Глава 4. Надэль-Иголка

 

Быстрая в своих действиях и поступках, шустрая, как сказали бы в старину, девочка Надэль Ева до определенного времени была вполне счастлива своей судьбой.
Она была оптимисткой и хохотушкой, а потому все-таки начнем с положительных моментов ее судьбы.
Во-первых, она родилась женщиной, что в Северо-Западном Всемирном государстве означало почет, уважение и, главное, возможность работать. Работать инженером, а, значит, передвигаться.
 Родиться женщиной было большой удачей. Причем в почете к ним никакое материнство и детство не имело место. Еще в 2100 году по решению специалистов естественных, гуманитарных и социальных наук на Трехбуквенном Научном Консилиуме решили, что среднестатистическая женщина по физическим, психологическим и интеллектуальным параметрам находится на порядок выше, чем такой же среднестатистический мужчина. А потому, ей следует занимать  более ответственные посты.  Поскольку к тому времени «среднестатистическими» были все – то основную «мужскую» работу доверили женщинам.
 Главной и почти единственной специальностью всего прекрасного пола стала -  профессия инженера-технолога, обеспечивающего работу всех существующих и производящих все на свете машин. Перед ними стояла только одна задача – поддерживать состояние машин и компьютеров в рабочем состоянии.
В образовательном Полигон-центре их обучали начаткам истории (фрагментарно),  компьютерному и новоанглийскому  языку и управлению вычислительной техникой. Примечательно, что никто не владел историей мира полностью, знания по этой специфической и «ненужной» дисциплине давались по мозаичной системе. Так, один школяр знал  «кусок» истории Нового Времени, другой –  Средневековья, третий – только последних двух веков.
 Выросшие, наскоро обученные девушки поступали на заводы, где контролировали состояние рабочих машин. Они были строго одеты, как правило,  в комбинезоны, подвижны, маскулинизированы своей деятельностью. Привязанностей и эмоций, не говоря уже о чувствах, были лишены. Семьи для «инженеров» были нефункциональны, а потому и не нужны.
Надо отметить, что, хотя подшефная Мамону генлаборатория «Рекомбинация» работала «на славу» и контролировала рождаемость получше всяких так законов и штрафов, и  считалась чуть ли не единственным местом рождения детей, все-таки 1-биллиардная часть из них рождалась «запрещенными».
    Родители-нарушители ставились перед выбором – быть уничтоженными или отдать на уничтожение своих детей.

Некоторая часть из таких нетипичных детей, которых заслоняли собой родители, отдавая за них свою жизнь, попадала в специнтернаты. «Гуманное» государство не умерщвляло неугодных малышей, а воспитывало их по образу и подобию Мамона, штампуя из них идентичных клонам «операторов» и «инженеров». Выпускники интерната так же поступали на работу, только комнаты выросших «запрещенных» были оборудованы решетками, за ними был установлен особо жесткий круглосуточный контроль.
 За предупреждением рождения «неразрешенных» тщательно наблюдали…

 Но и на старуху бывает проруха – в захолустном  городке на границе внутренних территорий родилась еще одна кроха, с такими красивыми голубыми глазками и такими снежно-белыми кудряшками, что даже злюки-полиционеры не смогли хладнокровно уничтожить это чудо…

