Брат-чародей. Было, есть, будет

Продолжение. Начало здесь:
http://www.proza.ru/2005/07/07-64


       Ригер откинулся в кресле и рассеянно вперился в причудливый гипсовый барельеф под потолком. Ладонь короля покоилась на пухлом донесении лорда Девеника. Ригер уже несколько раз пытался собраться, чтобы прочитать многословное скрупулёзное собрание фактов с редкими вкраплениями слухов, но каждый раз внимательное усердие тонуло в нахлынувшей расслабленности, и он снова опадал на спинку кресла, выпуская из рук очередной недочитанный лист.
       В дымчатой лёгкости всего его естества торжественной и лёгкой нотой играла одна-единственная мысль. Всё.
       Ригер прерывисто вздохнул и широко огляделся по сторонам, светло ловя разлитое повсюду облегчение, прислушиваясь к отголоскам странноватого предчувствия, что весь окружающий мир с материнской щедростью живёт отныне ради твоего счастья.
       Кабинетные часы размеренно пробили время угасания дня. За дверью кабинета, готовясь войти, знакомо переступал с ноги на ногу секретарь. Все звуки отдавались одним и тем же эхом. Всё.
       Поклонившийся Терсинек тщательно закрыл за собой дверь и бросил на короля виноватый взгляд.
       — Королеве плохо.
       Ригер постучал пальцами по столу и с неожиданной для себя терпеливостью ответил:
       — Пусть ей передадут, что я очень сочувствую ей. Помочь же не смогу. На это есть лекари.
       — Лекарь-то и зовёт, — секретарь махнул головой в сторону закрытой двери. — Там, говорит, сейчас… Очень ей плохо.
       — Разве она рожает? Рано же ещё!
       — Нет, это не роды.
       Ригер оценил наличествующее у него на данный момент желание видеть Энивре.
       — Без меня справятся.
       Терсинек, моложавый южанин с пышной шевелюрой и большими, выразительными глазами, как у хассанеянских купцов, помялся и выдавил из себя:
       — Они опасаются, что королева может не дожить до утра.
       …Всю дорогу до Шкатулки, женского крыла Туэрди, Ригер одолел в спокойном молчании, которое можно было бы назвать оцепенением, если бы оно не было пропитано дымчатой мягкостью всё той же расслабленности под названием «всё». Семенивший за ним юнец в лекарской накидке порывался заговорить о состоянии королевы, но Ригер каждый раз обрывал его. Молод ещё!
       Чем ближе оставалось до цели, тем заметнее старались казаться незаметными встречавшиеся придворные. Перед входом в покои королевы Ригер остановился. Из душной темноты появилась тихонько поскуливавшая женщина с потоками слёз через всё лицо. Она невидяще посмотрела сквозь короля. Потом обеими ладонями накрыла задрожавшие губы и бросилась вон из комнаты.
       — Мужайся, мой король, — потный, растрёпанный Тер-Легон остановился на пороге темноты и, с утомительной тщательностью вытирая руки о несвежее полотенце, прислонился к косяку. — Всё так быстро. Если она придёт в себя, чтобы попрощаться, это будет чудо.
       Ригер отстранённо отметил в своём лекаре непривычную раскованность и внимательно оглядел его, ища причину. Его взгляд остановился на небрежно закатанных рукавах рубахи — точнее, на бурых пятнах и брызгах на их отворотах. И решил как-нибудь потом обдумать, что же могло быть источником равнодушной силы у уставшего лекаря. Потом, не сейчас.
       Тер-Легон остановился в своём вытирающем движении. И после едва различимого мгновения раздумья уже иным тоном заговорил:
       — Извини, мой король, у меня сейчас нет времени. Мы пробуем… хотим попробовать спасти хотя бы плод. На все вопросы может ответить Яшитех, — он кивнул в сторону юнца в лекарской накидке и исчез за тяжёлой портьерой.
       Оглядевшись по сторонам, Ригер подошёл к ближайшему креслу, согнал оттуда дремавшую старуху и твёрдо уселся на скрипнувшую поверхность. Происходящее сейчас по ту сторону портьеры неотвязно притягивало его внимание. Мысли зайти внутрь, оказаться в крутящейся там болезненной суете, увидеть простыни с бурыми пятнами вызывали отвращение пополам со страхом. Но и уйти отсюда, вернуться к неотложным делам, нетерпеливо ждущим в кабинете, — об этом и думать не хотелось. Его жизнь сейчас схлопнулась до пребывания только здесь, только в этой золочёно-бархатной, душной, людной коробке.
       Почти все здесь, кроме него самого да пары старух, поддерживали приглушённое движение. Через комнату туда-сюда метались служанки с лоханями воды или ворохами простыней. Придворные дамы делились друг с другом носовыми платками, нюхательной солью и плечами для плача. Плакали почти все женщины, но по наблюдению Ригера, не так чтобы искренне. Те же, кто начинал рыдать, убегали из комнаты. За пышными платьями дам-воспитательниц ему пару раз удалось разглядеть фигурки маленьких принцесс. В какой-то момент к нему неслышно подошла Легина, с робким движением пристроиться к нему, но он жестом попросил не тревожить его.
       Из спальни доносились приглушённые звуки разговоров, коротких команд, звона стекла и металла. Чем глубже становилась ночь, тем громче и равнодушнее разговаривали там люди. В какой-то момент Ригеру даже пришло на ум, что точно так же могли бы переговариваться крестьяне, битый час пытающиеся вытащить из колодца упавшую туда козу.
       После полуночи случилось что-то резкое. В спальне забегали, зароняли мебель; выскочивший Тер-Легон суматошными жестами поднял Ригера с кресла, нетерпеливо зашептал: «Она пришла в себя. Скорее же!..» и легонько подтолкнул отяжелевшего короля в сторону кровати под балдахином.
       Обескровленное лицо, дрогнувшие в его сторону чуть приоткрытые глаза под почти черными веками… Ригер с мучительной жалостью осознал, насколько далекой и чужой была для него жена, и эта вспышка болезненно-сладкого чувства, пахнувшая на него ароматом давно ушедших дней молодости, вдруг совершенно загасила его ненависть к ней.
       …Он пропустил момент, когда она ушла. Чей-то острый плач выдернул его из нахлынувших мыслей, но было уже поздно. Он огляделся, заметив, что возле кровати почти никого нет, а вся болезненная суета лекарей и акушерок волновалась в противоположном углу. Оттуда доносились сдавленная ругань и что-то похожее на нудные звуки пощёчин.
       А потом болезненный шум перекрыл живой, искренний, обиженный полускрип-полуплач — и выдох облегчения буквально пронёсся по все комнате, выметая из неё боль, страх и смерть.
       К Ригеру повернулась старенькая акушерка. Одной рукой она вытирала от слёз расцветшее счастьем лицо, а другой прижимала к себе крохотного, перепачканного, неумело кричащего ребёнка.
       Привычное зрелище ещё одной дочери почти ничего не всколыхнуло в нём. Он двинулся в ту сторону, но не столько к ребёнку, сколько к расцветшей радости вымотанных до предела людей. Не отводя взгляда от клубка светящихся счастьем морщинок, Ригер вдруг решил:
       — Скажи мне своё имя. Если оно достаточно благозвучно, я назову им свою дочь.
       — Какую дочь?.. — засмеялась акушерка. — Сын у тебя, мой король! Сын!
       Ригер вздрогнул и выхватил бы маленькое тельце из рук женщины, если бы та не оказалась проворнее.
       — Эй, тпру! Потише, папаша!.. Король, не король — а в руки я тебе не дам! Смотри, какой красавец. Богатырём будет, и не гляди, что сейчас на ладони местится. Я в этих делах знаюсь. Недоношенный же он… Но ничего, мы его доносим! Мы его откормим, отпоим и вырастим большим-большим!..
       Женщина едва касающимися движениями принялась стирать пятна слизи и крови с крохотного тельца, лекари и служанки крутились вокруг неё в оживлённой суете, Тер-Легон в торжественных выражениях поздравлял короля — а тот все не мог оторвать взгляда от долгожданного сына.
       Когда подобревшая акушерка разрешила ему прикоснуться к ребёнку, он заволновался. В поле зрения попала Легина. Ригер ликующе обернулся к ней, недвижно стоящей возле материнской кровати, скользнул глазами по неестественно вздёрнутым остреньким плечам, по наспех наброшенному платью, по сжатым кулачкам в побелевших костяшках; запнулся за вдруг мягко бухнувшее сердце — но так и неслучившееся узнавание утонуло в хлынувшей волне ликования.
       — Дочка, иди посмотри! Брат у тебя, наконец-то! А у меня сын и наследник! Радуйся же за меня, радуйся!!
      
