Певунья. Главы 7-8

Продолжение. Глава 5-6 - http://www.proza.ru/2010/06/23/706

Глава 7

С наступлением весны самочувствие моё ухудшилось. По ночам ныла простреленная грудь, душил кашель, и поднималась температура. Меня готовили к операции, и я всё реже появлялся во дворе. Чтобы не показаться Эльвине немощным и жалким, я запрятался от неё в глубине сада возле старой надломленной ограды. Уселся на прогнившую скамейку, чтобы подышать ароматным воздухом цветущих яблонь, но она нашла меня, знала, где искать.
- Вот вы где, - проговорила девушка, раздвигая кусты, - а я-то всю больницу обшарила.
Чувствуя разницу в возрасте, она не знала, как ко мне обращаться. По имени-отчеству – как-то очень официально при наших дружеских отношениях, по имени – язык у неё не поворачивался, а я не догадывался ей помочь.
- И чем мы тут занимаемся? – спросила девушка.
- Да вот мечтаю о небесных кренделях, - ответил я, приободрившись и усаживая её рядом с собой на скамейку.
Наверно я плохо выглядел, что Эльвина в разговоре со мной взяла инициативу в свои руки. Позднее я узнал, что девушка не только искала меня, но и справлялась о моём состоянии у больных из моей палаты.
- Я тоже общалась с небом, - проговорила она в том же шутливом тоне, - и представьте себе, начала писать стихи.
- Да ну! Поздравляю тебя, Эльвиночка, - сказал я, искренно радуясь за неё. – Прочитай мне что-нибудь, пожалуйста.
Девушка расцвела от ласкового обращения, немного смущённо помялась, но прочитала. Очень уж хотелось ей узнать моё мнение.

Росинка, росинка,
Ты словно слезинка,
В себя ты вмещаешь
Весь мир, что вокруг.
В тебе отражается
Солнца лучинка
И этот цветами
Заполненный луг.

- Здорово! – вырвалось у меня. – Молодец!
- Правда? – засмущалась она, краснея.
Девушке было приятно, что её стих мне понравился, и ещё от того, что ей удалось меня развеселить. Я это понимал и был очень благодарен ей в душе.
- До чего же тонкая натура, - думал я. - И как же она похожа на свою нежную росинку.
- А ещё, - сказала Эльвина с наигранным смехом, - я вздумала писать о любви.
И уловив живой интерес в моём лице, спросила:
- Рассмешить вас?
Я согласно покивал головой и легонько похлопал в ладоши, не сводя с неё восторженных глаз. Она отвернулась от меня и, глядя куда-то вдаль, прочитала негромко, но с большим чувством.

О, сердце, что ты ноешь беспощадно,
Терзаешь грудь ты ревностью пустой,
Ведь знаешь, что с другою безвозвратно
Он связан в своей жизни молодой.

