Пощечина

Работа Алине досталась скучная, совсем неинтересная, отчего и вся жизнь теперь могла бы стать серой, шершавой, как у многих других в этом шахтерском небольшом городке. Она исполняла свои обязанности главного бухгалтера при ЖЭКе должным образом, ровно настолько, чтобы не уволили, чтобы зарплату, какую – никакую получать. А в свободное от работы и семьи время, то есть, по ночам писала.

Сначала это были дневники. Но скоро стало сильно попахивать от них детством, не таким уж и счастливым, чтобы все дальше и дальше запечатлевать грустные воспоминания на бумаге.
Потом Алина побаловалась стихами, но, когда вдруг обнаружила,  КАК можно писать, как это может быть высоко, красиво, талантливо, она вжала голову в плечи от стыда за свои «опусы» и больше никогда не рифмовала даже то, что само складывалось, как Lego. Решила не засорять собой чистую аллею госпожи Поэзии, от которой веет озоном и радугой.

Но наступала ночь, и ночь требовала от нее чего-то, какого-то творческого наполнения. Алина взяла ручку, прикрепила к планшету несколько листов чистой принтерной бумаги и вышла на крыльцо. Здесь, отмахиваясь от ночных мотыльков, под фонарным светом и светом огромной, выпучившейся на нее, желтой луны, она написала свою первую миниатюру. Ни о чем. Ну, то есть, вот об этом: о своем желании творить, о том, что она только сейчас сделала для себя открытие, что Поэзия есть, живет и в наши времена, о желтой пучеглазой красавице Луне, о фонаре и мотыльках, бессовестно летящих на нее и ласкающих ее голые плечи.

Она набрала текст в компьютере и не придумала ничего лучше, как отправить его на электронный адрес местной газеты “Наше Время”. Просто так. Ну, чтобы прописать где-то свои мысли.

Утром, за чайшкой кофе на работе, Алина открыла почту и не увидев в заголовке пришедшего из редакции газеты письма ничего вроде “Не хрен слать нам свою лабуду!”, увидев, что письмо не попало в спам или в подозрительную почту, открыла послание.

“Уважаемая Алина! Если в Вашей библиотеке произведений имеются и другие миниатюры вроде той, что мы получили, с удовольствием откроем под Вас рубрику “Городская жизнь в миниатюрах”. Рубрика  может быть еженедельной и даже ежедневной. Хватит ли материала? Жду ответа, надеюсь, найдете время зайти, обсудить детали. С уважением, главный редактор Знак Борис».

Алина, недолго думая, нагло и сразу ответила, что, дескать, ради Бога – миниатюр у нее столько, сколько ночей.

Гонорар предложили, конечно, небольшой. Такой небольшой, что можно вообще и не упоминать о нем.

Вот только жизнь с этого дня сделала крутой поворот в судьбе Алины. Она не могла дождаться вечера, ночи, чтобы скорее положить на бумагу то, что потрясло ее за день сегодня.
 
Это раньше она просто наблюдала за людьми на улице, в театре, на работе. А сейчас.… Сейчас все мысли, которые рождались мельком, потом вспоминались, потом обрабатывались и гасли так же медленно, уходя из памяти навсегда, заставляли ее и  без того богатое воображение, работать на всю свою мощь – придумывать продолжения отрывочным встречам, кратким диалогам,  подслушанным в транспорте, в магазине, на почте.

Вот напротив нее в парке, сидят, забравшись с ногами на скамью молодые люди. Подростки. Обыкновенная городская компашка школьников. Не обращая внимания ни на нее, ни на проходящего мимо милиционера, тем более уж, на гуляющих за ручку стариков, пьют пиво из банок. А одна девчонка держится в сторонке. Она тут, но она другая. От пива отказывается, ее заставляют, она смущается, она здесь – чужак. Но почему тогда здесь, в этой компании? И назавтра выходит, вроде бы, простая грустненькая история о девочке, которая попала под влияние одноклассников, которая не в силах от этой компании отделаться, уйти – она - новичок в классе, отличница, у нее состоятельные родители, а пацаны из нее явно хотят извлечь нечто, им нужное. У одного из них глаза нереально стеклянные, но не пьяные…

И в этот же день, купившие в киоске  газетку с программой ТВ, мамы таких вот девчонок – рабынь, усаживаются вечером посплетничать с дочкой, узнать, как дела у нее в школе, с кем дружит, куда ходит гулять после уроков, нет ли каких проблем.

Миниатюры --  заметки, вовсе не носящие лозунгового характера, спокойные, сентиментальные даже, очень чувственные,  быстро стали самой популярной рубрикой городской главной газеты. Фантазия Алины не иссякала, порой и по две – три миниатюры выходили из- под ее легкого пера. Все зависело от того, как прошел день, в каком настроении она наблюдала за прохожими или сидевшими напротив нее пассажирами в автобусе. Она теперь страшно любила подслушивать обрывки чужих разговоров, без начала и конца. Так даже интереснее – придумать самой ту историю, в которую можно вживить тот или иной диалог.

Алина буквально на пару секунд не успела – перед самым носом машины стал закрываться шлагбаум. Она даже еще по инерции дернулась, но, боясь не успеть под опускающуюся полосатую балку, остановилась, заглушила мотор – дежурный по станции объявил сразу и проходящий скорый «Берлин – Москва» и прибывающую на Борисов электричку. Можно не спешить. Она и не спешила. Пятница и ее час пик собрал на платформе огромную толчею дачников, подростков – туристов  по окрестностям, имеющим водоемы, от мам и пап, рабочего люда, наконец, дождавшегося конца летней жаркой недели. Обычный гул, обычные пассажиры.
 
А вот эти необычные. Очень даже странные люди. Не понять даже, кто кому и кем приходится. Стоят рядом, все какие-то грустные понурые, не разговаривают, все трое смотрят в разные стороны, каждый, похоже, думая о своем. Скорее всего, все же, семья: мать, отец, сын лет одиннадцати – двенадцати, максимум.  Все же держатся они рядом, хотя заметно не вооруженным взглядом, что как-то общество друг друга напрягает каждого из них. Свистнула прибывающая электричка вдалеке. Народ на платформе, в том числе и здесь, на самом ее конце, почти у переезда, там, где остановится последний вагон, зашевелился, повернул, как по команде в сторону приближающегося электровоза с яркой алой полосой на «пузе». Чего глядеть, выжидая, будто не веря в прибытие поезда, в то, что он не испарится уже, не дотянув до этого первого пути?! Больше ждали – наберитесь терпения и на эти оставшиеся пару минут.