       * * *
      
       Дженева подошла к краю каменистой площадки и в очередной раз оглядела спуск к пенящейся кромке угрюмого моря. С полсотни неровно выбитых в скале высоких ступеней до сих пор блестели следами ночного дождя; протянутые в качестве ограждения растрёпанные верёвки умудрялись дрожать даже в безветренную погоду. Ещё раз с тоской оценив своё состояние, слабость в ногах и периодически накатывающие приступы дурноты, Дженева в очередной раз отказалась от такого манящего желания спуститься к алмазным брызгам прибоя и разбросанным по берегу круглобоким валунам в бурых кружевах водорослей. И она отошла к другому концу площадки, откуда были видны расстилавшиеся внизу за городом поля и рощи.
       За медленно продвигавшиеся дни выздоровления Дженева продумала столько всего, что в её комнате уже просто не чем было дышать из-за пыли от перетёртых мыслей, перемолотых соображений и наструганных планов. В чём-то она была благодарна судьбе за этот удар по виску, давший ей возможность выпасть из необходимости действовать. Давший ей время на просто подумать и обдумать. Что же надо делать. То, то, то и это. И каким образом. И с чего начать, и что не забыть.
       При мысли о том, что скоро снова нужно будет входить в поток действий, она начинала чувствовать себя вон как то пугало, страж над рожью. Не человек, но поставлен казаться человеком.
       Не чародей — недочародей — но должна сделать всё, чтобы над страной был Круг. И чтобы остальные не догадались об этом «недо».
       А там и Юз подоспеет на выручку…
       В её сторону целенаправленно двигался мальчик-слуга. Дженева выпрямилась и одела подходящее выражение лица.
       — Лорд Девеник просит мою даму для разговора.
       — Веди.
       Потерявшую сознание Дженеву привезли тогда в дом королевского наместника. Хозяин пару раз присылал справляться о самочувствии гостьи, и только. Сейчас она издали увидела худого, невысокого, с лёгким намёком на сутулость лорда Девеника, прогуливавшегося по крохотной аллее у входа в дом. Короткое приветствие, короткий вопрос:
       — Что моя дама собирается делать дальше?
       Дженева не удержалась ото вздоха: перерыв на бездействие закончился. Поправила ослабевшими руками ворот платья, выгадывая лишнюю секунду, чтобы принять давно продуманное решение.
       — Я возвращаюсь в Венцекамень.
       И запнулась, не зная что надо ещё добавить. Лорд Девеник помолчал, а потом своим обычным приглушённым голосом объяснил ей, какие распоряжения он даст, чтобы ренийский чародей, не теряя времени, благополучно добрался до столицы. Дженева благодарно поклонилась и отправилась собираться в дорогу. И правда, хватит здесь отдыхать. У неё была мысль заехать по дороге в Бездомный лес и прихватить с собой Юза, но зеркало, ткнувшее ей тёмными кругами вокруг глаз и потрескавшимися губами, отговорило её. Сначала нужно прийти в себя.
       Возвращение пришлось на непогодицу. Ритмичный шлёп копыт по скользкой дороге; взгляд проваливается в густой туман — и только крупы коней и расплывчатые силуэты всадников впереди. Потом западный ветер снёс туман, но нагнал тучи. Зарядивший дождь размыл и без того влажную дорогу, превратив её в месиво грязи. Лошади быстро уставали; постоянно приходилось делать привалы.
       В Почехове они задержались. Дженева, которой быстро надоело сидеть в затхлой коробке постоялого двора, решила бесцельно прогуляться по городу. Небо наконец-то развиднелось; Дженева выбирала солнечные стороны улиц и с удовольствием оглядывалась по сторонам. На центральной площади заново отстраивали сгоревшую в прошлую зиму ратушу; кучка зевак слушала ритмичные завывания невесть как забрёдшего сюда отшельника; две дородные женщины, по виду служанки из хорошего дома, пытались выспросить у плачущего малыша, где тот живёт; группа грязных по макушку землекопов прочищала сточные канавы… Внимание Дженевы привлёк один из работяг, худой парень со следами недетской обиды на чуть детском лице. Он негромко рассказывал товарищам какую-то свою историю, и взмахи его лопаты становились всё более и более резкими.
       Дженева прислушалась. Донёсшиеся обрывки фраз заставили её нахмуриться. После недолгого колебания она приблизилась к парню и должным образом попросила его подняться к ней на пару слов.
       Землекоп воткнул лопату в грязь, с печалью оглядел молодую даму в дорожном костюме, которую можно было бы принять за помощницу экономки в хорошем доме, и неуклюже выбрался из канавы.
       — Чего тебе, барышня?
       — Как зовут того судью, про которого ты рассказывал?
       Парень набычился. Поколебавшись самую чуточку, Дженева вытащила из-под ворота цепочку с ярлыком чародея. Это оказало нужное воздействие — землекоп тут же оживился и принялся сбивчато рассказывать о своей беде.
       Узнав, что хотела, Дженева отпустила землекопа и, задумчиво уставившись в деревянный настил под ногами, зашагала дальше. Если услышанная ею история была верна, на местного судью падало обвинение как минимум в пристрастности. А Айна-Пре не раз им повторял, что одним из краеугольных камней порядка и процветания в любой стране является доверие её подданных к судьям и судам.
       Ноги сами вынесли её к дому королевского наместника. Она внимательно прислушалась. Нет, это были точно её ноги, а не воля Хозяина. Глубоко продышав лёгкие, осторожно попыталась постучаться за возможными инструкциями.
       И закусила губу, когда поняла, что ответа не будет. Значит, ей надо действовать самой. Или совсем не действовать.
       Интересно, а как бы на её месте поступил Кастема?.. Она вспомнила его ладную фигуру, ироничный прищур серых глаз.
       Как он тогда говорил? «Сомневающийся чародей — не чародей». «То есть из-за сомнений он перестаёт быть чародеем?..» «Нет, он перестаёт действовать как чародей»…
       Она вздохнула — и отправилась искать здание суда. Нашла его довольно легко и аккуратно вклинилась в редкую толпу ожидающих на улице просителей. Люди, видимо, были мало знакомы друг с другом, поэтому почти не переговаривались. Дженева попробовала было завести их на разговоры, но всё её приглашающие к общению вопросы «А судья сегодня принимает?» и «Если нам с сестрой не доплатили за сделанную работу, то мы обе должны жаловаться или можно только мне одной?» так и утонули в немногословной отчуждённости. Потом появился бодренький словоохотливый старичок и Дженева воспряла духом. Но тот не хотел говорить ни о чём, кроме как о своей тяжбе, и Дженеве в конце концов не осталось иного выхода, как ретироваться куда подальше. На другом конце улицы она заметила благодушно греющихся под выглянувшим солнышком бабушек и почтительно подсела к ним. Ей повезло: несмотря на свой древний вид, бабульки оказались любопытными и при памяти. Лёгкая наводка на привычную им картину толпящихся у здания суда горожан — и вскоре Дженева узнала о рассматривавшихся там делах едва ли не больше, чем можно было бы найти в судейском архиве.
       На заходящее солнце надвинулись тучи, вокруг снова стало промозгло и пасмурно. Дженева вежливо попрощалась с многознающими бабульками и, разминая мышцы лица от затёкшей улыбки, побрела на постоялый двор. Или сомнительных судебных решений всё-таки не было, или судья Эртим-Батт действовал очень ловко и тихо… Дженева вспомнила выражение обиды на чуть детском лице, резкость взмахов лопатой… Нет, не похоже, что тот землекоп был неискренен.
       Вот и вечер накрыл землю плотным стылым одеялом, загоняя всех под крыши, к весело пылающим очагам. После темноты улиц тепло освещенная затхлость постоялого двора казалась уютной и желанной. Славный ужин из любимой погорцами баранины, разбавленный неспешными рассказами собеседников о том, как прошёл их день, но вот уже и свечи по одной исчезают вместе с поднимающимися в свои комнаты посетителями, шаг за шагом погружая длинную комнату во мрак, а ничего не надумано, мысли всё так же ходят заколдованным кругом, от явно искренней обиды того парня к внешне вроде чистым делам почеховского судьи — и обратно.
       Дождливый рассвет не принес никакого решения. Пока все собирались в дорогу, сонная Дженева всё пыталась разложить по полочкам вчерашнее затруднение.
       — Ты часом не приболела?
       Дженева уселась в седле и только потом подняла взгляд к Брейху, капитану их маленького отряда. Похоже, что старый ветеран, помнивший ещё войну Трёх армий, твёрдо верил в то, что дорога с дружеской беседой вдвое короче. Дженеву он любил баловать рассказами о своей дочери и о намерении уйти в давно заслуженную отставку, как только появятся внуки.
       — Не выспалась, — буркнула она и выехала за ворота. Может быть, всё-таки сейчас заехать к королевскому наместнику и рассказать ему, что почеховский судья позволяет себе выносить несправедливые решения? Жалко, что она не смогла собрать ему доказательств… Ну так пусть он сам всё и выяснит, зачем же он ещё поставлен королём?!
       И она решительно повернулась к едущему в арьергарде капитану.
       — Поворачиваем! Да-да, Брейх, не смотри на меня так! Королевское дело!..
      
       * * *
      
       Лорд Чех-Исан, королевский наместник в Погорье, покрутил в руках салфетку, и бросил её на тарелку.
       — Здесь какая-то ошибка. Я давно знаю Эртим-Батта. Ещё до того, как он занял пост городского судьи. Он всегда славился своей кристальной честностью.
       Дженева почувствовала, как её руки сжались в кулаки. Упрямство щеголеватого лорда начинало бесить её. Нет, чтобы начать разбираться в деле — вместо этого он занимается говорильней, рассказывая какой хороший этот судья!
       — Мой лорд, нужно дать приказ провести расследование. Всё тогда и прояснится.
       — Для этого приказа у меня должны быть веские основания. А их у меня нет, — раздражённо добавил тот и бросил сожалеющий взгляд на остывающее рагу.
       — Основания — слова королевского чародея, — упрямо повторила Дженева. Если бы она ещё не попала к нему так неудачно, когда он только-только сел завтракать!..
       Лорд Чех-Исан невольно оглядел её с головы до ног и сложил ухоженные руки в замок.
       — Я верный слуга королевства. И действую по его законам. Закона же проводить служебное расследование на основании подозрений королевского чародея — нет.
       — Я сама найду тогда нужные доказательства! — вскочила покрасневшая Дженева.
       Лорд Чех-Исан качнулся к ней в предостерегающем движении.
       — Моя дама, расскажи-ка мне ещё раз. Откуда ты это всё взяла.
       Поколебавшись немного, Дженева села и принялась повторять уже рассказанную историю. После уточняющего вопроса, как именно звали того землекопа, Дженева запнулась. Вчера она забыла узнать у парня его имя.
       — Его зовут… Я забыла его имя.
       — А как он выглядел? Нет, моя дама, подожди, — и лорд Чех-Исан щёлкнул пальцами стоящему у входа лакею. — Моего помощника, быстро!
       В комнату впорхнул юркий коротышка с близоруким прищуром глаз. Наместник знаком показал ему внимательно слушать, и приглашающее повернулся к Дженеве. Подробный рассказ — где был, чем занимался и как выглядел тот парень — занял немного времени. Повинуясь приказу хозяина, коротышка убежал, а лорд Чех-Исан, в очередной раз глянув на горку подостывшего рагу, пригласил Дженеву разделить с ним завтрак.
       — Благодарю, мой лорд. Но я уже позавтракала.
       — Может быть, тогда чаю?
       — С удовольствием.
       — Вот и славно, — ответил наместник и легко вернулся к трапезе. — Лучше расскажи мне, моя дама, что же там случилось с остальными чародеями. Мы долго не верили слухам. Но…
       — Утонул корабль, на котором они шли в Регицу. Тела двоих из них море так и не отдало.
       — Да, мы слышали об этом… Я хорошо знал Айна-Пре. Он мне почти родственник; наши с ним прадеды были сводными братьями. Невосполнимая потеря. Особенно для его молодой жены.
       Дженева чуть не поперхнулась чаем.
       — Разве он был женат?
       — О да. Это случилось недавно.
       — А кто она?
       — Не знаю. Он прятал её ото всех в своём поместье. В том, что в Верхнем Погорье.
       — Странно… Совсем не похоже на него.
       — О да, что мы знаем о людях, — сыто откинулся лорд Чех-Исан. — Даже о тех, кого хорошо знаем. Ещё чаю?
       В комнате снова появился тот самый помощник. Подойдя к хозяину, он что-то зашептал ему на ухо, одновременно поглядывая из полуопущенных век в сторону напрягшейся Дженевы.
       — Это всё? — мягко поинтересовался наместник. Получив положительный ответ, грациозным движением ладони освободил слугу и сложил пальцы ухоженных рук в замок перед губами.
       Дженева услышала за дверью взрыв сдавленного хохота. И с нехорошим предчувствием повернулась к светящемуся непонятным весельем лорду Чех-Исану.
       — Моя дама. Ты, наверное, будешь счастлива узнать, что доброе имя судьи Эртим-Батта вне всяческих чернящих его подозрений. Лей-Ражен, тот самый землекоп… говорят, в детстве он едва не утонул в бадье в водой. И с тех пор немного тронулся умом. Он добр, совершенно безобиден, но страшно любит рассказывать, как его все обижают. То трактирщик доливает в его пиво лошадиную мочу; то деверь, в доме которого он живёт, крадёт у него солому из матраца; то хозяин не доплачивает ему за работу. Кто-то когда-то на беду научил его ходить за защитой к судье. Старина Эртим-Батт, при всей своей кристальной честности, грубоват и… м-м… лишён чувства юмора… Ещё чаю, моя дама?
       Поднявшаяся Дженева широко отмахнулась от сделанного предложения и на ватных ногах направилась к выходу.
       О том, что забыла даже попрощаться с королевским наместником, вспомнила только на улице.
      
