Катя

Сладкая вата

Жизнь в бараках для железнодорожников шла своим чередом. Родители работали в смену. Детские сады снились им только в нереально прекрасных снах. Бабушки в глухом таежном краю тогда еще не водились. Было нормой оставлять шестимесячного ребенка одного в кроватке или в, специально сколоченном для этой цели, ящике. Так уж повелось, что смотреть за малышами приходилось старшим детям. Но случались времена, когда старшие были в школе, отец еще не вернулся со смены, а мать уже должна уходить. Когда в твоем окружении есть кто-то моложе тебя хоть на год, ты автоматически становишься взрослым. И не важно, четыре тебе или уже целых пять.

Тетя Полина поднималась по скрипучим ступеням крыльца с тяжелым сердцем. Трехлетнего Вовочку надо было где-то передержать пару часов. Она уже прошла по баракам, но никого на должность няньки не нашлось. Оставлять Вовочку с Катькой ой как не хотелось. Ничего хорошего от этой девчонки не жди. В прошлый раз купаться пошли в кювет, жарко им, видите ли, стало. Они могли элементарно утонуть, не говоря уж о простуде или какой-нибудь заразе, подхваченной в этой грязной луже. Никто не спорит, Катька смышленая девчонка, даже слишком для своих четырех с половиной лет. Но что придет в голову ей на этот раз, одному Богу известно.
-Катюша, родненькая, только без баловства. Я вас на ключ закрою. Сидите дома. Дядя Ваня придет через час… ну через два.
Сказать, что бы Катя не понимала, какая ответственность свалилась на нее, нельзя. Дети, предоставленные сами себе, взрослели рано и отвечали за свои поступки по всей строгости. За купание в канаве они с Вовкой получили таки ремня по голым задницам.  И чего эти взрослые так напугались? Что они дети малые? Да она же глаз с Вовки не спускала. Надо было голышом купаться, тогда бы никто ничего и не заподозрил. А по мокрым трусам и дурак догадается, куда ходили, что делали. Можно было бы, конечно,  и  соврать. Мол, Вовка оступился, провалился. А она его спасла. И ей тогда конфету бы дали, или пряник.  Но, папа всегда говорил, что за вранье наказание будет отдельным. Так только за купание попало, а так еще и за вранье бы всыпали. А, зная крутой нрав отца, мало бы точно не было.
Катюха кивала белобрысой головой, в которой уже крутились мысли о том, как они с Вовочкой проведут эти два часа. Она угостит его ватой. На днях папа приехал из командировки и рассказал, что в Москве продается сладкая вата. У Катьки чуть глаза от удивления не повылезали. Пока ничего вкуснее сгущенки она не пробовала. Маленькая голубая баночка появлялась в доме раз в месяц. Молоко добавляли в чай по две ложечки, и мама строго следила за тем, чтобы все было тщательно перемешано. Катя хитрила. В чашку опускался лишь кончик ложечки. Медленно водя ею по кругу, стараясь не задеть осевшую на дне гущу, она выжидала момент, когда мама отворачивалась и залпом выпивала замутившийся чай. Вот здесь-то и начинался настоящий пир. Целых две ложки замечательной вкуснотищи.
-Как это, сладкая вата, пап?
Папа был строг, занят и потому немногословен:
-Да вата, как вата… С сахаром.
А вечером мама принесла сверток. Это была вата. Ее заворачивали в марлю и прокладывали между окон. Для тепла. Из салфеток вырезались необыкновенной красоты ажурные снежинки и раскладывались по валику из ваты. От снежинок мысли перенеслись к празднику, от праздника к праздничному столу, от стола к вкусностям, которые на нем будут. Ну а от вкусностей к сладкой вате. В голове у Катюхи родился план. Никто не заметил, как кусочек серой технической ваты перекочевал в картонную коробку, где хранились ее нехитрые богатства.
Тетя Полина, взяв напоследок еще одно обещание не шалить, ушла на работу. Катя усадила Вовочку на скамеечку, поставила перед ним табуретку и притащила заветную коробку. На табуретку выпали и покатились несколько обкатанных морем стеклянных камушков, привезенных из Сочи, вырезанная из плотной бумаги кукла, несколько платьев к ней, десяток фантиков, заколка с белочкой, принадлежавшая соседке, но по причине "незначительных" повреждений великодушно подаренная Катьке и, наконец, кусочек ваты. Вовочка скромно взирал на все это богатство, но без спросу ничего не трогал.
Разорвав вату на кусочки, Катя положила ее на блюдечко и густо посыпала сахаром. Предвкушая несказанное удовольствие, они сунули в рот по кусочку. Мммдаааа... Чего-то не хватает.
-Вовочка, погоди-ка.
Зачерпнув в ведре воды,  полила вату. Вкуснее не стало. Что-то здесь было не так. Задумавшись, она не сразу заметила, что Вовочка схватил липкими сладкими руками бумажную куклу. Нет, только не это! Порывистым движением, Катька рванула куклу себе. Табуретка упала. Вовочка с ревом опрокинулся на спину. Сверху на него, хитро перевернувшись в воздухе, свалилось блюдце с сиропом. В мокром кулачке осталась мятая половинка куклы. Другая половинка  испуганно  смотрела из зажатых катюхиных пальцев.  Вовочкин рев дополнился несчастным катиным «А-а-а-а!». Непрожеванная вата вывалилась изо рта. «А-а-а-а!»
Наревевшись, девочка осмотрела место боевых действий, мокрого, сладкого Вовочку и приняла решение. Притащив огромный эмалированный таз, она поставила в него голого Вовочку. Зачерпнув ковшиком воды, опрокинула его на голову малыша. Вовочка взвыл сильнее прежнего, дверь распахнулась и в комнату ворвался дядя Ваня.
Это случилось, когда Катюха снова смогла сидеть на попе, а папа вернулся из очередной командировки.
-Кать, смотри, что я привез.
Со дна картонного чемоданчика он извлек нечто в коричневой упаковочной бумаге. По виду нечто напоминало желтоватую стельку.
-Это что?
-Как что? Сладкая вата?
Разочарованию не было предела. На вид нечто было даже хуже, чем техническая вата. Но выделываться перед папой не стоило. Закрыв глаза и преодолев отвращение, Катюха мужественно откусила от стельки. Кусочек мгновенно растаял во рту, оставив на языке карамельный вкус восторга.