Стелла и Сэл, контролировавшие Черноградскую территорию шестнадцать лет назад, услыхав как-то  детский плач в квартире Трой, ринулись к ней в ожесточении и предвкушении внеочередных премий за задержание «неразрешенных». Ведь дети не жили даже с генетическими родителями, а только в Полигон-центре и специнтернатах! Лимитов и лимитских детей  они и за людей-то не считали, отстреливая их по поводу и без оного…
 Стелла и Сэл, судя по их бриллиантовым звездочкам на погонах, явно отлично служили тайными  полиционерами своей страны.
 Они ворвались в комнату Трой, когда та в спешке прятала грудного ребенка в платяной шкаф.
Женщины увидели друг друга и испугались. Трой – неминуемой расправы, Стелла – того, что, как, оказывается, жаль разлучать мать и дитя, таких беспомощных и неотделимых, и как невообразимо без раздумий умерщвлять одного из них; Сэл испугалась того, что наблюдала за живым маленьким ребенком в первый раз в жизни.
 Набравшись храбрости, Трой в старом ситцевом домашнем платье, демонстративно по-хозяйски взяла ребенка на руки, мол: «что пришли»? Тем временем, ее сердце колотилось в сто раз быстрее, так как мало того, что они с дочерью уже взяты, но в пристройке могла обнаружить себя их «спрятанная» бабушка, которая бы завершила картину полного неподчинения законам Северо-Запада.
Увидев незаконную, хорошо спрятанную от Всевидящего Ока, чудную малышку, крепко держащую мамин рукав и с упрямством смотрящую на двух незнакомок, две незнакомки крепко задумались. Все-таки человеческие чувства где-то на генном уровне еще теплились в этих несчастных женских телах.
Стелла и Сэл прекрасно знали, что в их головы вживлены единственные портативные чипы  -  «чипы наблюдения», которые при операции для полиционеров вставлялись в стекловидное тело глазного яблока. Пока человек смотрел на какой-либо объект, он доносил эту информацию до Всевидящего Ока – Центра агентурной информации, информации со спутника, из любого дома и квартиры будь-то на окраине или в мегалостолицах. Спасения не было – кроме как шепот у мужчин, которые использовали свой собственный кусочек мозга Личное Запоминающее Устройство, и мелкобуквенного письма у женщин, да еще самодельных пристроек, которые казались безопасными для Ока.
Но ребенка увидели. И не только Стелла и Сэл…
Мать Надэль чуть не умерла от горя – ее малышку, спрятанную в новой, пристроенной к кухне обычным дедовским способом комнатке, еще не опознанной Оком, все же увидели.
Секунды молчания повили в воздухе. Женщины принимали решение.
Ничего не объясняя, «инженеры безопасности» немедленно вышли из комнаты и, не прощаясь, поспешили из здания. Трой не поняла в чем причина. Сэл незаметно махнула рукой женщине с ребенком, что могло означало одно: «уходи, беда миновала».
Услышала только грубый голос Сэл: «В работе глаз наметился сбой, возможно, комп.вирус. Центр, дайте объяснение».
Но у Центрального Ока никогда не было вирусов, потому что оно работало сразу на две разведки – Северо-Западную и Юго-Восточную – вирусы запускать было просто не кому…»
«Стелла, Сэл -  Стелла, Сэл! В чем дело?» - пришел  недоверчивый ответ из Центра. По интонации мерзко-мелочного голоса они поняли, что план по «вирусу» провалился. Надо было доказать, что глаза были чем-то испорчены.
Грубоватые обветренные униформенные подруги зашли в тень огромного навеса, где Око не могло видеть их со спутника.
Они остановились друг напротив друга и одновременно вздохнули глубоко, от души.
Серые, когда-то красивые, но обесцвеченные глаза короткостриженой светловолосой грубоватой Сэл и оливковые глаза темно-шоколадного лица Стэллы встретились. Они  понимающе и  решительно улыбнулись друг другу.
«Ну что, родная, пусть на нас двоих придется хоть одна спасенная душа», - шепотом сказала одна из них. Лазерные оружия моментально были установлены на небольшой, но достаточный  инфроуровень и поднялись друг против друга.
Просекающие насквозь лучи за секунду прожгли знакомые глаза ослепляющим навек красным светом.

«Ты счастливая…» - прошептала мама, давно уже спрятавшаяся за загородкой, на ушко дочери в ту минуту. Исчезновение полиционеров осталось для Трой необъяснимой загадкой.