Мужчина, очевидный отец и муж, достав из кармана мобильный телефон, отошел чуть в сторону, отвечая, видно, на неслышный Алине чей-то звонок.

Потом засунул телефон обратно в карман, двумя крупными шагами подошел к сыну (наверное) и вдруг со всего размаха, так громко, что даже перебил шум электричке, медленно вползающей уже под ноги пассажирам. Все вокруг обернулись на этот ужасно неприятный и звонкий шлепок.

А дальше – еще более странное поведение членов этой семьи: мальчишка, отброшенный пощечиной в сторону, чуть ли не под колеса поезда, даже не возмутился, не схватился машинально за щеку, не заплакал. Просто вернулся на тот метр назад и встал, как вкопанный, как ни в чем не бывало.

А мать? Мать ли она? Никакой реакции! Вообще никакой. Ни взгляда в сторону мужа, ни ответной ему пощечины за сына, ни утешения сыну… Ни- че- го! Публика забыла про открытые двери вагонов, про то, что стоянка здесь минуту, а не полчаса – все ждали продолжения, завершения, финала или полуфинала. Всем нужна была точка. Ее не было.

Просто они так же врознь вошли в вагон. Как роботы, один за другим. Именно, как роботы, неестественно. Первым поднялся по железным ступенькам муж – отец, за ним – жена и мать, и последним – мальчишка. Обычно, ведь, ребенка пропускают вперед, мало ли что…

Так думала Алина уже и тогда, когда электричка свистнула где-то за горизонтом. Она испугалась и очнулась только, когда к  распахнутому окну подбежал водитель из длиннющего «хвоста», выстроившегося за замершим автомобилем перед уже открытым давно переездом.
- Ты че тут, спишь?! Трогай, давай! – Вопил мужик, крутя у виска.

- Простите… - Алина завела мотор, тронулась через волнистую дорожку переезда.

Не сочинялось. Никак. Она сидела всю ночь, не в силах забыть ту противно звонкую пощечину. Она никак не могла придумать ситуацию. Ну, за что мог взрослый мужик, папа или не папа, даже значения не имеет, ударить такого маленького, но уже, все- таки, и взрослого пацана, вполне приятной наружности? Почему его мама -- немама совсем никак не отреагировала на такое из ряда вон?

Она перебирала все возможные варианты, тут же отклоняя один за другим.

Двойка за год. Но причем телефонный звонок? Не учительница же позвонила и сообщила такую новость среди лета. Да и мама,  почему безучастна тогда?

Узнал от позвонившего, что сын курит… Ерунда. Ремня,  и дома нужно дать.

Украл что-то…  Может быть. А мама? Мама же даже не переспросила…

Алина придумывала версию за версией, начинала писать и опять бросала, психуя уже.
Ничего никаким боком не подходит…

Прошло лето. Было много других рассказов, очерком, миниатюр. Но все – равно та пощечина не давала покоя.

Сегодня Алина отправилась в ГУВД – обнаружила, что под псевдонимом Мышь в местной газете давным давно пишет стихи и пользуется огромной популярностью среди женской читательской аудитории майор в юбке – Мария Нефедова.

Интересно, как может в себе совмещать прозу жизни ( да еще такую прозу – “убойную”) и поэзию дама с погонами на хрупких плечах, думала Алина.
…
- А теперь, Мария Владимировна, когда у меня материальчик про Ваше творчество поднакопился, в голове уже кое- какая задумка созрела, давайте пару слов и прозе читателям дадим.
- Что- нибудь интересное или страшное? О чем рассказать?
- А давайте, про какой- нибудь необычный случай. Есть нечто, что Вас саму удивило и поразило в последнее время?
- Удивило? – призадумалась Мышь. – Ну, вот, пожалуй… Да, расскажу Вам о деле Синицовой, няни.

Мария Владимировна достала с верхней полки шкафа папку “Дело” и положила ее на стол перед Алиной.

- Ну, вот дельце это было у нас интересным. Для нас интересным. А, вообще, такое не часто встречается в практике. Обычно все гораздо проще, и сразу понятно, кто – преступник, кто жертва. Семья обычная, среднестатистическая по нашим временам: муж, жена, двое детей. Старшему - одиннадцать, младшему – полтора. Да, только для нашего управления семья не совсем обычная. И я Вам рассказываю, но прошу не писать по этой истории. Дело хоть и закрыто, но…

Дело в том, что глава семьи  Виктор Прохоров – работник нашего управления. А работает под началом тестя, нашего начальника Михаила Семеновича Громова. Женат на его дочери, Анне Михайловне. Сын старший у Анны от первого брака, а второй малыш – уже их совместно нажитый.

Алина рассматривала приложенные к делу фотографии. Она уже давно узнала на общем фото семьи тех троих с платформы, но пока не было удобной паузы, да  и нужды, вклиниться в плавный, спокойный и краткий рассказ майора- поэтессы,  тоже.

С рождением маленького, жизнь старшего мальчишки сильно изменилась: внимание все переключилось на малыша. Ревновал, деду жаловался, плакал, психовал, на выходные уходил к старикам, да там его сильно никто и не задерживал. Мальчишка хороший. Только вот сильно переменился. А тут еще няню в дом пригласили, так совсем погрустнел. Возненавидел ее, не понятно почему. Мать уговаривал, чтобы уволила, другую взяла. А она, Синицова Лариска,  – просто создана для такой работы: окончила пед. и медицинское  училища, внимательная, с ребеночком, как со своим возится, честная. Пока мальчик спит, может и приготовить,  и по дому что-то сделать. Пришла с прекрасными рекомендациями из семьи немца какого-то. Пять лет на них отработала, ни одного замечания.

А старший, Леша, так невзлюбил, что мог часами вокруг дома кружить, ждать, когда мать вернется под вечер с работы. Она у нас на телевидении работает, в декрете даже не была, постоянно занята, не до разбирательств, что он там с няней не поделил.