Одна дома

"Ночь была с ливнями, и трава в росе..." доносилось из черной сковороды репродуктора. "Сливнями - значит черная, как слива"- подумала Катюха, сидя у окна. Она любила рассматривать замысловатые морозные узоры. Вот и сейчас увидела заснеженную избу, деревья в инее, покосившийся забор. "Утки все парами, как с волной волна…..." Прижав пальчик к стеклу, она провела им вдоль "забора". Образовалась проталина. "Все ждала и верила, сердцу вопреки. Мы с тобой два берега у одной реки". Воображение услужливо дорисовало речку и двух уточек. Вот только слово "вопреки" не желало обретать образ. Дальше шло уже совсем непонятно: "У меня другого нет, я тебя ждала!" Чего это другого у нее не было, когда она его ждала? Погрузившись в мысли, Катюха не заметила, как ее язычок высунулся и морковкой направился прямо к воображаемой уточке. Едва коснувшись стекла, девчонка поняла свою ошибку и дернулась назад. Уффф... Хорошо, быстро сообразила. А то случилось бы, как вчера.
Вчера во дворе второклассник Петька протянул ей большой ключ и сказал:
-Лизни! Как мороженое!
Ну Катюха и лизнула. Язык намертво примерз к железке. Оторвать его не получилось. Петьке вдруг стало совсем не смешно. Он потащил девочку в дом. Тетя Маша схватила чайник и стала поливать на ключ. Катя едва успела подумать: "Надо ж на язык лить", как ключ сам собою отвалился. Язык запекло так, будто она лизнула раскаленный утюг. Он болел еще и сегодня. Девочка поежилась, представив себя примороженной к стеклу. Вот влетело бы.
Гелена Великанова допела песню, и малышка посмотрела на часы. Ну вот, когда маленькая стрелка будет на двойке а большая на двенадцати по радио начнется "Клуб знаменитых капитанов". Потом "Театр у микрофона", ну а потом и мама придет с работы. А сейчас... Катя включила проигрыватель. Отец, непременно, всыпал бы ей, если бы узнал, что она самовольно распоряжается его ЕГ-3.  Самодельная алюминиевая коробка со в вставленной вертушкой от патефона. На корпусе высверлено ЕГ-3, что означает Евгениий Голованов третья модель. Открыв тумбочку,  достала коробку с пластинками. Сначала она послушает "Блоху".  Когда зычный мужской голос пропел: "Для друга дорогого сшей бархатный кафтан. Блохе, да да хе-хе-хе-хе-хе блохе. Хе-хе-хе-хе-хе кафтан",  Катюха покатилась со смеху. Блохе - бархатный кафтан. Ха-ха-ха! Ее веселил даже не текст. Ей, окруженной суровыми, угрюмыми мужчинами, казалось удивительным, что взрослый человек поет такую детскую песенку. Включив "Блоху" еще раз, Катя влезла в мамины туфли, напялила на голову шляпку с пером и вуалью, покривлялась перед зеркалом. Ну вот, а сейчас ее любимая. Без труда узнав пластинку, она села на пол и закрыла глаза. Вступление было похоже на капель. Вздохнула: "Сейчас!"
Катя слышала эту песню не раз, но снова вздрогнула, когда из микрофона на нее обрушилось "Але вонэ, милор". Она думала, что певица с таким голосом должна быть похожа на Людмилу Зыкину. Это огорчало. Катя вовсе не считала Зыкину красавицей. С трудом складывая буквы в слова, прочитала "Мэ-и-лэ-о-рэ-дэ Э-дэ-и-тэ Пэ-и-а-фэ". Она призвала на помощь все свое воображение и одарила незнакомку синими глазами, густой шевелюрой и осиной талией. Воображаемая певица прижала руки к груди "Але вонэ, милор".
Ну вот! Так-то лучше.