После этого жизнь маленькой девочки, которую назвали в честь прабабушки Надэлью, что в переводе со старонемецкого языка означало «Иголка», проходила совсем не так, как было положено пронырливому инструменту шитья. До четырнадцати лет девочка жила буквально в четырех стенах маленькой пристроенной комнатушке, куда перенесли кровать парализованной к тому времени бабушки. По законам Северо-Западного государства престарелые и больные люди должны были находиться в «больнице для умирающих», но Трой и здесь преступила все нормы, прятав мать до последнего.
Сама тихоня и «серая мышка» Трой хоть и была «запрещенной», выросшей на свободе, в юности войдя в систему данных Ока, вписала себя в системные администраторы небольшой, по меркам Чернограда, городской машины по стирке белья. Она получала приличное жалование, полное довольствие, вела тихий и скромный образ жизни, дабы не привлечь к себе излишнего внимания. Никто в городишке не знал, что она «запрещенная». Знали только, что переехала из Порыня в Черноград очень давно, работает, всегда правильно молчалива, хотя и улыбчивая. В городишке, почти забытом Всевидящим Оком, которое в связи с постоянно происходящими восстаниями «лимитов» в столичных мегалополисах, было  достаточно неряшливо и обращало внимание на провинциальные мелочи только через «чипы наблюдения» инженеров охраны. Это как нельзя лучше подходило для того, чтобы растить ребенка в домашних условиях. Трой прекрасно знала, что по всему государству найденных детей, родившихся по любви, помещали в эти ужасные спецприемники, стирали часть памяти, делали из них почти клоны,  и с возрастом они уже ничем не отличались от других…
 Лишь несколько семей на свете (кроме многочисленных, гонимых властями «лимитов», которые по мнению Мамона не представляли опасности режиму из-за своей неграмотности и не способности к организации) жили полуподпольным образом, дабы сохранить связь поколений – это были неведомые Трой «лесные» люди. О них информации вообще нигде не было. Это были тени памяти старушки Рэве, люди-фантомы, возможно, даже сказочные, вымышленные люди.
«Их придумали, чтобы в нас оставалась надежда», - так думала Трой.