       * * *
      
       Всю оставшуюся дорогу Дженева провела в заторможенном молчании. Стыд незатухающим углём тлел в её внутренностях, снова зашевелились утихомирившиеся было сомнения. При подходе к Венцекамню поссорилась со спутниками и последний дневной переход проскакала в гордом одиночестве. Знакомые пейзажи вернули ей лёгкости настроения. Раскинувшиеся предместья звенели взвинченной суетливостью, добрая половина городских окраин боронила огороды, повсюду стоял запах влажной земли и навоза. Мощёные улицы за Берилленскими воротами были поспокойнее; предвечерние сумерки уличных ущелий гасили весеннюю приподнятость, предлагая вместо неё чувство чинной основательности.
       В старом городе Дженева спешилась и повела Жёлудя под уздцы. В ней вдруг проснулась жадность оглядывать степенных прохожих с одновременным страстным желанием понять, как же видят её они. Вокруг неё двигались, здоровались, переговаривались, флиртовали, успокаивали плачущих детей, запирали лавки те, кто были не только отдельными людьми со своей волей и желаниями, но ещё и глазами, ушами, устами, руками Грасса. Сами того не ведая, они являлись частью чего-то большего. А она сама находилась у центра этого чего-то большего, воплощая в себе сейчас почти всю человеческую составляющую Круга.
       Широко раскрыв глаза, Дженева совершенно отчётливо и всем своим естеством ощущала: никто из горожан ничего такого в ней не видел.
       Для Рении она в чём-то была выше самого короля. А никто её никак не выделял.
       Это она, она — отвергнутая родным отцом и выброшенная приёмным, плясавшая на площадях за медные монетки, она, которой ой как часто доводилось засыпать голодной, она, однажды неуклюже стянувшая с лотка лепёшку и тут же схлопотавшая за это недетскую затрещину, — это она, нисколько не стремясь к этому, вдруг вознеслась на невообразимую высоту. Да, это она заняла первое место у престола Духа Королевства, от коего исходит процветание и благополучие всей страны. Дженева чувствовала, как неоспоримая реальность этого свершившегося чуда звенит благоговейно-сладкой мелодией в её сердце, успокаивая и боль от потери, и неотвязные уколы неуверенности, и жгучий стыд от проявленной ею в Почехове глупости… Высокое небо, в тяжёлых мартовских облаках с яркими полосами закатного разноцветья, принимало её равной себе; вечная земля под ногами готова была вечно служить ей опорой. И что с того, что люди, потерявшиеся между небом и землёй, не видят её тем, кто она есть?..
       От резкого окрика домохозяина, отгоняющего попрошайку от своих окон, Жёлудь испуганно дёрнулся.
       — Тише, тише, — Дженева успокаивающе похлопала его по шее. — Мы теперь с тобой должны быть выше всех этих страхов. Не забывай, что ты — конь чародея. Бери пример с меня. Мы теперь с тобой… как это сказать, чтобы ты понял… мы с тобой теперь не просто так. Мы теперь с тобой та нить, что предвечно связывает Тело и Дух Королевства. То есть это я, а ты в этом должен мне верно служить. И не пугаться всяких пустяков. Вот, верно, верно, — покачай вот так головой, мол, всё понял. Умница. Бери пример с меня.
       Вот и университетская площадь, непривычно пустая, уже свободная от разошедшихся по домам мелких торговцев, но ещё не заполнившаяся праздными вечерними гуляльцами. Дженева вглядывалась сквозь промозглые сумерки в ту залитую августовским солнцем площадь, в тот их самый первый день в Венцекамне. Как смешно тогда привирал свои былые подвиги маэстро Брутваль, как взахлёб хохотала Гражена, как она сама светилась такими радостными, такими наивными ожиданиями юности. Как же невероятно давно это было!.. Дженева замедлила ход, запнувшись о нахлынувшее воспоминание, насколько её жизнь тогда была наполнена надеждами. Надеждами сладкими, как льющийся из сот свежий мёд, и духмяными, как горячий каравай…
       Контраст с сырой, промозглой реальностью показался настолько силён, что Дженева тряхнула головой и бодро повернулась к своему флегматичному спутнику.
       — Эх, Желудище, мы теперь с тобой не просто так! Ты это кончай раскисать. Смотри, мы уже почти дома. Сейчас отведу тебя в твою родную конюшню… Вот уж отдохнёшь там, откормишься. А мне отдыхать некогда. Мне надо Круг восстанавливать. Ну, Юз сам подъедет. А вот Гражена и Тончи — тут мне придётся с ними сначала поговорить. Типа намекнуть.
       И она в который раз задумалась, кого ещё можно было бы подтолкнуть совершить путешествие в башню в ближайшее полнолуние.
       Михо завяз в своей Мохони. Да и какой с него, собственно говоря, чародей?
       Керинелл, вот кому бы она обрадовалась. Да только во время их последней встречи он явно не горел желанием вернуться. Может, передумает?.. Дженева погрызла ногти… Ну-у, если и передумает — то только сам. Он не из тех, кто поддаётся на уговоры.
       Рассчитывать на Миррамата? Даже не смешно.
       Мирех, Кшевчена, другие отбракованные Грассом ученики?.. Да, конечно, надо хорошенько продумать, как поговорить с Мирехом. Тут главное аккуратненько. Что касается остальных, то это вряд ли.
       Дженева вздохнула: составленный ею список будущих чародеев нисколько не увеличился от очередного его просмотра. Итак, кто в нём? Юз, Юз, конечно же Юз. Поскорее бы он приехал!.. Номер два — Гражена. Она практически наверняка войдёт в Круг; вряд ли Хозяин откажется её сейчас принять. Потом идут Тончи и Мирех. Правда с пометкой «может быть». То есть может и не быть. И Керинелл, с жирным-жирным знаком вопроса напротив его имени.
       Да, не густо. Но как минимум трое их в конце концов соберётся.
       Когда Дженева уже выходила из конюшни, до её ушей донеслись обрывки оживлённого рассказа о праздновании, устроенном новоиспеченным королевским судьёй по случаю вступления в должность. Дженева остановилась и старательно делала вид, что соскабливает с подошвы сапог комья ещё почеховской грязи, терпеливо дожидаясь, чтобы с её лица сошла вдруг вспыхнувшая гримаса стыда. Потом выпрямилась, огляделась по сторонам. Не решилась рисковать обратить на себя внимание многолюдного двора, выспрашивая нужные ей уточнения у перебивавших друг друга свидетелей того, каким чудным образом была запряжена четвёрка в карете лорда Рэгхила, и вернулась в полумрак конюшни. Длинноногий конюх, принявший от неё Жёлудя, уже водил скребком по бокам коня.
       — Оливейл, это правда, что вчера в доме лорда Рэгхила был праздник?
       Ни на мгновение не отрываясь от своего занятия, вешкер уверенно кивнул головой. Дженева коротко задумалась, как же именно выспросить то, что ей надо. И выбрала путь попрямее.
       — Он отмечал то, что стал королевским судьёй? (Такой же кивок в ответ). Ты… ты точно знаешь? (Опять уверенный кивок). Ты сам там был?
       — Нет, — разжал наконец губы конюх. — Но об этом сегодня весь город говорит.
       Дженева медленно вышла на улицу и направилась в сторону реки. Ей ещё предстояло добраться до башни чародеев; времени более чем хватит, чтобы со всех сторон оглядеть никак не возможное, но почему-то случившееся королевское судейство незадачливого жениха Гражены… Она прекрасно помнит тот день, когда тот получил отлуп и от Хозяина. Это бывает редко, чтобы Маэстро отказался от предложенной Туэрдью кандидатуры королевского сановника; даже Айна-Пре тогда удивился.
       Но его удивление всё ж было куда меньше доставшегося ей сейчас. Каким-то образом лорд Рэгхил таки занял место королевского судьи!
       Шагая сырыми тропинками напрямую через парк, Дженева не находила иного объяснения, как то, что Туэрдь пошла против слов чародеев — то есть против воли самого Хозяина! Ибо если бы он вдруг передумал, то бы изменил своё решение только через чародеев. То есть через неё саму. А этого не было!
       И только уже почти на подходе ей пришла в голову мысль, что Грасс мог действовать через Юза. А это означает, что…
       Дженева взвизгнула — и радостной птицей ворвалась в клетку башни, вопя в её темноту «Юз, где ты?» Она облетела все жилые этажи, дважды взметнулась винтовой лестницей до самого верха, пока её не опустил на землю извиняющийся голос Тудро: «А молодого господина ещё не было».
       Сутулый смотритель стоял в круге света у входных дверей. Покачивающаяся в его руках масляная лампа гоняла по комнате причудливые тени.
       — Не вернулся ещё молодой господин, — переступив с ноги на ногу, повторил Тудро и окончательно уставился в пол. — Не вернулся ещё.
       Переведя сбившееся от беготни дыхание, Дженева принялась судорожно возвращать себе вид спокойного и уверенного в себе чародея. Как бы повела себя на её месте Кемешь?..
       — Ничего. Я его так быстро и не ждала. Здравствуй, Тудро. Всё ли здесь было ладно?
       — Да уж ничего. Всё оно как обычно, вот так уж.
       — Хорошо. Растопи камин в моей комнате и принеси мне поесть, горяченького. И огонь зажги тут, а то темно, как...
       — Это я мигом сделаю. Только…
       — Что? — нахмурилась Дженева.
       Тудро замялся и глянул на неё так, слово очень надеялся, что она всё пойдёт и избавит его от нужды самому задавать вопрос.
       — Пусть моя дама… это, ну… то есть не сочтёт за дерзость… Что с ними-то? В городе все только и говорят, что…
       Дженева отстранённо ощутила, как сквозь её тело гулким ударом пролетела волна непережитой до конца боли потери — аж в ушах зазвенело! — и искренне порадовалась ровности своего голоса.
        — Беда случилась, Тудро. Их корабль не дошёл до порта. Тела Ченя и Кемеши нашли, Кастемы и Айна-Пре — нет. Значит, будем ждать. Когда они вернутся. А пока их нет, я… то есть мы с Юзом остаёмся Кругом. Всё будет как и было.
        Говоря это, Дженева явственно увидела, как в облике Тудро что-то погасло, словно раньше в нём ещё тлела надежда. Он и без того всегда ходил сутулым, а тут плечи вообще будто надломились… От вида всего его горя Дженева почувствовала укол стыда: честно говоря, она была не очень высокого мнения о нём, считая его скорее старым волом, покорно тянущим свой воз работы, чем человеческим существом. Он стоял недвижно, и так долго, что Дженева, принявшая поначалу решение не тревожить его бессловесное горевание, уже начала на него злиться.
        Но всё в этом мире проходит, всё меняется, и вот уже Дженева, чуть осоловевшая от тепла и домашнего уюта, сидит перед весело потрескивающим огнём камина, в котором вот-вот закипит чёрный от копоти чайник; рядом радует глаз каравай свежего хлеба, толстый ломоть ветчины и блюдце с чесночным соусом. Время от времени она отрезает полоску мяса, щедро зачерпывает им соус и отправляет всё это в рот, одновременно с прожёвыванием пытаясь зубами оторвать побольше хрустящей хлебной корки. Приятное ощущение разомлелости как-то слишком быстро превращается в неприятное чувство груза усталости во всём её существе. Не допив чая, Дженева прикрывает заслонкой очаг, мучительно разоблачается от слоёв тяжёлой дорожной одежды и с обессиленным стоном падает на кровать. В веренице мыслей, торжественно проплывающих в её полусонности, попадается досадное воспоминание о какой-то неправильности насчёт королевского судейства лорда Рэгхила. Повернувшись на другой бок, Дженева обещает себе завтра всё хорошенько обдумать и разобраться, но не сейчас, только не сейчас. Сейчас нет сил думать даже о Юзе, представлять его возвращение, такое ожидаемое и такое нежданное…
      