Одна дома-2

Такое случалось. Маму срочно вызвали на работу. Впопыхах она оставила на столе раскрытую швейную машинку. Черная, блестящая с золотыми листочками на корпусе, она приковывала внимание и не оставляла в покое. Катюха закружила вокруг стола, сгорая  от любопытства. Девочка осмотрела полукруглый фанерный футляр, поставила его вертикально, зачем-то покрутила ключиком. Сделала к машинке еще шаг, в задумчивости потеребила пальчиками шелковые кисти на скатерти, погладила колесо, подержалась за ручку. Больше всего ей нравились малюсенькие ступеньки прямо под иглой. Повернув колесо на себя, увидела, как поднимается и опускается игла. Вздохнула. Нет, нельзя! Катюха понуро направилась к зеркалу и принялась изучать свое отражение. Легкие прядки волос выбились из косички и падали на глаза.  Она завернула их за ушко, потом откинула назад, нахмурила лоб. Вернувшись к машинке, достала коробку с инструментами, аккуратно вытащила большие ножницы. Снова подошла к зеркалу, зажала непослушную прядь в кулачке. То, что осталось снаружи, отрезала и с удивлением уставилась на белокурый кустик, вдруг выросший у нее из головы. Она же только хотела отрезать челку. Челки  и «конские хвосты» носили все ее знакомые взрослые девушки. Мама неодобрительно называла их стилягами. Да-а-а, надо подрезать еще. Взмах ножницами, кустик стал значительно меньше, но еще лохматее. Катюха поплевала на ладошки и попыталась его пригладить. Мда-а… Сбегала на кухню, зачерпнула ковшиком воды и опустила в него лоб. Не тут-то было. Намокшими сосульками челка по-прежнему торчала в разные стороны. Катя открыла шкаф и сняла с дверки коричневую атласную ленту. Повязав ее, как косынку, успокоилась, и вернулась к машинке.
Попадало Катюхе часто. Не за то, так за другое. Логически рассудив, что сегодня все равно всыпят за челку, решительно подтащила к машинке стул.
Осмелев, Катюха покрутила ручкой. Иголка подпрыгнула вверх, ступенчатая дорожка скрылась под панелью, но рядом выросла другая. Девочка резво закрутила ручкой, и машинка уютно застрекотала. Подчиняясь механизму, дорожка устремилась к игле, совсем как «лесенка-чудесенка» в ленинградском метро. Как зачарованная, Катя следила за этим движением, крутя ручку все быстрее и быстрее.
По общему коридору прошел дядя Филя в красной линялой майке. Мучаясь похмельем, решил перехватить у соседки два рубля на четвертинку. Сунув нос в приоткрытую дверь и увидав ничего не замечающую вокруг Катюху, дядя Филя гаркнул во все горло:
-Катюха! Ну-ка, сшей мне трусы!
-А? - вздрогнула Катя.
Тонкий пальчик соскользнул на бегущую дорожку, металлическая лапка ловко прижала его к панели, а игла легко прошила насквозь.
Дядя Филипп всегда шутил с ней. Катя вежливо улыбнулась в ответ. Сосед прикрыл дверь.
Несколько мгновений Катя смотрела на палец, пришпиленный к машинке толстенной иглой. Осознав, что еще жива, а следовательно ничего страшного не произошло, она осторожно покрутила колесо. Игла продолжила движение вниз и, оттолкнувшись от невидимой преграды,  вынырнула из пальца. Катюха вырвала руку из-под лапки, зажала ее между коленок и закружила по комнате.
-Ооооой, мамочки!
До самого вечера Катя думала, рассказать маме про челку или про палец. Но рассудив, что челку не заметить будет трудно, решила о пальце промолчать.

Обида

Из очередной командировки папа привез идею бегать по утрам. Разбудив Нину и Катю в шесть часов, он помог им натянуть черные сатиновые шаровары. Под неугомонный щебет птиц они выбежали на деревянные мостки улицы Вокзальной. Через пять минут у Катюхи сильно закололо в боку. Говорить об этом папе было бесполезно, и она пошла на хитрость.
-Пап! А что это двор у нас такой грязный?
Папа остановился. Действительно. Снег сошел, и лужайка перед бараком имела вид весьма неприглядный. Папа был организатором в душе и руководителем по должности. Было решено объявить субботник. Выдав инструмент и назначив ответственных, папа ушел на работу руководить. Субботник закипел. За дело взялись дружно и с энтузиазмом. Дети путались под ногами и мешали взрослым.
-Кать, складывайте кирпичи в кучу.
С готовностью девочка схватила аж два кирпича и на вытянутых руках потащила их к дороге. Быстро управившись с поручением, Катюха по-хозяйски оглядела двор. Из пожухшей травы выглядывал  большой остроугольный камень. Немного поколдовав над ним, она с трудом оторвала камень от земли и потащила к куче. Сделав пару-тройку шагов, девочка споткнулась и со всего маху упала прямо на булыжник. Вскочив на ноги, Катя боязливо оглянулась по сторонам. Только бы никто не увидел. Ну, слава Богу! От того, что все прошло незамеченным, у Катюхи потеплело на душе... Как-то уж очень ощутимо потеплело... Скосив глаза на грудь, увидала, что платье намокло и окрасилось в красный цвет. Кровь лилась из подбородка горячим ручьем. Страшно испугавшись, она рванула было домой, но была перехвачена соседкой. Зажав рану подолом своей юбки, тетя Полина потащила Катю в привокзальный медпункт.
-Щас тебе бороду йодом-то зальют. Во попляшешь!
Соседская Люська высунула язык. Катьку затрясло. Она бы сбежала, да куда денешься из цепких тетьполиных рук. Но, вопреки ожиданиям, медсестра растолкла таблетку стрептоцида и привязала ее к катиному подбородку. Было совсем не больно, и Катюха подумала, что вот бы было вообще хорошо, если бы папа не узнал о случившемся.
Засыпая Катя услышала разговор родителей.
-Жень, ну сколько можно ждать. Тебе же обещали садик в мае. Уже июнь на носу. Под лежачий камень вода не течет. Сходи еще раз в профком. Объясни, что ребенок растет без присмотра. Мало ли, что еще может случиться.
Такие разговоры Катя не принимала всерьез, потому что слышала их не раз.
***
Катя тихо всхлипывала под одеялом. Ну как такое могло с ней произойти? Ведь ей уже пять лет! Она совсем взрослая и очень самостоятельная. И могла бы спокойно сидеть дома до самой школы. Так нет же! Ее определили в детский сад. Да не в простой, а круглосуточный. Это все равно, что заманить в тесную клетку воробья и захлопнуть дверку.
Воскресный вечер окрашивался в серый цвет. На глаза наворачивались слезы от одной мысли, что завтра надо идти в сад. Весь понедельник Катя жалобно скулила, забившись в угол, как дикая козочка. Безысходность вторника подсушивала слезы, но не прибавляла настроения. В среду Катя, не разбирая вкуса, давилась кашей и компотом из сухофруктов. В четверг она уже думала, что здесь вроде и неплохо, вот только... Все дети спали в пижамах, а Катюха в трусах и майке. Конечно, с этим можно смириться, да и обед был неплох. В пятницу воробышек начинал чирикать с воспитательницей, а вечером ее забирали домой. Жизнь перестала казаться Кате прекрасной. Предвкушение понедельника отравляло выходные. Никому не было дела до ее настроения. Все лишь облегченно вздохнули: «ребенок под присмотром».
Время стало разным. Быстрым в выходные и медленным в будни. Но самое страшное, оно стало тоскливым. Ей не нравилось наклеивать кусочки цветной бумаги, не нравился запах клейстера, слово аппликация отдавало оплеухой. В музыкальном зале дети пели «Мишка с куклой громко топают» и дружно топали ногами. Катюхе казалось это глупым.
В сентябре стали готовиться к празднику урожая. Раздали бумажки со стихами. После двух репетиций Катюха уже знала весь сценарий. Воспитателям неожиданно понравилось ее чтение. Кате дали одну из главных ролей. В желтом платье, в венке из осенних листьев и рябины она почувствовала себя принцессой. С пением только не все было гладко. Голосок у девочки тонкий и слабенький. Проблему быстро решили, поставив за ее спиной хор. Жизнь вновь стала интересной и окрасилась в желтый цвет осенних листьев.
В день утренника воспитательница расплела тонкие катины косички, распустила волосы по плечам и водрузила на голову венок. От волнения ладошки девочки взмокли. Мелко затряслись коленки. С трудом сдерживаясь, Катя стояла в коридоре и ждала выхода на сцену.
Голосам за спиной девочка сначала не придала значения. "Анатолия Иваныча дочка". "Того самого?" "Ну конечно же!" "А как же Катя?", "Да что Катя! Посидит, что с ней сделается!"  Подошла воспитательница и аккуратно сняла с головы венок. Потом взяла ее за руку, отвела на сцену за фанерный фасад домика и усадила там на скамейку. Подперев щеку кулачком, Катя следила из окошка за сценой. Ежики собирали грибы, белочки несли в свои дупла орешки. Катя набрала в легкие воздуха и приготовилась в выходу. Неожиданно на сцене появилась очень красивая девочка в желтом платье и с ее, катиным, венком на рыжекудрой головке. Катя хорошо ее помнила. Рыжая Оленька, любимица воспитателей, пример для всех девочек садика. "Осень" в сентябре, Снегурочка на Новый год, "Весна" в мае. Все главные роли были ее. Кто бы сомневался, но... Оленька была первоклассницей. Она уже не ходила в детский сад. На душе Кати стало тревожно. Девочка поняла, происходило что-то неправильное. Обида непомерным грузом навалилась на сердце.
Утренник закончился. Воспитательница, пряча глаза, пробормотала:
-Ну ничего. На новый год будешь Снегуркой.
Кате стало нестерпимо стыдно. ЗА златовласку Оленьку, ЗА заведующую, ЗА воспитательницу. Стыдно так, что встретиться с ними взглядом девочка не могла. Воспитательница заглядывала Кате в глаза, а та отворачивалась и молчала.
Как всегда, Катюха все это пережила одна, не посвящая в свои проблемы ни маму, ни старшую сестру. Натянув на голову одеяло, она думала об обидах, о тех, кого обижала сама, и тех кто обидел ее. Она не давала ни клятв, ни зароков. Катя просто раз и навсегда решила для себя, что впредь она никого больше не обидит. Никогда! Получится у нее это или нет, кто знает...

