Хочу Домой

                "Мне совершенно все равно - где..."
                М. Цветаева

Мне два месяца. Меня отдали в ясли на полдня — у мамы экзамены в университете. Плакала, не переставая, все пять часов. Пытались утешить, показывали куклу. С тех пор боюсь кукол. Вернули домой с воспалением легких и боязнью людей. Воспаление легких длилось месяц, социофобия осталась на всю жизнь.



Годовалый мизантроп кричит до тех пор, пока гость не покинет помещение.



Мне три года... С подружкой отодрали фанерное сиденье от детского стульчика и играем в «летающую тарелку». Углы у тарелки острые, неровные. Подружка запустила тарелку и она перерезала мне переносицу. Я ничего не почувствовала. Подружка закричала. Кровь потекла по лицу. Я испугалась. «Хочу домой», --зашептала я. Мне зашивали нос без наркоза. Папа держал за руки. Я не плакала, только бормотала «Хочу домой, хочу домой». Папа повторял мне вслед: «Я тоже хочу домой, скоро пойдем...» Папа после этой операции поседел, ему было 27 лет.



Мне около четырех. Мы отдыхаем на Черном Море. Я — с тряпичной куклой, свернутой из полотенца и разрисованной маминой косметикой, стою посреди поля с ромашками. Одна. Домики пансионата остались где-то далеко. Я потерялась. Прижимаю куклу, бормочу: "Хочу домой... домой". Маленький мальчик со стриженной белой головой берет меня за руку и ведет "домой".



Меня поставили в угол. Я виновата. Стою, плачу... плач медленно переходит в песню-мычалку. Слова какие-то... неведомо откуда, не в лад не впопад, просто поток слов с мычанием наперевес... Ковыряю на стене карандашом картинку. Мама возмущена моим рисунком. Опять стены разрисовываю.

-- Выходи из угла!

Я не выхожу:

-- Я Виноватая.

-- Но ты уже наказание отбыла.

-- Нет, я второй раз виноватая.

-- Ну, хорошо, стой.

Я снова плачу.

-- Хочу домой.

-- Но ты же дома!

-- Нееет, хочу домой.

И снова вижу птицу на стенке и карандашом ее обвожу.



Кому еще так везет! У меня — две няни. Строгая умелица, добрая и любимая няня — баба Таня и моя первая любовь, любовь с первого взгляда — Деда Ваня. Меня никто никогда так не любил, как деда Ваня.

Баба Таня просит маму отдать меня в детский сад. Мама не понимает зачем. «Оттого, что неграмотные мы. Говорим неправильно, а ребеноку нужно учиться...» И вот, я — в саду. Стою на детской площадке, одна. Никто со мной не играет. Я ловлю майских жуков, кладу их в спичечный коробок. И жду, жду... Наконец над забором появляется улыбающаяся голова в фуражке. Деда Ваня! Ура! Домой, хочу домой! Деда Ваня смотрит на мой коробок. Жуков-то отпусти, тоже небось домой хотят.



Я все время болею. Снова ангина. Деда Ваня лежит на кровати. Он не похож на деду Ваню. Просит меня подойти. Я боюсь. Меня уговаривают, тащат. Деда Ваня просит забрать меня, не мучить. Тогда я сама подхожу. Мой подбородок трясется. Я хочу домой... «Иди, домой, доченька, иди, не плачь».



На столе лежит деда Ваня. На лбу у него газета, на глазах монеты. Зачем? У меня сильно болит горло. «Поцелуй дедушку, поцелуй в лоб» Я целую.

-- Почему деда не разговаривает, он спит?

-- Спит, доченька.

-- Мама, пойдем домой, у меня горло болит.




На заднем дворе мяукает котенок.

-- Мама, давай возьмем котенка домой.

-- У него, наверное мама есть, не нужно его брать в руки, а то мать не узнает.

-- Он такой маленький, давай возьмем.

-- Доченька, он погибнет без мамы.

-- Я его выкормлю.

-- Нет, он слишком маленький.

Наутро я нахожу котенка мертвым.

-- Это я виновата, это я виновата..

Я копаю ямку, кладу туда котенка. Засыпаю землей, кладу сверху зеленое стеклышко от бутылки. Я хочу домой, но я не хочу домой. Котенок тоже хотел домой.



Гуляю на улице. Ташкентская жара. Закапываю ноги в пыль вместе с сандалиями - так прохладней. Мимо проходят двое. Старик со старухой идут домой. Держатся за руки. Оба аккуратные. У него длинные белые волосы, высокий и красивый. Старуха — маленькая, сгорбленная, с живыми черными глазками, в белом берете. Мне они нравятся.



Я залезаю на деревянную горку, так лучше видно все кругом. Сажусь, съезжаю с горки. У меня все болит, горка не отшлифована. Руки, ноги, спина, все в занозах. «Домой, домой!». Бегу. Папа готовит «операцию». Накаляет иголку, трет спиртом, берет увеличительное стекло. Я не плачу, папе я верю. Вытаскивает 104 занозы. Я, зеленая в крапинку, снова бегу на улицу...



На улице толпится народ. На тротуаре грузовик, на нем длинный ящик. Из ящика торчит белый берет. Я понимаю, кто там лежит. Рядом с ящиком Старик. Не двигается, не говорит, окаменел. Старика сажают в кузов. Все плачут, машина уезжает. С тех пор Старик бродит по улицам. Он потрепан, неаккуратен, оброс белой щетиной. Выносит детям конфеты. Дети боятся горя. Они бегут в рассыпную, кричат злые, обидные слова старику. Я стою, боюсь, но не могу бежать. Я помню старика и старуху. Я беру конфеты. «Они отравленные», кричат дети. Я разворачиваю и ем. «Я умру, умру». Я вот-вот заплачу. Я хочу домой...



