Девочка-демиург

Жила-была девочка лет двенадцати по прозвищу Лён. Больше всего на свете она любила читать книжки и гулять по таинственным местам.
В тот год она пол-лета проиграла на чердаке своего дома вместе с парой друзей, а когда те разъехались на каникулы, продолжала играть в одиночку. Впрочем, Лён не скучала, потому что у нее, кроме нескольких настоящих друзей, были еще и придуманные, которые казались ей вполне настоящими.
Однажды, исследуя окрестные чердаки в поисках приключений, она обнаружила грубо сколоченный сундук, выкрашенный серой краской. Девчонка повадилась наносить визиты этому сундуку, на чердак, загаженный птицами. Здесь она проводила часок-другой, расхаживая по голубиным костям и представляя, что путешествует по мирам, влезая в захватывающие истории.
Несколько дней сундук оставался закрытым,  - лезть в него было как-то боязно, да и замок имелся (и выглядел он не приветливей бульдога).
Как-то раз на чердак одновременно с Лён залетел ворон, черный, с блестящими глазами-бусинками, – он проник через небольшое окошко, открывавшее вид на крыши.
Ворон вел себя как разумный, – пришвартовавшись на сундук, он внимательно посмотрел на гостью и постучал клювом по крышке. Девчонка подошла и ахнула, – замок-бульдог бесследно исчез.
-Тебя как зовут, а? – спросила девочка, наклоняясь к птице.
Погладив сундук клювом, ворон скептически посмотрел на бестолковщину и вылетел в окно.
-Будешь Морган, - Лён с трудом приподняла крышку. – Очень приятно, Мор…га…н. Ого!
Сундук оказался заполненным черной и красной подкладочной тканью. Ткань вырвалась и расплескалась по голубиным перьям и костякам. Казалось, это не настоящая ткань, а какая-то потусторонняя материя, только притворившаяся свойской.
-Ого, Морган, – повторила девочка улетевшему ворону. - Да тут…
На дне лежала красная бархатная маска с золотыми окантовками. Рука сама потянулась к маске, взяла, поднесла к лицу.
Лён почудилось, что она слышит отзвуки музыки, смех, мужские и женские вскрики.
С обратной стороны маска была белой. В прорезях мелькало: вспышки света, цветные искры. Чем ближе маска подлетала к глазам, тем ярче становились сполохи и отчетливей – шум.
Была не была – девочка приложила маску к лицу и…
Музыка ворвалась в уши бешеным и веселым грохотом. Перед Лён распахивались черные и красные занавески, а когда последние их них упали,  открылись бордовые арки, между которыми шумел, гремел, плясал маскарад.
Маска намертво приросла к лицу. Девочка осмотрела себя: джинсы и кофта сменились красным платьем с золотой отделкой, прямо как у богини из фантастического фильма, а очень длинные волосы распушились раза в три, презрев обыкновение уныло висеть.
Тем временем плясуны обратили на гостью внимание: ее обступила толпа разряженных дам и кавалеров, а так же тех, кого было нельзя отнести ни к той ни к другой категории. На каждом была маска.
Лён заметила, что танцовщики одеты по-разному. Среди них были раскрашенные, как старинные куклы, высокие дамы, сверкающие худыми, как шнурки ногами в алых и черных чулках, и каждую сопровождал кавалер, наряженный в камзол или сюртук. Некоторые кавалеры походили на очень мужественных дам, а дамы – на женственных кавалеров. Куклы протягивали Лён веера, щекотали ее своими боа и хватали за волосы.  Белые зубы их были как у лошадей из старинной молчанки  про коней, которые сидели на балконе и говорили «чаби-чаляби-чаляби-чаби-чаби». Наверное, эти дамы и их кавалеры тоже любили пить чай и бить ложки.
Другие маски напоминали шутов, только очень странных, похоже, инопланетных. На них были яркие балахоны, украшенные заплатами, пробками, фольгой, кляксами масляной краски, и огромные намордники из папье-маше, вроде тех, что делали примитивные народы для устрашения противников.
Третьи были наряжены наподобие древних египтян, в длинные юбки и браслеты, - такие вертели в руках яркие ленты, серпантин, флажки.
Толпа подступала все ближе, и Лён становилось неуютно. Маски трогали, смеялись, повизгивали. Задрав для смелости подбородок, гостья выставила руки вперед и попыталась развести танцоров, не особенно надеясь на успех. Странно, но маски повиновались, – они расступились, образовав коридор. Девочку ударило в грудь звуковой волной.
Впереди, в самом конце коридора из тел, открылась сцена; на сцене играла рок-группа. Лён вытаращила глаза: она узнала музыкантов, но никак не могла вспомнить, в каком сне видела их, и что конкретно происходило в этом сне. А может, то была очередная придумка во время Игры?
Одеты они были просто, не в пример танцорам, да и за масками не прятались.
За барабанами сидел бойкий мальчишка с встопорщенными угольными прядями, весь увешанный кольцами и серьгами. По бокам выплясывали гитаристы, – один махал длинными лунными волосами,  другой, заросший бородой, тряс темными веревками, то и дело подметая ими сцену. Солист, который покачивался в центре, не глядя терзая бас-гитару, пел что-то призывное и смотрел поверх голов дымно-серыми глазами. Лён, желая поймать его взгляд, мысленно приказала: взгляни-ка!
Тот взглянул и все встало на свои места. Пришло узнавание.
«Я поняла, кто ты, я иду»! – хотела вскричать Лён. Солист протянул руку через весь зал, танцоры скалились, но не смели укусить.
Дамы с накрашенными ртами и круглыми щеками начали раздражать Лён,– своими кружевами и перьями, острыми коленями они заслоняли обзор, мешали видеть руку в обрезанной перчатке.
А ведь достаточно вложить пальцы в протянутую ладонь, и окажешься на сцене, в крепости объятий.
Не тут-то было! С двух сторон выросли вигвамы из черных занавесок, увенчанных белыми клювастыми масками, ткань взметнулась и пала, скрыв девочку, и та унеслась в темноту.
Пролетев сквозь тьму, Лён едва не рухнула, наткнувшись на освещенное пятно, в котором сидели важные, словно птицы, носатые существа в белых масках, наряженные в черные плащи. Носатые как по команде повернули к ней головы и начали привставать с полосатых кресел. Гостья дернулась назад, - лучше уж сгинуть во мраке, чем столкнуться нос к носу с ожившими занавесками! К тому же, она решила, что если сделает несколько шагов обратно, то вернется в точку, откуда пришла, то есть в зал.