Сестры.

Нехитрые пожитки были собраны в тюки и коробки. Рядом в кузове грузовика разместилась кадка с фикусом и ведро с китайской розой. Мама, обняв Катюху и Нину, уселась на свернутый в гигантскую улитку матрац. Поехали!
Газовая плита, титан, большие окна, балкон и новый тюль делали однокомнатную квартирку похожей на дворец. Пожитки легко разместились на восемнадцати квадратных метрах. Буфет, шкаф,  диван, два кресла-кровати, бабушкина кровать, стол, телевизор, фикус. Хорошо-то как! Проблема возникла только с книгами. Они никак не желали размещаться в шкафу, из которого только что были вынуты. Пришлось купить полки. Это просто какой-то книжный фокус. Покупаешь новый шкаф, и книги, которые до этого размещались в одном шкафу, с трудом помещаются в двух. И так каждый раз.
-Мам, давай помоемся!
Мама зажигала титан, в белоснежную ванну за считанные минуты набиралась вода.  Все готовы были принимать в ванну по пять раз в день, и стирать-стирать-стирать. Как же все-таки здорово, что не надо топить печь и носить воду с колонки!
Катя легко овладела премудростью зажигать газовые конфорки и теперь спокойно могла разогреть обед, а не наливать его из огромного китайского термоса с розой на боку. 
В очередной раз из очередной командировки папа привез очередную диковинку. Тоненькие цветные стержни в пластиковом конверте назывались шариковыми ручками. Они оставляли тонкий, четкий след на бумаге и не пачкали пальцы. Ручки нашли место в ящике старого буфета, рядом с ключами и документами. Вполне доступное, надо сказать, место.
Катя едва дождалась, когда останется одна. Вырвав из тетради лист в клеточку, принялась рисовать новыми ручками. Увлекшись, она с силой нажала на ручку. Та, жалобно щелкнув, переломилась пополам. Ну что ты будешь делать? И почему ей так не везет?
Изучив проблему, девочка решила, что ручку надо срочно запаять. На синие язычки пламени, что цветком распустились на конфорке, Катя пристроила вилку с керамической ручкой. Раскаленными зубцами провела по трещине. Получалось вроде неплохо. Щелкнул замок, и в квартиру вошел уставший папа…
-Чем занимаешься?
Пытаясь спрятать вилку, Катя прижала раскаленные зубья к руке.
-Вот… Обед разогреваю…
-И на меня погрей.
Больше боли Катюха боялась папы. В головке с вытаращенными от боли и страха глазами промелькнуло облегченное:
-Уфф, пронесло…
***
**
С сестрой Катя не дружила. Нина была немногословной, замкнутой, постоянно решала сложные математические задачи и много читала. Когда Катюха проходила мимо, Нина обязательно говорила что-нибудь обидно-колкое. Все смеялись над Ниниными замечаниями. Она слыла остроумной девочкой. Катюха злилась, и в один прекрасный момент, не выдержав, кинулась на сестру с кулаками. Нина сначала, смеясь уворачивалась, но Катя рассвирепела не на шутку. Пришлось спасаться бегством. Покружив по комнате, Нина выскочила в коридор и, прижав коленкой дверь, стала строить из-за стекла рожицы. Ни секунды не сомневаясь, Катя размахнулась и  ударила кулаком по кривляющейся физиономии. Дзиннннььь. Стекло вдребезги. Оппа!...
От наступившей тишины заломило в висках. Вот это да! Девочки, не сговариваясь, стали собирать стекла. Потом сидели на диване и молчали.
Щелкнул замок. В квартиру вошел угрюмый и уставший папа…
-Папа! Это я виновата!
-Папа! Это я виновата!
В один голос закричали девочки и с удивлением посмотрели друг на друга. Папа посмотрел на дочерей, на зияющую пустым проемом дверь, снова на девочек. Взгляд его стал внимательным и каким-то непривычно теплым.
-Молодцы!
Что? Какие молодцы? Мы же разбили стекло! Нет, эти взрослые все-таки странные. То, чуть что, за ремень хватаются, то за стекло – «молодцы». Ничего не объяснив дочерям, папа ушел за новым стеклом.
Отношение сестер с этого дня сильно переменились. Больше они никогда не ссорились. Нина научилась необидно шутить, а Катя - весело реагировать на ее шутки.