Дальше – хуже. Стал Лешка к матери приставать – папа, мол, плохой, давай от него уйдем, няню уволить нужно, тоже не нравится.

Анна, наконец, на Алексея  внимание обратила, поехала к отцу посоветоваться, что делать, может, мол, они с бабушкой настраивают Лешу против отчима.

Михал Семеныч наш – человек строгий, правильный, не в меру справедливый. Выслушал Анну, отдельно поговорил с внуком, который явно что-то таил, боялся выдать, как ему показалось. Анне ответил, что подумает, и что дыма без огня не бывает.

Леша слышал, как дед говорил, что виной всему может быть и перемена в жизни, рождение брата – конкурента, которому теперь и внимание все, и даже няня специально выделена. Няне, мол, объяснять нужно было, что она присматривать должна за обоими детьми. Чтобы и старший заботой обделен не был.

- Раз, Анна, ты и в ночное дежурство иногда уходишь, оставляя Лешу с его проблемами наедине, так должна знать, от чего ребенку неймется вдруг в собственном доме, отчего вдруг к отцу он охладел. Ты ж видишь – домой идти не хочет. Неспроста это.

Анна с сыном уехала, а Михал Семеныч сел в кресло перед выключенным телевизором и стал думать, как исправить положение – внук сильно переменился, сторонится отчима, замкнулся совсем. Что тут не так, не зная изнутри ситуацию хорошо, сразу не вычислишь, потому решил информации немного подсобрать: узнать, как дела в школе у Леши, и кто такая эта няня Лариса.

Ничего особенного в школе обнаружено не было, хотя классная руководительница тоже отметила перемены в поведении Алексея – погрустнел, стал к себе больше внимания требовать, но на учебе не отражается, компании рядом плохой не наблюдается.

А вот с Ларисой Синицовой – другое дело. Хотя тоже никаких особых подозрений девушка не вызывает, кроме того, что пять лет назад занималась в одной группе (!) автошколы с зятем. Можно было, конечно, поискать свидетелей из той ее поры, чтобы узнать, не мелькал ли зятек с ней напару во внеучебное время где-нибудь. Но Михаил Семенович решил сделать проще.

Грешно даже, имея такие возможности, не воспользоваться ими. В любой семье нового русского теперь видеокамера наблюдения за поведением прислуги и нянек – дело обыденное, отчего ж ему-то не воспользоваться современными техническими достижениями?!
Михаил Семеныч набрал домашний номер дочери.

- Добрый вечер, Семеныч! – бодро ответил зять.
- Виктор, я вот чего… Ты Лешке скажи, пусть утром меня подождет. Я хочу его завтра сам в школу отвезти. Заеду к вам. Что-то он мне в последнее время не нравится. Притухший какой-то. Сегодня мимо школы проезжал, зашел с Галиной Федоровной пообщался. Тоже говорит, парень наш загрустил. Вы там его не обижаете? Может к малому ревнует или что?
- Да, все нормально, вроде. Ну, хорошо, заезжайте.
- Ага, заеду, да в школу, может,  схожу, на уроке посижу, посмотрю, как он там общается и все такое.  А ты ко мне зайди потом, к обеду, поболтаем.
- К обеду – никак, я завтра в районе на выезде буду. Часам к четырем, в лучшем случае вернусь.
- Ну, давай. К четырем и приезжай. Ты сейчас няньке вашей звякни, бабушка наша тоже с инспекцией желает к вам – по малому соскучилась. Пускай Лариса проветрится, а с Димкой бабуля денек повозится. Соскучилась, вон, говорит.
- Ну, ладно. Хорошо. Сейчас позвоним, дадим выходной. Тамара Ивановна справиться-то? Анны завтра же тоже до вечера не будет – у них какие-то съемки серьезные.
- Справится, куда денется. Сама вызвалась, так пусть и справляется.
На следующий день Михаил Семенович, как и обещал приехал не один, с  женой. Бабушка прошла по- хозяйски на кухню, стала готовить завтрак младшему, он, Семеныч,  повез в школу Алексея. Усадил за парту, пожелал удачи всему классу, подмигнул учительнице, постоял перед восхищенными взглядами пацанов, сверкая значками на кителе, отдал честь и поспешил “на дело”.
Предупредив  своего “специалиста”о том, что все должно быть сделано “молчком”, быстро, но сверхкачественно, он засек время и контролировал весь процесс установки и маскировки видеокамер: в прихожей и в обеих детских комнатах. Если бы не дочь родная, не задумываясь, установили бы камеры и в спальне супругов. На всякий. Но…
- Ну, что, Миша, скоро? У меня уже сердце из груди выскакивает. Вдруг кто-нибудь вернется?!
- Тихо, все нормально. Заканчиваем. Смотри, Анне не проболтайся. Убью. Будет вести себя неестественно, этот просечет все. Вот тогда будет не сильно хорошо.
- Миш, я вот об этом думала. Мало ли что… Супруги, все- таки. Мало ли чего там наснимает твоя камера. Поменяли бы просто няньку, если есть подозрения.
- Нет подозрений. Отстань. А кино это видеть никто не будет. Пару дней постоит, снимем, и Анне отдадим. Сама пусть решает, если увидит что неладное. Дочь у нас одна. А зятьев может быть несколько. Не верю я ему. С самого начала. Скользкий он. Гол, как сокол, а Анькой заправляет, как собственной. На всем готовом живет, а сделался управляющим всем движимым и не очень. Я привык доверять, но проверять. Тот случай, мать, как раз.
- А я вот думаю, Миша, что ты по службе его не двигаешь второй год, вот он, может на Леше и отрывается. Ласкается с Димочкой, гуляет, обнимает, а на Лешку совсем не реагирует. Мне так кажется.
- Кажется – крестись. Все. Хватит разговоров. Разведку проведем, тогда и будем рассусоливать, кто, что и как.
Вечером Михаил Семенович заехал за супругой, попили с дочкой и внуком чайку, дождались зятя, распрощались и отчалили. Техника была размещена так “красиво”, что осматривая еще раз все стены с “сюрпризом”, Семеныч и сам уже не мог их найти.
Два дня прошли быстро. Тамара Ивановна “доставала” супруга – пора, мол, снимать это безобразие, очень волновалась, как бы чего не вышло.
- Ничего, до выходных подождем, а там и опять в гости напросимся – пусть они всей семьей к нам на дачу поедут побалдеть, а на нас  Димку оставят. Все и сделаем тогда, не спеша и не дергаясь. У Виктора выходные будут, обеспечу, чтоб никуда не дернули.
Но до конца недели дотянуть не получилось. В среду, едва Михаил Семенович закончил селекторное совещание и собрался пойти на обед, раздался звонок  рыдающей и еле выговаривающей слова дочери:” Папа срочно приезжай! Беда! Димочка из окна выпал…”
Михаил Семенович стрелой выскочил из кабинета и уже из мчащегося на все красные автомобиля с мигалками и сиреной, звонил в “скорую”, стараясь не гасить в себе надежду на то, что иногда и седьмой этаж может не стать этажом смертельным.
- Господи, помоги! Господи, помоги! – причитал он и крестился впервые в жизни.

