Глава четвертая Приговор

Микаэль проснулся от дикой боли, охватившей все его тело. Было ощущение, что этой  ночью какой - то сумасшедший хирург подселил в его голову кузнецов – так сильно болела голова от стука сотни микроскопических молоточков. Ноги налились свинцом, а все части тела в совокупности, казалось, представляли один большой синяк. Юноша попытался открыть слипшиеся глаза. «Что со мной? Я ослеп?» - крутилось у него в голове, поскольку непроницаемая темнота повисла непрозрачным полотном перед его зрачками. Постепенно взгляд его стал привыкать к темноте и впереди, примерно на расстоянии вытянутой  руки стали прорисовываться кое - какие контуры. Звезды… «Ну, слава Богу, раз я вижу звезды – это хороший знак… я все еще нахожусь на земле», - подумал Микаэль.
- Так, осталось понять, где именно я нахожусь, - тихо поговорил он вслух и добавил уже громче, - э-эй!
Ответом на его крик была тишина, изредка нарушающаяся монотонным приглушенным храпом, который могут слышать ежедневно жители панельной коммунальной квартиры. Попытка воссоздать события минувшего дня отозвалась острой болью в голове, не выдержав которой, Микаэль со стоном сжал руками виски.
- Наконец-то наш красавчик проснулся, - услышал Микаэль неприятный мужской голос, созвучный со скрипом открывающейся двери.
«Меня похитили? Бред какой-то…да кому я нужен?» - мелькали в его голове мысли.
- Давай – ка, поднимайся, - за словами последовал грубый толчок рукой в спину, - ты не в сказке про спящую красавицу.
Грубый голос неприятно засмеялся, смешиваясь со смехом более высоким и звонким, похожим на женский. В другой ситуации Микаэль бы повернулся и ответил на толчок своему обидчику, но сейчас он понял, что сила не на его стороне, а потому предпочел последовать указаниям «грубого голоса» и направился к выходу, ведомый в нужную сторону периодически повторяющимися тычками в спину.
Через несколько шагов резкий свет ударил в глаза Микаэлю, заставив зажмуриться и слегка наклонить голову вниз, а еще через мгновение он оказался в прокуренном кабинете с обшарпанными стенами и бедной мебелировкой. Напротив двери, за обычным деревянным столом, сидел мужчина лет 35-40, куривший недорогие сигареты и источающий запах дешевого одеколона.
- Как вы себя чувствуете, мистер Гонсалес? – с насмешкой спросил человек и, не дождавшись ответа, продолжил, – Я считал вас более умным человеком. Неужели вы не понимаете, что эта игра в молчанку не приведет ни к чему хорошему?
Человек продолжал говорить общие фразы, а в голове Микаэля постепенно складывалась картина из отрывков, всплывающих в его памяти.
- Я не буду играть в злого следователя, - продолжал человек монотонным голосом, - а лишь спрошу – каково ваше решение сегодня?
- Какое сегодня число? – перебил его Микаэль.
По слегка дергающемуся глазу было ясно, что человек разозлился, несмотря на попытки скрыть свои эмоции.
- Вы видите на мне отрывные листы? Или, может быть, у меня на лбу написаны даты, а я бреясь с утра в ванной, их просто не заметил? Если вы все это видите, то так и скажите – да, вы – календарь, инспектор Мюррей.
- Я повторяю свой вопрос, - инспектор наклонился к Микаэлю так близко, как только это было возможно, и, выпустив в лицо юноши клуб сигаретного дыма, продолжил, - вы подпишите признание?
Микаэль отрицательно покачал головой. Он не совсем понимал, какое признание от него хотят получить, но знал точно – подписывать ничего не следует.
- Уведите, - сказал инспектор, отойдя к окну. 

Следующая неделя прошла однообразно и скучно, превратившись в один бесконечный день. Ночами все так же раздавался монотонный храп за стенкой, а толстый надзиратель время от времени ходил по коридору, стуча дубинкой по железным решеткам камер. Единственное, что изменилось за эти дни, это боль. Синяки заживали, раны затягивались, тело возвращалось к своему обычному состоянию, но боль оставалась и с каждым днем все полнее переходила в состояние душевной, а не физической. Микаэль вспомнил, как в свадебное утро двое людей в полицейской форме зашли в дом, и, надев на него наручники, привезли в центральное отделение городской полиции Гриктауна. Здесь от него требовали подписать признания, после отказа в даче которого, его ежедневно избивали, надеясь, видимо, таким образом сломить его волю. Но одного не мог вспомнить Микаэль, сколько ни старался, - когда приходила к нему Беллина и приходила ли вообще. Через неделю или две - Микаэль уже сбился со счета – решетка в его камеру отворилась.
- Гонсалес, давай на выход. Настал твой звездный час, - смеясь, проговорил толстяк – надзиратель.
 
- Микаэль Гонсалес вы обвиняетесь в умышленном убийстве Джона Трэвола, - голос судьи был спокойный, но с легкой примесью нервозностью. Оно и понятно. За свои пятнадцать лет  службы судья Брук ни разу не рассматривала подобных дел. Гриктаун был тихим городком, и преступления здесь были такие же тихие – карманные кражи, редкие попытки ограбления квартир и домов, иногда мошенничества. Но чтобы убийства…хотя, да, было одно. Совершил его приезжий маньяк, скрывающийся от правосудия после серии зверских убийств в столице. И сейчас, видя на скамье подсудимых Микаэля Гонсалеса, прекрасного друга, доброго юношу, лучшего футболиста и хорошего ученика, в душе судьи Брук боролись два чувства – долг и жалость. Она просто не могла поверить, что этот мальчуган способен на убийство, да еще с особой жестокостью: у жертвы было вырезано сердце. Причем вырезано умело, почти профессионально, словно убийце кроме сердца Джона ничего и не было нужно.
- Инспектор Мюррей, можете приступать, - судья кивнула в сторону полицейского.
Судебное слушание длилось несколько часов. Свидетели, вопросы и снова свидетели. Какие-то люди – знакомые и незнакомые – мелькали перед Микаэлем, двигаясь к стойке для свидетелей и обратно. Микаэль не слушал, что они говорили, и лишь обрывки фраз долетали до его воспаленного мозга, на многие года укореняясь в нем.
- Он ненавидел Джона Трэвола, потому что ревновал его к Беллине…
- Ненависть? Нет, что вы, он просто защищал свою девушку…
- На выпускном они ссорились в саду, и Микаэль грозился убить Джона, если тот не перестанет преставать к Беллине…
- Не могу сказать - он или нет, тот человек был в плаще и шляпе…но похож…очень похож…
- Вы приговариваетесь к десяти годам лишения свободы с отбыванием срока в пригородной тюрьме строгого режима, - последняя фраза словно разбудила Микаэля ото сна. Он вздрогнул и обернулся в зал в надежде увидеть ЕЁ, но деревянные лавки были пусты. Его родители, Тереза Трэвол, мать убитого Джона, и молоденький корреспондент «Гриктаун Ньюс» с дешевой мыльницей в руках – вот и все зрители представления под названием «Жизнь».
- Сыночек, мальчик мой, - слова вскочившей с лавки женщины прервались рыданиями, и муж поспешил подхватить ее за талию, не давая упасть.
Наручники с неприятным лязгом сомкнулись на его запястьях, и уже через два часа Микаэль вошел в свой новый дом, в котором ему суждено было существовать ближайшее десятилетие.