В  ее семье центром Вселенной и нераздельной главой  была бабушка Надэль, мать Трой, Рэве.
Бабушку звали очень красиво на древне-французском языке Апэль Рэве*. Но вот в чем беда – свои имя и фамилию она не могла произнести вслух, поскольку в Северо-Западном государстве под строжайшим запретом были три слова, одно из которых «мечта». Остальные слова -  «любовь» и «свобода» - со страхом произносились людьми, причем только шепотом.
 «Старой подпольщице» Апэль Рэве не пришлось регистрироваться под известной фамилией Ева. С юности невыносящая ущемления своей свободы девушка отличалась потрясающим везением и  пронырливостью – за всю свою жизнь она ни минуты не проработала на Северо-Запад! И даже не была ни в одном списке!
Апэль Рэве также славилась сверхвысокой эрудицией по нынешним временам. Она была даже аристократична, помнила, что когда-то было искусство, видела художественный фильм о «любви» (второе запрещенное слово), знала, что это такое. Она встретила дедушку Надэль в совсем юном возрасте, после побега из лимитской деревни от своей мачехи, когда пряталась в лесу около вновь строящегося города Киплинг-тауна. Этого леса давно уже нет, но те времена ее трудной, но прекрасной молодости были настолько ценны для нее, что каждый малозначительный факт находил свое отражения в каждодневных устных  мемуарах Апэль Рэве-бабушки. Следует сказать, что на сегодняшний день ей стукнуло уже целых 55 лет, что уже на 10 лет было больше смертного возраста Северо-Западного государства. Просто все дело в опеке, заботе и ласке дочери Трой и любимой внучки Надэль. Воинственная бабушка с двадцати лет, после того как Киплинг-лес был окончательно вырублен, а ее супруг Джим Корнблюм (Василек) погиб в неравной схватке с многочисленным отрядом инженеров безопасности, покинула ставшие родными места и много лет провела в скитаниях по степной безграничной «пустыне».
После смерти леса и мужа, свою единственную дочь горемычная Рэве отдала одному из друзей Джима – бывшему сбежавшему клону Джереми, который растил девочку с 5  до 15  лет в  своей землянке.
Джереми отличался очень мягким и тихим характером, как раз таким, какой нужен при воспитании дочери. Поступок бабушки Рэве был продиктован именно этим, да еще полным отсутствием сил, сильной депрессией после потери мужа и невыносимостью мысли о том, что придется выходить из подполья для поиска работы только ради прокорма. Главным же делом  для нее был поиск разошедшихся кто куда товарищей ее мужа, «лесных» людей.
Джереми был очень рад своей миссии и тем, что хоть кому-то небезразлично  его существование. Трой росла тихой и очень послушной девочкой, почти что полной противоположностью своей мамы-революционерки. Чтобы ей ни сказали, чтобы ни попросили, девчушка немедленно выполняла. Она выросла в постоянном труде и доброте своего «почтиотца».
 Когда после долгой разлуки ее совсем же взрослой увидела мать, та была поражена кротости и трудолюбию своей невыращенной на глазах дочери. Трой холодновато встретила маму, которая оставила ее в малом возрасте, но потом простила. Джереми, очевидно выполнив главный долг своей жизни – воспитание дочери своих друзей, через год умер от диабета в своей землянке на руках двух любящих его всем сердцем женщин - Трой и Рэве.
После смерти Джереми для матери и дочери наступали суровые времена – вопросы жилья и пропитания встали ребром. Но дух сопротивления, который, как инфекционная болезнь, передался Рэве от предков и мужа, не мог дать ей право сдаться.
Последний лес в мире пал под наступившим компьютерным «раем». Жить, как крыса, в землянках окраин, она больше не могла, сказались годы бесприютной жизни – она стала задыхаться вне свежего воздуха. Выхода почти не было.
Так в скитаниях по безжизненным степям Восточно-Европейской равнины, которая еще недавно была прекрасной своими полями, садами, лесами и небольшими провинциальными городами, прошло несколько лет.
Необходимое решение пойти на предательство перед самой собой, поступить на службу ненавистному Мамону-III, молодо выглядящая, сорокадвухлетняя Рэве наметила на 1 января 2173 года.
Проснувшись утром у знакомых своего мужа, она обратила внимание на то, что Трой уже ушла. Плохое предчувствие перевернулось в груди. Дочь словно исчезла. Тогда Рэве поняла, что наслушавшаяся жалоб и стенаний девушка приняла «единственно-верное» решение  - сдаться властям.  «Боже мой! Что я натворила!» - в слух сказала Рэве, побежав по улице, ведущей к комендантской. К счастью, Трой еще не подошла к крошечной цитадели государственной власти в маленьком Чернограде, а потому мать торопливо объяснилась с ней и просто силком утащила ее обратно.
- Слушай, девочка моя! Давно собиралась с тобой поговорить – неужели ты хочешь работать на эти чертовы машины? Да, мы бедны как церковные мыши. Ну и ладно, еще сто лет так проживем! Ты теперь взрослая, мы можем скитаться дальше, пока не найдем какой-нибудь лесок или рощицу! - заговорщицки говорила Апэль Рэве.
Но ресницы дочери не поднимались, убеждение «служить, чтобы жить» въелось в ее сущность:
- Мама! Ты же знаешь, что последний лес уничтожен! Какие еще иллюзии царят у тебя в голове? Хватит, баста! Посмотри, как живут инженеры! Они получают в тысячи раз больше нас. Они каждый вечер ходят кино. У них есть собственные квартиры и транспорт. Какие доказательства еще тебе нужны?! – заявила Трой, вдруг страстно выговорившись, - к тому же у них никаких проблем, они не думают о мужчинах, им ничего не нужно от жизни! Это рай, понимаешь? Настоящий рай!
- Странно, что это говорит моя дочь! - жестоко сказала Апэль – хладнокровная и разочарованная. Еще минуту и слова бешеной лавой стали вырываться из ее груди: - Неужели ты не понимаешь, что сейчас ты СВОБОДНА? Неужели эта свобода не перевешивает все эти мнимые ценности вместе взятые?
Расстроенная Трой хотела что-то ответить, но передумала.
- Неужели ты не понимаешь, что такое любовь?
- Мама, потише, - испугавшись запрещенного слова сказала Трой.
- Тебя не исправить… У меня одно условие, - жестко сказала седеющая мать, – ты должна родить ребенка, прежде чем поступишь на службу. Ты отдашь его мне. На воспитание. Ты не любишь СВОБОДУ! Если бы я воспитывала тебя с детства – ты никогда бы не произнесла этих страшных слов! Можешь нас выкинуть потом из своей «квартиры», но ты должна иметь ребенка, иначе потом они не дадут тебе сделать этого. Сама же потом будешь убиваться!

