МХАТ имени Горького где-то в середине нулевых

               


МХАТ имени Горького провинциальный по своей сути, москвичи в него не ходят, а исполнителям главных ролей здесь дарят почему-то игрушки. Вот и постановки здесь по большей части тихие. В отсутствие модных декораций, роскошных костюмов и бродвейского света тащить спектакль приходится актерам, а успех всецело зависит от удачного выбора пьесы. В таких случаях беспроигрышным автором является Островский – как его ни ставь, все равно что-то получится. На этот раз получилось смешно. Зритель, промочивший слезами книжку, прорыдавший весь фильм, в театре ожидал получить ту же порцию катарсиса, ан нет – вот вам, пожалуйте, комедия! Досидите только до явления четвертого, потому как в первых трех вам делать нечего – там невнятно бурчит мордастый Дудукин и задыхается Кручинина в исполнении пластмассовой Дорониной. Но стоит на сцену вылететь Незнамову (в исполнении Андрея Чубченко), как спектакль сразу же набирает ход. Возможно, артисту не за двадцать, а за тридцать, но ведь и у Островского сказано, что он должен выглядеть старше своих лет, как обычно бывает с людьми много претерпевшими. Все в нем точно совпадает с образом гордого скитальца – тарантиновская походка, торчащая челка, которую он устало и зло ерошит, что уж говорить об откровенной и издевательской (но не откровенно издевательской, как во многих театрах) манере игры! Нет, это не лучший актер в моей жизни, не самый даровитый, не самый проникновенный, но в нем живет харизма, и это заставляет зрителей прямо-таки из кресел выскакивать от восторга, не замечая, что остальные актеры, включая знаменитейшую Доронину, сливаются с фоном, а сам фон, то бишь декорации в первом и втором действиях напоминают те неудобоваримые сине-оранжевые панно, какие выставляются бездарными уличными художниками вдоль Арбата. Хотя, возможно, что убожество декораций было намеренным – ведь в финале сцена расцвела фантастической синью ночного леса с двумя Лунами – яркой и почти прозрачной, как подсознательный знак двух актеров: догорающей примы, дарящей отраженный свет былой славы, и неизвестной восходящей звезды с пылающим взором. Нереальная реальность пейзажа – не приятная неожиданность, это требование почти эпической сцены высокого накала, которая, как я подозреваю, является финалом не одной, а двух пьес Островского. Да, я рассматриваю «Без вины виноватые» как возможное развитие судьбы Ларисы из «Бесприданницы», если бы она осталась жива. Это счастье – месть всем мелким пакостникам, уничтожающим достойных людей, месть красавцам-женихам, бросающимся на богатых невест, месть крохотному провинциальному городку, где происходит действие обеих пьес. Это надежда для читателя и зрителя, это выход, а драматург, прежде всего, ценен своим умением исправить любую судьбу, спасти героя из любого самого безнадежного злоключения, чтобы зритель облился слезами, изъерзался на своем бархатном заду, перепугал весь партер криками: «Кто знает, как все кончится?!», а в финале все же получил свою порцию заслуженного лимонно-лаймового счастья!
….. Во МХАТе имени Горького аплодируют стоя.