План не сработал. Яркий свет ослепил ее, разорвав тьму, как молния.
У лица замельтешили цветные рукава, - инопланетные шуты расступились перед гостьей, словно дернутые за невидимые ниточки, открыв – увы, не зал! – маленький закуток.

В закутке сидели две шутовских королевы: юная, с зеленым ирокезом, в дырявой юбке,  и постарше, в богато украшенной маске, многоугольном колпаке и красной рубашке.
Шутихи казались доброжелательными, но улыбались чуточку хитровато. Тем не менее, Лён они понравились, а она, похоже, понравилась им.
Шутихи играли в карты, в комнатке было светло и уютно, никто не пытался запугать, прогнать, – скоморохи издавали приветственные возгласы и радостно трясли рукавами, приглашая разделить с ними досуг.

Принцесса-панк вскочила и схватила Лён за руку, - гостья буквально влетела в кресло. Королева Шутов развернула перед ней веер карт.
Ладно, поиграю,– решилась Лён, будто забыв о странностях положения.
Условились провести семь туров: если выиграет Лён, то Королева покажет ей путь к Солисту. Если Лён проиграет, то ей придется остаться и играть с шутами и панками столько, сколько они пожелают.
Через две или три игры она услышала отголосок музыки, но отмахнулась, как от назойливой мухи. Еще через несколько туров она с трудом вспоминала, что, собственно, на кону и кто ведет.
Принцесса шутов, сидевшая по подлокотнике, наклонилась к уху девочки и шепнула подсказку. В голове вмиг прояснилось.
Королева развернула карты. Гостья вынула одну наугад. На белом глянце были оттиснуты две фигуры,  - носатые в белых клювах и черных занавесках.

-Но мне пора! – вспыхнула Лён, бросая карту.
Шуты проводили ее огорченными всплесками рукавов. Принцесса показал на прощанье «козу» и скорчила печальную гримасу. «Я вернусь»! – махнула в ответ гостья.

Нырнув во мрак за пределами комнаты, - уже смело, - Лён обнаружила себя в круглой зале, полной высоких прямоугольных зеркал. Зеркала кружились, сперва медленно, потом все быстрее. В каждом из них отражался бесконечный тоннель из таких же зеркал. За стеклами, как в витринах, плясали маски. Лён узнала танцоров из главного зала. Среди них извивалась и какая-то девочка в корсете и красном боа, похожая на Лён, только гораздо темнее  волосами.
Гостья нацелилась в то зеркало, чтобы получше разглядеть двойника, но стены завертелись юлой и ее выбросило в крошечный коридор лицом к лицу с отражением настоящей себя. Сзади возникли носатые. Я так и знала, – усмехнулась Лён, ныряя в зеркало, прямо в отражения черных плащей.
Плащи-занавески упали, и девочка, уже немного знакомая с физикой этих мест, не удивилась бешеным пляскам вокруг. Она вернулась в точку отправления.

