Привет из прошлого

Трамвай ползёт по окраинным улочкам города, слегка тронутым ранней апрельской зеленью, напоминающей пучки укропа. Так и хочется сказать: «укропность ранней листвы». Перед рассветом прошёл лёгкий дождик, прибивший к земле пыль, что уже успели нанести в город первые в этом году пыльные бури, характерные для наших степных краёв. Людей в вагоне мало. Остался позади мост. Трамвай движется дальше, а я обнаруживаю, что остался в вагоне один. Подхожу к кабине водителя. В зеркало, обращённое назад, вижу женщину с копной густых волос, покрашенных в золотистый цвет.

-Не подскажите, далеко ли до Дворца Культуры Электровозостроительного Завода? А то давно не был в этих краях, успел подзабыть.


На счёт «в этих краях», конечно, шучу: это я так называю именно эту часть нашего города, находящуюся за рекой, которую воспринимаю, в самом деле, едва ли не как другой город, и бываю здесь – так уж складываются обстоятельства – хорошо, если раз в три-четыре года.

-Ровно пять остановок, - отвечает женщина-водитель, - но я Вам скажу.

Странное дело. Не могу отделаться от мысли, что где-то я её видел. Только где же? Где? Эта мысль смутно обозначилась в моём мозгу уже тогда, когда я садился в трамвай и протягивал ей плату за проезд – у нас же с недавнего времени упразднили трамвайных кондукторов.

Остановка. Она выходит, чтобы перевести стрелку, и, сделав это, возвращается назад. Пассажиров по-прежнему нет. Разумеется, кроме меня.

Кажется, я всё вспомнил окончательно:

-А мы с Вами, по-моему, когда-то вместе работали.

-Не помню, - спокойно и невозмутимо отвечает она.

А я Вам напомню. Это было, если мне память не изменяет, в Городском Отделе Вневедомственной Охраны.

-Да, я там работала. Но то было очень давно. И Вас я не помню.

-Зато я Вас помню. Мы с Вами охраняли такую маленькую, смешную автоколонну, на самом краю города, за автовокзалом, ниже Магнитного Завода, за его самыми крайними цехами. В той автоколонне было грузовиков штук тридцать – не больше. Однако, был директор, был его зам, был главный инженер, кассир, целая бухгалтерия и целый отдел кадров. Потому и говорю, что смешная была автоколонна.

-Да, всё это было, - она слегка улыбается, и её улыбка отражается в зеркале, -А вот Вас я всё равно припомнить не могу.

-А я Вам даже скажу, почему не можете.

-Скажите. Это даже интересно, - она улыбается ещё заметнее.

-Потому, что обычно вместо Вас, если я, конечно, не ошибаюсь, дежурил Ваш муж.

-Ну и память у Вас!, - она оборачивается ко мне, разумеется, на столько, на сколько это возможно в её положении.

-А Вас, если я ничего не путаю, зовут Оксана.

-Да. Я - Оксана.

-Кстати, мужу Вашему можете привет передать. Он-то меня должен помнить.

-Спасибо. Передам. А следующая остановка – Ваша.

Сажусь на ближайшее сиденье. Достаю из сумки одну из моих книг, извлекая из бокового кармана пиджака авторучку, с выгравированными на ней словами молитвы на английском языке, подаренную мне когда-то американскими друзьями на память о совместной работе в международной издательской компании, пишу – конечно, насколько в этой трамвайной трясучке возможно разборчиво: «Оксане Николаевне от автора на добрую память с лучшими пожеланиями. Роспись. Число». Опять подхожу к кабине, протягиваю через открытую дверь:

-А это – Вам.

-Спасибо, - улыбается Оксана, и тут же, потеряв чувство реальности, не глядя перед собой, раскрывает книгу, и даже пытается её пролистать.

Мне на миг становится страшно: а вдруг сейчас кто-то будет переходить через пути. Если он угодит под колёса, в этом будет, выходит, и моя вина. А вдруг мы сейчас сами перевернёмся. Но Оксана тут же, опомнившись, откладывает книгу в сторону со словами:

-Домой приду, почитаю. А Вы и отчество моё помните, - её улыбка сияет.

-Как видите, помню.

-А вот и Ваша остановка. Там, в конце аллеи - Дворец.

-Спасибо. Счастливого пути.

-И Вам удачи, - Оксана по-прежнему улыбается.

Выхожу. Дверь закрывается за моей спиной. Трамвай трогается с места. Теперь – совсем без пассажиров.