       * * *
      
       Утро выдалось пасмурным. Дженева долго не хотела выбираться из нагретых одеял. Потом с тяжёлым стоном наконец встала и босыми ногами прошлёпала к тому окну, за которым был виден Гленмар. Вид тяжелых, холодных струй воды, нечеловечески спокойно текущих к лишь им ведомой цели, пристыдил Дженеву мелочностью её собственных страхов и неуверенностей. Обычные утренние упражнения ещё больше вернули ей ощущения лёгкости и открытости. Радуясь проснувшейся готовности действовать, Дженева быстренько умяла скучные остатки вчерашнего пиршества и оделась для встречи с туманным апрельским днём, уже зарядившим моросящим дождиком. Первым делом она отправилась искать смотрителя. Его жилище располагалось на заднем дворе, рядом с хозяйственными постройками. Там, под навесом возле дровяного сарая, расторопно ощипывала курицу дородная женщина, по домашнему легко одетая и с непокрытой головой.
       — Тёплой погодки, Фанья!
       — И тебе, хозяюшка. Вот уж верно погода не задалась: что сначала зимы не было, теперь и весна никак до нас, бедолажных, не доберётся.
       — Да уж. Долго что-то не теплеет нынче. А где муженёк твой?
       — Здесь я, — выглянул из сарая Тудро. Вытерев руки о подол рубахи, он вопросительно посмотрел на Дженеву.
       — Перевези меня на другой берег. К причалу на Аптекарской.
       Он молча кивнул и отправился собираться. Всю дорогу к реке он не проронил ни слова, безмолвно снарядил лодку и столкнул её на воду. Дженева была только рада этой тишине; устроившись поудобнее в латанной-перелатанной двухвёсельной посудине, она невидяще смотрела на крохотные брызги дождя по воде и пыталась продумать предстоящий разговор с мажордомом. Точнее, как именно в неизбежном рассказе о поездке Регицу затронуть тему состоявшегося назначения неправильного королевского судьи. Тут всё было так тонко, так скользко, так откровенно непонятно для неё, выросшей на городских площадях и в кружении бесконечных дорог, — да ещё и Хозяин как назло не отвечал на её осторожные просьбы о помощи…
       Из круговорота никак не собиравшихся толком мыслей её выдернул звук голоса перевозчика. Дженева удивлённо уставилась в непривычную торжественную задумчивость, которую являл весь вид Тудро, и далеко не сразу сообразила, что тот начал ей о чём-то рассказывать.
       — Ещё осенью хозяйка Кемешь пообещала моей старухе подарить ножницы. Мол, очень хорошие. Как у цеховых портных. Настоящие, будто. Старуха моя как обрадовалась-то! А хозяйка Кемешь возьми да и забудь подарить. Уж не такой она человек, чтобы не выполнить обещанного. А забыть — такое с ней случается. Случалось.
        Тут рассказчик запнулся. Дженева сначала терпеливо ждала окончания паузы, а потом подтолкнула всерьёз замолчавшего Тудро негромким «а дальше что?»
       — Фанья всё хотела напомнить ей, да я запрещал. Нехорошо, я так считаю. Это почти как выпрашивать. Нехорошо. И вот старуха-то уже и смирилась, что не будет их у неё. Ну и ладно. А в последний вечер перед поездкой к тому… треклятому морю… хозяйка Кемешь сама пришла к нам. И принесла те ножницы. Как знала, что...
       — Хватит! — перетянутой струной выпрямилась Дженева. Хватит с неё и своей собственной боли, чтобы ещё выслушивать и чужую!
       Тудро, обычно избегающий поднимать взгляд выше плеч собеседника, непонимающе посмотрел ей прямо в глаза. На её счастье, из тёмного пятна речного тумана выплыл ещё более тёмный профиль высокобортной лодки, идущей им наперерез, и Тудро с головой ушёл в маневрирование их судёнышком. Когда опасность столкновения осталась позади, течение уже вынесло их к узкой причальной бухте. В загромождении стоящих на привязи лодок Тудро с трудом нашёл место, чтобы высадить Дженеву.
       — Когда мне вернуться за тобой?
       — Когда?.. — Дженева задумалась. В её сегодняшних планах было ещё и зайти к леди Олдери, а к её дому проще идти через Новый мост. Оттуда же до университета рукой подать. — Нет, не надо. Сама доберусь.
       Тудро отчалил, освобождая место для подплывающего судна речных стражей, а Дженева принялась пересекать как всегда многолюдную пристань, заполненную грубыми на вид солдатами, группами здоровенных стражников с одинаково цепким прищуром глаз, деловитыми до нахальности слугами важных вельмож, ругающимися от усталости грузчиками. Мысленно возопив небесам страстную обиду, что те поскупердяйничали одарить её внушительностью вида, Дженева мышкой скользила сквозь жернова двигающейся толпы — осторожно, внимательно, едва дыша. Без приключений добравшись до входа в город, она облегчённо вздохнула и принялась подниматься узкой дорожкой, тяпляписто вымощенной разнокалиберными каменюками. Когда Дженева вышла к Аптекарской, речной туман остался внизу и обстановка благополучно сменилась; здесь общее настроение задавали оживлённо болтающие горожане, занятые скучной работой уличные писари и веселые торговки яркими безделушками, но былое чувство уверенности в себе, так радовавшее её всё нынешнее утро, сдулось безвозвратно.
       На противоположной стороне улицы Дженева разглядела знакомую фигуру Терестины; всколыхнувшаяся медовая печаль воспоминаний об оставшейся далеко в школярском прошлом той наивной, смешливой жизни с её искренними надеждами и щемящими ожиданиями непременного счастья, буквально сама подтолкнула её к старой подруге.
       — Тер, не верю своим глазам! Сколько мы с тобой не виделись?
       Молодая женщина в добротном платье из темно-малиновой мягкой шерсти и с убранными под высокую чёрную шапку волосами, не спеша повернулась на ликующий вопль. За прошедшее время она очень похорошела, превратившись из длиннотелой девушки с копной коротких курчавых волос в статную женщину с мягком достоинством движений и твёрдо вырезанными очертаниями правильного лица.
       — Хорошо выглядишь! — озорно подмигнула Дженева. — Как идёт замужняя жизнь?
       Тут её взгляд упал на выпирающую округлость живота под ненавязчиво скрещенными руками Терестины, и она промычала от избытка чувств что-то восхищённо-неразборчивое. Терестина приняла от стоящей рядом служанки длинную шаль (глядя на тонкое ажурное плетение белого козьего пуха Дженева машинально вспомнила давешние разговоры Гражены о том, что их подруга выходит замуж на человека из о-очень небедной семьи), накинула её таким образом, чтобы скрыть все выступающие очертания фигуры, и только потом произнесла вежливую формулу приветствия.
        — Я недавно вспоминала о тебе, — добавила она. — Когда мне рассказали ту ужасную новость, о гибели всех ренийских чародеев, я очень горевала о тебе. Но тем более радостно было узнать, что ты выжила.
       Дженева кивала, вслушиваясь в её ровный голос. Она вдруг почувствовала какую-то почти болезненную неуместность своей нарочитой радости и намеренно успокоилась, подстраиваясь под величавую ровность обращения своей давешней подруги.
       — Да нет, не то что я выжила… Меня тогда с ними просто не было.
       — Большая потеря для всей страны. Моя семья хорошо знала Ченя. Добрым он был человеком. Хотя и… Ну да ладно.
       — Не то слово, добрый, — пробормотала Дженева и отвела глаза, чтобы никто не увидел их мокрый блеск.
       — Что ж, рада была тебя видеть. Мне нельзя долго находиться на холоде, как-нибудь ещё увидимся.
       Замешкавшейся Дженеве пришлось почти крикнуть, чтобы её голос достиг удаляющейся подруги:
       — Я обязательно зайду к тебе! Принесу подарки для будущего малыша.
       Уверенно уходящая Терестина запнулась на ровном месте и резко обернулась:
       — Нет, нет, не надо! К тому же — да, конечно — я же скоро уеду в загородную усадьбу мужа!.. Не надо, не трудись. У тебя наверное сейчас и своих хлопот три мешка.
       Дженева не нашлась, что ответить. Потоптавшись на месте, она вернулась к прерванному движению к своей цели. Благо уже видны широко распахнутые ворота в министерскую часть Туэрди. Оставаясь мыслями в только что случившемся разговоре, Дженева рассеянно держала путь — пока его не преградило чьё-то тело в форме гвардейца. Она очнулась — и подняла широко распахнутый взгляд на закрывающего ей вход рослого малого.
       — Куда это направляется моя дама?
       — К лорду Станцелю, — честно брякнула она.
       И только уже сказав, сообразила, что вовсе не обязана отчитываться в своих намерениях перед дворцовой охраной. Дальше её ум действовал быстро: она видела, как ворота в обе стороны пересекают захлопотанные люди, и что им никто не препятствует; и что наиболее вероятное объяснение этому — гвардейцы знают завсегдатаев этой части Туэрди в лицо. Ну да, а она же здесь ещё новичок… Дженева неслышно вздохнула.
       — Моё имя Дженева. Я чародей ренийского Круга.
       — Да ну?! — в тёмных глазах гвардейца загорелось искреннее веселье; он ничуть не поменял позы живого шлагбаума.
       После короткой паузы Дженева расслабила завязки плаща, стянутого на шее, и молча вытащила серебряную цепочку с ярлыком чародея. Гвардейцу оказалось достаточно этого знака: не теряя ни капли достоинства, он сделал шаг назад, коротко и с уважением поклонился, и недвижным часовым вернулся к своему месту у открытых ворот. Проходя мимо, Дженева с таким же уважением кивнула в его сторону, и вступила в сердце человеческой части управления телом Королевства. Короткий инцидент не оставил у неё неприятного осадка; более того, ей даже пришлись по нраву и приподнятость, которой веяло от того гвардейца, и его сноровка, и сообразительность. Вот уж было бы неплохо, если бы тот однажды постучался в их двери, просясь в чародейские ученики!
       Жалко, что ей не успели толком рассказать, как приглашать и как принимать; впрочем, Айна-Пре как-то вскользь обронил, что в их архиве есть подробнейшие записи насчёт всего этого. Дженева пообещала себе в самое ближайшее время найти их и внимательно изучить.
       И всё же в этой сценке было что-то неправильное… что-то в ней исподволь кололо самолюбие. Но что именно? Дженева осознала, как её ладонь сама собой потянулась к тому месту на груди, где под платьем висел ярлык, и это движение оказалось ключом к вполне себе хилому замку загадки.
       Воистину, ей столько раз приходилось нырять за ярлыком, что рука уже привыкла к этому движению!
       Это понимание вызвало у неё такой шквал эмоций, что она повернула к ближайшему окну и стала делать вид, что внимательно смотрит наружу. На самом деле ей просто не хотелось, чтобы кто-то сейчас заметил её перекошенное лицо.
       За всё время, проведённое вместе с чародеем Кастемой, она один-единственный раз видела, как тот показывал свой ярлык; чародею Дженеве приходится делать это чуть ли не каждый день!
       Даже гвардеец, который по долгу своей службы не мог не знать о чародее Дженеве, не поверил ей, что она это и есть!
       Она стояла, со всей силы упёршись лбом о холодное стекло окна. Превращению шквала в бурю помешал лишь скрипучий голос, негромко окликнувший её. Досадуя, что встреча с мажордомом случилась как назло, когда она оказалась к ней не готова, Дженева медленно оборотилась.
       — Ты уже здесь? — буркнул лорд Станцель, нахохлившейся птицей стоявший в нескольких шагах за её спиной. Дженева заметила, что выглядел он сейчас гораздо более старым и уставшим, чем во время их последней встречи. — Я как раз от короля. Пошли ко мне.
      
