречены на худшие испытания. Мы идем навстречу жестокой неизвестности. Неизбежно испытаем голод, холод и тяжелые походы при слабой надежде на спасение. Удастся ли нам выбраться обратно на территорию Китая, трудно сказать, при отсутствии помощи. В таком состоянии, в каком оказалась теперь Дружина, требуется отменно строгая дисциплина, и я ее буду проводить в жизнь. Каждого нарушившего дисциплину буду беспощадно карать. Тот, кто не находит в себе сил перенести названные мною тяжелые испытания и кто поколебался в правоте нашего дела, пусть остается. А кто готов идти со мной — пол-оборота направо, шагом марш!
 В строю осталось шестьдесят русских и сто пятьдесят дружинников якутов, в основном выходцы из местного населения. Подготовка к маршу заняла немногим больше часа. Но и за это короткое время командующий был вынужден принять еще одно решение, которое шло вразрез с его убеждениями. Возникла проблема с запасами провианта. Зерно в Петропавловске было, но сельчане наотрез отказались отдать его. Пришлось брать силой.
 
 Десять дней, но каких неимоверно тяжелых дней, понадобилось остаткам Сибирской дружины, для того чтобы преодолеть расстояние в триста пятьдесят верст и выйти к Аиму. Падали в пути от усталости быки и лошади, пущенные впереди дружины тропить дорогу. Часть измученных животных тут же прирезали на мясо, а большей частью бросали в снегу. Болезни и холод преследовали отступающих, но люди шли, упрямо шли на юг, навстречу неизвестности.
 Аим встретил дружину необычайным многолюдьем. Высланные вперед дозорные доложили о большом скоплении ездовых оленей в окрестностях селения. Опасаясь засады, командующий выслал повторный дозор. Те два часа, проведенные в ожидании возвращения дозора, показались для Анатолия Николаевича вечностью. Казавшийся более спокойным генерал – майор Вишневский, произнес: - Не волнуйтесь Анатолий Николаевич. Нужно ждать. Нужно просто ждать. Скоро все проясниться.
- Сколько, сколько можно ждать Евгений Кондратьевич? Вы то ведь прекрасно понимаете, что в этом районе никого не должно быть. Присутствие большого количества ездовых оленей говорит о том, что здесь находится воинское подразделение красных. А это - либо преследующий нас от Лисьей поляны Курашов, либо один из отрядов Байкалова. Одного не могу понять, как, каким образом они смогли обойти нас. Ведь по последним нашим данным, Курашов был в двух днях пути от нас. Выходит это байкаловцы из Амги.
 Их разговор был прерван появлением улыбающегося адъютанта командующего Анянова.
- Ну, что? Говори! Какие известия? – требовательно спросил Пепеляев.
- Наши это Анатолий Николаевич! Наши! Отряд полковника Андерса из Амги! Да вот он и сам идет к вам.
Анатолий Николаевич посмотрел в ту сторону, куда указывал адъютант. И действительно в выходящем из опушки леса человеке, он узнал полковника Андерса. Тот, прихрамывая, торопливо направлялся к ним. Пепеляев и Вишневский поспешили ему навстречу.
- Полковник, милый вы мой! Как, каким образом вы здесь?- пожимая руку Андерса, радостно спросил командующий.
- Брат генерал – лейтенант! Разрешите доложить!
- Докладывайте. – приложив правую руку к папахе, произнес Пепеляев.
- Гарнизон защитников Амги, численностью тридцать человек, прибыл в ваше распоряжение.
- От чего же так мало? Что все полегли при обороне села?
- Нет, брат командующий, не все. – он на минуту замолчал, обдумывая свой ответ.
- При первом же артобстреле укрепрайона артиллерией красных, Артемьев увел своих партизан с боевых позиций, захватив штабные документы и кассу дружины. Оставшаяся часть батальона сражалась до последнего патрона и была вынуждена отойти. Пять человек тяжело раненых оставлены по пути в Усть-Мили на попечение местных жителей. К сожалению, Анатолий Николаевич, при отступлении из Амги, нами был оставлен госпиталь с нашими больными и тяжелоранеными бойцами. – совсем уже не по уставному закончил он. После доклада полковника наступила тишина. Затем командующий, внимательно посмотрев на Андерса, произнес:
 - Что ж полковник. Вы сделали все, что было в ваших силах. Пожалуй, даже больше того. Что же касается штабных документов, то это очень плохо. Что предпринято вами для того, чтобы отыскать их?
- Анатолий Николаевич. Мое подразделение после сдачи Амги шло по пути следования отряда Артемьева. Не далее как позавчера он прошел через Аим и, судя по всему, направляется в сторону Нелькана. Так что у нас еще есть шанс рассчитаться с ним.
- Хорошо. – медленно произнес командующий и добавил: - Я надеюсь на то, что мы еще настигнем этого подлеца.
 Путь от Аима до Нелькана был хорошо проторен два месяца тому назад Сибирской дружиной, поэтому и передвижение по нему не представляло трудностей. Да и световой день к середине марта заметно прибавился, что позволяло делать дневные переходы более продолжительными. Части красноармейских отрядов Мизгина и Курашева прекратили преследование Сибирской добровольческой дружины еще от устья реки Мая. Поэтому уже восьмого апреля дружинники увидели купола Благовещенской церкви села Нелькан.