* * *


…Сижу в зале. Кое с кем уже успел познакомиться. Людей, как водится, мало. Все друг друга знают. Хотел сказать: все, кроме меня. Я здесь человек новый, и потому не знаю почти никого. Сегодня здесь юбилейное собрание литературного объединения, что существует при заводском Дворце Культуры. Правда, это, конечно же, не значит, что в нём могут состоять только работники завода. Но, в основном, понятное дело, они. Как мне успел сегодня сказать руководитель этого объединения:

-Мы бываем не только здесь, но этот ДК, так сказать, наш родной.

Я давно знал об этом объединении, читал в местной печати немало произведений тех авторов, про которых знал, что они здесь бывают, слышал их выступления, даже книги некоторых из них попадались. А вот выбрался сюда впервые. И вот, повезло. Как раз на юбилей попал.

Первой сегодня выступает эта женщина. Говорит, что неделю назад забрала из печати свою новую книгу, изданную, как теперь и бывает, за её же личные деньги.

-Уж, как я их собирала – отдельная тема, - замечает она с грустной улыбкой.

Я уже знаю, что всего у неё то ли шесть, то ли семь, ранее изданных книг. Зовут её Татьяна. И ведь я видел её прежде. Видел. Хотя, это было очень давно. И совсем при других обстоятельствах. И фамилия у неё тогда была другая.

* * *
Я тогда лежал в скоропомощной больнице нашего города. Предынфарктное состояние было. Виной всему моё врождённое заболевание сердца. И операцию не сделаешь – такова уж была его структура: или ждать, когда организм сам его с годами перерастёт, или ждать смерти, а пока – только поддерживать в более или менее терпимом состоянии, и то – если получится.

  Совсем немного тогда не дотянул до школьных экзаменов. Кстати, забегая вперёд, скажу: так я их и не сдал никогда.


Лежал я тогда в кардиологии, а в соседней палате лежала она, Татьяна. Её только что перевели к нам из реанимации, где она больше месяца пролежала в коме. По-правде сказать, и не знаю причины, повергшей её в коматозное состояние. Но факт остаётся фактом. Тогда ей только разрешили вставать. Иногда она выходила в коридор, подолгу глядя в окно. Почти ни кого не узнавая. На все вопросы отвечала лишь «да», или нет» - и то не всегда. Казалось, была она погружена в собственные мысли, таившиеся где-то в далёких глубинах её сознания, только начавшегося пробуждаться от явно затянувшегося забытья.

* * *
Те из нас, кому состояние позволяло подниматься по лестнице – хотя бы на один этаж – ходили по вечерам, а иногда и среди дня, в хирургическое отделение, располагавшееся этажом выше, где, в отличие от нас, имелся телевизор.

Там-то я и встретил её. Звали её Светлана. Она была – естественно – старше меня. При чём – значительно. Ей было уже 29, мне едва исполнилось 17. Я поднимался в хирургию всё чаще и чаще, чтобы поговорить со Светланой. Она улыбалась при виде меня. Я делился с ней тем, что мне приносили родители. Когда потеплело, и пациенты выбирались во двор больницы, я помогал сделать это и Светлане, выкатывая её инвалидную коляску. А по ночам снился её дом, который я отчётливо представлял по её многочисленным рассказам, ведущая к её дому дорога вспыхивала фонарями, подобно гирлянде, по которой беспрерывным импульсом включения пробегал свет перманентно зажигающихся фонарей – конечно, такое возможно только во сне.

И после моей выписки я всё навещал и навещал Светлану. А её всё не выписывали и не выписывали. И никто её кроме меня не навещал.

Приходя к Светлане нет-нет, да и встречал Татьяну в больничном дворе. Она обычно сидела на деревянной скамейке, под раскидистыми, тенистыми деревьями, что росли в самом дальнем углу больничного двора, напротив главного корпуса, образуя собой подобие живого шалаша, то одна, то в компании других женщин из хирургии, или из кардиологии, иногда о чём-то негромко с ними разговаривая – её тоже не торопились выписывать.

Жуткое увечье Светланы – тяжёлое сотрясение мозга и перелом позвоночника – это был ей «подарок» от мужа, вернее – сожителя, с которым она прожила года полтора. Так сильно он её избил. Вот что удивительно – впрочем, это теперь удивительно, когда я уже пожил, и стал понимать многие вещи – никогда на моей памяти не заходило никакого разговора о судебной ответственности для этого человека. Даже и не знаю, ответил ли он.