Во дворе дочериного дома стояла “скорая” с открытой настежь дверью. Но бросившегося к ней Михаила Семеновича остановила блюстительница порядка в подъезде, консьержка Дарья Васильевна: “ Лариску там в чувство приводят, Лариса там, Семеныч. Димочку с Анной уже увезли. Да, погодь ты, сердешный, может все еще обойдется – внук твой живой, вроде».

- Кто там,  в квартире,  есть? – Михаил Семеныч обернулся к Васильевне. – Не знаешь?
- Никого. Анна впопыхах и не закрыла ее. Вот ключи.
- Ты, Даша, садись за свой пульт управления и в квартиру – никого! Поняла?
- Даже Виктора, что ли?! Ему так и не дозвонилась Анна – недоступен был.
- Он и будет недоступен  до конца дня –  на совещании в министерстве. – И Михаил Семенович крикнул собравшимся зевакам: «Расходитесь, граждане! Будете мешать сейчас! Не топчитесь здесь, прошу»!
Он пошел к лифту, на ходу делая нужные звонки. Первым позвонил своим помощникам – специалистам по установке «глазков».
Войдя в квартиру, Михаил Семенович, осмотрел по верхам  обстановку – все, вроде, в порядке. Кроватка малыша не застелена почему-то после дневного сна, да в ванной еще не осела пена – кто-то здесь плескался совсем недавно. Ничего другого примечательного не наблюдалось.
Подошел к входной двери, нажал на домофонной трубке кнопку консьержки.
- Васильевна, а Лешка из школы что, еще не приходил?
- Да, вот сама переживаю. Он испуганный  прибежал как раз, когда Анну уже с Димочкой увозили, за «скорой» бежал, так кричал, так кричал «Дима, Дима…». А потом тут все засуетились, а куда он делся, не знаю. Пойду, дворников попрошу, пусть по кварталу поищут. Испугался мальчонка, бедный…
- Поищи, Васильевна. Прошу. И ко мне сразу. Теперь и за Лешу переживать буду. А ты ДО ТОГО с вахты не отходила? Не было ли посторонних?
- Ну, минуточек на десять только, цветы по этажам быстренько полила, и все.
- Цветы она… минуточек на десять… по этажам… За что зарплату-то получаешь такую, бля?! – рявкнул Семеныч.
- Кравцов, срочно приезжай, сроч - но, на бульвар Шевченко к моим, бери все для осмотра квартиры, ЧП у нас. Срочно. И беззвучно. Никому не звони. Никому, понял? Даже дружку своему Прохорову. Зятю моему, то бишь. Бегом! Бери все нужное сразу с собой. – Позвонил он лучшему следователю своего управления Леониду Кравцову, которого, вообще-то, недолюбливал за якшания с зятем.

Кравцов и Виктор были земляками и даже однокурсниками. Это зять и притащил его в ГУВД. Тот оказался, и в самом деле, лучшим из лучших. Но человеком не очень приятным. Или это так казалось шефу – раз друг зятя, значит тоже – гусь еще тот. Лебезил перед дружком своим, теперь родственником  шефа, шестерил, лишнее языком своим ляпал иногда, за что получал от Семеныча по полной программе.

Видеокамеры сняли мгновенно и тихо. Михаил Семенович спецов отпустил, наказав еще раз молчать.  Те в квартиру прошли удачно – Дарьи Васильевны не было на вахте и в  то время, когда входили, и на обратном пути.

- Вы там на своей аппаратуре, надеюсь, без меня не смотрели пока ничего за эту неделю? – Вдруг вспомнил о такой возможности Михаил Семеныч.
- Никак нет, товарищ полковник!  - Понятно было, что отвечают честно.
- Меня ждите, я сначала посмотрю.
- Есть! Понятно, Михаил Семенович. – Ответили «кинооператоры» и ушли.
Кравцов  пришел буквально сразу после их ухода  и  выполнил все положенные процедуры. Сразу отметил, что ребенок выпал из открытого на кухне окна, возможно, поскользнувшись на мокром подоконнике,  – окно мыли совсем недавно, оставив рядом на стуле средство для мытья стекол, тряпки, щетку и детское ведерко с водой.
- Закончил, Михаил Семенович! – отрапортовал Кравцов через час.
- Ты, Кравцов, вот что… Займись следующим: первое – срочно найди Алексея, с  консьержкой поговори и найди. Сразу звони мне. Узнай, что там с этой… няней, бля… Ларисой Синицовой. «Скорая» там внизу ею занималась. Приводи в чувство и тащи к нам, живую или мертвую. Бери показания. Теперь… Разыщи Виктора, сообщи. А я поеду в больницу к Анне с внуком. На связи будь постоянно. Все докладывай. У Лариски показания возьми, как положено. Все посекундно. Действуй! Как умеешь, оперативно. Нет, оперативней в три раза.
- Есть! – И Кравцов закрыл за собой дверь.

Михаил Семеныч больше всего боялся позвонить Анне. Потому набрал номер приемного покоя больницы скорой помощи и спросил про Диму. Слава Богу, ответили, что с малышом все, как будто бы, даже в порядке совсем. И в сознании он, и, кроме сотрясения мозга и вывиха на левой ноге, ничего ТАКОГО не наблюдается. Но, на всякий случай, малыша положили в реанимацию. Мама с ним.