Маски обступили, но гостья не стала мешкать, - отводя лезущие в глаза перья и кружева, отвергая воздушные поцелуи и заигрывания, она побежала к сцене.
Живой тоннель, раньше короткий, стал вдруг бесконечным, Лён бежала, бежала, скомкав в пятерне юбку, бежала сквозь полосы тьмы и вспышки света, и длинные волосы неслись за ней золотым знаменем. Вдруг танцоры, закликав, отпрянули во мрак, - девочка достигла цели.

Солист был прямо перед ней. Лён с любопытством глядела на него, понимая, что знает это лицо, неуловимо похожее на папино, а с другого боку вроде как со старинной моменты или с той гравюры из журнала.

Ликование затопило ее грудь.

«Но все это – моё, и все они – мои!»

И тот с лунными волосами, сверкающий острыми скулами и острой улыбкой,  и тот с веревками и бородой, словно лишенный суставов, и лохматый мальчишка-уголек. И высокий господин по центру, в глазах которого, – туманные криницы из уральских сказов.

-Носатые! – подумала Лён,  и вигвамы из занавесок выросли по обе ее руки.
«Они же разные», – поняла девочка, - «как же я раньше этого не замечала»? И впрямь, правый был пониже того, что слева, как-то поубористей. Плащи взметнулись, на секунду взяв девочку в плен.

«Морган!» – подумала Лён, и тот слетел ей на предплечье. Занавеси пали; ликование вырвалось наружу, разметав плащи, и волосы, и полы красного платья. Лён бросила Моргана прямо в музыкантов, ворон сделался огромным и закрыл всю сцену.

«Карты!» - подумала Лён, и четыре карты подлетели к ней – четыре причудливых джокера.

На первой был Ящер с тиной вместо волос и болотной ряской на лице, Великий Змей, чешущий зеленые бока о дно Мирового Океана, - в нем переливались все змеи, ящеры и драконы, которых она читала или слышала.
На второй был Огненный Бог, мальчишка с угольными волосами, бронзовый, с костром в груди и пульсарами в зрачках, – разрушительная сила Солнца, которое когда-нибудь разрастется и сотрет нас, а пока что ласкает, как детей.
На третьей был Упанк, Король Шутов всех времен и народов, с которым Лён болталась во сне и в воображении, тот, кто в цирковом облачении балансировал вместе с ней на тонкой доске между крышами и смеялся вместе с ней над горечами и обидами, превращая их в пшик.
И на четвертой был ее козырь, темный господин, знакомый до слияния и чуждый, как антимир, увитый листьями, корнями и туманом, увенчанный кроной и рогами, разрисованный глиной и грязью, дрожь земли, сон матери-природы.

Вороньи крылья рассыпались в перья, сцена открылась.
Карты разлетелись и порхнули к тем, кого олицетворяли. Мир затанцевал и закружился пуще прежнего, музыканты на сцене скинули личины, звуки исказились, поднявшись ввысь и пав в самые низы, ударяя в солнечное сплетение и пронзая тело легко, как иллюзию.

И Лён стала собой – не просто девочкой, а девочкой-демиургом. По ее велению маски заняли место в свитах тех, кому призваны были служить. Сцена расширилась в несколько раз, и на ней, сменяя друг друга, возникали картины.

Дамы и кавалеры окружили Ящера, никто не мешал им закидывать на него длинные, как веревки, ноги.
Танцоры с египетских фресок, извиваясь вокруг хозяина, колотящего по тарелкам, взметывали уже не ленты и серпантин, - гигантские огненные шары и дуги.
Пестрая толпа, обступив Упанка, с дикими криками прыгала, скакала, бесилась, вторя бегу пальцев по грифу. От каждой жутковато-веселой ухмылки свита вздергивалась в новой волне. Обе шутихи, Принцесса и Королева, тоже были там. Они улыбались Лён, маня ее пуститься в пляс.
Завершал парад Темный Господин; носатые, его «правая и левая рука», державшиеся чуть поодаль, почтительно опустили клювы, - безмолвные и покорные тени перед тьмой тартара.
Лён смеялась в лицо Господину, ослепляя белыми зубами.
Глаза его разверзлись темными звездами, а ее глаза – поглощающими черными дырами. Взгляды их схлестнулись в поток чистой энергии, несущей созидание и разрушение, рождение и погибель, трепет и застылость.

Мир сосредоточился в огромном непроницаемом зрачке девочки, пружина реальности начала сворачиваться, и яркие пятна, цветные ткани, огненное месиво, безумный смех, удары морских волн, белые клювы, черные перья, пульсирующая музыка, невыносимая красота, – все ушло в черную дыру.

Гул в голове заставил Лён очнуться.

Маска легко отделилась от лица. Вокруг был, конечно, тот же загаженный птицами чердак и тот же грубый сундук, извергнувший старые подкладки.
 
Поймала кончики волос – все  как обычно, никакой пышности.

Лён хмыкнула, отступая, и наткнулась взором на упавшее жестяное ведро, раньше стоявшее возле сундука.

«Поток энергии снес ведро. Значит, всё было взаправду!».