Зато я сам преисполнился желанием свести с ним счёты. Впрочем, это было уже гораздо позже. Было это после того, как…

Впрочем, обо всём по порядку. Ведь я действительно успел полюбить Светлану. Часто ей говорил:

-Нам бы, Света, только ещё годик как-нибудь перекантоваться, до моего совершеннолетия. А там – будешь ты моей законной женой.

-Выдумываешь ты всё. Я для тебя уже старая. Да, посмотри, какая я страшная. И не хожу больше. И, скорее всего, уже никогда не смогу ходить…

Но всё же она улыбалась. Однако, грустной – слишком грустной – была её улыбка.

А однажды… До сих пор больно и горько об этом вспоминать… Пришёл я к Светлане, и узнал, что минувшей ночью она повесилась. Повесилась на спинке кровати, сделав петлю из полотенца.

…Я шёл по улице, не замечая вокруг себя ничего и никого, казалось, что меня не вывел из этого тупого безразличия даже тот душераздирающий скрип тормозов и звон разбивающегося ветрового стекла. Дальше не было вообще ничего.

Тем не менее, оказалось, что и это ещё не конец. Почти полгода пролежать пришлось в гипсе. Кроме того, сотрясение мозга оказалось столь тяжёлым, что потребовалась помощь врача-психиатра. Так что после выхода из травматологии, я оказался в психиатрической больнице, где встретил… Татьяну. Для её психики тоже не прошло даром столь затянувшееся коматозное состояние.

Правда, встретились мы с Татьяной гораздо позднее, когда сначала мне, а потом и ей, разрешили ходить в больничные мастерские. Работа там была скучной, монотонной – то нитки мотать, то конверты клеить. Те, кто умели – шили на машинках. Мы оба не умели.

За работой разговаривали. Я рассказывал Татьяне о моих литературных опытах, которые пытался делать. Она говорила, что до болезни тоже писала стихи, и даже иногда печаталась в нашей городской газете – тогда у нас в городе была только одна газета. Тогда-то я и узнал фамилию Татьяны.

После выписки нужно было, так сказать, как-то определяться в жизни. Тогда не нашёл ничего лучшего, кроме как поступить на работу сторожем в Городской Отдел Вневедомственной Охраны, о чём сегодня столь неожиданно напомнила мне встреча в трамвае, с упоминания о которой я и начал этот рассказ. А планы о сведении счётов так, естественно, планами и остались.

А потом… Потом много чего было. И Москва, и США, и Ливия, и Аргентина, и литература, и журналистика, рассказы, стихи, выступления по радио и по телевидению…

* * *
Выступили все. Двое даже спели дуэтом. Один из них – кстати, тот, который пришёл сюда сегодня вместе с Татьяной – аккомпанировал на гитаре.

Теперь руководитель объединения просит меня подняться на сцену, и почитать что-нибудь из моих стихов. Прочёл несколько стихотворений. Из старых. Те, что лучше всего помнил. В зале – аплодисменты.

-Ну, что, принимаем?, - полушутливо-полусерьёзно обращается руководитель к собравшимся.

-Разумеется! Возражений нет!, - несётся из зала. Все улыбаются.




* * *
Вот всё и закончено. Люди расходятся. Не могу удержаться, подхожу к Татьяне.

-Вы меня не забыли?

-Помню.

-Как у Вас теперь дела?

-Спасибо. Нормально. Год назад замуж вышла. Кстати, вот и мой муж, - она кивает головой на того мужчину, что аккомпанировал на гитаре.

-Я так и понял.

-А Вы не женились?

-Развестись успел.

-А дети есть?

-Нет. И сам не знаю: то ли - к сожалению, то ли – к счастью.

-А родители Ваши как?

-Царство Небесное им обоим…

С полминуты молчим.

-А это Вам, - Татьяна извлекает из клеенчатой сумки сборник своих стихов, и, подписав, протягивает его мне.

-Спасибо. А это, так сказать, ответный жест, - достаю из моей сумки два моих сборника, оба подписываю и протягиваю Татьяне.

Она сильно изменилась за минувшие годы. И перемены, произошедшие с ней, пожалуй, даже – в лучшую сторону. Выглядит уставшей – да, постаревшей – да, но не выглядит больной – вот что самое главное.

К нам подходит руководитель:

-Так вы знакомы?

-Да, - слегка растерявшись на секунду, произносит Татьяна.

И тут же, совладав с собой:

-Виделись когда-то в редакции.

Мы оба переглядываемся и оба улыбаемся. Уж мы-то знаем, в какой «редакции» когда-то виделись.