На том и порешили. Про отца Надэль было известно немногое. Пережившая всю тяготу и боль любви и вечной разлуки бабушка, запретила дочери долго общаться с «женихом», дабы не расстраивать ее жизнь и сердце. Трой познакомилась с отцом своей дочери случайно по Интердизайнеру, который держали в своей квартире «двойные агенты» - «запрещенные»  работающие инженеры – Лиэн* и Эстер.
Клаус был добрым пареньком, едва вышедшим из питомника, сейчас занимался нажатием красной кнопки машиностроительного завода, был клоном во втором поколении, любил смотреть передачи о вымерших животных и тайком (не для распространения) – собирал информацию  об изобразительном искусстве древних французских импрессионистов.
- Конечно, это не лучший выбор, - своим «фирменным» адмиральским тоном сказала несгибаемая чернобровая Рэве, - Но у нас выбор небольшой! А девочку мы воспитаем в своем духе!
- Почему сразу девочку?! - спросила рассудительная Трой, которая выступала в роли жертвы, инкубатора и покорной дочери одновременно.
Не потерявшая своей женской привлекательности, сильная духом Рэве удивленно приподняла бровь:
- Посмотри-ка на нас с тобой хорошенько, мы сможем воспитать мальчика? Ты, может быть,  знаешь, что такое футбол? Или самбо? А «бокс» – это из какого рода зверюшек? -  Трой беспомощно замотала головой в полном недоумении, откуда-то мать все это знает. Она все время поражала воображение дочери. Довольная своей морально-интеллектуальной победой Рэве провозгласила не терпящим возражений тоном своей «побежденной» дочери: - Так то. Поэтому рождение Девочки – это наш единственный шанс!
     С помощью Лиэн, Клаус и Трой встретились. Конечно же, в рабкомнате молодого человека, желающего скорой встречи и освобождения. Лиэн торопилась, она методично отключила компьютерные датчики от его мозга, и таким образом, Клаус был совершенно свободен. Однако, к несчастью, совершенно потерял при этой мозговой операции память. Он едва мог ходить и есть. Девушки доставили его в комнату Лиэн и Эстер, дестабилизировав прежде Интердизайнер, чтобы никто не смог увидеть похищенного у них дома. Выхаживали Клауса довольно долго, в этом процессе активнейшее участие приняла тогда еще совсем молоденькая Эстер. Клаус благодушно улыбался трем подругам Лиэн, Эстер и Трой, едва различая их. Примерно через год он умер, добрый, клонированный Клаус не выдержал  свободной жизни без свободного сознания.
Эстер после этого случая спешно перевелась в другой город.
«Особой любви между родителями, наверное, не было…» - размышляла взрослеющая Надэль: «Но все же, как страшно, что из-за меня отец лишился памяти и, в конце концов, жизни!» Она не могла простить себе этого, хотя Трой всегда пыталась отогнать от своей любимой дочери печальные мысли. «Очень важно, что ты родилась! Если уж на то пошло, чтобы осталось на свете от твоего отца, если бы он так и был прикован к этим компьютерам? Комиссию, допускающую до размножения его генматериал, по состоянию здоровья, он бы, наверняка, не прошел. Я же говорила, что у него была язва желудка! Таких не клонируют!» - успокаивала ее Трой.
Но Надэль как будто чувствовала, что когда-нибудь она тоже будет отсоединять проводки от нервных волокон человека, и каждое неверное движение будет означать для него или потерю памяти,  или гибель…

