И ещё раз про любовь

               

                Все счастливые семьи
                несчастливы одинаково.
                Л.Тучинский

   Ах, какая это была пара! Ах, как они любили друг друга! Ах! По правде говоря, любил-то он. Она-то не очень. Она-то как раз частенько думала: «И на кой хрен ты мне сдался, пень корявый? За что мне несчастье такое кривоногое?»
   Но, что касается его, то он больше размышлял так: «Бабы – это жуть что такое, а моя и того хуже. Что за черт дернул меня жениться на этой кикиморе! Тьфу!»
   Она ж, она вообще… Она, мягко говоря, видеть его не могла. То есть ненавидела его до ужаса. Тошно было глядеть ей на рожу его распроклятую.
   Он-то наоборот. Видеть ее мог, хоть и с трудом, но слушать на дух не переносил. Только откроет она рот, что  б сказать что-нибудь или воздух глотнуть, как он тот час, шасть -  и норовит ей в рот закинуть что-то этакое – хорошо, если не кирпич.
   Другая бы на ласку эту обиделась. Она – нет. Она наоборот: сковородку схватит, и давай ей воздух разгонять. Машет, машет, глядь, и по затылку ему угодит.
   Он… Да что ему оставалось кроме! Вырубится и лежит, пока не очухается. А, очухавшись, за топор и ну ее по всей квартире гонять из комнаты в комнату, из коридора на кухню, из ванной в туалет…
   Она само собой ноль внимания на его старания. Нет что бы «караул!» закричать или «спасите, убивают!», у соседей убежище попросить… Фиг, ему! Бегает и бегает пока он совсем не умается и не приляжет на диван дух перевести.
   Вот он лежит, дух переводит, а она его валиком от дивана охаживает. Диван у них как раз с тех времен, когда валики опилками набивали, вот и выходит так, что после процедуры валиковой одна дорога ему была – в травму.
   Только он в травму не шел, не интересно ему это было. Он рукой уцелевшей хватал, что под уцелевшую-то попадало – и в нее. Попадало и попадал. Глаз-то что ватерпас. Выверенный, с поправкой на увиливаемость. Одних ваз хрустальных на нее тьму перевел… А что толку?
   Бабы они что кошки – всегда на четыре лапы приземляются. Приземлится она на четыре лапы – и за утюг. Горяченький. «Не погладить ли, мол, вас, драгоценнейший, после дивана да валика?».
   Против утюга возразить трудно. Утюг он и есть утюг. Особенно когда раскален до нужного градуса. Хорошо хоть двустволка у него зарегистрирована была. Забьет пыж, дроби насыпит… Хе-хе. Сибиряки дробинкой белке в глаз попадают, а он для верности в крупную часть все метил. Попадешь -   передышка будет, промажешь – закрывайся зонтиком от кипяточка крутого…
   Много чего еще рассказать можно о любви этой негасимой, только может оно и достаточно. Одно скажу: жили они не долго, но счастливо, и померли в один день и час, запалив квартиру с двух концов одновременно.