       * * *
      
       Король Ригер чувствовал себя так, будто только сейчас он и начал жить.
       Он засыпал и просыпался с блаженным чувством дарованного ему облегчения; с этим чувством сладостной свободы он разговаривал и смотрел по сторонам, смеялся и распекал слуг, жил и дышал. Всё то, что много лет мешало ему, досаждало, связывало руки, раздражало и мучило — все эти тягостные грузы вдруг свалились с его плеч, почти одновременно, словно сговорившись. Его жизнь стала тем, чем она и должна была всегда быть — податливой глиной в его руках, из которой он теперь мог лепить всё, что бы ему только захотелось.
       Он чувствовал себя настолько счастливым, что был неспособен наслаждаться счастьем в одиночку. Он объявил широкую амнистию, благодушно переполовинив тюрьмы по всей стране; далеко не один проситель выходил ошеломлённым из его кабинета, получив там больше, чем просил; делегация хассанеянских купцов устроила из поздравления его с наследником настоящее представление, с фейерверками и танцовщицами, — на радостях Ригер дозволил всем хассам целый год торговать беспошлинно. Лорд Станцель только и хватался за голову от нарастающих безумств монарха, поседев за эти дни чуть ли больше, чем за всю предыдущую жизнь.
       После того, как окончательно подтвердилось известие о гибели всех полноценных чародеев ренийского Круга, лорд Станцель, памятуя давнюю монаршую нелюбовь к нему, не стал затягивать с подготовкой указа об «аннулировании Круга, долго служившего на благо страны и престола, отныне и навсегда». Как только Ригер понял, к чему клонит в своём докладе мажордом, он со смехом откинулся в кресле.
       — Ты это брось, старина. Мы великая держава, мы потомки тех, кто возродил дух человеческой гордости и добра после Долгой ночи. Нам без Круга — некрасиво! — произнес он последнее слово возвышенным речитативом. — Там же кто-то остался? Двое юных особ? Так кому же, как не прекрасной юности, служить украшением ренийской короны? Поставь это дело под свой контроль — и пускай они верой и правдой служат делу королевства. Главное, чтобы не вмешивались в дела короля, — совсем другим тоном закончил он, и на этом вопрос был закрыт.
        И сейчас лорд Станцель смотрел на сидевшую перед ним Дженеву. Через его кабинет проходило многое и многие, чего здесь только не случалось, но вот такие нелепые ситуации были всё же редкостью. Нет, смешные нелепости здесь можно собирать бочками, чтобы потом озолотиться, продавая их по бросовым ценам. Время от времени из потайного кармана судьбы выпадали и трагичные… Но всё это были простые, обычные, по-житейски понятные негоразды и незадачи. А сейчас… Так наверное чувствовал бы себя человек, долго, истово и самозабвенно искавший секрет бессмертия; исходивший всю землю, познавший тысячи других великих тайн, но не ту одну-единственную, что ему нужна, сто раз отчаивавшийся и обретавший надежду — и вот он дрожащими руками открывает чудом попавшую ему книгу древней мудрости, в которой записано нужное ему знание, и обнаруживает, что она, сладчайшая, написана на столетия назад забытом языке.
       У него есть то, что ему надо, есть по честному и без обмана. Но воспользоваться этим невозможно.
       Лорд Станцель привык к тому, что он всегда мог прийти со своими вопросами к чародеям и получить от них дельный совет. Он привык к тому, что те сами могли прийти к нему, когда всё, казалось, идёт как надо, и предложить ему сделать то-то и то-то. Он привык, что в любой момент мог рассчитывать на них, для дел государственных или для собственных. Их помощь казалась вечной и неизменной, хотя чародеи, как и все люди, умирали — и каждый раз Круг немного сиротел, пока новая, свежая кровь не делала его опять полноценным.
       Неожиданная и сразу гибель костяка Круга подкосила его, старика. Но чему всё же научила его долгая жизнь, так это уметь принимать потери. Даже невосполнимые. Даже непереносимые. Он смог смириться с тем, что отныне ни у него, ни у тех, кто однажды сменит его, не будет такого благостного чувства защищённости. Он принял с достоинством смерть Круга, он был готов с почестями похоронить его.
       Непредсказуемое на трезвую голову решение короля продолжить Круг снова подкосило его, старика. Но если в те чёрные дни его как-то поддерживала нечасто узнаваемая людьми неизъяснимо глубокая торжественность, которая всегда присутствует в свите Смерти, то сейчас он чувствовал что-то вроде безнадёжной усталости от в общем-то даже и не предпринимаемых попыток сопротивляться участию в несмешном и бессмысленном фарсе.
       — Всё будет идти, как и раньше, — сказал он Дженеве, энергично закивавшей в ответ на его слова. Он вспомнил однажды вскользь сказанное Кастемой, что из неё получится хороший чародей. Может быть. Получился бы — лет так через десять. И если бы был жив сам Кастема… Лорд Станцель поймал себя на абсурдном желании обсудить с ним всю эту дурацкую ситуацию — и устало прикрыл глаза. — Круг в Рении остаётся. Король сказал. Круг всегда действовал ради королевства. Сейчас королевство поддержит Круг. Казна, так же как и прежде, будет выделять деньги. Король сказал. Да. И зайди к казначею, получи своё жалование за все предыдущие месяцы.
       От последних слов лицо чародея расплылось откровенно детской улыбкой. Мохнатые брови старика полезли было вверх, но вспомнив, из какой жизни оный чародей пришёл в Круг, лорд Станцель вернул их на место.
       — Когда появится ваш второй, Юз, пусть тоже зайдёт ко мне. Мне не успели его представить. Уж гляну на него.
       Мажордом чуть приободрился. Кто знает, может что ещё и получится? Кто знает, что и вправду сказал бы ему сейчас Кастема; одно ясно, что наверняка попросил бы его в меру сил помочь заново вырастить Круг из таких зеленых, таких едва проклюнувшихся росточков… Повинуясь импульсу вспыхнувшей щедрости, он выпрямился и совсем другим голосом обратился к до сих пор в общем-то помалкивающей Дженеве:
       — Может, у тебя вопросы какие-то есть? Что-то хочешь спросить? Или попросить?
       Дженева очевидно замялась. Потом весьма сбивчиво, окольными путями, так что мажордому пришлось несколько раз уточнять, что же она хочет сказать, сформулировала не столько вопрос, сколько расплывчатое недоумение, мол, правильно ли люди говорят, что уже назначили нового королевского судью? В памяти лорда Станцеля всплыл тот вернувшийся от чародеев лист с перечёркнутым именем предложенной королём кандидатуры — и он с медленной уверенностью кивнул.
       — Да. Король не нашёл лучшего человека на это место, чем лорд Рэгхил. Я помню, Круг выказал своё сомнение в правильности этого выбора. Однако король уверен, что это просто недоразумение. Впрочем, если Круг желает опротестовать сделанное назначение, король внимательнейшим образом выслушает все его доводы. Итак, какое решение Круг примет?
       У Дженевы не было ни единого повода сомневаться в том, что это назначение было сделано не по отчётливо выраженной воле Хозяина. Конечно, странно, что он до сих пор терпит подобное своеволие; когда такое случалось раньше, его реакция всегда была быстрой и намертво отбивающей всякое желание на подобные шалости.
       С другой стороны, ему сейчас может быть просто не до этого. Кто знает, какими важными делами ему сейчас приходится заниматься?
       Как бы то ни было, назначение лорда Рэгхила это явный непорядок. И её долг, как ренийского чародея, здесь очевиден. Ей нужно сказать твёрдое «нет».
       Только как всё это будет выглядеть в глазах всех остальных, не знающих о существовании Грасса? Ха, да очень просто: для них это «нет» будет исходить от неё самой — и больше ни от кого! А в своей убедительности для всех них она уже убедилась, ага!.. Горько улыбнулась, заметив как рука снова потянулась к цепочке с ярлыком… Дженева неслышно вздохнула и в очередной раз попробовала привлечь к себе внимание Маэстро. Сначала тихонько. Потом чуть требовательнее.
       От третьей попытки её остановило только острое осознание, что если и та окажется тщетной, она на месте и расплачется.
       Мажордом ждал затянувшегося ответа, с неторопливым любопытством наблюдая разворачивающееся перед ним представление то возбуждённо округляющихся глаз, то нервно покусываемых губ, то цепенения в обдумывании пришедшей мысли. Не скрываясь, он глубоко вздохнул: то, что у неё всё написано на лице, — это Кастема тоже считал нужным качеством для хорошего чародея?
       Разочарование подъело остатки терпения. Лорд Станцель опёрся локтями о стол, накрыл губы сложенными в замок старчески пальцами и, дождавшись, когда её взгляд, сосредоточенно бродящий в ворохе соображений, поднялся к его лицу, буркнул:
       — Итак?..
       Она вздрогнула и тут же уставилась в пол. Перед этим в её широко раскрытых глазах мигнуло что-то яркое и очень определённое, но так быстро, что он не успел это расшифровать.
       — Х-хорошо, пусть...
       — То есть?.. — решил на всякий случай уточнить мажордом. Он не сомневался в ответе, которые дали бы ему старые чародеи; для девушки же, скуцюрбившейся сейчас в своём кресле, и верно, будет здраво не пытаться следовать их путём.
       Дженева прокашлялась, поднимая голос к нормальной громкости.
       — Круг не пойдёт против воли… против воли властителя Рении. И если его воля такова, то так тому и быть.
       Порозовев от мысли, что ей удалось найти обтекаемую формулу, снимающую с неё всякую ответственность перед Хозяином, ежели что не так, Дженева прерывисто вздохнула и села поудобнее. На глаза лорда Станцеля попался уже ненужный черновик, и он с каким-то наслаждением порвал лист на мелкие кусочки.
       — Кстати, о казначее. Гражене, как вдове чародея, полагается пожизненное содержание. Если захочет, пусть сходит к казначею.
       Дженева откровенно хихикнула на прозвучавшую от старика глупость.
       — Какая ещё вдова? Гражена-то? Ну-у…
       Потяжелевшее молчание старика накрыло её веселье, как ладонь муху. Дженева мотнула головой, отгоняя неприятную тишину. В освободившемся пространстве всплыли былые уроки Миреха. Отпустив всё, что происходило сейчас в ней, она послушно повторила всем своим телом приземлено-недвижную позу лорда Станцеля, его сжатые челюсти, насупленные брови…
       Ага — он серьёзен, настолько рассерженно серьёзен, что лучше и ей от беды подальше самой посерьёзнеть.
       — Мой лорд, тут что-то напуталось. Гражена никогда не говорила мне, что она вдова чародея, — мягко нажала она на последние два слова.
       — А то, что она жена чародея — говорила?
       — Нет, и это не говорила. Да и не такая она, чтобы отбивать у Кемеши Ченя. И Кастема — если бы она забыла сказать о своей свадьбе с ним, то уж он то-очно не забыл бы пригласить меня, — прыснула она, не сдержавшись.
       Мелькнуло короткое и острое сомнение насчёт Юза. Нет, лучше об этом не думать! Кто там ещё остался? Айна-Пре. Дженева напрягла лицо, чтобы ненароком не рассмеяться. И дабы соорудить тут фразу позабористее, полетела быстрой мыслью по всей истории неизменного собаченья самолюбивой подруги и высокомерного чародея, вытаскивая нитью памяти и самый первый пинок, которым чародей лениво одарил «баронскую дочку», и все её приступы слёз, гнева и ненависти на его счёт, и её чуть ли не рычание, только зайди речь об Айна-Пре, и…
       И потом её молчание и неизменный перевод тем разговоров с Айна-Пре на что-то другое. И прежде несвойственное ей, всегда такой энергичной и целеустремлённой, мечтательное смягчение губ в задумчивой улыбке. И множество других странностей и примечательностей, от которых она, Дженева, как-то умудрялась отмахиваться, упоённо варясь в собственных делах сердечных и переживаниях.
       Она поймала себя на том, что уставилась на мажордома, с щенячьей надеждой ожидая, что тот уверенно рассмеётся: «Айна-Пре? И придёт же в голову!»
       На этот раз лорд Станцель простил ей ребяческое удивление, ибо сам был несколько удивлён, когда узнал о должным образом оформленной записи о заключении этого брака. Впрочем, здесь он был более раздосадован тем фактом, что сведения того разряда, которые городской нотариус Почехова по роду службы обязан отправлять в архив Туэрди без промедления, задержались на несколько месяцев.
       — Значит, моя юная дама не знала об этом?
       — Нет. Но я передам ей. О казначее.
       — Со словами моего сочувствия, пожалуйста.
       — Да-да, конечно. Если мой лорд больше ничего, я пойду.
       Лорд Станцель окинул взглядом нескрываемую ошарашенность её вида, коротко раздумывая, стоит ли сейчас поговорить с ней о том, какие пошли слухи о причинах гибели Круга? Об упрямом шёпоте, уличным сквозняком разносящем по городу слова «гнев богов»?.. И, пожалев свои нервы, небрежно кивнул ей, отпуская.
      
