Светлый кот

На этот раз синоптики не обманули. После туманных дней показалось солнышко.

  Мы служили Литургию в древнем храме, который не закрывался ни в войну, ни в революцию. Служили – я и тамошний настоятель – священник, может быть в пятом поколении. Хор тихо и сладко пел, как, наверное, и двести лет назад. Лучик солнца просочился сквозь старинное стекло южного окна в алтаре и медленно пополз вниз по пережившим и холода и войны фрескам. Маленький красноватый зайчик застыл на лике Спасителя. Потом, во время «Трисвятого» , сонно переполз на жертвенник. Затем, зайчиков стало много. Они перестали румяниться и заиграли на парчовых покровцах, начищенных рипидах, на настоятельском облачении. А один огромный, светлый и, как будто бы главный,  воцарился-уселся на Горнем месте, когда диакон принялся читать Евангелие. Такое великолепие, обычно, надолго впечатляет.

  Диакон вручил настоятелю увесистое Евангелие и забасил сугубую ектению. Внезапно припомнилось, как лет двенадцать тому назад, в мою диаконскую бытность, в другом старинном храме и при другом настоятеле я, так же, однажды, после евангелия вышел на солею и почти остолбенел от восхищения. Тогда я впервые отметил, что Церковное солнце – оно особенное. Солнце светило в окна купола и зайчики забавлялись, прыгали по золотым Царским вратам с одной завитушки на другую, с виноградной грозди – на резной листок. Интересно, тогда были другие «зайцы» или те же, что и сейчас?

  Летят годы… Поменялась эпоха. Лошадей заместили автомобили, фузеи сменились пулемётами, на место купцов и лабазников пришли брокеры и менеджеры. Когда-нибудь всё это тоже уйдёт – канет в историческую пропасть, а Церковный Весёлый Свет останется. Эти же зайчики будут резвиться на макушках у других певчих, эти же лучи будут светить на тот же Вечный Евангельский текст, правда читать его будет другой диакон, внимать – другие люди. Зато, потом, когда всё пройдёт, а Церковь останется, на Её торжество соберутся все, все, все, кто от века сумел оценить неповторимый Церковный Свет и эта радость уже не кончится.

  К концу службы зимнее солнце висело уже, как могло, высоко. Настоятель проповедовал, я радостный стоял рядом и глядел на полтора десятка прихожан, утонувших в огромном лучистом храме. В этом селе люди почти не утратили традиций: левую половину занимали женщины, а правую – пара старичков. Посреди церкви, под главной люстрой сидел кот. Старый крепкий русский кот. Закончилась проповедь, миряне подошли «под крест». Настоятель, я и диакон удалились в алтарь и разоблачились, а кот всё продолжал сидеть. Он дремал под церковным солнцем и во сне покачивался из стороны в сторону. Когда последняя прихожанка вышла из церкви и в храме воцарилась тишина, мы услыхали мурлыканье, временами походящее на храп. Я с любопытством глядел на полосатого прихожанина в приоткрытую вратницу. Мой интерес заметил настоятель:
- Что, нравится? Это Барсик наш. Мы его уже не замечаем, привыкли.
- А откуда он здесь?
- Да он тут всегда был. Ну, конечно, не он, а, там, предки его какие-нибудь… Но я вот лет тридцать тут служу и сколько помню, что ни служба он всегда на это место приходит и молит... кхе, то есть дремлет. Пускай сидит. За то насчёт мышей порядок.

  Настоятель отыскал свою скуфью, и мы отправились к нему в дом перекусить. Проходя мимо полосатого мышелова, батюшка поприветствовал его: «Барсик! Кыс-кыс!» Кот упал на спину, скрестил лапки и честно ответил: «Мя-а».