Ромка. Мой старший друг, моя любовь. Мне около двух, а ему шесть. Он меня учит кататься на трехколесном велосипеде. Мальчишки насмехаются над ним, он врет, что я его сестра. Двоюродная. Через год он качает меня на качелях, потом учит кататься на роликах, потом катает на велосипеде. «Хочу к тебе домой», - и он ведет меня за ручку. Он достает раскраски и карандаши и мы вместе раскрашиваем. Машины, принцессы, замки...

Мне 14, а Ромке 18. У него мотоцикл. Красивый и блестящий. Ромка тоже красивый. Он высокий, у него черные волосы и настоящие маленькие усы. Он меня катает по двору. Я обжигаю ногу о горячий мотор. Ромка бинтует мою ногу. Бинт очень украшает меня, но нога болит. Ромка наклоняется и целует мою ногу. В этом же году Ромку забрали в армию. Ташкент — Афганистан. Ромке снился дом... Через год он вернулся. В цинковом гробу.



Восьмой класс. Я — в новой школе. «Хорошая, с математическим уклоном». У меня новые друзья. Двое. Я дружу с обоими. А позже - люблю обоих. Мы везде ходим втроем. Ездим в горы, поем песни, лопаем пельмени в аэропорту, наблюдаем за уезжающими и приезжающими, мотаемся по городу. Хочу замуж за одного, а выхожу за другого. Расставания, встречи, расставания. Дом не дом, чего-то главного нет. Переезжаю в Москву, где муж учится. Готовлю, стираю, слушаю бардов, Битлз... Знакомлюсь с интересными людьми, случайными. Сосед с собакой. Я выгуливаю его Тильку (Улентиля) в саду Эрмитаж. Новая соседка по коммуналке. Журналистка. Переводит Дюрренматта. Просит вычитать. Устраивает меня в Гудок, корректором. Меня! Хожу на службу, там станки со свинцом. Надоедает быстро. Холод, холод, слякоть, грязь. Езжу к деду в мастерскую. Там Елисеевский рядом. Магазин из другого мира и времени. А у деда — Ким, картинки Ахеджаковой. Незнакомые знакомые. Молодые люди. Все талантливые. Пишут, читают, рисуют. История, философия, стихи, картины, песни, книги. Гуляю пешком от улицы Медведева до Гума. Просто так, нравится думать ни о чем. И все время хочется домой... Приезжаю домой и снова хочу. Куда? Зачем?



Родилась дочка. Желанная. Красавица. Мой паучок. Дом там, где она.



Замужество как подлодка, идет ко дну. И винить некого. Возвращаюсь домой. Дом родителей. И снова Ромка. Роман Второй. Красивый. Греческий бог. Ничего не сравнится с любовью. Он любит, ценит, нежит, душа светится. Дом на песке. Он построил его для меня. Рома - мой дом. Удивительно, когда любят тебя. Горько, когда не можешь ответить тем же. Дом, где разбиваются сердца. И снова хочу домой... Куда? Зачем?



Аэропорт. Любимый, родной дом. Здесь плачут и смеются. Здесь жизнь... Настал мой черед. Уезжаю. Куда... зачем.. от чего.. от кого... Сожгла дневник, который вела 13 лет, с пятого класса школы. Стихи, рассказы, песенки. На таможне прочитают! Не пропустят. Плачу дорого за собственные картины. Мой картинки - государственная ценность. Смешно! Отдаю все деньги в аэропорту. Самолет держат полчаса, ждут взятки. Брат — пилот, дядя — банкир. Договариваются. Объясняют, кому платить.

Лечу через Москву, Ирландию. 36 часов лета. Чартерный рейс. Бесчеловечный. Остановка в Шенноне. Из самолета не выпускают. Стоим 6 часов. Приземляемся в Нью-Йорке. Сгоняют, как скот, в ангар узкий. Ждем, когда документы на въезд оформят. Стоим. Ноги гудят. Болит голова. Ребенок плачет. В кармане две стодолларовые бумажки. Все что есть. Не могу купить молоко дочке, сдачи со ста долларов не дают. «Хочу домой... и зачем я...» Куда? Зачем?  Подходит американка, протягивает два доллара. "Buy your daughter some milk!"


Вспоминаю...

Очередь за молоком для ребенка. Занимаю в 3 ночи. Играем в нарды с соседкой, ждем, когда привезут.

Стучат в дверь. Звоню в милицию. Стучат громче. Кричу. Ругаюсь как сапожник, басом. Уходят. Милиция не приезжает.

Дом в огне. Ферганский погром. Выпускают молодых ублюдков из тюрьмы – грабь, убивай! Реж носы, уши, коли маленьких детей спицами насквозь, насилуй, жги соседа.

Не хочу домой. Хочу домой. Куда? Зачем?



Я сижу на Миртовом пляже Южной Каролины. Океан омывает мои ноги. Я пишу письмо в Лондон, другу. Я вспоминаю родину. Ее больше нет. Разъехались друзья.  Перевернулось время. На горизонте плывет белый пароход. Пароход, будь моим домом...

Я взяла в руки керамический шарик. Я слепила его совсем недавно. Терракота. Полый внутри. На северном полюсе - солнце. На южном - месяц. По экватору ящерица. И маленькая надпись на русском языке: «Где Дом Мой?»


         22 июля, 2010
         елена рейн
         шарлотт, северная каролина