Лицо её пылало от смущения. Глаза блестели, и было в них не только ожидание похвалы, но ещё и то, что нельзя высказать словами, но можно только почувствовать. От магнетизма её мимолётного взгляда у меня перехватило дыхание и сладко заныло в груди.
- Я не безразличен ей, - мелькнула догадка.
- Я ей нравлюсь, - стучало в мозгу.
- Смешно, не правда ли? Что молчите, смешно ведь? – добивалась Эльвина от меня ответа, удивлённая моей нерешительностью и смятением.
- Ничего смешного я в этом не вижу, - сказал я, собравшись с мыслями, - скорее… трагично.
- А вы любили когда-нибудь? – спросила девушка, состроив на лице безразличную мину.
- Было в пятом классе… в девочку с косичками, - сказал я смеясь.
- Я серьёзно вас спрашиваю, - обиделась Эльвина.
- Не знаю… наверно, нет, - ответил я искренно.
- Вы были на фронте? Неужели у вас не было девушки? – допытывалась она, недоверчиво глядя мне в глаза.
Она нервничала, теребила травинку, будто от моего ответа зависела её собственная судьба.
- Была у меня девушка, - медленно проговорил я, - жизнь она мне спасла, раненного вынесла с поля боя.
- Вы её любили? – продолжала она спрашивать с нескрываемым в глазах интересом.
- Ирина нравилась мне, - ответил я и с сожалением добавил, - а она меня любила… очень.
- И где же она теперь? – спросила Эльвина, не глядя в мою сторону, будто это было ей совершенно безразлично.
- Погибла, - сказал я и, тяжело вздохнув, добавил, - Ирина погибла героически.
- Жаль девушку, - сказала Эльвина и опустила глаза, в которых я успел прочитать не столько человеческого сожаления, сколько плохо скрываемой радости.
Это меня несколько покоробило. Пойми тут, пожалуй, женскую натуру!
Некоторое время мы молчали, а потом она снова меня спросила:
- А если б она жива была, вы бы женились на ней?
- Да, - сказал я искренно.
- Из чувства благодарности, что она вас спасла? – продолжала терзать меня Эльвина.
- А, по-твоему, этого мало? – спросил я сердито, - Ира была бы хорошей женой, мы подходили друг другу.
- Хорошо, что она умерла, - вдруг выпалила девушка, и лицо её покрылось красными пятнами.
- Это ужасно! Что ты говоришь? – закричал я, будто меня ошпарили кипятком.
Наверно, у меня было такое выражение лица, что Эльвина виновато потупилась и некоторое время молчала.
- Скажи, по какому праву ты лезешь ко мне в душу? – продолжал я возмущаться.
Подняв на меня печальные глаза, девушка серьёзно ответила:
- Ирина была бы несчастной женщиной, если б узнала, что вы её не любите.
Неожиданная мысль, что Эльвина была в чём-то права, помешала мне наговорить ей грубостей. Взглянув на неё, я увидел слёзы, будто речь шла не о погибшей девушке, а о ней самой. Несмотря на жестокость брошенных ею слов, я уловил удивительно тонкое понимание ею человеческой души. Эльвина словно пропускала чужую боль через себя, и она казалась её собственной.
- А я так не хочу! Не буду! – воскликнула она, распаляясь.
Я понимал, что девушке, жаждущей любви, не стоит говорить о том, что не всегда бывает так, как нам хочется. Жизнь диктует нам свои условия. Многие браки строятся на понимании, уважении и они, наверно, по-своему счастливы. Глядя на её, взволнованное от внутреннего напряжения, лицо, я говорил:
- Любовь – это божий дар, и не всех небо награждает таким подарком. Любовь – это счастье и в то же время большое испытание, боль и грусть.
- Нельзя представить цветов без аромата, птиц – без песен, а человека – без любви, - проговорила Эльвина, и в глазах её появилось выражение мягкой мечтательности.
- Надо ждать, верить, надеяться, и она придёт, - продолжил я философствовать. – Погасить в человеке эту надежду – значит потушить мечту о счастье.
- Стоит ли жить на свете без любви? – спросила она печально, и мне стало как-то не по себе, захотелось сменить тему разговора.
- Как хорошо, когда тебя понимают, - сказала она тихо и легонько дотронулась до моего плеча. Я взял её холодную дрожащую руку и прижал к своему сердцу.
- Вы… У вас сильно бьётся сердце, - прошептала она, заглядывая мне в лицо горящими глазами.
И всё было бы тогда прекрасно, если бы не это проклятое «Вы», которое вмиг остудило во мне пылкое желание смять её в своих объятьях.
Девушка смотрела на меня широко открытыми глазами, не понимая, что со мной творится, почему я изменился в лице.
- Простите меня… Вам надо отдохнуть, а я замучила вас своими расспросами.
- Я тоже хорош, - проговорил я хрипло каким-то ослабевшим голосом, - тебе тоже надо отдохнуть.
Ночью меня знобило, опять поднялась температура.