В голове никак не умещалось, что можно выпасть с седьмого этажа и остаться в живых. И Михаил Семеныч,  еще раз перекрестившись, подумал, что, и правда, наверное, Господь, если Он есть, слышит не количество молитв, а выбирает самую качественную, которая от души. По пути сюда от впервые обратился к Богу с просьбой, идущей от всей души, если и она, душа, - не вымысел.

- Спасибо Тебе! -  сказал он и обратился к оконному проему, как к иконе. – Не бросай уж теперь внука моего Дмитрия. Спаси!

Михал Семеныч вышел из квартиры, опечатал ее, набрал Анну. Та успокоила отца: Дима, как ни странно и,  слава Богу, вроде, в порядке. Играется в кроватке, улыбается. Ножкой сейчас его занимаются врачи. Сотрясение не сильное.

- Ладно, Анна, я тогда займусь срочностями всякими, в управление поеду. К матери заскочу, скажу, чтобы к вам в больницу подъехала. Скажи, что привезти тебе нужно.
Подумай. Я из дома позвоню, ты скажи. … Да, ладно, не переживай, я ей все сообщу так, чтобы она не сильно разволновалась. Умею. Все равно ж узнает, хуже тогда будет. Пока. Наблюдай за Димой, смотри там.

Разговор с Тамарой Ивановной проходил спокойнее, чем можно было ожидать. Она причитала, вздыхала и плакала, натягивая на себя платье, одновременно избавляясь от тапочек, на ходу причесывалась, тут же перечисляя и запоминая то, что нужно взять в больницу для дочери и внука – Анна называла самое необходимое и успокаивала мать.

По дороге уже не разговаривали, потому что Семенычу звонили один за другим из управления с докладами: появился Виктор с совещания, Кравцов нашел Лешу, и тот теперь сидел в его кабинете, дожидаясь деда, «операторы» ждут для просмотра «лучшего кино за неделю», Синицову отпоили валерьянкой и тоже доставили в управление, снимают показания. Говорит, что окно мыла, но утверждает, что закрывала, точно. Что, пока Дима спал, решила принять душ. То есть, ванну. Что в квартире посторонних не было. Она бы услышала, дверь в ванную комнату оставалась открытой. Что ребенка в квартиру принесли жители с первого этажа. Позвонили в дверь и принесли. Больше, мол, ничего не знает. Сразу позвонила Анне, и все.
Михал Семеныч позвонил зятю, который секундой назад узнал новости из собственной квартиры, сказал, чтобы тоже ехал в больницу, разговаривал с врачом, принимал меры по доскональному обследованию Димки.

- И Лешу там захвати, он перепуган, может, даже что и видел. Но не спрашивай его пока, успокой, что брат жив. Я с ним сам поговорю, потом. Понял?

К зав. отделением вошли все вчетвером, оставив малыша под присмотром медсестры. Леша тоже захотел побыть с братом. Присел на табуретку у окна и смотрел на спящего Димку, повесив голову и пряча заплаканное лицо от сестрички.

Ребенка уже осмотрели и снаружи и досконально внутри. Все в порядке. Случай, конечно, из ряда вон. Счастливый случай.

Вышли, уже вздохнув “слава Богу”.

      - У меня много дел. Поеду с вашей нянькой разбираться по горячим следам. А вы вот что… отправляйтесь сейчас к нам, Лешу возьмите. Там и поужинаем и поговорим, я, может, новостей каких уже привезу, а вы очухаетесь немного. Тамара побудет с Димкой. Ты, Анна, поспи чуток, если получится. Я так понимаю, вы ж на ночь еще в больнице останетесь. В квартиру пока не ходите. Я опечатал, может, еще завтра с утра Кравцову понадобиться что. Завтра вернетесь.
- Но, Михаил Семенович… - Попытался возразить Виктор.
- Ни «но», ни «полНО»! – резко обрубил тесть и шеф. – И за руль не садись, по сто граммов тяпнем вечером, поговорим. Отсюда к нам на электричке одна остановка, вон – вокзал. – Он показал в окно холла. Нечего по пробкам пробираться. Идите, вот ключ. И ждите меня.
- Нет, папа, я еще тут останусь. Хочу подождать, когда Дима проснется. А то еще испугается, что меня нет. До вечера побуду здесь.
- И я. – Подхватил Виктор.
- Я тоже, дедушка.
Ну, ладно. Но вечером жду. Электрички тут каждые пятнадцать минут идут до Восточной.
Михаилу Семеновичу не терпелось скорее в управление. Синицова – ладно… С ней все понятно. С тем, что, ясное дело, окно не закрыла, да еще и табуретку подставила, как нарочно.  Прозявала, дура, ясный перец. Вот и весь криминал, вот и все отпечатки пальцев. Да, в принципе, и цель, с которой неделю назад установили камеры, тоже потеряла свою актуальность. Но он надеялся, что хотя бы доказательства к тому, чтоб эту горе – няньку упрятать за решетку, увидит на пленке.
- Михаил Семенович, счастливый случай образовался с Вашим внуком, благодаря нерадивости строителей, Вы в курсе? – Встретил Кравцов шефа.
- В курсе чего? – пытаясь понять, о чем это Кравцов, спросил шеф.
- Ну, Дмитрий Ваш упал на тюки с утеплителем, что сгрузили у подъезда строители. Ну, которые на чердаке что-то там делают у вас.
- А-а-а… - протянул в ответ Семеныч.- Поня-я-ятно… Пошли ко мне в кабинет. – Он махнул «за мной», вышел и направился в свой кабинет.
- Ира, сходи в ГУМ сейчас, купи хорошую туалетную воду. Женскую. Или духи. На! – протянул сто долларовую купюру своей секретарше. – Для пожилой женщины. Хорошую. Бегом!
- А я ее еще ругал, что задолбала всех уже своими кляузами – «подпишитесь, да подпишитесь», вечно бегает с какими-то заявлениями.

На этот раз Дарья Васильевна нашла, на кого «наехать» конкретно. Она сразу невзлюбила этого  «нового русского», который выкупил обе квартиры на последнем этаже, да еще и высокий технический прихватил, и теперь там «еврейский» ремонт делает. Ни разу шоколодкой не угостил, а собрался стекловату – утеплитель таскать в лифте. Еще чего! Чтоб все порядочные люди чесались тут?!