       * * *
       Лишь оказавшись в одиночестве многолюдных коридоров суетливой канцелярской части Туэрди, Дженева позволила себе слёзы. Она размеренно шла к выходу, не пряча лица и время от времени тыльной частью ладони аккуратно промакивая собиравшиеся в уголках глаз солёные лужицы. Сложно было понять, что же здесь ощущалось болезненнее — то, что Гражена не поделилась с ней, или то, что она сама тогда равнодушно упустила всё это.
       За воротами дворца запнулась о мысль, что сейчас не стоит идти к леди Олдери, разузнавать у той о Гражене. Она и так уже достаточно узнала; хотя бы к этому привыкнуть!.. Остановилась под узким навесом, прячась от заморосившего дождя, и долго не могла решиться, к какому пункту из намеченного списка дел приступить. В голове тоже было туманно и моросящее. Дженева подняла глаза к пригорюневшемуся небу… И так захотелось увидеть Гражену, так потянулось выспросить у неё всё-всё-всё. Но где она сейчас? В своём любимом Погорье или уже едет в Венцекамень?.. Дженева вздохнула и вернулась в сырую и болезненную реальность.
       В конце концов остановилась на походе к Тончи. Идти к нему, конечно, неблизко; его семья жила на окраине, за Тощими воротами. Час быстрого хода, не меньше. Тем лучше, хоть голова развеется.
       Дженеве никогда не нравилась Ломенка — низинный район, в котором жил Тончи. Когда-то здесь добывали строительный камень, и земля до сих пор так и не отправилась. Местность давно застроилась, но грубые складки каменистой почвы и рыхлые холмы отвалов глины так и оставались лицом Ломенки. Дженева остановилась на краю пригорка, оглядывая тесно накиданные внизу черепичные крыши жилых домов вперемешку с мокрой соломой сараев, и в который раз пожалела, что на убитой копальнями земле плохо росли деревья. Они одни могли бы скрасить её, рваную и мятую как платье нищенки.
       Пройдя калиткой в высоком деревянном заботе, Дженева оказалась во дворе, посыпанном речным песком. В углу чумазые ребятишки возились с цепной собакой, из летней кухни долетали женские голоса и печной дым, на верхнем этаже девочка-подросток мыла распахнутые окна.
       — Эй, красавица, брат твой дома? — зычно крикнула ей Дженева.
       Девочка, не переставая елозить мокрой тряпкой по стеклу, молча кивнула куда-то над своей головой. Из окошка на чердаке выглянула деловитая физиономия Тончи.
       — О, каким ветром ты тут?
       — Поговорить пришла. Слазь!
       — Ага, иду уже.
       Тончи ловко соскользнул приставной лестницей и пересёк двор. Пока он шёл к ней, Дженева широко лыбилась его свежеотращенной бородке. Тончи заметил направление её взгляда, пригладил ладонью аккуратный светло-русый лоскут, но её нарочитого приглашения повеселиться вместе с ней не принял.
       — Голодная?
       — Есть немножко, — легко согласилась она.
       — Тогда иди туда, — кивнул он в сторону сваленных у забора бревён. — А я сейчас.
       Он отправился в уже минуту как молчавшую кухню. Дженева постояла ещё, ожидая его, потом пошла в указанном направлении и примостилась на мокром, сучковатом дереве, оставляя рядом место для Тончи. Из кухни выглянула плотно закутанная в шаль молодая женщина. Дженева приветственно помахала ей рукой. Та тут же исчезла в тёплом, дымном чреве летней кухни.
       Тончи вернулся с парой варёных яиц и стаканом молока.
       — Давно я не ела под забором, словно побродяжка, — хихикнула Дженева.
       — Ладно тебе. Мы тут все сейчас так живём. Дом, видишь, перестраиваем.
       — А что такое?
       — Да много нас уже тут. Тесно стало… Так чего пришла? Говори, а то меня работа ждёт.
       Дженева почувствовала неуютность ситуации. В её неотчетливых ожиданиях, как стоило случиться этому разговору, было что-то типа долгого чаёвничания в гостиной с вареньем и приятственной беседой, в которой она бы уж нашла подходящий момент для полунамёка-полуприглашения насчёт совершить путешествие под полной луной. Дженева неопределённо угукнула и с жутко сосредоточенным видом принялась чистить яйцо, одновременно поспешно гоняя ум в поисках подходящей затравки. Ничего так и не сообразив, решила действовать прямо в лоб.
       — Ты не думал, чтобы войти в Круг?
       Честно говоря, она ожидала вспышки удивления. Может быть, радостного; может быть, испуганного, может, раздражённого. Тончи же кивнул с таким видом, как будто не только знал, о чём она заговорит, но и как будто даже заранее подготовил ответ.
       — Спасибо за приглашение. Но я — пас. Мы с Майлессой таки женимся, — после короткой паузы добавил он.
       Двор торопливо пересекла сутулая женщина неулыбчивого вида, подхватила под мышки спокойно игравших малышей и молча понесла их, тут же как по команде расхныкавшихся, в дом.
       Дженева почувствовала пустоту внутри себя. Она, конечно, не особенно рассчитывала на Тончи. Она допускала, что он мог просто не догадаться взглянуть однажды поздним вечером на небо, мог просто не поймать зов полной луны. Но чтобы он отказался — об этом она даже не думала, совершенно искренне и честно.
       Она открыла — и закрыла рот, не зная что сказать. И, увы, не зная, что в этот момент весь её облик являл собой наявную иллюстрацию потерянности и просьбы о помощи. Глубоко вздохнув, Тончи обнял её за плечо и поцеловал в макушку.
       — Отвали, Бутончик! — сердито взбрыкнув плечом, Дженева сбросила с себя его руку.
       — Хорошая ты, пичуга. Только в такой переплёт попала, что… Но знай: что бы ни было, я всегда буду на твоей стороне. А ты знаешь, что, — оживился он, — а бросай ты своё чародейство. Не вовремя ты туда встряла. Мотай оттуда. Хороший ты человечек, жалко тебя.
       — И вроде же перегаром от тебя не пахнет, — буднично ответила она и поднялась на ноги. — Спасибо за угощение. Передавай от меня привет Майлессе.
       — Ты мне последнее время Гражену стала напоминать, — рассмеялся приятель.
       Дженева окинула быстрым взглядом Тончи, словно пытаясь уловить в уголках его губ под нежной светло-русой порослью следы чего-то недосказанного.
       — А ты… м-м… у тебя о ней нет никаких новостей?
       — Да вроде ничего, — коротко задумался Тончи. — Ты не знаешь, что её держит в Погорье, что она всё никак не вернётся?
       — Нет, не знаю, — отмахнулась повеселевшая Дженева. — Скоро уже наверное приедет.
       Тончи задумчиво кивнул, припоминая смутную мыслишку, мелькнувшую у него на днях, когда дядька рассказывал о своей недавней поездке на запад. Дядьке приходилось много колесить по стране, и он любил — и, главное, умел — повествовать о том, что видел. Так вот прошлой осенью в Почехове ему довелось увидеть пару ренийских чародеев, оживлённо выбиравших отрезы тонкого льна у красочно расхваливавшего свой товар хассы.
       — Слушай, Дженев… Это, конечно, не моё дело… Но ты не знаешь, что там такое было у Гражены с Айна-Пре? М-м?..
       Дженеве припомнились вечные подколки Тончи насчёт парования, реального или воображаемого, на которые тот был большим любителем. Она прямо посмотрела в его прищуренные глаза, уже заблестевшие новой интригой — и не менее прямо отрубила.
       — Айна-Пре и Гражена были мужем и женой. В архиве Туэрди лежит запись об их браке. Я пойду. Рада была тебя видеть.
       …И большую часть обратного пути она провела в сладковатой дымке воспоминания о том, как неподдельно изумился Тончи её словам, выжимая из этой сочной фантазии все соки, пока та не выдохлась, оставив по себе лишь гул в голове. В этот момент на глаза попалась вывеска отделения Королевской почты и, повинуясь импульсу, Дженева зашла в полутёмное помещение с ароматом горячего сургуча, продемонстрировала ярлык чародея и уже через несколько минут надиктовывала писарю письмо леди Олдери с вопросом, не знает ли та что-нибудь о возвращении Гражены. Выйдя вслед за отправленным посыльным на улицу, довольно оглядела развидневшееся небо, подсыхающую брусчатку тротуара в коротких дневных тенях — и решила продолжить испытание своих ног ещё одним походом, на совсем другой конец города. Туда, где раньше обитали Чень с Кемешью. У чародея была привычка работать дома с бумагами из архива, и Дженева хотела проверить, не остались ли в его жилище тексты и документы, которые никак не предназначались для посторонних глаз.
       И уже почти у самой цели её ждал неприятный сюрприз — амбарный замок на входных дверях. В растерянности Дженева подёргала его, словно надеясь, что он вдруг возьмёт да и раскроется. Потом опомнилась и спустилась вниз, к хозяевам дома, в котором Чень снимал верхний этаж. Там пекарь с женой доложили ей о том, что на прошлой неделе к ним зашёл племянник Ченя и объявил: раз у того детей не было, всё нажитое дядей имущество переходит ему и его семье.
       — Это он повесил замок? — сердито покрутила носом Дженева; сами чародеи никогда не запирали своего жилища. И, не дожидаясь очевидного ответа, задала вопрос посущественнее. — Он действительно родственник Ченя, вы уверены?
       — Да, моя дама. Ядрей бывал здесь и раньше, родичался, да, — дружно закивали ей хозяева. Дженева уже заметила, что к кому бы из них она не обратилась, отвечали они ей вдвоём и почти в унисон.
       — Мне нужно попасть внутрь. Там остались мои вещи, — прилгнула она. — Как это можно сделать?
       — Так Ядрей скоро должен вернуться.
       — Как скоро?
       Пекарь с женой хором пожали плечами. Дженева, раздосадованная непредвиденной задержкой, села на лавку у ворот и стала раздумывать, как ей поступить: решиться всё-таки ждать Ядрея или, оставив ему записку, отправиться дальше по делам. Прийти к окончательному решению помешало появление видного мужчины лет тридцати, с короткими чёрными волосами под куцей новомодной шапочкой и с тяжёлой холщовой сумкой в руках, уверенно вошёдшего во двор и повернувшего к лестнице на верхний этаж. Из дверей кухни выглянул пекарь и засигналил Дженеве, мол, это он! Она вскочила и поспешила вслед за поднимающимся Ядреем.
       Нагнала его уже наверху, когда тот отпирал замок. Он не мог не заметить, что за ним идут, но даже не повернул головы.
       — Приветствую! Я имею честь говорить с Ядреем, племянником ренийского чародея по имени Чень?
       Только сейчас он окинул её цепким взглядом тёмных глаз под выгоревшими ресницами — и небрежно кивнул. Дженева почувствовала, как мелкой дрожью её стал бить гнев. Выпрямилась и сжала голос в кулак.
       — Моё имя Дженева, я чародей ренийского Круга. Я пришла сюда, чтобы забрать свои вещи.
       Не дожидаясь ответа, сделала решительный шаг к уже открытой двери — и резко тормознула, чуть на наткнувшись на быстро вскинутую руку. Ядрей хлопком припечатал ладонь к косяку, преграждая ей вход.
       — Спокойно, барышня. Будь ты хоть дочерью ренийского короля. Это мой дом.
       …Всё это было настолько неожиданно, странно и неразумно, что Дженева просто опешила. И удивление оказалось сильнее всего остального; даже трепет гнева утонул во взметнувшейся волне бессловесной вопросительности. Дженева очень долгое мгновение сосредоточенно рассматривала выпрямленный сгиб его локтя перед своим носом, будто здесь могли оказаться все ответы на все тайны мира, а потом безмятежно отступила назад, к деревянным перилам и, наклонившись над ними, певуче окликнула хозяев, наблюдавшим с одинаково приоткрытыми ртами разворачивающееся действо.
       — Зовите сюда городских стражников. А ты, — повернулась она к Ядрею, — оставайся здесь.
       — Ладно, — тут же передумал тот. — Что тебе здесь надо? Я вынесу.
       — Я сама возьму, — почти нежно произнесла Дженева и двинулась прямо на него.
       Ядрей распахнул дверь и первым вошёл в темноту комнаты.
       Дженева шагнула вслед за ним, немного постояла, давая глазам привыкнуть к полумраку, а потом принялась исследовать на предмет всех бумаг окрестности широкого подоконника, который служил Ченю письменным столом. Сам племянничек уселся на край сундука и с кошачьей внимательностью наблюдал за её движениями.
       Частью своего спокойного сознания она заметила, что все вещи, начиная от громоздкой мебели и заканчивая легко выносимыми мелочами, вроде всё ещё на своих местах. Единственно, что окружающее имело такой вид, будто его постоянно ворошили и перетряхивали.
       Собрала все бумаги, вплоть до рваных кусочков, на которых расписывали перья, а потом подошла к книжной полке Кемеши. Сколько здесь любимых книг… Вдруг почувствовав, что это будет настоящее предательство — оставить их здесь, вместе с этим племянничком, Дженева без раздумий принялась снимать их и относить на подоконник. Ядрей было качнулся в её сторону, но и только.
       Ну вот, Дженева оглядела объёмистые стопки книг и бумаг. За один раз не отнести, но и оставлять здесь нельзя. А как быть со всем остальным добром чародеев? Как быть с наследничком, цепко высматривающим, как она перевязывает книги и выносит их на веранду?
       Дженева вспомнила легкомысленную беспечность Кемеши и Ченя к деньгам и прочему нажитому добру — и с искренним облегчением почувствовала, что тоже может позволить себе махнуть рукой. Пусть кто хочет, тут всё и растаскивает.
       — Это всё? — поднял голос до сих пор раздражительно молчавший Ядрей.
       — Да, — отрезала Дженева и закрыла за собой дверь.
       Она договорилась с хозяевами насчёт провожатого, помочь донести связки книг до башни, спустилась вниз и в последний раз посмотрела на обитель Кемеши и Ченя…
       У Дженевы перехватило дыхание. На бывшую обитель умерших Кемеши и Ченя.
       …В те дни в Регице, в дни отупляющего страха и болезненной надежды, к Дженеве иногда приходило ощущение, что и весь этот мир вокруг, и вся её жизнь не больше, чем случайная иллюзия, затянувшееся мгновение сна. Детская забава, к которую она просто заигралась. Единственным, что тогда воспринималось неоспоримо реальным, была смерть чародеев, и в той реальности, никак не вмещавшейся, сколько ни старайся, в тесную мерку добра и зла, под разрывающим сердце горем так же неоспоримо ощущался всё выдерживающий покой.
       Когда шторм горя и боли поутих, это торжественное чувство незаметно ушло; снова воцарилась привычная обыденность.
       Сейчас же, когда неустанно избегаемая истина непостоянства того, что ты любишь, и тех, кого ты любишь, вдруг без предупреждения вмазала ей под дых, оно снова прошло через её сердце.
       — Меня зовут Техриш. Куда нести?
       Дженева непонимающе посмотрела на подошедшего веснушчатого подростка с её связками книг в руках.
       — Ты не смотри, что я худой, — неправильно истолковал он её молчание. — Я жилистый.
       — К башне чародеев, — пробормотала она и пристальнее всмотрелась в его показавшееся знакомым лицо. — Техриш?.. А, ты служил у Кемеши!
       — Да. А теперь меня взял к себе пекарь.
       — Хорошо ли тебе у него, не обижают ли тебя тут?
       — Ничего, — со взрослым спокойствием ответил тот. — Хозяин обещал, что через пять лет объявит меня подмастерьем, и я тогда войду в гильдию.
       — Ну, это будет здорово! А если… мало ли что… если тебе вдруг понадобится помощь, найди меня. В память Кемеши.
       — Спасибо, хозяйка, — голос парня дрогнул. В этот момент в поле его зрения оказался вышедший на веранду Ядрей. Техриш многозначительно кивнул в ту сторону. — Он сегодня принёс лом.
       — Чего-чего?
       — Лом принёс. И клещи. Ребята видели. Так что если здесь что и было припрятано, он точно найдёт.
       Дженева прыснула, сообразив наконец-то, в чём дело. Ну да, стоило только посмотреть на холёный вид племянника, на его новомодную куцую шапочку, которая одна стоила наверное дороже всего гардероба Ченя. Нужна ему та рухлядь ничего не скопившего чародея! Он ищет что-то поценнее. Будет отдирать доски, вытряхивать матрацы, каждую секунду с трепетом ожидая разглядеть горшок с золотом или сундучок с жемчугами. Ну да, Чень же был не хухры-мухры, а ренийский чародей!
       — Хех! Если я только действительно знала Кемешь и Ченя, ничего ему здесь не обломится! — довольно прищурилась Дженева; парень негромко, но от души заржал, как это умеют делать только мальчишки. — А теперь пошли!
       