Немного про любовь.

В деревне не было скучно. Правда утром приходилось помогать в огороде и по дому. Но зато весь оставшийся день был в Катином распоряжении. Можно было съездить на велосипеде в сельпо, искупаться в речке,  погулять у заросших прудов под старыми липами и полюбоваться на кувшинки, сходить в лес за орехами. Примостившись на деревянных мостках копанца, можно часами смотреть на водомерок,  водяных жуков, лягушек и тритонов, натянув на себя брезентовую робу до пят наблюдать, как снуют туда-сюда пчелы. Замереть над росянкой, чтоб посмотреть, как заворачиваются листья вокруг очередной жертвы. Можно забраться с подружками на сеновал и рассказывать страшные истории. Можно залезть с ногами на старую оттоманку и, под мерное жужжание залетевшей мухи, читать книжки из деревенской библиотеки.
Пшеничное поле выгоревшим желтым морем волновалось от малейшего дуновения ветерка. Ярко-синие васильки покачивались на тонких стебельках. Соскочив с велосипеда, Катюха сорвала пшеничный колос, растерла его в ладонях, и собрала языком спелые зерна. Мммм… Вкуснотища! Набрав большой букет васильков, довольная девочка принесла его домой. Удивительно, но бабушка подарку не обрадовалась.
-Катя! Не рви васильки, а то люди подумают, что ты колосья воруешь.
Катя захлебнулась от обиды. Во-первых: что значит «воруешь»? Пшеницы-то вон сколько! Ну и что с того, что сорвала она один колосок? Во-вторых: разве людям интересно, что она собирает в поле? Девочке было невдомек, что животный страх перед расплатой за долгие годы въелся в сознание бабушки. Со времени, когда за поднятый с земли колосок  могли сослать в Сибирь, а могли и расстрелять, прошло чуть больше десяти лет.
Обиженная Катя медленно шла по тропинке. Шмель залез в колокольчик и жужжал там так, что подумалось:
-Застрял, бедняга.
Постучав пальчиком по цветку, наклонила к нему ушко и почувствовала удар в ногу. Будто маленький злобный гном с силой швырнул в нее из травы камень. Ощущение было незнакомым. Катя с удивлением посмотрела вниз. Над коленкой слабо кровоточили три дырочки. Две рядом побольше, одна, поменьше, под ними.
-Бабушка, меня кто-то ужалил.
Бабушка подошла поближе, бросила внимательный взгляд на Катю:
-Это шершень. Заживет –и тут же  позвала старшую сестру
-Маня! пояс есть?
Тетя Маня заковыляла к ним на своей деревянной ноге. Посмотрела на укус и стала быстро развязывать фартук. Завязкой ногу перетянули выше укуса:
-Я высосу кровь, а ты заговоришь – распорядилась тетя Маня.
Подоспел дедушка с кружкой воды. Старушка вытащила вставную челюсть и принялась за дело. Втянув беззубым ртом кровь из ранки, она тут же сплевывала ее в траву и полоскала рот. Катюха недоумевала. Что за проблемы? Шершень – почти пчела. Ну куснул чуть покрепче.
А взрослые, тем временем, суетились вокруг, приговаривая:
-Это шершень. Заживет.
Бабушка приложила к ранке свекольный лист и что-то быстро-быстро зашептала.
-Как будто молится – с негодованием подумала Катя.
Дедушка, натянув кирзачи, взял в руки палку и сантиметр за сантиметром стал осматривать место, где недавно жужжал шмель. Что он там хотел найти? Странное поведение взрослых нисколько не озадачило Катюху. В мыслях она уже давно перенеслась в свой особенный детский мир.
-Мань, ты как? – то и дело спрашивала бабушка.
-Вроде нормально – пожимала та плечами.
Вечером Катю не отпустили в кино. Это было несправедливо. Кино в клубе показывали два раза в неделю, и надо было очень провиниться, чтоб поход в клуб запретили. Бабушка уложила ее под марлевым пологом и заглядывала, чуть ли не каждые пятнадцать минут.  Проверяла лоб, осматривала ногу.
В памяти эта история осталась только благодаря необычному поведению взрослых.
Много-много лет спустя по телевизору показывали передачу о животных. Змеелов на секунду замешкался, маленькая гадюка резким выпадом ужалила его в руку. Пока он доставал шприц с противоядием, камера приблизила картинку. Там слабо кровоточили три дырочки. Две рядом побольше, одна, поменьше, под ними.
С  компьютерной скоростью память вернула Катю в тот день и тот час, когда беззубая самоотверженная старушка, умирая от страха за Катю и за себя, высасывала кровь из ранки и полоскала от яда рот. Любовь к давно ушедшим в лучший мир людям сдавила сердце.