Глава 8

А весна между тем расцветала, звала к себе, манила и будоражила чувства. Душа жаждала любви. В больнице было немало молодых людей, которые искали общения с Эльвиной, но она довольно-таки резко отталкивала их от себя, и парни немного побаивались её.
Я тоже пользовался женским вниманием, многие были не прочь со мной пообщаться. Но у меня не было никакого желания завязывать с кем-либо из них отношения.
Прекрасная погода, ласковое весеннее солнце звали на свежий воздух. Проделав все лечебные процедуры, я отправился в сад в надежде увидеть Эльвину. Везде сидели и гуляли больные, только девушки нигде не было.
- Наверно, она плохо себя чувствует, - думал я, и, прохаживаясь возле корпуса, как бы невзначай заглянул в её окно.
И вдруг услыхал насмешливый девичий голос:
- Нехорошо, нехорошо заглядывать в чужие окна… видно ваши родители, товарищ, что-то упустили в вашем воспитании.
- Ах, ты проказница! – вздрогнул я от неожиданности. – Так ты шпионишь за мной!
Эльвина засмеялась. Она, действительно, как кошка, некоторое время неслышными шажками кралась за мной по пятам. Я вдруг схватил девушку на руки и закружился с ней возле барака. Эльвина весело взвизгнула, и, пытаясь вырваться из моих объятий, стала легонько колотить меня кулачками в грудь.
- Не уйдёшь, попалась птичка! – хохотал я, прижимая девушку к себе.
Она вся светилась в тот незабываемый день. Лицо её дышало счастьем, и так близко были её искрящиеся глаза, сморщенный от смеха носик и пылающие губы, что у меня закружилась голова.
Эльвина притаилась и, глядя мне в лицо, перестала смеяться.
- А я… я… - Алексей Петрович тяжело вздохнул, - подбросил её кверху, как куклу, и побежал от неё.
Девушка, хохоча, кинулась догонять меня.
- Ах, ты так! Да я тебе! – кричала она мне вслед свои шутливые угрозы.
А я, убегая, ликовал, прячась от неё за деревьями. Наконец-то «ты» - такое долгожданное и тёплое «ты», и нет больше между нами преграды. Итак мы, как в детстве, играли в догоняшки, забыв обо всём на свете: о болезни, о смерти, о людях, которые с завистью и любопытством следили за нами.
Солнце улыбалось нам, и никого не было вокруг. Главное – мы вместе, и мы счастливы, а до остальных нам нет никакого дела.
И надо же было нам в тот вечер заняться философией, и погасить нашу радость вместо того, чтобы просто поговорить о пустяках, пошутить, или просто помечтать, радуясь прекрасному деньку.
Начала, как всегда, Эльвина, неугомонная в своих мыслях и чувствах.
- А жизнь – миг, правда? Как вы… ты думаешь? – спросила девушка, и выразительное лицо её вдруг стало серьёзным.
- По-моему, нет, - сказал я задумчиво, - но бывают в жизни такие случаи, от которых зависит дальнейшая судьба человека.
- Ослепительный миг, как в песне? Вы… ты это хотел сказать? – проговорила она, вопросительно заглядывая мне в глаза.
Эльвина понимала меня с полуслова, и мне это очень нравилось.
- Да, например, Корней Чуковский никогда не мечтал быть детским поэтом. Однажды он ехал в поезде. Напротив сидела женщина с маленьким мальчиком, который капризничал, и она никак не могла его уложить спать. И вдруг он на ходу придумал стихотворение про крокодила. Ребёнок успокоился. Этот случай, как видишь, перевернул его жизнь. Агния Барто хотела быть балериной, у неё были прекрасные способности, а стала знаменитой детской поэтессой. Опять-таки случай изменил её судьбу. Вот и суди сама, миг это или не миг.
- У героев, которые отдавали жизнь за Родину, и был этот ослепительный миг, - размышляла девушка, - в этом, наверно, счастье. Только всё-таки человек рождён для того, чтобы жить.
- Говорят, счастье – отдать свою жизнь для того, чтобы жили люди на земле. Это долг честного человека… только какое в этом счастье?
- А в твоей жизни был такой миг? – допытывалась Эльвина, уже смело перешедшая на ты.
Как же ей хотелось узнать обо мне всё, когда  я сам, как и многие люди, не знал всё о себе.
Вместо ответа я рассказал ей о своём друге Сергее, с которым вместе семнадцатилетними пацанами на фронт, и который погиб в последний день войны.
- Люди праздновали победу, а я рыдал, закрыв каской лицо. Да… это  был ослепительный миг моего друга, - тяжело вздохнул я. – Это героизм, только не счастье, а, скорее всего, трагедия.
Какое-то время мы молчали. Эльвина погрустнела, сидела, понурив голову.
- Ну надо же было мне об этом вспомнить? - корил я себя в душе. Расстроился сам, расстроил больную девушку, мало ли у неё своего горя.
- Успокойся, Эльвинушка, - ласково, чуть не плача, проговорил я, - герои живут в наших сердцах.
- Пока их помнят, - сказала она печально и тихо, чуть ли не шёпотом пропела:

Мне кажется порою, что солдаты
С кровавых не пришедшие полей
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей…

До чего же была тонкая, чувствительная натура у этой девушки!
- После войны, - продолжал я вспоминать прошлое, - разыскал Серёжину мать. Представляешь, каково мне было говорить матери о гибели её единственного сына? Как сейчас помню: стоит передо мной согнутая от горя женщина – старушонка в чёрном платке. Смотрит на меня и говорит: «Вот и Серёженька-то мой такой же, как ты был… почаёвничать любил». Вот и убеди мать, что смерть её сына имела какой-то смысл, - продолжал я. - Какая ей радость от того, что сын её – герой? Около месяца я у неё прожил, хатёнку подправил, дровишек на зиму наколол.
«Оставайся, Алёша, у меня, места в доме хватит», - говорила мне тётя Фрося, - «ведь ты тоже бедолага – ни родни - ни дома».
Мать у меня от голода умерла во время войны.
- И почему не остался? – посмотрела вопросительно на меня Эльвина.
- В институт решил поступать, в Москву поехал.
«Ну что ж, милок, не поминай лихом», - вздохнула тётя Фрося, - «приезжай, когда худо тебе будет, а завсегда тебе рада.
Обнял я её, как мать родную, так близка мне стала старушка.
- Она жива? – спросила опечаленная девушка.
- Да, - ответил я, - изредка пишу ей, в прошлом году ездил к ней в гости.
- Ты написал ей, что лежишь в больнице? – допытывалась Эльвина.
- Нет, не хочу расстраивать старушку.
- А не писать, по-твоему, честно? – девушка смотрела на меня с укоризной. – Она тебя любит, ты ей вместо сына. Как так можно?
Я молчал, знал, что она права, и не мог ничего сказать в ответ.
- Хочешь, я сама ей напишу, - сказала Эльвина решительно, - прямо сейчас… немедленно.
И лицо её стало серьёзным, жестковатым, как перед прыжком в воду.
- Что ты! Не надо! Сам ей напишу… после операции, - обещал я, не в силах противостоять её натиску, - тётя Фрося дорога мне, пойми, Эльвинушка.
- Только всю правду, ладно? – настаивала она, дружески поглаживая меня по плечу.
Письмо тёте Фросе я написал на другой же день, чему она была очень рада.

Продолжение. Глава 9-10 - http://www.proza.ru/2010/07/24/668