       * * *
      
       По дороге в башню они разговорились. Он рассказал историю своего появления у Кемеши; она поделилась рассказами о её мудрости и проницательности. Именно от него Дженева впервые расслышала слова, эхо которых уже гуляло вокруг и долго потом ещё не отставало от её путей. Техриш завёл речь о доброте и жалостливости Кемеши, и как только, мол, боги могли разгневаться на такого хорошего человека?.. С чего это ты взял? — недоумённо глянула на него Дженева... Да вот и я о том же, глупости всё это, — повеселел тот.
       В этот момент они свернули на улицу, где жил Кастема, и Дженева забыла обо всём на свете, заворожённо глядя на серую полоску скошенного отсюда вида стены под бурой черепичной крышей. От тоски и чувства несправедливости мироздания заломило зубы.
       Когда они подошли ближе, из ворот вышли люди и, обернувшись к дому, остановились на тротуаре. Среди них Дженева узнала Ипраницу, крепкую сорокалетнюю женщину, сестру торговца зерном, у которого Кастема снимал весь дом. Женщина водила рукой в указующем жесте; остальные послушно задирали головы и негромко переговаривались друг с другом. Дженеву, не остывшую ещё от короткой стычки с наследничком Ченя, кольнуло нехорошее предчувствие. Она сунула Техришу свою связку бумаг, наказала ему ждать её тут, а сама поспешила к жилищу Кастемы.
       — Приветствую мою даму и вас, благородные господа. Разрешите спросить, что вы делаете в доме моего учителя.
       Ипраница повернулась к Дженеве и окинула её внимательным взглядом.
       — Ты, верно, Дженева, да?.. Очень хорошо, я как раз собиралась искать кого-то из знакомых покойного. Чтобы они увезли его вещи.
       — То есть?
       — Всё по закону, моя дама, всё по закону. Дом принадлежит нам с братом. Мы уже лет тридцать сдаём его внаём. Последние шестнадцать лет здесь жил покойный Кастема. Очень приятный человек, всегда платил наперёд. Да, мы не могли на него пожаловаться. Я всегда гордилась, что у нас снимает жильё ренийский чародей. И к нему всегда можно было прийти за добрым советом.
       — Но вещи-то его зачем увозить? — не сдержавшись, крикнула Дженева.
       — Так на этой неделе оплаченный срок заканчивается, — искренне удивилась её непонятливости Ипраница. — Мы ищем новых постояльцев.
       — Мы ещё не дали согласие, — торопливо вмешался сухонький старичок с внешностью мелкого чиновника на покое. Он предостерегающе замахал пальцем. — Мы не можем быть легкомысленными к… сами знаете, о чём я.
       Женщина вернулась к нему, будто разговор с Дженевой был уже окончен, и с ласковой улыбкой стала нахваливать как его благоразумие, так и непротекаемость крыши своей собственности.
       Прерванный её появлением торг снова разгорелся. Дженева видела, что дом старику понравился и что он не будет давать согласия, покуда не выжмет с хозяев последней капли скидки.
       — Сколько платил Кастема? — услышала Дженева свой натянутый голос.
       Не оборачиваясь, Ипраница назвала цифру и продолжила ласковое уговаривание готового дрогнуть семейства. Дженева похолодела: это больше половины её жалования. Плюс уход за домом, плюс содержание слуг… Останется ли ей что-нибудь на жизнь?
       — Я снимаю этот дом. Плачу, сколько Кастема. Вы теперь можете идти.
       И она махнула рукой старичку и его семейству. Тот вскинул плохо выбритый подбородок, принялся протестовать — но хозяйка уже улыбалась Дженеве и гостеприимно распахивала обе створки двери, приглашая войти внутрь. Дженева почувствовала, как волна случившегося накрыла её с головой, и она уступила ей, покорно отдалась её потоку — ходила с хозяйкой по всем этажам, заглядывала всюду, куда её приглашали заглянуть, касалась ладонью того, что ей предлагали потрогать, принимала от Фаюнг чашку с чаем, отвечала на вопросы, соглашалась на встречу с нотариусом, чтобы подписать должные бумаги…
       Пришла в себя, когда поток уже опал. В комнате было тихо, лишь из из-за стены доносился гулкий ритмичный стук часов. Она сидела на софе, у дверей стояла Фаюнг с пустым подносом в руках, а у неё у самой между ладонями была зажата пустая чашка из-под чая. Дженева задумалась, когда же она его выпила, и, тут же отпустив эту мысль, подняла глаза к бесстрастному лицу служанки.
       — Вот так вот. Что скажешь, Фаюнг?
       — Не знаю ещё.
       — Я тоже не знаю, — выдохнула Дженева. — Сколько в доме слуг?
       — Сейчас двое, старый Бротко и я. Была ещё кухарка, но она нашла новое место.
       — Ну да ладно. А ты возьмёшься готовить еду для вас двоих?
       — Не знаю. Мне надо подумать.
       — О чём?
       — Останусь ли я здесь.
       — А почему до сих пор оставалась?
       Поджав губы, Фаюнг помолчала.
       — Мы ждали возвращения Кастемы.
       — Вот и хорошо, — тряхнув головой, Дженева поднялась на ноги. — Будем ждать его вместе. Я просто тогда подумала… Вот вернётся он — а куда? А так он вернётся в свой дом!
       Лицо служанки дрогнуло, как будто вдруг развязался туго завязанный узел. Только сейчас Дженева разглядела, что за той стороной сухих глаз Фаюнг всё время блестели слёзы, — и тут же у неё самой под веками остро запекло; она вскинула ладони, чтобы заткнуть прорывающиеся слёзы, но не успела. Ещё минуту назад она бы уж постаралась остановить их, сделать вид, что их и не было, но тонкие всхлипы, доносившиеся уже от Фаюнг, освободили её от утомительной нужды сдерживаться. Она по-детски расплакалась — и облегчённо заплакала Фаюнг вслед за ней.
       Так, помогая друг другу, вызволяя друг друга из пут сдерживания, через минуту они обе, обнявшись, уже рыдали в голос, и не было никого в этот момент ближе и роднее…
      