О воровстве и воспитании.

Нет, все-таки ради такого можно было и перетерпеть долгую поездку промозглым осенним вечером к каким-то неизвестно откуда взявшимся землякам. Сидя на холодном полу Катя вертела в руках необыкновенную фигурную книжку. Она догадывалась, что ждет ее  и, боясь спугнуть предположение, не торопилась открывать. К задней обложке двумя металлическими заклепками были прикреплены головка и ножки. Катя осторожно повернула их и книжка превратилась в картонную куклу. Девочка перевернула страницу, и кукла оказалась одетой  в праздничное платье. Следующая страница была клетчатым сарафаном, дальше шли разноцветные юбочки, платьица. Заканчивалась книжка красным дождевиком. Сердчишко бешено колотилось от небывалой такой красоты. Ах, какие там были краски! Таких ярких цветов не было даже в Нининой коробке с карандашами. Катюха перелистывала одежки-страницы и не могла налюбоваться. Сын землячки служил в неведомой Германии и привез эту книжку своей племяннице. Довольно потрепанная на вид она, видимо, уже наскучила хозяйке. Землячка вполголоса сказала маме:
-Смотри, как Катюше понравилась книжка. Пусть заберет ее в подарок.
Катя напряглась, затаила дыхание и вся превратилась в слух. Она не сомневалась в том, что ответит мама, но все-таки надеялась…
-Нет, а то - разбалуется. Будет требовать подарки и в других гостях.
Больше всего на свете мама боялась, что ее дети вырастут избалованными. Девочка тихо выдохнула. С мамой не поспоришь. Проглотив комок и стараясь не разреветься, Катя еще некоторое время не могла разжать пальцы и выпустить чудесную книжку из рук. Счастье было так близко…

***

В садике Катя обследовала кукольную мебель. Перестелила крохотную постель, поправила на столе малюсенькие тарелочки, поставила в буфет чайные чашечки. Распахнув дверцы фанерного шкафчика, тихо ойкнула и уставилась на пальтишко, что висело на миниатюрной вешалке. Настоящее, с пуговками и плюшевым воротником. Внимательно оглядев кукольную комнату, Катюша не обнаружила ни одной куклы похожего размера. «Нет, мне никогда не позволят взять его домой» - припомнила Катя книжку-куклу. Девочка подняла подол платья и засунула пальто под цветастый лифчик в штанишки. Решила, что дома лишь рассмотрит его как следует, а в понедельник вернет на место.
Пальтишко оказалось колючим. Почесываясь и поеживаясь, Катя уже собралась было распрощаться с ним, как за ней пришли.
За воротами садика мама заподозрила неладное. Она достала пальтишко и чужими глазами посмотрела на дочь.
-Ты украла его? – сказала, как ударила. Молча, они вернулись в садик. Мама крепко держала Катю за руку, будто боялась, что та убежит. Она держала девочку за руку, когда объясняла все воспитательнице, не отпускала и тогда, когда слушали, что скажет в свое оправдание Катя. Девочке было очень стыдно, но ощущение того, что мама не отреклась от маленькой преступницы, а значит, продолжает по-прежнему любить ее, согревало душу.
Интересно, что мама, не прочитавшая ни одной книги по воспитанию детей, интуитивно повела себя так, как рекомендуют поступать в подобной ситуации современные психологи. Не обозвала девочку воровкой, а дала определение поступку. Не отреклась от нее, а разделила тягость признания. И никогда больше не вспоминала об этом проступке. Может, благодаря этому, Катя больше не брала чужого…

Под знаком тройки.

Дверь отворилась, и в класс вошла полная сердитая женщина из ГорОНО. Объявив, что будет проверять у второклассников технику чтения, направилась прямиком к Катиной парте. Учительница Элла Петровна потащила соседа Генку Шарикова за руку и освободила место строгой тетеньке. Та втиснулась за парту, достала из портфеля большую книгу, открыла наугад и ткнула в текст толстым пальцем с облезшим красным маникюром:
-Читай!
От волнения Катю затрясло, захотелось плакать и писать. Буквы наползли друг на друга, превращая знакомые слова в абракадабру. В голове пульсировала одна мысль: «Только бы не описаться!» Девочка что-то пролепетала. Женщина из ГорОНО поджала губы:
-И сколько у вас таких? – зло спросила она Эллу Петровну.
-Да вроде все читали неплохо… - прошептала оробевшая вдруг учительница.
-Уж вижу! – женщина захлопнула книгу, с трудом вылезая из-за парты: - Этой больше «тройки» не ставить!
На следующий день Элла Петровна медленно диктовала:
-Мальчик посидел на стуле. Голова деда поседела.
Катюха быстро подобрала проверочное слово «сел» к «посидел» -  и шустро написала: «Мальчик посЕдел на стуле» и больше особо не задумываясь: «Голова деда посИдела».  Две ошибки в контрольном диктанте означали «тройку» по письму.
Начались безрадостные каникулы. На любую просьбу Кати мама строго отвечала:
-Троечницы не ходят в кино.
Или:
-Троечницам не покупают подарки.
Хорошо еще гулять не запретили. Бредя по двору, Катя увидела на земле грязную, свернутую вчетверо зеленую бумажку. Три рубля! Неслыханное богатство! Катюха долго не думала. Рубль потратила на игру «Рыболов» с разноцветными бумажными рыбками и удочкой-магнитом, на рубль пятьдесят купила альбом для рисования, краски, карандаш и ластик, на тридцать шесть копеек - три глазированных песочных пирожных. Себе, Нине и маме. Не дойдя до дома, съела сначала свое. Потом, мучаясь угрызениями совести, Нинино, и, «да чего уж теперь»… мамино. На оставшиеся четырнадцать копеек Катя купила бутылку «Пертусина» и выпила его там же на ступеньках аптеки. Когда девочка пришла домой, ее маленькое тело содрогалось от страшной икоты.
Мама строго сказала:
-Приходила Верина мама. Сказала, что ты у них украла ТРИ рубля.
Катя задохнулась от возмущения и несправедливости:
-Я их нашла. – выкрикнула она и горько зарыдала.
-Катюша, девочка. Успокойся. Я ж тебя напугать хотела. Чтоб ты икать перестала.
Она обняла Катю и погладила по белобрысой головке. Девочка прижалась  к теплому маминому животу и перестала икать…