- Все «крутые» давно минеральной ватой утепляют свои крыши, а Вы на раскопках где-то нашли это дерьмо, что ли?! – возмущалась она. – Прошлый век! И в лифте возить не дам!

И не дала. Настрочила письмо и собрала подписи всех жильцов, объяснив им, как это опасно и для людей,  и для их «порядочных» собачек.

Бедняга – скупщик двухсот метров «пентхауса» приказал рабочим  сложить тюки со стекловатой под стеной и веревками транспортировать по мере надобности под крышу. Она его и тут допекала – ходила уже собирала подписи по поводу того, что захломил, дескать,  весь двор своими тюками. Не успела собрать.  Не всех в свое дежурство обошла. Слава Богу. Вот кому он обязан жизнью внука.

Первые кадры хроники за неделю заставили Михаила Семеновича остановить пленку и закурить.
Еще полчаса назад он хотел, да забыл дать задание – узнать всю подноготную про Синицову и ее возможную связь с зятем. Теперь в этом необходимости не было.

«Фильм»  начался с того, что в квартиру вошел Лешка с ранцем за спиной. Из кухни, пережевывая что-то,  вышел в трусах и майке зять.

- Ты че, худой, с первого раза не понимаешь? – вызверившаяся мина Виктора, сильно увеличенная камерой, установленной в дверном косяке, приблизилась к лицу внука. – Я сколько тебе буду говорить – звонить надо, откроют. Почему рано-то? До конца уроков еще два часа?
- Папа, у нас в школе олимпиада проходит, нас отпустили всех. – Извинительно промямлил  внук.
- Пя -  пя… - Собезьянничал зять. – Иди в свою комнату. Лариса позовет тебя кушать. Там побудь пока.
Леша пробрался вдоль по стеночке и исчез в детской.
- Оденься,  иди. А то опять поймает. Тоже мне… Чего ты не расспросила, во сколько придет? Давай, иди уже,  и Димку выпускай из манежа, канючит второй час. Мне иди пора.
- Не говорил вчера… - Оправдывалась Лариса, проходя нагишом из кухни в спальню. По дороге игриво провела по оттопыренным семейникам Виктора.
- Давай, давай, сиськи спрячь от малОго, а то уже реагировать начинает, весь в меня… - Заржал Виктор.

Михаил Семеныч прокрутил это паскудство до кадра, когда из своей комнаты вышел Леша. Заплаканный, озираясь по сторонам, прошел в туалет. Точно так же – обратно.

Михаил Семеныч нажал на паузу, прикурил следующую сигарету, нервно дергая плечом, подошел к открытому окну. Думал. Какой он молодец, что высказал свои возражения, когда зять вдруг захотел усыновить Лешку. Прежнего  своего зятя Михаил Семеныч не успел ни полюбить, ни разлюбить. Что-то у них с Анной сразу не задалось, да и развелись. Остался,  зато,  такой внук, «золотой» парнишка, да фамилия от отца Худой. Главным аргументом  новый  зять тогда вдруг фамилию и назвал  – мол, что за кликуха такая – худой?!

А теперь, вишь, Лешку худым и называет. А внук, и в самом деле, скелет – скелетом, растет вверх, а вширь – никак, корми – не корми. 

Следующие кадры уже не возмущали особенно, по тому же сценарию шла жизнь в квартире дочери и внука: Лариска с зятем ведут себя так, будто это Лешка у них в гостях: постоянные насмешки, кормят отдельно, нянька в дочкином халате по дому разгуливает, Димку в детскую постоянно суют, чтоб, видно, Алексей понянчился, пока они исчезают где-то в глубине спальни.
 