       * * *
      
       Вечером, когда остатки и без того мутных сумерек подчистую пропали в дождящем мраке, а в её комнате в башне трепетал свет одной скромной свечечки, Дженева попробовала подвести итоги сегодняшнего, богатого на события дня. Первого дня в Венцекамне, когда она представляла ренийский Круг.
       Итак, что она, чародей, сделала как чародей?
       Самое главное, самое важное, самое неприятное: смалодушничала, подтвердив сделанное назначение Королевского судьи. Дженева в который раз поймала себя на невыносимо сильном желании начать оправдываться, мол, а что она может сделать без поддержки Грасса и почему он всё молчит, молчит, молчит… «Дорога самооправданий заканчивается болотом тоски», вспомнила зацепившие её как-то слова Кастемы.
       — Нет, вот только туда мне не ещё не хватало, — прошептала Дженева и вернулась к разбору дня. Пункт под названием «лорд Рэгхил» — черный камешек. Нет, целый камень. Даже каменюка — чёрная, большая и тяжёлая.
       Дальше. Что-то едва уловимое во всём сегодняшнем разговоре с мажордомом дразнило её чувством сделанной ошибки, какой-то обидной и глупой неудачи. Она не могла точно сформулировать, что это было, как ни пыталась, но стойкое послевкусие промаха не уходило… Ладно, ещё один чёрный камешек.
       Ни от Юза, ни от Гражены нет пока никаких новостей. Ладно, это не в минус, это просто нужно ждать.
       Отказ Тончи постучаться в Круг. Ещё один чёрный камешек.
       Резко выпрямившись, Дженева пробежалась в памяти насчёт чего-то определённо белого. Ну да, у неё получилось вернуть архивные бумаги Ченя и книги Кемеши! Вот уж и правда, не всё сегодня было так плохо.
       А как насчёт сумасшедшего решения сохранить жильё для Кастемы? Дженева почувствовала холодок страха, пробежавшего её телом: она достаточно хлебнула нищеты, когда колесила бесконечными дорогами в фургончике уличных артистов, чтобы не понимать, во что себя ввергает, оставшись отныне почти без средств к существованию.
       В общем, весь день скорее в минусе. Интересно, что бы на всё это ей сказал Кастема? Дженева замерла, пытаясь прислушаться, что же ей шепнёт дружище внутренний голос... Она постаралась детально представить, как подходит к чародею, как делится всеми своими затруднениями и треволнениями, как Кастема кивает ей, приглашая рассказывать дальше; как она уже начинает всхлипывать насчёт своей бестолковости, и как он всё отчётливее улыбается ей и вот даже поднимает руку, с шутливой угрозой дёрнуть её, как ребёнка, за нос…
       Тихонько засмеявшись, Дженева отпустила эту фантазию. И верно, что она тут устраивает похороны хомячка? Просто следующий раз надо поступать иначе. Как-то более по-чародейски.
       Она подошла к окну, вглядываясь туда, где за непроницаемым покровом туч должна медленно скользить округляющаяся луна. Весёлость потухла, не успев разгореться. От мысли о том, чтобы провести приближающуюся ночь полной луны в таком же полном одиночестве, хотелось ныть не хуже, чем от зубной боли.
       — Юз, Юз, как же я по тебе соскучилась, — тихонько хрипнула она. От желания прикоснуться к нему — немедленно, сейчас! — Дженева обессилено упала лбом к холодному стеклу. На запотевшей поверхности желтел отблеск свечи. Дрогнув ресницами, Дженева стала всматриваться в мутновато светящееся пятно, ища в нём контуры любимого облика. Воображение милосердно накрыло всё вокруг своими чарами, Дженева коснулась кончиками пальцев отражения, как будто это было лицо Юза, и это как будто вдруг исчезло в миге сладостного озарения «Юз, это ты…»
       …Дженева пошевелилась, просыпаясь ото сна, от которого не хотелось просыпаться, и застонала: мокрый холод стекла под замерзшими пальцами, которые ещё мгновение назад трепетно касались тёплых губ Юза, отрезвлял слишком болезненно.
       Она вернулась к столу, стала греть руки над зябким пламенем свечи. Незадавшийся день и вечер припас безрадостный. Некоторое время раздумывала, стоит ли поискать по комнатам ещё свечей, но в конце концов решила лечь спать.
      
       * * *
      
       Новый день выдался повесеннее. До вечера ни разу не задождило; разогретое солнце частенько показывалось из прорех туч, словно трактирщик, то и дело выглядывающий из окошка постояльцев. До полудня Дженева не выходила из башни, давая размокшей земле время просохнуть. Она пересмотрела последние записи чародеев, отыскала регламент молчаливого приглашения в ученики, поверила запасы чернил, бумаги и перьев — а также натаскала в свою комнату свечей.
       Смотритель, всё утро снимавший с окон нежилых помещений зимние ставни, пригласил её на обед к ним с женой. Дженева тут же согласилась: запах пекущейся сдобы уже давно дразнил её обоняние и мешал сосредоточиться на важных чародейских делах.
       Стол Фанья накрывала на веранде. Ещё издали Дженева разглядела парующий горшок, охапочку первого в этом году зелёного лука, миску с квашеной капустой и большой противень под многообещающе наброшенной вышитой холстиной.
       — Добрая еда! — оживилась Дженева.
       — Да уж, — кивнул Тудро. — Жёнка моя из Астарени, а там поесть любят.
       Прямую полоску высохших губ Фаньи тронуло слабое подобие улыбки.
       — Сейчас ещё сметанки поднесу, а вы пока садитесь.
       Хозяин разлил по мискам горячий суп и раздал всем по ломтю хлеба.
       — Что там нового, в мире-то? Мы с моей хозяйкой редко где бываем, а новости любим. Раньше было-то кому нам рассказать… А сейчас мы как отрезанные. Бывают дни, что только друг дружку и видим.
       — Новости?.. То, что королева умерла родами, слышали, да? Но король не очень горюет, сын ведь родился.
       — А назвали-то как?
       — Как прежнего короля, Стиппином. Празднование устроили знатное, по всей стране. В Почехове даже фейерверк заделали. Я не застала — в Регице ещё была — но люди рассказывали, да…
       — А в Регице как отгуляли?
       — Не знаю, — зябко пожала плечами Дженева. — Мне тогда не до этого было…
       С реки донеслись звуки протяжного напева сплавщиков леса. Михо как-то говорил ей, что этими бесконечными песнями они всё напоминают реке, сколько хороших людей поглотили её воды, и если когда та и была голодной, то сейчас должна быть сыта…
       — А что там болтают о смерти чародеев? То же, что и у нас?
       Размеренно хлебавшая суп Фанья одарила мужа сердитым взглядом.
       — Ел бы ты молча! Человеку своими расспросами и ложку в рот положить не дашь.
       Дженева машинально отправила в рот ложку, действительно несколько подзадержавшуюся в воздухе, и задумалась — показалось ей или действительно в интонациях Фаньи было что-то большее, чем просто забота хлебосольной хозяйки?
       О чём спрашивал Тудро, когда она остановила его? Ага, он завёл речь о том, что болтают люди о гибели Круга. Кстати, об этом действительно должны что-то болтать. И странно, что до неё ещё никакие слухи не дошли. Или они тут таковы, что не каждый решится ей их рассказать?
       Целеустремлённо потянувшись к миске с капустой, Дженева как можно невиннее поинтересовалась.
       — А что здесь говорят о гибели чародеев?
       — Жалеют, — без паузы ответила Фанья. — Жалеют, что ещё скажешь. Хорошие же люди были.
       Дженева выжидательно посмотрела на Тудро, не захочет ли тот чего добавить. Но тот так основательно и невозмутимо пережёвывал свой беззубый обед, что её неясные подозрения, поворочавшись немного, в конце концов задремали.
       Беседа снова оживилась, когда хозяйка пододвинула не середину стола противень и сняла с него вышитое полотенечко, открыв взору пахучие румяные холмики, бодро жмущиеся друг к другу.
       — С маком, — заулыбалась Дженева. — Мне посветлее!
       Фанья отломила высокую булку и протянула её гостье.
       — Гражене тоже больше всего такие нравятся. Нет новостей от неё? Давно её не видели.
       — Сама жду её со дня на день. Что ей там делать, в том Погорье? Должна была бы уже вернуться.
       Тут она задумалась, не поделиться ли с ними вчерашней новостью? Конечно, раз Гражена так упорно молчала, то хотела зачем-то сохранить это в тайне; но, с другой стороны, и в Туэрди об этом известно, и Тончи она вчера рассказала. Так что секрет уже раскупорен, и осталось только разливать его.
       — А вот вам ещё одна новость. Вы знаете, что Гражена и Айна-Пре, перед самой его поездкой на тот треклятый остров, поженились?
       К сожалению, взрыва удивления, как вчера с Тончи, не произошло. Тудро и Фанья просто обменялись коротким взглядом, в котором без труда читалось обоюдное «ага, а что я тебе говорил».
       — Хорошая получилась бы из них пара, — вздохнул смотритель. — Жалко…
       — Жалко, — эхом откликнулась его жена. — А как это у них случилось?
       Дженева передала всё, что узнала от мажордома; рассказывала она скучно, ибо больше была занята царапающим осмысливанием того, что даже чужие Гражене люди и то догадались, в отличие от неё самой.
       Поблагодарив хозяев за угощение, она не стала возвращаться в башню, а решила немного прогуляться. Вертлявая тропинка привела её на каменистый холм. Дженева нашла сухой валун и уселась поудобнее, оглядывая серые струи внутреннего рукава Гленмара, полоску песчаного пляжа с той стороны водного потока и заросшую кустарником часть университетского парка. Это было одно из тех редких мест на острове, откуда открывался широкий обзор, но без единых следов человеческого присутствия. Такая тишина и безлюдье — и не скажешь, что находишься посредине большого города. Состояние же Дженевы сейчас мучительно требовало полнейшего безлюдья.
       Тот разговор со старенькой лекаршей в Регице всё-таки зарядил её готовностью принять на себя пугающее обязательство — стать всей человеческой составляющей Круга. Пока кто-то ещё не подоспеет на помощь и не подставит плечо под груз, который ей одной явно не под силу.
       Она решилась. Никто не говорил, что это будет просто. Она была готова к ошибкам, просчётам, неудачам. До сих пор стыдно вспоминать Почехов и её высокий чародейский полёт с прыжком в лужу. Да и судьёй Рэгхилом дала слабинку. Во что это теперь может вылиться, кто знает….
       Да, это всё её ошибки и глупости. Но, в каком-то смысле, — неизбежные ошибки, простительные глупости. Ну нет у неё чародейского опыта, нет! Впрочем, и с обычным житейским тоже ещё не густо. Девятнадцать лет, самое время для набивания шишек…
       А вот её слепота насчёт Гражены непростительна. Всё ведь происходило у неё на глазах. И вряд ли кто в Венцекамне знал Гражену лучше ей самой… Дженева тихонько застонала, вспомнив, какую гордость у неё вызывали постоянные подтверждения её умения предугадывать, куда будут течь события и где искать потерянные шпильки леди Олдери.
       Тончи-балаболка о чём-то догадался. Тудро, редко поднимающий взгляд выше линии плеч, что-то разглядел. Значит, и она могла увидеть. Должна была увидеть. А не увидела!
       Незатейливая простота небрежности к происходящему у неё под носом ставила под сомнение даже не то, сможет ли она вытянуть Круг, пока в него не подтянутся другие. Вопрос, по-хорошему, звучал уже, была бы с неё, раззявы, польза для Круга вообще?
       Издав плачущее рычание, Дженева принялась зло тереть глаза, сдирая с них набежавшую пелену слёз. В этот момент в зарослях на том берегу показалась быстро шагающая мужская фигура, тут же скрывшаяся в складках сухой речной балки. Дженева не успела разглядеть, кто шёл малоизвестной тропинкой, ведущей к башне, но в звуке эха от бабахнувшего в груди сердца явственно услышалось «Юз».
       — Юз! — всхлипнула Дженева, и стремительной птицей понеслась назад, к башне. Не добежав до неё, передумала и рванула направо, к старому мостику. Весь мир с шумом нёсся мимо неё, приближая мгновение встречи, и ей оставалось лишь легко уворачиваться от мелькавших в воздухе ветвей и перелетать через коряги и камни.
       На краю леса она остановилась. Тропинка, мостик — всё было, как на ладони. Она  не успела устать, и дыхание почти не сбилось, словно и не бежала вовсе. Просто захотелось видеть, как Юз будет идти к ней, как улыбнётся, наконец разглядев её, как весело помашет ей рукой.
       Из балки вышел Мирех и сразу же приветственно вскинул руку.
       У него всегда было хорошее зрение.
      
Продолжение следует