Уроки

атя забралась с ногами на оттоманку и уткнулась горящим лбом в колени. Обида и осознание того, что сама виновата, настроили девочку на философский лад. Вот интересно, как бы все произошло, не встреть она утром эту чмошную Любку. Смешнючие тощие ножки, здоровущий острый нос, белые ресницы. Любка походила на шута из новомодной колоды карт. Как его там зовут? Покер? Жокер? Не важно! Важно то, что Катюха, веселясь, сначала продемонстрировала бабушке смешную Любкину походку, а потом давай разглагольствовать на тему, что бы она с собой сделала, будь у нее такой же нос. Бабушка, ни разу не улыбнувшись, холодно посмотрела на девочку.
 - Катя, а вот ответь мне на вопрос. В том, что у тебя красивые карие глаза и длинные ресницы, есть твоя личная заслуга?
 Катя почувствовала какой-то подвох.
 - Ну… нет…
 - Воот! Потому что и твои чудесные глазки с ресницами, и Любочкин носик – все это от Бога. И незачем смеяться над тем, что от нас не зависит и не может быть нами исправлено. А вот твоя тройка по русскому! Вот над этим можно и посмеяться.
 Катя уже не слышала ни про «смеяться», ни про «тройку». Слово «Бог» резануло бритвой по ушам. Вот уж чего-чего, а рассуждений о Боге пионерка Катя слушать не будет. Им и в школе рассказывали, как людей раньше адом пугали. И книжку Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания» недавно прочитала. Как смеялась она, когда Оська заявил попу: «Бога? Знаю! Христос Воскрес его фамилия!». Катя вытянулась в струнку, как на линейке, и бравым голосом выпалила:
 - Никакого Бога НЕ существует!
 Что-то просвистело в воздухе, и Катю усадил на табуретку точечный удар в лоб. Это бабушка, та самая бабушка, которая в Катьке души не чаяла, сильно стукнула девочку деревянной ложкой. Через мгновение стало больно. У-у-у!!! Очень больно!!
 - Ааяй! Вы что?
 - Язык не распускай!
 Катя пулей вылетела из дома и бросилась с огород. Там, в летней кухне, дедушка варил поросенку. «Вот, кто поймет. Ложкой со всего маху! По лбу! Это ж надо!»
 - Деедушкааа!
 Катя с разбегу припечаталась ноющим лбом к металлической пуговице на старой линялой гимнастерке. Мозолистая дедушкина рука прошлась по пушистым Катиным волосам. Размазывая слезы, Катя рассказала про Любку, про бабушку, про Бога.
 - Дикость какая! Ну почему она в него верит? Скажите ей, чтоб не верила!
 Рука застыла в воздухе. Дедушка присел на лавку и достал пачку «Казбека». Молча постучал папироской прямо по голове всадника, мчавшегося на фоне ледяных вершин. Прикурил тут же от печки и выдохнул подряд два клубочка синего дыма.
 - Катя! Тебя в церковь кто-нибудь заставляет ходить?
 - Вот еще! Нет, конечно!
 - А верить в Бога кто-нибудь заставляет?
 Катя покачала головой.
 - Тогда объясни, почему Я должен заставлять бабушку НЕ ВЕРИТЬ в Бога?
 «Вот так, значит! Вместо понимания и сочувствия! Сговорились они, что ли?!»
 Катя решительно направилась к тете Мане. Острая на язык старушка уж точно будет на ее стороне.
 Но тетя Маня, надев очки, серьезно посмотрела в глаза через толстые линзы:
 - В следующий раз думай, прежде, чем рот откроешь.
 «Да что с этими взрослыми такое? Ведь и в книжках про это написано. И учителя говорили… А Любку? Любку да, жалко... Она ведь и вправду не виновата, что такой уродилась... Да нет! Ну нет же ТАМ никого… Или есть?... А что, если сидит на облачке кудрявый старичок с колесом вокруг головы и наблюдает за мной. Бред какой-то!» Кате отчего-то стало неуютно. Она выпрямила спину и поправила волосы, как делала всегда, когда чувствовала, что на нее смотрят. «Да ведь и впрямь, не заставляет меня никто... А бабушка, она старая, она уж привыкла так... Но тетя Маня… А что тетя Маня? Она тоже старенькая. Тоже, небось, верит… Ладно, пойду извинюсь». Катя вздохнула и направилась к выходу, у двери зачем-то обернулась. С иконы из-под вышитого рушника на нее одобрительно смотрел Иисус.

Первая пачка, последняя пачка, первая скрипка, последняя скрипка.