- Суки… - прошипел Михал Семеныч,   опять нажал на быструю перемотку вперед – противно было все это наблюдать. – Стоп! – Вскрикнул он, приказав самому себе. – Что это?! Ах, ты, зараза!
Зять тащил за волосы по коридору Лешку. Михаил Семеныч отмотал назад и стал вслушиваться в увиденное.
- Опять?! – Орал Виктор на Лешку. – Сколько раз говорить, гаденыш, чтоб из комнаты не высовывался?! Че ты суешься? И попробуй тявкнуть матери – скину к чертовой матери! Кости не соберешь! Мало было в прошлый раз, что перестал бояться? Еще разок подержать головой вниз?
Михаил  Семеныч пытался догадаться про это «вниз головой», но что-то никак воображение на помощь не шло.
- Надо говорить с Лешкой. – Пробурчал он себе под нос и продолжал смотреть дальше эту хронику безобразия.
- Дима обкакался… - Уворачиваясь от Виктора,  и,  тормозя по ковру ногами, пытался оправдаться Лешка. – Я хотел…
- Я тоже хотел, да ты приперся! – Сострил зять.
Из спальни, подбоченившись,  высунула половину тела, перетянутого трусами – веревочками, Лариска.
- Байстрюк малой… - Медленно просовывая руку в халат Анны, заметила она. Достала из стоящего на полу пакета подгузник, пошла нехотя в детскую. – Надоело все…
- Да, ладно, успокойся. Сама виновата, говорил же… Лучше уж твоя маманя, чем этот… Все, хватит тут. Вякнет, доказывай потом, что у мальчика винты раскрутились в башке.
Михаил Семенович  опять остановил «кино», достал из ящика стола валидол. Задвинул назад непослушный, застревающий в проеме, ящик, стал набирать номер.
- Алексей, алло?
- Алё, деда?!
- Алексей, как у вас там дела? Как Дмитрий наш?
- Он спит, дедушка, все нормально. Мама с доктором разговаривает в палате. И папа.
- А ты-то где, дорогой?
- Мне … папа дал деньги, я тут сок покупаю в киоске.
- Леша, слушай меня внимательно. Ты сейчас на улице или в больнице?
- На улице, на крылечке.
- Ты, Леша, не вешай трубку, сок бери и отойди-ка за угол, чтоб тебя никто не видел. Мне надо поговорить с тобой по-  мужски.
- Ага, деда, щас… - В трубке пошипело чуть – чуть другими звуками, и через минуту внук отозвался. – Деда, я отошел.
- Слушай-ка, внук, я у тебя кое- что спрошу, а ты отвечай сразу, только не ври! По- мужски говори, я прошу тебя. И не вздумай юлить перед дедом.
Леша замолчал так, будто пропала связь
- Леша! Леша! Алло! – Кричал дед. – Внучек, алло! Да, отвечай же!
- А…лё… - Еле слышно ответил Алексей, явно не готовый к какому- то серьезному разговору. А деда он знал хорошо. И если тот сказал, что надо поговорить по- мужски, разговор будет серьезный какой-то.
- Леша, ответь мне на один вопрос. Только на один. Где, как и почему папа держал тебя вниз головой.
- Ну, деда… - Сразу захныкал испуганно Леша.
- Говори! Не будешь говорить, приеду.
Это подстегнуло внука сильно. Испугался.
- Папа… выпивший был… я спал… я проснулся… мамы не было, она ушла на работу ночью… А папа… а тетя Лариса… Я думал, это мама. Она кричала.  У меня сильно болел живот… А я испугался… А он схватил меня… - Лешка заплакал.
В планы Михаила Семеновича не входило быстрое разоблачение. Еще нужно было добраться до сути.
- Ладно, Леша. Успокойся. Не плач. Ты маме рассказывал?
- Нет. Я боялся. Не надо маме, дед. Прошу… Я Владу рассказал только по секрету.
- Какому? С первого этажа?
- Да. Мы с ним вместе в школу ходим. Я иногда после школы у него маму жду, уроки делаем вместе.
- Ладно, внук. Вытри слезы и про все забудь. Иди к маме. И ничего не рассказывай. Скажи только, что дед звонил, спрашивал, как Дима. Ладно? Обещаешь?
- Обещаю! – Обрадовался Лешка и положил сразу же трубку.
«Кино» крутилось дальше, Михаил Семенович одним глазом наблюдал, вторым – уже листал телефонный  справочник.
- Добрый день, Олег Борисович! Громов беспокоит. Да. Добрый день, еще раз. Слушай, Олег, просьбочка у меня к тебе в связи с ЧП нашим. Пойди- ка в третью квартиру,  на первом этаже которая. Там мальчонка проживает, одноклассник моего Алексея. Владик. Привези мне его на полчасика. Если родители возражать будут, пригласи с ними, скажи, что это крайне важно. Ага. Спасибо. Жду.
- Вот, отпустили. Доверяют. – Уже через сорок минут в кабинет Михаила Семеновича вошел участковый с Владом, другом Алексея.
Можно было дальше уже и не смотреть этот « фильм ужасов» - опытный сыщик Громов задал такой правильный и безапелляционный тон беседе, что Влад выдал все, как на духу, ёжась, извиваясь, но слово в слово и честно, в чем сомнений даже не было.
Все остальное Михаил Семенович из разговора выбросил, как кожуру от апельсина, оставив ясным для себя только один эпизод.
- Влад, а ты когда-нибудь видел, как мужчины и женщины ЭТО делают? – Спросил однажды, сильно краснея, Лешка у друга.
- Ага, по антенне один раз видел. Потом не нашел. Фу…
- А я видел сам. Мой папка с няней Это делали, а я зашел. У меня живот болел, я не спал, а потом услышал, что мамка кричит. А она на работе была в ночную смену. Я испугался и забежал к ним в спальню. А там папка с Лариской на полу… Ужас…
Ну, подробности Михаил Семеныч оборвал, чем сильно успокоил Влада.
- А потом дядь Витя схватил Лешку, вытащил на балкон, взял за ноги и опустил вниз головой с балкона. И так долго держал. И сказал, что, если Лешка крикнет, он его отпустит. И никто не узнает. А если он тете Ане расскажет – сто процентов скинет его с балкона, а все подумают, что он был лунатиком и сам вышел  и свалился.

Вся семья была сильно напугана, когда у маленького Лешки обнаружился в два годика лунатизм. Мальчик вставал среди ночи, шел с открытыми глазами куда-то, уверенно открывал двери, что-то говорил сам себе, так же возвращался и ложился спать, утром ничего не помня. Возили его к бабушке куда-то под Борисов, воду заговаривала она. Другие все способы перепробовали. Но потом перерос, все как рукой сняло. Ну, и забыли все.

- И Лешка сильно испугался, и потом боялся домой заходить, когда тети Ани не было. У меня сидел. Он и тетю Ларису бояться стал. Она его обзывала. Они с дядей Витей притворялись только при тете Ане добренькими. А меня мама к вам не пускает. Говорит, что там бардак, и нечего делать. А тетю Аню все время жалела. И Лешку. Мама говорила, что от этих нянек добра не дождешься. Она рассказывала, что одна няня не смотрела за ребенком, и он проглотил батарейку. И его еле спасли врачи. А няньку эту посадили в тюрьму. А Лешка сказал: «Вот бы и тетю Ларису посадили в тюрьму. И папку».

А мама моя ему сказала: «Терпи, Леша. У тебя дед с бабушкой есть. Подрастешь, с ними будешь жить». А Лешка сказал, что он хочет, чтобы они опять жили с мамой вдвоем, как раньше, когда не было Димки и папки, и этой няни».

Михаил Семенович приказал Владу молчать, объяснив по взрослому – в интересах следствия. Участковый, ожидавший в приемной, отвез парня домой.