Трой до 2186 года работала в уже упомянутом прачечном отделении. Стареющая парализованная Апэль Рэве бурчала на нее за это каждый день, а Трой только и успевала отбиваться со всех сторон точным и безупречным доводом: «Если бы не моя работа, нам бы нечего было есть и негде жить! Вам всем приятно быть революционерами – ну что ж, вперед! Идите на холод и в голод!». Так изо дня в день говорила бедная уставшая женщина своей маме и подраставшей дочке. На бедняге Трой, что ни говори, держался весь дом.
Надэль была любимицей бабушки, ее собственноручным произведением – от начала (как ясно из выше сказанного) и до конца. Престарелая бабушка, не способная передвигаться самостоятельно, нашла в ребенке единственного беспрекословного слушателя и до поры безмолвного оппонента. Нет ничего удивительного в том, что девочка рано заговорила, и ее разговоры касались не совсем обычных понятий.
«Долой Мамона!» - вот первые слова маленькой Надэль. Испугавшаяся Трой было уже приказала бабушке молчать в присутствии ребенка, но та проводила свою ежедневную подрывную деятельность после ухода Трой на работу.
В жизни девочки бабушка сыграла огромную роль: стальной характер, непоколебимая воля к победе, разнообразные знания, часть из которых попала к ней из незнакомого мира мужчин. Ну, и конечно, капелька житейской мудрости. Вот такой непомерно большой багаж опыта и знаний получила маленькая и лучшая  копия своей отважной бабушки -  Надэль, которую в доме звали просто Нэд.
Вся жизнь этой семьи, как и тысяч других людей, изменилась весной 2186 года. Все население огромной по площади внутренней территории коснулась общая беда – крупнейшая авария на атомной станции, который с момента постройки – до торжественного празднованного 20-летия, считалась  безупречной по вопросам безопасности. Про «мирный атом» слагались песни, в самом Чернограде был построен не обнаруживающий стиля и смысла хромированный памятник, где человек-женщина прикручивает к звездочке, видимо символизировавшей атом, какую-то гайку. Именем самого «атома» назывались улицы и парки. Так в Черноградской территории было три «Атом-парка», десять скверов «Двухголовые лошадки» и семь улиц имени «Возбужденного электрона». Никто не подозревал, что может произойти, если атом все же сбросит покровы мирности и покажет свое настоящее лицо…
Семья Нэд жила в сердце территории, провинциальном Чернограде, где и располагалась злополучная станция. Надэль было тринадцать лет, когда произошел взрыв. Она помнила только,  как проспала беспробудно более двух суток, а потом днями просила молока-молока-молока. Когда она впервые после взрыва открыла глаза, все плыло перед нею. За окошком было ярко-лимонное, неестественно желтое небо, и только солнце было, как и прежде, золотым. Она позвала маму, та прибежала и со слезами на глазах обняла дочь.
  - Любимая моя, что же нас так наказывает Бог!? – она еще сильнее прижала дочурку к свой груди и так громко зарыдала, что полупроснувшаяся Нэд тут же поняла – произошла трагедия трагедий.
- Что с бабушкой? – решительно спросила дочка, отходя от тяжелого горячего сна.
- Тоже еще не просыпалась! Вы проспали с ней два дня. Взорвалась атомная станция. Но в области этого никто не знает. Никого не оповестили, мне сказала Лиэн. Она по чистой случайности, в этот момент оказалась на окраине города, в нашем районе.
- И что же теперь будет? - с подозрением и предчувствием чего-то невыносимого спросила Нэд.
- Все будет хорошо, дорогая. Мы будем только очень осторожны. Будем пить побольше молочка, я буду постоянно делать влажную уборку. Все пройдет, не переживай! - успокоившая сама себя и свою дочурку Трой вышла из комнаты и не выдержала, сорвалась и глухо зарыдала…

Даже Всевидящее Око затуманилось на время от слез,  от наблюдения за Черноградом. Но Верховный Мамон-IV не позволил журналистам ста двадцати каналов Интердизайнера сказать и слово о произошедшей трагедии…

С тех пор прошло уже  три года.
В городе Чернограде из живых осталось двое. И то, из числа подпольщиков. Подключенные и инженеры, «двойные агенты» и «запрещенные», кучка «лимитов» - все стали абсолютно равны перед неизбежностью радиоактивного облучения и настигающей смерти.
Сотни человек, погибших на тушении пожара и пломбирования свинцовыми потоками разыгравшихся адовых ядерных реакций, погибли от лучевой болезни в первые же часы. Пострадавшие, жившие и работавшие вблизи завода оказались в Центрах реабилитации, но больше никогда не выходили из них. Волна смертей катилась все дальше. И все моложе были жертвы. И все мрачнее становились безлюдные дома, кварталы и целые города.
Из всей территории от атома чудом уцелели два человека – парализованная старуха и девочка-подросток.
 Через два года Черноградская область исчезла со всех карт мира. О ней никто больше не думал и не вспоминал…
Только один смышленый мальчишка по имени Кройкс, в далеком Ньюворке спросил как-то у учителя географии: «Почему на прошлогодней геокарте территория №23 была, а на карте этого года – она исчезла?» Обезумевший от страха учитель тут же в негодовании направился к директору специнтерната.
Наутро мальчику удалили 0,38 мегабайт личного запоминающего пространства…