 Одноименные полюса
 двух магнитов
 взаимно отталкиваются.
 Из курса общей физики

 Маленькая балерина выстой не больше спичечного коробка, крутилась перед зеркалом. Папа объяснил, что в основаниях куклы и зеркала были впаяны магниты одноименными полюсами вниз, они отталкивались, поэтому балерина крутилась. Чтобы пятилетней Катюхе было понятнее, он достал из тумбочки металлическую коробку, в которой раньше хранился чай, и выудил оттуда два слипшихся магнита. Папа положил их на стол и стал подъезжать, как на маленькой машинке, одним кусочком к другому. Лежащий спокойно кусочек вдруг, как живой, отпрыгнул в сторону. Кивнув, будто поняла, Катя снова замерла перед крошечной балериной. Само понятие «балерина» было связано исключительно с этой маленькой статуэткой, что без устали крутилась перед зеркалом. Поэтому, увидев по телевизору танцующую девушку, Катя подумала: «Музыка!» Музыка! Вот, что это было! Музыка обрела тело. В пышной юбочке с венком из белых перьев она, изящно изогнувшись, пыталась взлететь. Кто-то неведомый мешал ей оторваться от земли. Музыка отбивалась, яростно взмахивала руками-крыльями, крутилась на носочках, дробно семенила ножками. Устав, она пробежала волной по вытянутым рукам и, наконец, взмыла вверх тревожным звуком, но упала на пол, сложив крылья... Или руки.… Застонав, последним движением вздрогнула пальцами и застыла... Музыка умерла.… Слезы выступили на глазах у Кати.
 Диктор невозмутимым голосом объявил:
 - Сен-Санс. «Умирающий лебедь» в исполнении балерины Майи Плисецкой.
 Катя выдохнула:
 - Балерина…

 ***

 - Катя, мы идем записываться в балетную студию.
 Желающих стать балеринами оказалось гораздо больше, чем мест в группе. За столом, покрытым красной скатертью, сидела комиссия. Строгие тети внимательно следили за девочками, шагающими круг за кругом по залу. После этого зачитали фамилии тех, кто не прошел на следующий тур. Катя вспомнила детский сад и дурацкую игру. Ребята бегали по кругу, и когда музыка замирала, должны были быстро сесть на стулья. Стульев всем не хватало. Самый неповоротливый выбывал из игры. Обычно этим самым была Катя. Нехорошее предчувствие испортило праздничное настроение: «Провалюсь! Как пить дать, провалюсь!» Девочки еще долго давили на клавиши пианино и стучали карандашами по столу, пытаясь повторить то, что простучали строгие тетеньки. Наконец вынесли список последних выбывших. Кати в нем не оказалось.

 Ей сшили белое платье с короткой юбочкой, купили коричневые чешки. Она стала три раза в неделю заниматься в зеркальном зале у станка, разучивать сложные движения и привыкать к разным там гран батманам и плие. Через год у Кати появилась колючая пачка из накрахмаленной марли и розовые пуанты. Девочка стала мечтать о венке из белых перьев. На выступлениях, правда, Катю всегда ставили в последний ряд, но стеснительная девочка была этому даже рада. Прошел еще год. На последнем собрании балетмейстер Иван Данилович сказал маме, что Катя абсолютно бесперспективна, и учить ее балету дальше не имеет никакого смысла.

 В сентябре прослонявшись без дела неделю, другую, заскучавшая Катя решила записаться в секцию спортивной гимнастики. Тренер попросила ее присесть, наклониться, сесть на шпагат, сделать мостик. Потом, глядя девочке прямо в глаза, сказала:
 - Я тебя не возьму. В гимнастике у тебя нет никаких перспектив.

 ***

 - Мама, а давай я пойду в музыкалку. Научусь играть на скрипке.
 - Катя! Скрипка дорогая, ты опять бросишь, куда мы ее тогда денем?
 - Мамочка, честное слово не брошу, вот увидишь!
 - Тогда давай договоримся так. Если ты бросишь музыкальную школу, то деньги за скрипку тебе придется вернуть.
 - Мама, но у меня нет денег…
 - Вернешь с первой получки.
 Так и решили.

 Девочка сама сбегала в музыкальную школу, прошла прослушивание и записалась в класс скрипки, благо там был большой недобор.
 Старенький школьный мастер настроил инструмент, натер смычок канифолью и пожелал девочке успеха.
 Запыхавшись, Катя влетела в класс на первый урок. Притопывая от нетерпения, девочка с трудом дождалась, когда можно будет наконец-то заиграть на скрипке. В голове звучала незабываемая мелодия Сен-Санса. Скрипка больно разместилась на ключице, неловкие пальцы раскорячились на грифе. Катя зажмурилась, красиво взмахнула смычком и провела им по струнам... Отвратительнейший, невыносимый, жуткий скрип наполнил комнату. Катя удивленно распахнула глаза и уставилась на учительницу. Та одобрительно кивнула головой:
 - Продолжай, Катя!
 Инструмент, оправдывая свое название, скрипел так, будто срочно нуждался в машинном масле.
 Шло время. Когда Катя занималась, домашние старались улизнуть из дома.

 Соль-си-си-си-ля-до-си-ля,
 Соль-си-си-си-ля-до-си-ля ,
 Соль-фа-ми-ми-ре, ми-фа-соль-ре,
 Соль-фа-ми-ми-ре, ми-фа-соль.

 Учительница велела играть не меньше часа в день, но Катя с трудом выдерживала пятнадцать-двадцать минут. Скрипка, тем временем, перестала скрипеть и сменила свое амплуа на тоскливые ноющие звуки. А когда урок впервые прозвучал четко и без ошибок, Катя решила, что надо заниматься дольше.

 На Новый год родители пригласили друзей. Дети играли в соседней комнате, когда Катя услышала требовательный папин голос.
 - Катя, ну-ка сыграй нам что-нибудь!
 Катя послушно достала скрипку из футляра, прижала ее подбородком и добросовестно заскрипела: «Петушок-петушок». Папа покраснел. Гости сначала неловко покашливали, потом стали громко переговариваться между собой и дружно захлопали в ладоши, едва она прекратила играть. От стыда и унижения девочке захотелось плакать.
 Первые звуки, радующие слух, Катя научилась извлекать из скрипки только к концу учебного года. Отыграв экзамен на тройку, она стойко выслушала приговор учительницы:
 - Я не думаю, девочка, что тебе стоит продолжать учебу. У тебя абсолютно нет слуха.
 Почему-то вспомнились магниты, отскакивающие друг от друга.

 


Рецензии