- Папа, это я. – Звонок Анны испугал Михаила Семеновича и прервал мелькание кадров ускоренной перемотки. – Ну,  мама остается пока здесь, а мы выезжаем к вам. Ты скоро? Еще на работе?
- Скоро, Аня, скоро. Как Дима себя чувствует?
Анна стала рассказывать о  последней беседе с зав.отделением. Михаил Семенович, слушая ее и поглядывая на экран, стал одеваться. Вдруг он перестал агакать и нажал на «play».
Дверь открылась,  и в квартиру вошел Леша. Снял обувь, пошел по коридору в свою комнату. Приостановился, рассматривая стену слева, до вчерашнего дня совершенно голую, теперь же увешенную рамками с фотографиями. Того, кого он пытался там найти, видимо не было. Давно уже не он был центром внимания. И даже просто внимания. На всех фото красовался в разных позах и красивых костюмчиках, с игрушками и без, его братик. Вот мама держит красивое одеяльце на крыльце роддома. Там, внутри, он, Димка. А вот его первые шаги. Вот он, весь перепачканный шоколадом. Вот под елкой. Вот со своим папой гирю пытается поднять. Он, он, он…
 
Поравнявшись с ванной, заглянул туда,  резко и испуганно отвернулся и ускорил шаг. Михаил Семеныч видел только край ванны, увешенный густой пеной. Кто же там находился,  и от кого шарахнулся Леша, видеть мешала распахнутая дверь ванной комнаты. Леша уже почти вошел в свою комнату, как из кухни показался голенький, в одном подгузнике сонный Димка. Леша поставил ранец и пошел к нему. Взял на руки, присел на угловой кухонный диванчик. Димка высвободился из рук брата и пошел по диванчику к приоткрытому окну. Полез на подоконник, который был совсем рядом, нужно было только встать сначала на толстую диванную подушечку. Он встал. Леша как-то совершенно безучастно смотрел на брата.

Смотрел сквозь него. В тот момент, когда уже поднявшийся на широком подоконнике Димка наступил на мокрую тряпку и поскользнулся, покачнувшись сначала назад, а потом вперед, Леша успел подскочить к окну и протянуть руки к брату. И вдруг вместо того, чтобы схватить и удержать малыша, эти руки легонько его подтолкнули вперед. В следующую минуту Лешка стоял, схватившись за голову. Потом резко развернулся, осторожно, но очень быстро на цыпочках промелькнул в коридоре, и уже с ранцем в руках, прикрывал за собой дверь.
Картинка остановилась. Пена в ванной так же мерно и спокойно качалась, сбрасывая небольшие пушистые хлопья на пол…

Михаил Семенович нажал на «стоп» и буквально «умер» на месте…

- Товарищ полковник, можно?! – О косяк двери, но уже внутри кабинета скребся какой-то ошарашенный Кравцов.
- Выйди вон! – Рявкнул во всю мощь своего командирского голоса Громов. – Вон, я сказал!
Он захлопнул кабинет, несколько раз дернув уже снаружи ручку, проверяя надежность замка – кнопки.
- Анна, вы где? – набрал он номер дочери уже в лифте.
- Мы, папа,  почти на вокзале. А ты?
- Леша с вами?
- Ну, да…
- Анна, слушай меня и не повторяй ничего. Просто слушай. Смотри за Лешкой. Смотри там,  на путях, осторожно.
- А…
- Анна, поговорим потом. Я, Анечка, не могу пока ничего сказать… Просто, будь там внимательна, смотри за ним. И, если что-то станет говорить о Диме, не слушай. Дима сам упал… Сам.
- Ладно. Хорошо, папа.  Но причем…
- Все. Скоро буду. Жди меня.

Все время, пока начальник сидел в своем кабинете, Кравцов мучился от любопытства – чем он так уж там занят. Наконец, подвернулся повод – Михаила Семеновича срочно к телефону пригласило руководство. Минуты, которую Кравцов провел у порога внутри кабинета, трижды окликнув шефа, ему было вполне достаточно.

***

Шум приближающейся электрички заглушил звонок мобильного телефона. Анна видела на экране мигающий контакт «КРАВЦОВ». То ли Виктор поймал ее взгляд, то ли у него сработал режим вибрации, и он, наконец, ответил «Да, Леня?!».

Что говорил Кравцов, Анна слышать не могла. Она только видела, как быстро багровеет лицо мужа, как начинают ходить желваки на его скулах…

Ее догадки получили подтверждение после того, как Виктор  сунул в карман телефон, буквально в два гигантских прыжка оказался перед Лешкой, и резко, неожиданно,  со всего размаха ударил сына по щеке.

Пассажиры на платформе  вздрогнули, постояли в недоумении и, оглядываясь на горевшую щеку замершего мальчишки, стали разходиться по своим вагонам.

***

Алина вышла из кабинета поэтессы – майора совершенно разбитая. Она даже не представляла, как сейчас придет домой, поужинает, примет душ и, вооружившись чашкой кофе и сигаретой, станет писать радостно – возвышенное о милиционере – лирике Марии Владимировне Нефедовой со смешным НИКом Мышь.

- И почему Мышь? – Думала по дороге домой Алина. – Забыла даже спросить. Наверное, потому что форма милицейская серого цвета.

Эту пустяшую мысль перебивали воспоминания того дня, когда,  увидев эту пощечину, она перебирала все возможные варианты, тут же отклоняя один за другим.

Двойка за год?  Но причем телефонный звонок? Не учительница же позвонила и сообщила такую новость среди лета. Да и мама  почему безучастна,  тогда?

Узнал от звонившего, что сын курит… Ерунда. Ремня,  и дома нужно дать.

Украл что-то…  Может быть. А мама? Мама же даже не переспросила…

И как в тот вечер, возвратившись домой, Алина придумывала версию за версией, начинала писать и опять бросала. Только теперь она поняла, почему так и не сложилась, не придумалась та ее, грустная зарисовка о психологии взаимоотношений, о недопустимости такого вот поведения и т.д. и т.п.

- Дедушка, мне плохо… - Прижался Лешка к деду. -  А с Димой будет все хорошо? Я очень, очень его люблю. Прости меня, дедушка за то, что я…
- Спи, Леша. Все будет хорошо. И Димочка выздоровеет. И он тоже тебя любит. И мама. И ты будешь его всегда охранять, защищать… Вы же – братья.
- Буду дедушка. -  Перестав бороться с потоком жгучих слез, шептал Леша. – Я обещаю тебе. Я не хотел… Я можно, дедуля, с тобой жить пока буду?
- Можно. Мы все теперь вместе поживем: И ты, и мама, и Димка наш. – Тоже шептал дед.
- А папа?
- Без папы мы поживем. Нам и трех мужиков хватит, я думаю. Спи, внучек. Все хорошо, все хорошо, милый.

С некоторых пор Алине стал все сложнее и мучительнее поддаваться этот, самый ее любимый жанр – миниатюра, где все основано на фантазии, чувствах, на особенном восприятии какой-то картинки из жизни, случайно или специально подсмотренной автором.